А ещё на Политбюро обсуждалось дело Руста

Из дневников Анатолия Черняева - заместителя заведующего Международного отдела ЦК КПСС (1970-1986 гг.), помощника Генерального секретаря ЦК КПСС и помощника президента СССР Михаила Горбачёва (1986-1991 гг.). См. предисловие здесь.

ЛЕХЛЯЙТЕР – ЦЕЛИКОМ НА НАШЕМ ИЖДИВЕНИИ, КАК И ЕГО ПАРТИЯ

12 июля 1977 г. Беседа с Лехляйтером, членом ПБ Швейцарской партии труда из Цюриха. Два часа я толковал о несостоятельности «еврокоммунизма», о нашем праве выступить против Каррильо, о том, что нам, КПСС, в пору развёртывать борьбу за равноправие и независимость нашей партии в МКД. Вроде соглашается, осторожничает, сказать ему в общем-то нечего. С нашей логикой действительно трудно не согласиться. Но кричать нам «ура», даже такие, как Лехляйтер – тихий, разумный, целиком на нашем иждивении, как и его партия, ждущий от нас пенсии на старости лет – даже он не хочет. И в его бормотании будто слышится: давайте – вы сами по себе, а мы сами по себе.

Принято уже письмо с информацией о встрече Суслов-Пономарёв-Пайетта- Буфаллини-Макалузо. Кстати, отличное выступление М.А. было на этой встрече. Если бы решили вдруг организовать его утечку в буржуазные mass media, это принесло бы делу огромную и несомненную пользу. Представляю себе, например в «Нью-Йорк таймс» эту речь, где сказано то, что мы действительно думаем о «еврокоммунизме», об интернационализме, о правах партий на самостоятельность и проч.

Оглушён потоком бумаг и всяких прочих текущих дел. К счастью, Б.Н. (Пономарёв) взял на себя беседу с французскими секретарями федераций (по нашему, секретари обкомов), а с двумя делегациями ИКП попросил встретиться Загладина (благо, что он в Усово, на даче).

МЫ 150 ГЕНЕРАЛОВ И ОФИЦЕРОВ ПОД СУД ОТДАЛИ. МИНИСТРА ОБОРОНЫ СНЯЛИ

12 июля 1987 г. Неделя состояла из Вайцеккера. М.С. опять показал глубину и неожиданность. Опять очаровал собеседника: и по «европейскому дому», и в особенности по проблеме «русские-немцы». Он в душе чувствует, что проблему не снять и когда-то немцы объединятся. Поэтому прямо сказал: пусть поработает история, оставим это ей.

Поразил Вайцеккера и своим неожиданным ходом: передайте, говорит, мой сердечный привет канцлеру Колю...

Имел место эпизод. Накануне Громыко давал Вайцеккеру обед. Обмен речами. У Вайцеккера в два раза длиннее (немец!). Громыко велел Квицинскому сократить до «равных»..., конечно, за счеёт мест, которые по словам Громыко, «советским людям не понравятся». (О Канте в Кёнигсберге, о едином немецком сознании, о том, что свобода – это свобода ездить друг к другу, намёк на «стену» и т.д., т.е. самое дорогое для Вайцеккера, который постарался – аристократ и элитный интеллигент – быть предельно лояльным и деликатным).

Так и напечатали. Немцы по всем возможным каналам стали выражать удивление (у вас же «гласность», Тэтчер и Ширака печатали целиком) и огорчение, обиду. Мне звонки от наших: Арбатова, Фалина, Шахназарова. Что, мол, такое? Зачем мы себя в дураки опять записываем. Гласность, так гласность.

Звоню Квицинскому: ёрничаю, мол, вы, наверно, там в ФРГ не привыкли к гласности на родине, зачем вы так? Он: Громыко заставил в приказном порядке.

Приезжает на работу М.С. Звоню ему: так и так, считаю, что глупость делаем. То, что работает на нас, оборачиваем сами против себя. И потом, пусть наши читатели знают, что даже такой высоколобый и благородный представитель ФРГ не оставил реваншистских мыслей. 

М.С. разговаривал зло: Ну, и пусть так. С немцами так и надо. Они любят порядок – орднунг (причём тут?). И что-то хохмачески стал говорить, как наши е…ли немок, когда на Париж шли свергать Напалеона.

Я говорю: Ладно... Почувствовал, что он чем-то заведён, а может собой недоволен... Это было накануне его собственной встречи с Вайцеккером.

Потом узнаю от Яковлева следующее: после обеда, где речи были произнесены, Громыко решил посоветоваться со своими коллегами - с Рыжковым, Шеварднадзе, Яковлевым – надо ли цензурировать Вайцеккера. Все решительно выступили против, особенно резко Рыжков. Громыко обиделся, повернулся и пошёл.

И я «вычислил»: он пошёл звонить Горбачёву. Тот речи не читал и согласился с Громыко. Поэтому так зло и реагировал, когда я встрял и начал ему напоминать о гласности.

После же беседы М.С. с Вайцеккером (тот ничего не сказал об этом эпизоде) – зашли в комнату президиума Кремлёвского дворца: М.С., Шеварднадзе, Квицинский, я. Я опять – о публикации. Шеварднадзе бурно поддержал, Квицинский отмалчивался. А М.С. перевёл разговор на другую тему. Я понял, что он, дав согласие Громыке, не хочет «не соглашаться» с самим собой.

Вернувшись к себе, я позвонил Яковлеву и мы договорились опубликовать полный текст Вайцеккера в «Новом времени» или в «Неделе» (приложение к «Известиям»). Получилось в «Неделе», так как «Новое время» выходило через неделю.

Реакции ни М.С., ни Громыко на эту акцию я не знаю. Но западная печать обратила внимание на «цензуру»...

9-го было Политбюро. Очень остро обсуждался вопрос о продаже населению строительных материалов и вообще хозяйственных товаров, о строительстве жилья. Опять Воронов (зам. предсовмина) и министры пытались было докладывать, что в 1985 году столько-то, теперь столько-то, хотя планы и задания ни по одной позиции не выполнены. И письма идут и идут. Гневные и ядовитые с намёком: что же, мол, перестройка-то? Что мы, простые, от неё имеем.

М.С. разгневался до ярости: это – народная нужда. А у нас, в советском государстве, сидят большие начальники, пользуются всеми благами и свои квартиры ремонтируют за счёт спецведомств, а на народ им чихать. И это – члены ЦК, министры, члены Советского правительства. До каких пор мы будем это терпеть?!

И кончил тем, что это – последний такой разговор... и по этому, и по другим подобным вопросам. Если не сделаете – разговаривать будем с другими.

Обсуждалась записка Шеварднадзе о 70-летии дипломатической службы.. Предлагаются там всякие юбилейные вещи, в том числе отметить мемориальными досками на соответствующих домах Чичерина, Литвинова и Коллонтай. Взял слово Громыко. Он был очень раздражён...

«Чичерин? А что он такое особенное сделал... Ну, с Лениным работал. Но, впрочем, с Чичериным ещё можно согласиться. Но вот – Литвинов!! Как вообще можно предлагать. Его ЦК освободил от наркоминдела. Все вы знаете об этом? И за что? За несогласие с линией партии! Он был против того, чтобы переориентироваться с Англии и Франции на Германию. И его сняли... Ну, временно... Это было ясно сразу... Послали послом в Вашингтон, но он и там гнул свою линию. Можете его шифровки почитать. И его убрали и оттуда. Заменили другим товарищем» (т.е. Громыкой).

Смотрю на членов ПБ, на их лицах едва скрываемая ирония. Все понимают смысл: мол, Литвинова какого-то и ещё Коллонтай отметить, а его, Громыко, даже не упомянули.

А тот продолжал: Коллонтай? Кто такая Коллонтай. Да, знал её Ленин. Но ведь она всегда была против него. Вспомните Брест, вспомните рабочую оппозицию. Ну, была послом в Мексике, а после неё Мексика разорвала с нами дипотношения (это - в связи с советско-германским договором 39 года!!), была потом в Швеции. Ну, что такое, какие-то там подпольные дела... Конечно, статьи о ней недавно появились «со стороны определённых авторов»... И т.д.

Как поведёт себя М.С.? Он поддел Громыко ещё в ходе его разглагольствований насчёт того, что Литвинова ЦК снял с должности наркома («Но ведь, Андрей Андреевич, - с улыбкой, - Чичерин-то, кажется, тоже не совсем по своей воле ушёл о своего поста!»)...

Далее М.С. произнёс так: Чичерин – да. Никто не возражает, даже, кажется, Андрей Андреевич. И Литвинова оставим. Вы говорите, не согласен был. Но антигитлеровская коалиция-то состоялась. Значит, не совсем неправильно он предусмотрел ход событий. Что касается Коллонтай, то, действительно, послов много было значительных. Андрей Андреевич некоторых назвал (назвал он Пушкина, Виноградова, Зорина, Гусева... к себе подбирался). И потом не этим она знаменита. А что против Ленина выступала, так сам Владимир Ильич говорил: кто не без ошибок! И очень её уважал.

Что же насчёт того, как Вы, Андрей Андреевич, говорите она – дочь царского генерала, а Литвинов – сын крупного лавочника, то это, пожалуй, к делу не относится.

Вот так он его смазал при всеобщем одобрении. Тот сидит насупился. Но... дальше-то что. Сколько можно терпеть этого прохвоста, который убеждён, что всё, что было при нём, хорошо и правильно.

Кстати, когда 4-го у М.С. обсуждалась «Книга», возник опять разговор о мемуарах Громыко (они лежат в «Политиздате», главный редактор которого по моему наущению вошёл с запиской в ЦК – что, мол, ему делать). М.С. поручил «решать» Яковлеву. Тот смеётся. Я высказался: «Это абсолютно вредная вещь».

М.С.: А как же с гласностью (уязвил)?
Фролов: Но он же член ПБ. Если б не это – пожалуйста.
М.С. (Яковлеву): Ты всё-таки посмотри тут «связь времён», надо как-то это..., но объективно, по-честному.

Яковлев (смеётся):Если по-честному, то тогда так вот, как Анатолий Сергеевич считает.

Разговор так ничем и не кончился. А помощник Громыко Пархитько обрывает все телефоны и грозится главному редактору «Политиздата» карой – и в особенности тем, что «в конце концов, сам Андрей Андреевич» ему позвонит!

А ещё на ПБ обсуждалось дело Руста. Докладывал Чебриков. Процитировал заявление на следствии: хотел, мол, увидеться с Горбачёвым, потому что с Рейганом – пустое дело. А экстравагантный способ выбрал потому, что иначе не привлечёшь должного внимания.

Чебриков предложил: отпустить его Гамбургскому суду, который возбудил дело. Добавил, что его ребята пошуровали среди народа, и общественное мнение, оказывается, того же мнения.

Признано, что Руст – не совсем нормален, со сдвигом. Но если мы его пошлём на экспертизу – весь мир закричит о «психушке», в которой, мол, русские большие мастера. И получится, что прилетел нормальным, а выпустили – сумасшедшим.

Обсуждения не было. Только Зайков задал вопрос: представьте себе, что наш парень сел в Вашингтоне. Что бы они с ним сделали?

Чебриков: Ну, прежде всего, они бы его сбили ещё на подлёте... (смех). И тут же сообщил, что наши зенитчики 10 раз брали Руста на мушку и делали фотовыстрел. 100 % попадание все десять раз. Но команды на настоящий выстрел они не имели, потому что главнокомандующий ПВО узнал о Русте, когда тот подрулил к Спасской башне.

Я смотрю: М.С. белеет, а глаза становятся алмазно-чёрными. Видно, свирепеет. Это что же получается? Он, видите ли, хотел со мной встретиться. Со мной многие встречаются, и пишут, и отвечаю. А тут... Нет. Это – провокация. Мы 150 генералов и офицеров под суд отдали. Министра обороны сняли. Зачем? Может быть, не стоило? А теперь мы его – гуляй, домой! Нет. Демократия – это не слюнтяйство. Он трижды нарушил закон (граница, воздушный полёт не по коридору, посадка в населённом пункте). И по закону должен нести наказание. Следствие закончено? Закончено. Пусть будет суд. Всё как полагается. Положено от 1-го до 10-ти лет... А там видно будет.

ЕЛЬЦИН ПЛЮНУЛ ПАРТИИ В ЛИЦО И ПОШЁЛ

12 июля 1990 г. Сегодня Ельцин театрально с трибуны съезда заявил, что он уходит из партии, и покинул зал под редкие выкрики «Позор!». М.С. вечером позвонил мне. Стал пояснять, что это «логический конец». Я ему в ответ: «Нельзя недооценивать этого шага». Такие вещи производят сильное впечатление:

Во-первых, эмоционально. Человек позволил себе, и это вызывает уважение и интерес к нему.
Во-вторых, сигнал общественности и Советам, что можно с КПСС отныне не считаться. Можно с партаппаратом отныне поступать вот так.
В-третьих, сигнал коммунистам. Можно уже не дорожить партбилетом и оставаться на коне.
В-четвертых, (Горбачёву тогда я этот пункт «не сказал»): это вы довели дело до того, что могут происходить такие вещи.
В-пятых. Вы тут две недели из-за запятых спорите. Перед всей страной болтовню разводите, разрушая свой авторитет. А урожай на полях сыпется. И вообще всё останавливается.
В-шестых, и главное (тоже оставил при себе). Вы, зубами рвали, чтобы сохранить за собой пост генсека в партии. А он (Ельцин) плюнул ей в лицо и пошёл делать дело, которое вам надлежало делать.

Обиделся, когда я стал расхваливать команду министров и парламентариев, которых Ельцин с Силаевым набрали. Бурно, по-горбачёвски, стал предрекать им провал. Мол, соприкоснутся с жизнью...

Вот-вот, ответствовал я: думаю, что с Россией они справятся быстро. Ух, как он взвился, обвинил меня в профессорстве, в аплодисментах, в эйфории и т.д. Конечно, не очень это я деликатно... после музыкального момента с выходкой Ельцина на съезде.

В ДЕЛЕ О ПЕРЕДАЧЕ ЛЮБАВИЧЕСКИХ РУКОПИСЕЙ ГОРБАЧЁВ - НИ В КАКУЮ!

12 июля 1991 года. Пятница. Опять рано утром. Вчера был посол Эдамура у М.С. вместе со спецпослом от Кайфу. Протокольщики эти японцы: для нас такие встречи -семечки: принять не принять, зависит от настроения, «от меня» (помощника), от случайности, - а для них - развитие или снижение межгосударственных отношений!

Но видно, японцы не хотят отстать от мирового поезда в отношении нас. Кайфу реагирует на то, что пресса стала его противопоставлять даже Бушу, не говоря о европейцах, в вопросе о приглашении М.С. на «семёрку».

В деле о хасидах (передача Любавических рукописей) М.С. - ни в какую!Послушался Егорова, который влез, не зная сути, и повторяет позицию Губенко, а не... мою, который «изучал» проблему. Проиграем мы на этих «пустяках» многое. За хасидами уже Буш, Андреотти, Мэйджер, западное еврейское лобби!

О Фролове М.С. говорил ласково. Я подсунул: «Правда» против вас работает». Он: Отражает состояние партии. Я: Это не оправдание. Он: Иван, наверное, устал и не хочет ею заниматься! То - в больнице, то - за границей. Вот так - в отношении любимчиков-то! (См. запись Анатолия Черняева от 10 июля 1988 года «Потому, что Раиса Максимовна училась вместе с его женой»- прим. FLB).