Из дневников Анатолия Черняева - заместителя заведующего Международного отдела ЦК КПСС (1970-1986 гг.), помощника Генерального секретаря ЦК КПСС и помощника президента СССР Михаила Горбачёва (1986-1991 гг.). См. предисловие здесь.
ВЕЛЕЛ МНЕ ПЕРЕЧИТАТЬ ШИФРОВКИ ПОДГОРНОГО ИЗ ПАРИЖА
13 апреля 1974 г. Неделя проскочила стремительно - самый мучительный период подготовки ленинского доклада. Вернувшись из Гагры, Б.Н. (Пономарёв) трижды со мной разговаривал сугубо конфиденциально. В «этом деле» он практически не доверяет никому. Даже о Жилине спросил меня: «А как он в отношении «личного вклада»? Помнится были мы вместе в Берлине на конференции по случаю 125-летия «Коммунистического манифеста». Попросишь что-нибудь добавить, а он (Жилин) несёт абзац-два с фамилией Генсека. Попробуй, вычеркни, когда уже столько глаз видели!» Я объяснил - мол, старается, чтоб «не возникало проблем», для Вас де старается.
И совсем другое - с Загладиным. Б.Н. просил меня показать ему текст. Забыл об этом своём поручении и сам дал ему (Загладину) свой экземпляр, но с исправленными предварительно страницами, где как раз - о «личном вкладе». Узнав о том, что у Загладина в руках оказалось два варианта и он может сличить, Б.Н. страшно разволновался и стал меня учить, как бы «изъять» у него оба, да поскорее. Но Загладин ничего не стал сличать (он выше этого), а написал две вставки по мотивам декабрьского Пленума, персонифицировав всё до крайности. Ему даже и в голову не приходит, что эта проблема вызывает столько мучений и колебаний у Б.Н. Он представляет себе это «как оно есть», как естественный и всем понятный процесс.
Я не стал Б.Н.’у показывать эти вставки, а взял из них только мысли о задачах по преобразованию «всего народно-хозяйственного механизма». Б.Н. волнует в этой связи также проблема - как быть «с двумя другими» (Подгорный, Косыгин, упоминать их или нет в докладе). Велел мне перечитать шифровки Подгорного из Парижа, где он был на похоронах Помпиду и где он (по его рассказу на ПБ) едва успевал отбиваться от «просителей» - глав государств и правительств, которые непременно хотели продемонстрировать «контакт» с высоким представителем Советского Союза. Подгорный, со слов Б.Н., с изумлением обратил внимание на то, что на приёме (поминках) Никсон стоял, как в вакууме, трогая за плечо наследного принца Марокко - мальчика, который один только подошёл и задержался возле президента США. Прочие же старались раскланиваться издалека, и Никсон явно нервничал, озираясь и ожидая, что, наконец, начнётся вокруг него столпотворение. К Подгорному же буквально человек в двадцать выстроилась очередь, чтоб поздороваться и перекинуться мнениями.
Б.Н., рассказав мне это и поинтересовавшись впечатлением от шифровок, говорит: «Как же вот в этих обстоятельствах произносить в докладе только одно имя. А у вас, посмотрите, вот хотя бы на 21 странице - раз, два, три раза. Неизвестно, о ком доклад, получается (т.е. о Ленине или о Брежневе). Подумайте, - говорит, - как бы тут отразить получше».
Я, естественно, придумал. Не знаю, как ему понравится. Эти два дня он был занят с Асадом: приехал на высший уровень президент Сирии - наша «последняя надежда» на Ближнем Востоке.
Кстати, прочитал я рассылку по ПБ (Политбюро ЦК КПСС) речи Брежнева на предстоящем 18 апреля ПКК в Варшаве. Она хорошо сделана, чувствуется сильно рука Александрова, скорее напоминает дипломатический отчёт (с оценками и акцентами, конечно), чем намётку новой Программы. Никаких новых крупных идей на будущее я не заметил. Но не в этом дело. В этой речи я обратил внимание Б.Н.’а на то, как подаётся тема Ближнего Востока. Увлечённый изложением деталей, Александров, видно, не заметил (а впрочем, это его стиль), что мы по существу признаемся, хотя и друзьям (плюс румыны) в своём поражении, в том, что американцы нас обыграли, что мы фактически ничего уже не можем поделать с Египтом, где Садат в публичных выступлениях последних недель поливает нас грязью, беспардонно врёт, искажает факты, отрицает, что кричал: «Караул. Спасите. Добейтесь прекращения огня», когда израильтяне прорвались на западный берег канала и проч.
Другое дело, что я, например, считаю, что нам давно надо менять политику в этом районе. Этого, кажется не собираются делать, но нельзя и так, как в речи: фактически расписывать, что она зашла в тупик, и ничего не предлагать взамен, кроме упований на то, что Асад будет честнее Садата и добьётся нашего участия в Женевской конференции! Я сказал об всем этом Пономарёву. Он всполошился. На другой день сообщил мне, что разговаривал с Александровым и тот будто согласился «поубавить пессимистический тон». Сомневаюсь, чтоб Александров изменил что-нибудь, если ему не скажет сам Брежнев. Я не перестаю только удивляться другому: ведь Б.Н. сказал, что Брежнев лично послал ему текст и попросил высказаться. Так почему же надо разговаривать о таких вещах с помощником, а не с самим Леонидом Ильичём?
Мне рассказывали, как загонялы-активисты гонялись за студентами, выведенными демонстрировать сирийско-советскую дружбу (Асад уже уезжал из Москвы), а они прятались в подъездах и метро, потому что шёл сильный мокрый снег. Ребята делали из ситуации игру, развлечение: Асад им до лампочки. Наш «истеблишмент» временами оборачивается идиотской гримасой. А механизм его функционирования уже таков, что с того конца, где запускают, не видно и не слышно, что выходит с другого конца. И даже неприлично и недопустимо, чтобы эти концы сходились.
НЕ ИДЕЙНОСТЬЮ МЫ «ДЕРЖИМ» НЕМЕЦКИХ КОММУНИСТОВ, А БЕЗВЫХОДНОСТЬЮ ИХ ПОЛОЖЕНИЯ
13 апреля 1980 г. Взволновали меня три рассказа В. Кондратьева в «Знамени» № 3. Меня на этого писателя, «прорезывавшегося» вдруг к 60 годам, навёл в прошлом году Лёвка Безыменский. Поразила сознательно упрощённая манера подавать войну в масштабе «двухкилометровой карты» (дискуссия начала 60-ых годов). А теперь вот ещё три рассказа в этой же манере.
Часто задумываюсь, почему «наш» Северо-Западный фронт (и примыкавшие к нему Ржев-Волхов) дали такую большую литературу. Фронт далеко не главный, без «решающих» боев «общесоюзного» масштаба, без масс танков... Наверно, тут много причин.
1. После битвы под Москвой, когда произошло окружение Демьянска и появилась надежда нанести там немцам второе чувствительное поражение, туда были брошены части, заготовленные «для Москвы» – не кадровые, а студенческие, морская пехота, в общем с большим процентом интеллигенции и «столичности».
2. Поскольку именно там ждали большого дела после Москвы – туда же ринулись поэты, писатели, лучшие журналистские силы.
3. Но фронт «стал». И остановился почти без движения до самого 1944 года, когда началось общее контрнаступление. И все эти «силы» там застряли и, хотя их выбивало нещадно, что-то осталось.
4. Своеобразие: оторванность от большого тыла бездорожьем – распутицами осенью и весной, т.е. это даже не распутица, а просто болото - лошади, помню, тонули до смерти на дорогах, полутора и двухметровые снега зимой. Отсюда: постоянный голод и все были предоставлены сами себе.
5. Отсутствие сплошного фронта: немцы в деревнях – мы в лесах и на опушках. Проникновение в глубину друг к другу, раздолье разведчикам = «романтика», психология маленьких боевых групп, патрулей, отрядов, лыжных батальонов и т.п. Внезапные соприкосновения с «мирной жизнью» – нетронутые годами войны, причём довольно богатые затерянные в лесах и болотах деревушки в несколько домов. И многое другое...
На прошлой неделе: мои переговоры с Кжистофом Островским (зам. зав. Международного отдела ПОРП) по подготовке европейской конференции компартий в Париже. И «идейно-политический ужин» на Плотниковом со Шредером и Дамлигом (ГКП). Крупный разговор «за жизнь» с немцами! Сам завёлся и Шредера до слез довёл. А вообще-то сложно, не идейностью мы (КПСС) «держим» немецких коммунистов, а безвыходностью их положения, коль скоро они коммунисты. «Национальный вопрос» витает во всем – в малейшем пустяке разговора с ними, как и вообще нашего общения с этой партией.
ЮРИЯ АФАНАСЬЕВА ИСКЛЮЧИТЬ ИЗ ПАРТИИ НЕ УДАЁТСЯ
13 апреля 1990 г. Вчера Горбачёв проводил Президентский совет по радикализации экономических реформ. Я не пошёл. Текучка держит в напряжении. Что со страной, сколько ещё до полного паралича?
Была встреча с американскими сенаторами. М.С. откровенен и в ударе. Упрямится по Литве...
Секретариат прошёл под руководством Медведева. Брутенц был, говорит: беспомощный трёп. 40 минут обсуждали порядок присуждения Ленинских премий (вместо Комитета) – и это при таком состоянии партии и страны. Между прочим, один из Комитета партийного контроля «проинформировал», что согласно Письму ЦК Ю. Афанасьева исключить не удаётся. Его вызвали в райком, а он там – по Уставу – начинайте, мол, с первичной организации. А она (институт, где он директором) встретила Афанасьева стоя овацией! Словом, М.С. получил то, о чём его предупреждали. «Письмо ЦК» – лучший подарок «Демократической платформе».
См. предыдущую публикацию: «А теперь вот Горбачёв и с Муном повидался. На вчерашней встрече с издателями. Хотя кривился и ворчал по телефону… По поводу отношений с Южной Кореей мы с Брутенцем хорошо обошли Шеварднадзе». Что было в Кремле 12 апреля: в 1975, 1985 и 1990 годах.
