Из дневников Анатолия Черняева - заместителя заведующего Международного отдела ЦК КПСС (1970-1986 гг.), помощника Генерального секретаря ЦК КПСС и помощника президента СССР Михаила Горбачёва (1986-1991 гг.). См. предисловие здесь.
В ПЕРЕГОВОРАХ С АМЕРИКАНЦАМИ НЕЙТРОННУЮ БОМБУ НЕ ЗАЧИСЛЯЕМ В НОВЫЕ ТИПЫ ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ
7 августа 1977 г. Призыв ГКП – мы, КПСС, согласились его подписать. Брежнев не возражал, Суслов и Кириленко присоединились. Сообщили в Дюссельдорф, но произошла заминка: итальянцы вдруг начали тянуть, ссылаясь на то, что «все секретари разъехались на места»... Ясно, что эта инициатива им ни к чему: она вразрез с их позицией «посредине» между СССР и США. Отказались подписать японцы. Испанцы (Каррильо) присоединились без звука, а французы, конечно, не могли не внести поправок (совершенно незначительные, но зато – французский вклад, спесь удовлетворена). Короче говоря, к 6-ому - Дню Хиросимы не получилось! И публикация теперь состоится в понедельник.
Что сталось с нашим прекрасным МКД, как сказал бы Мао!! К счастью ещё, что текст попал в наш МИД после того, как он уже стал «решением ЦК». Ибо, когда post festum Пономарёв заставил меня (впредь до публикации) согласовать с мидовцами, я услышал от Корниенко (который советовался с Кузнецовым, Громыко – в отпуску, а то бы и завалили!) нытьё в таком духе: что ж мы объявляем варварским оружие, которое, может, самим придётся производить против китайцев. Ведь, если они придут на нашу территорию, что будем делать?... А потом: мы ведь в переговорах с американцами нейтронную бомбу не зачисляем в новые типы ядерного оружия. Как же так, скажут они теперь? Что ж, мол, вы поднимаете такой некомпетентный шум? И т.п.
Я не очень оправдывался. Переть МИД’у против решения ЦК негоже. А сам думал: если мы уж и по этому поводу (против нейтронной бомбы), понятному каждому, правда, не в МИД’е работающему нормальному человеку, не сможем присоединиться к КП других стран, то и в самом дел надо закрывать нашу «коммунистическую лавочку».
Недавно у меня был приступ астмы. Болезненное состояние клонит к размышлениям. Между прочим, заметно, что мой дневник, в отличие даже от фронтового, казалось бы, связанного с событиями в жизни, действительно важными, и между тем заполненного всякими «переживаниями», - теперь состоит не из самокопания, а почти исключительно их фактов, с которыми я соприкасаюсь... и из людей, с которыми рядом. Может быть, это потому, что не хочется заглядывать вглубь, внутрь себя. В той политике, к которой я причастен, ничего не светит. Здесь – упадок, вырождение МКД и проч. И смысл моей деятельности, очевидно, состоит в том, чтобы посильно задержать этот процесс или замаскировать.
7 августа 1981 г. Ужасный день. Финальный перед отъездом Б.Н. (Пономарёва) в отпуск. Шифровки лейбористам и Макленнану, Зародов – Гусак, новый проект о «раскрытии» некоторых наших оборонных цифр и названий ракет для пропаганды – горючее для антиракетного движения в Западной Европе. И главное – статья Пономарёва для ПМС (пражский журнал «Проблемы мира и социализма») после его очередных капризов. Статья – сопоставление наших и американских заявлений и действий, чтоб «ответить» – кто виноват в военной угрозе.
НАДО СНЯТЬ НАПРЯЖЁННОСТЬ, НАЛАЖИВАТЬ СОТРУДНИЧЕСТВО, НЕ ТОЛКАТЬ КИТАЙ В СТОРОНУ США
7 августа 1982 г. Пожалуй, самое важное за отсутствующие в дневнике дни – опять же Китай. Прошла неделя. Оказывается, как мне недовольно рассказал Пономарёв, Андропов ему звонил и сказал: кажется, твой Черняев какую-то декларацию написал по поводу этой статьи... Нехорошо, если между отделами конфликт... Пусть отрегулируют. Я, говорит, Пономарёв (видимо, испугавшись) ответил, что Черняев, мол, никаких заявлений не делал, а лишь как член редколлегии «Коммуниста» (не дай Бог, как зам. в его Отделе) высказался за то, чтобы сократить... критику внутренней политики КНР.
Я (нахально): Ничего подобного, Борис Николаевич. Я высказался вообще против публикации такой статьи, потому что она противоречит линии Ташкента, и написал довольно резкий отзыв, послал его Косолапову.
Б.Н. же приписал мне в разговоре с Андроповым такое «ограничительное» действие, потому что поддакивал. Андропов ему сказал, что он потребовал от Рахманина «резко сократить внутреннюю часть» и поубавить резкостей вообще.
На моё нахальство, за которым опять последовали рассуждения по поводу сочинительства Рахманина, Б.Н. заявил, что он больше этим заниматься не будет и мне не советует.
Между тем, мы с Арбатовым оказались как-то в театре Сатиры на «Самозванце» Эрдмана, 1930 год. Сплошные намёки и «ассоциации». После до двух ночи Арбатов таскал меня по арбатским переулкам вокруг своего дома и опять ругал всё и вся за великодержавную политику в отношении стран СЭВ’а. Тихонов привлёк обычную обойму академиков (Арбатов, Иноземцев, Богомолов) к подготовке материалов для предстоящей встрече СЭВ’а на высочайшем уровне. И они там собачились с Гарбузовым (министр финансов) и Байбаковым (председатель Госплана), цель которых, по словам Арбатова, - переложить наши трудности на плечи союзников, заставить их платить за то, что мы плохо работаем.
Я ему в свою очередь рассказал о китайских делах. В ответ он, обматерив Рахманина и проч., предложил свои услуги: мол, позвоню Лаптеву (это ещё один помощник Андропова), может быть, Блатову, который на Юге при Брежневе и аккуратно поставлю их в известность, что, мол, в «Коммунисте» может появиться не то... А ты мне пришли свой отзыв, который ты отправил Косолапову, чтоб у меня были аргументы. Это было в ночь с пятницы на субботу.
В понедельник утром я отправил Арбатову копию. А вечером этого дня состоялся вышеупомянутый разговор с Пономарёвым, из которого для меня следовало, что мои дальнейшие действия могут быть расценены, как попытка интриговать против постановления Политбюро, как нарушение аппаратной дисциплины. Во вторник я позвонил Юрке и сказал, чтоб он моей бумаге ходу не давал... Оказывается, он уже успел поговорить с Лаптевым и Шишлиным, который отправлялся в этот день на Юг в помощь Блатову. Но бумагу, мол, я (Арбатов) никому не посылал, всё только устно.
Тем временем, на столе у меня который день лежит вторая вёрстка из «Коммуниста», Косолапов мне её прислал, так сказать, в нарушение указаний, поскольку велено было разослать только членам китайской комиссии Политбюро. По существу, там ничего не было изменено, разве что сокращена на пятую часть, даже прямое указание Андропова фактически не было выполнено. Рассылка, естественно, пришла к Пономарёву, как члену комиссии. Балмашнов, помощник, направил рассылку Коваленко (ещё один наш зам, который занимается Востоком) – чтоб тот доложил Б.Н.’у мнение. Тот доложил, как положено в таких случаях. Балмашнов положил это на стол Б.Н.’у. Тот ответил: «Я сказал, что заниматься этим больше не буду и прошу не отнимать у меня время».
Получивший привычную уже очередную оплеуху, «Сан Саныч» (Болмашнов Александр Александрович) вернулся к себе и, конечно, позвонил мне, зная мою заангажированность в этом деле и потому также, что Коваленко он материал посылал с припиской: доложить и Черняеву. Во всяком случае, Балмашнов не решался ещё раз пойти к Б.Н.’у с китайским вопросом.
Что делать? С одной стороны, надо нейтрализовать обвинение в нарушении дисциплины, особенно, если интервенция Арбатова дойдёт до Андропова (дополнительный негатив: мол, подключил человека не из аппарата, пусть и доверенного, «вхожего» в большие дворы и к самому Андропову. Юрка часто у него бывает ещё с тех времён, когда он был руководителем консультантской группы в Отделе ЦК, которым заведовал в 60-ые годы Ю.В.).
С другой стороны, нельзя допустить, чтоб статья в «Коммунисте» пошла – государственный интерес. Звоню Шарапову, помощнику Андропова, который ведёт международные дела и с которым у меня уже был разговор раньше по первой ещё вёрстке, после того как я понял, что разговор с Владимировым на эту тему ничего не дал: тот занимается внутренними вопросами и хоть обещал доложить Андропову о моих опасениях, что статья в «Коммунисте» идёт в разрез с Ташкентом – наверно, этого не сделал, а может быть попросил сделать Шарапова. Так вот, звоню ему:
- Вас ещё интересует китайский вопрос? (вроде бы в шутку).
- Да, Вы вроде обещали прислать своё мнение о второй вёрстке. По первой, как я Вам говорил, Ю.В. позвонил Рахманину и велел «резко сократить внутреннюю часть и тогда пусть идёт».
- Я готов Вам дать своё мнение. Статья, хоть и стала короче, но суть и тон остались прежними. Хотите, я изложу своё мнение на бумаге?
- Пожалуйста.
Сел и сочинил две вежливых, но весьма решительных страницы, настаивая на том, что по крайней мере до китайского съезда со статьёй выступать не следует. Отправил.
Прошло три дня. Ни слуху, ни духу. Тем временем, звонит мне Бугаев, зам Косолапова, который решил от греха смыться в отпуск.
- Что мне делать, Анатолий Сергеевич? По второй рассылке я получил замечания только от Устинова (член ПБ, министр обороны). Ну, кое-где ослабил резкости, а кое-где и усилил... Но больше никто...
Потом, говорит, выясняется, что Рахманин (как секретарь китайской комиссии) добился, чтобы замечания поступали не в редакцию, не к нам, а к нему, а он нам потом пришлёт окончательный текст.
- Не знаю, что делать Евгений Иосифович... Я сделал всё, что мог, а теперь не имею даже права дать Вам свои замечания по второй вёрстке.
- Мне, между прочим, позвонил... (тут осёкся, фамилию не назвал, но я понял, что речь идёт о Зимянине). Стал кричать на меня, знаете, в своём «товарищеском» (панибратском) стиле: «Тебе, что – двух решений Политбюро и одного Секретариата ЦК мало?! Ты почему не печатаешь статью? И т.д.» Я ему спокойно отвечаю: а мне нечего печатать, Рахманин всё забрал себе, у меня текста даже нет, и замечаний ко мне больше не поступает. Кроме того, Михаил Васильевич, пока я не получу текста, завизированного официально от имени комиссии ПБ, я печатать не буду. Потому, что редколлегия фактически отстранена от этого дела, между тем, как все без исключения члены редколлегии против такой статьи (тут он добавил: я, Анатолий Сергеевич, полностью, на 200% согласен с вашим мнением, мне Косолапов показывал ваш отзыв). Так что ни я, ни редколлегия в этом принципиальном вопросе брать на себя ответственности не будем. Я – старый партиец и против своего убеждения не пойду, а я убеждён, что будет нанесён большой вред нашей политике.
Не знаю уж, так ли всё он отвечал Секретарю ЦК (впрочем, с него станется, он человек резкий, определённый, битый и честный), но в ответ получил: «Ну, смотри, смотри!» После этого разговора с Бугаевым я всё-таки решил позвонить Шарапову. Он: Я докладывал Ю.В. (Андропову), но как бы от себя...
- Почему же? Почему вы не сочли возможным сослаться на меня, я ведь не прячусь, просто мне неудобно звонить самому...
- Ну, вот так. Я решил, что так будет лучше.
- Хорошо. И что же?
- Он сказал, что... и повторил то же – что надо сократить внутреннюю часть и пусть идёт. (Только потом я понял, в чём там дело! Но об этом – в финале). Однако, ваши пометки на самом тексте, по-моему, полезны.
- Но я их не имею теперь права даже отправить в «Коммунист»!
- А вы попытайтесь отдать их Борису Николаевичу. Он ведь член комиссии.
- Хорошо. Спасибо!
Пишу записку Пономарёву: мол, общался с Шараповым, докладывал ли он общие соображения – прилагаю! – Андропову, не могу сказать, замечания же по тексту он нашёл «существенными» – тоже прилагаю!
Прошло ещё два дня. Звонит Балмашнов: Борис Николаевич вернул мне ваши замечания, вашу записочку и ваш экземпляр статьи, не сказав ни слова. Я пришлю вам... Т.е. та же «линия», что и с Коваленко: сказал, что заниматься не буду и баста! Я понял, что биться о другие стенки уже бесполезно и решил покорно ждать появления статьи в очередном номере «Коммуниста».
А вчера произошло следующее. Вызывает меня Б.Н. (он сегодня уехал в отпуск): мол, надо поговорить перед отъездом. Прихожу. Сияет. Подхожу к столу. Он бросает мне какой-то текст со словами: Вот почитайте. Ваша взяла!
Читаю: записка Брежнева, адресованная Андропову, очень короткая, в один абзац. Прилагаю, мол, записку моего помощника т. Голикова по китайским делам. По-моему, в ней есть дельные мысли. Прошу обсудить её на китайской комиссии Политбюро.
А в записке Голикова, страниц на 15, следующее: создаётся ощущение, что у нас недооценивается значение нормализации с Китаем. Наша пропаганда слабо поддерживает ташкентскую линию, а то и выступает с материалами, которые её фактически подрывают (ссылка, в частности, на статью в «Правде» от 20 июля). Перемены в Китае никто не хочет замечать, а они происходят. Главный наш враг – империализм США, поэтому и главный удар надо наносить туда. А получается, что в смысле переговоров, контактов, обменов мы на многое такое идём в отношении с США (даже в столь острый момент), на что с Китаем мы не позволяем себе идти. Нужен стратегический, ташкентский подход к проблеме Китая, надо каждый день делать всё возможное, чтобы снять напряжённость, налаживать сотрудничество, добиваться взаимопонимания, не толкать Китай в сторону США. И т.д.
О статье для «Коммуниста» в этой записке – ни слова, как и о линии Рахманина. Но смысл – абсолютно антирахманинский. О реакции на это Пономарёва - весь он как на ладони. Говорит мне: я посылал этот текст Коваленко. Вы знаете, некоторое время назад мы подготовили письмо братским партиям по китайскому вопросу, сейчас его надо поправить в духе этой записки Леонида Ильича. Андропов было уже согласился с нашим проектом, а теперь просит ещё «посмотреть» (письмо, хоть, конечно, и не совсем в духе Рахманина, но почти... И основу-то составляли рахманинцы, наши лишь правили – «ослабляли» рахманинщину).
Вызвал я тут же Коваленко. Сели втроём, причём Б.Н. вышел из-за стола и подсел к нам за маленький приставной столик. Я совсем обнаглел, говорю: Б.Н., а может совсем не посылать? Какой смысл-то, если мы тоже за нормализацию, как же мы будем отговаривать от этого других?..
- Нет, нет, не увлекайтесь!
И пустился в редактирование. Пока шёл к нему Коваленко, Б.Н. успел мне сообщить «подробности»... Ему звонил Андропов... в этой связи и сказал – в каком-то, конечно, контексте: «Рахманин ведёт себя неправильно. Я его предупредил. Если же ничего не измениться, придётся поискать ему какое-то другое место. И Шарапову своему сказал – они ведь друзья с Рахманиным, вместе в своё время в Китае были, чуть ли не учились вместе: или ты будешь выполнять свои обязанности помощника как полагается, или придётся тебе уйти из аппарата»...
Вот, оказывается, как! А я-то стучался к Шарапову, надеясь на понимание и поддержку. Получалось же так, что каждое моё слово и бумажка по Китаю, тут же становились известны Рахманину! Но кто Голикова надоумил? Или, может быть, он и является источником ташкентской линии. И «дошёл» до записки «независимо», может быть, даже не зная о статье для «Коммуниста». Но «Интеркит-то» он не мог не знать... Самое важное, что его вторжение пришло во время!
А каков мой Пономарёв! «Не буду больше этим заниматься!» Политический деятель=мелкий аппаратчик, ловчивший всю жизнь, лишь бы не вылететь из таратайки!
Арбатская прогулка имела и другие следствия. Но начну издалека. Ещё до отъезда Загладина, Б.Н. сказал ему и потом мне, что надо срочно составить записку-справку о состоянии МКД. Андропов, мол, просил его сделать это, чтоб он мог войти «в курс дела», поскольку после майского Пленума именно ему поручили курировать и наш Отдел, и международное комдвижение, и все прочие движения. Я вспомнил, что ещё к съезду мы готовили по собственной инициативе подобную аналогичную записку. Но она осталась в «аммоналах» Балмашнова. Свелось всё к изданному типографски (на 400 страниц) справочнику о партиях под грифом «секретно», который, конечно, никому из ПБ никогда не пришло бы в голову читать. Я посоветовал Жилину –для данного задания – положить в основу ту нашу «аналитическую записку». Консультанты начали работать. Но Б.Н.’у надо: «Скорей, скорей!» Он вызвал стенографистку, продиктовал 13 страниц, велел Жилину «поправить» и тот прибежал ко мне с этим текстом и с запиской Пономарёву (чтоб мы вдвоём подписали): вот, очковтирательский текст. Мол, первый набросок. Это был оптимистический. На другой день я сказал Б.Н.’у: могу вам дать, сделанное Жилиным, но сам я считаю текст неподходящим, нужно ещё поработать. И вот через несколько дней мы с Арбатовым оказались в арбатских переулках.
См. предыдущую публикацию: «Брежнев не собирается и не думал всерьёз никогда вводить войска в Польшу. Но, мол, пусть поляки не думают, что к социал-демократической или буржуазной Польше мы будем относиться так же, как к социалистической, в смысле материальной помощи». Что было в Кремле 6 августа 1981 года.
