Из дневников Анатолия Черняева - заместителя заведующего Международного отдела ЦК КПСС (1970-1986 гг.), помощника Генерального секретаря ЦК КПСС и помощника президента СССР Михаила Горбачёва (1986-1991 гг.). См. предисловие здесь.
«ПРОВАЛЮСЬ - ХОТЬ ПРИШЛИТЕ ВЕНОК НА МОЮ МОГИЛУ»
22 марта 1972 г. С утра опять Цуканов: речь при вручении ордена профсоюзам. За полтора часа сочинил бодягу. Собрались: Арбатов, Лукич (Смирнов), я у Цуканова. Прошлись. Сопли. Вечером мне Цуканов сказал, что попытается уговорить Л.И. не мельчить и не вручать. Не его это дело.
Читал беседу Брежнева с Бхутто. Брежнев великолепно вёл дело. Заполоскал Бхутто и тот ушёл покорённым другом. Брежнев почти уговорил его вести дело с Индией к заключению договора о ненападении, неприменении силы, невмешательстве. Тогда, мол, и все остальные вопросы решатся сами собой, о военнопленных, например. Если согласны, то будем в этом направлении «работать с Индией». На это пакистанцу было очень тяжело решиться. Но лично он был уже согласен. «Буду делать всё, провалюсь - хоть пришлите венок на мою могилу».
НАДОЕЛО ИМ ВЕРТЕТЬСЯ ПО НАШЕЙ УКАЗКЕ
22 марта 1975 г. В прошлую субботу – у Б.Н.'а (Пономарёва) на даче. День рожденья в узком кругу. Тосты – Загладин, Шапошников, я, Балмашнов. И ещё брат Б.Н.’а генерал и пара из его соратников по комсомолу 20-ых годов. Жена - красавица с фрески Рублёва. И вообще она молодец: прекрасно, умно держится. Да и он ещё хоть куда. Был прост, откровенен: на тему о том, что тех среди его друзей и товарищей, которые «загремели» в 1937 году и чудом остались живы, не заставишь вновь восхвалять... и он показал пальцами, изображая сталинские усы.
Играли в бильярд, Вадим за роялем – песни. В промежутках разговоры, которые, как правило, мы позволяем себе только «между собой». Он, пожалуй, редкостный человек на активном политическом фоне: соединяет наше «чистое» прошлое с циничным настоящим. И в общем-то в нём жива идейность. Она – значительная сила, во многом объясняющая его неиссякаемую энергию и, казалось бы, совсем ненужную (для ради карьеры) инициативность.
Доработка проекта декларации (для европейской коммунистической конференции) перед Рабочей группой (в Берлине 8 апреля). Загладин с Жилиным съездили в Париж, на «тройку»: ФКП, КПСС, СЕПГ. «Отработали» текст после первой Рабочей группы. Получили, как выяснилось вчера, похвалы от Плиссонье (член ПБ ФКП)) за «единый (с французскими коммунистами) революционный подход к проблеме Европы». Когда я здесь посмотрел эту продукцию, я понял, что такие уступки превращают конференцию в опасный трёп, направленный по существу против нашей политики разрядки («заставить империализм ещё отступить», только тогда разрядка будет обеспечена, «нанести ему поражение», «победить его», «превратить всю Европу в социалистическую» и т.п.) В соответствии с этим внешнеполитическая программа единых действий была объединена с социальной программой, с борьбой за социализм, за коммунизм. И это ещё больше лишало такую программу всякого реализма: за социализм и за коммунизм с нами вместе никто не пойдёт бороться, и даже многие КП будут возражать против общей программы борьбы за социализм. Фразы о широкой коалиции и сотрудничестве с некоммунистическими силами превратились в насмешку.
Я сказал обо всём этом Загладину. Он частично согласился, но ему было некогда - готовил делегацию на съезд ИКП, - попросил кое-что поправить, а «потом видно будет, вся работа впереди»...
Б.Н. заинтересовался проектом и сказал, чтоб без его ведома не давали немцам согласия на рассылку всем (28) партиям. Я поделился с ним опасениями. Он насторожился. В эти же дни я узнал, что Катушев, прочитав проект, встревожился ещё больше. Договорились пригласить двух немцев и вместе с ними кое-что поправить. В какой-то степени это, конечно, было дезавуированием Загладина и Жилина (в Париже), однако что делать... Поправили. Немцы уехали, а на другой день вечером пролётом из Кореи в Москве оказался Канапа.
Рубились с Канапой до 2-х ночи. Жан очень быстро сообразил, что «причиной всему я». Начал шантажировать, но мне очень легко его было придавливать, потому что его аргументы либо противоречили один другому, либо были простой демагогией, к которой я относился спокойно, а когда получалось, с насмешкой.
Вы, говорил, например, Канапа имеете социализм и хотите мира, мы тоже хотим мира, но хотим и социализма. Почему же вы мешаете нам за него бороться? И т.п. Программа, мол, должна быть коммунистической, а не социал-демократической.
Да, я говорю, программа должна исходить от коммунистов (в этом смысле она коммунистическая), но она должна быть обращена и к коммунистам, и к некоммунистам. Иначе конференция превращается в сектантскую затею.
Чем объяснить такую революционность? Помню, при подготовке Совещания 1969 года Канапа насмешничал, упрекая нас в революционности и наступательности на империализм. «Теперь же,- говорит он, - мы, исходя из новой ситуации в мире, повысили ставки, другие же, например, ИКП, наоборот, понизили». Это видно. Но что это даст, что вообще может дать подмена политики демагогией, когда Жискар д’Эстена сравнивают чуть ли не с Гитлером и изображают французскую политику в роли мальчика на побегушках у американцев?!
Мы согласились на 3-4 поправки. Сегодня я сообщил их по телефону в ЦК СЕПГ. Успел: они уже имели распоряжение Хоннекера рассылать, ничего больше не ожидая. Кстати, немец Винкельман, первый зам. зав. международного Отдела, говорил со мной очень жёстко и одну поправку отверг категорически. Надоело им вертеться по нашей указке, да и вызывает раздражение, видно, что мы вынуждаем их поступаться немецкой аккуратностью и порядком.
И НАЧАЛСЯ СЕАНС МАРАЗМАТИЗМА
22 марта 1977 г. Накануне XVI съезда профсоюзов мне приснился сон. Воспроизвожу как записал проснувшись. «Парк. Похоже - где-то на месте зоопарка, но по конфигурации напоминает Сокольники. В центре какие-то лестницы царского типа, они поднимаются к платформе. Справа внизу - бассейн и бани. Слева - теннисные корты. Весенний майский день. Много народу. Ждут. Я стою на платформе с краю. Появляется Брежнев. На руках у него ребёнок, девочка явно еврейского вида. Рядом - женщина, сухая, некрасивая, похожа на одну мою знакомую. Он в белом летнем костюме. Весёлый, шутит с окружающими. По толпе шёпот: пойдёт в баню или на корт? Свернул вроде направо, к бассейну. Но через минуту появился опять на платформе, уже в пижамных штанах и безрукавке (таким я его видел однажды в Завидово), в накинутом неопрятном халате. Вид растерянный, пьяный. Девочка по-прежнему на руках. Рядом паясничает какой-то молодой человек, спортивного вида, в коричневых трусах и тенниске. И вдруг Брежнев вынимает член, большой, полунапряжённый, и начинает ссать. Не под себя, а в толпу. И как-то так получилось, что близко бывшие от него расступились, и струя направлена на меня. И хотя я метрах в 15-и и почему-то уже в углу какого-то зала, струя чуть не достигает меня. Вижу, что он не «персонально» на меня ссыт (помните? никогда ко мне не оборачивался, когда я даже ему лично что-то говорил). Тем не менее я не знаю, что мне делать. Все на меня смотрят. Я колеблюсь - ловко ли, не оскорбительно ли для него уклониться от его брызг. Я всё-таки пытаюсь отстраниться... Провал. Брежнев исчезает куда-то в сторону кортов. И в этот момент начинается страшная сумятица. Все в панике бросаются к ограде, перед нею крутой обрыв, за ним - канава, потом уже улица, по которой мчатся машины. Люди срываются с обрыва, катятся, сбивают друг друга, лезут сквозь прутья ограды и под неё. Визжат дети, женщины растрёпанные мечутся среди упавших. Грохот, вой сирен. Я просыпаюсь и долго не могу понять, что со мной, наяву ли, во сне все это произошло?»
А в 10 утра я сижу в первом ряду Кремлёвского дворца съездов. Выборы «руководящих органов» съезда. Шибаев читает по бумажке, не останавливаясь и не глядя в зал: «Списки мандатной комиссии розданы делегатам. Кто «за» – подымите временные удостоверения. Кто «против?» Нет. Кто воздержался? Нет» И т.д. Слово предоставляется Генеральному секретарю... И начался сеанс маразматизма. Бовинские ораторские штампы звучали в этом косноязычии совершенно нелепо. И чем дальше, тем хуже. Чем больше он уставал, тем очевиднее становилось, что он едва ухватывает смысл того, что читает. Один раз даже он остановился надолго, перевернув назад страницу и как бы про себя, но на самом деле в микрофон сказал: «Правильно что ль я прочитал?»... Временами он собирался с силами, видно было – это стоило ему огромного напряжения и пытался произносить «с выражением», производил жесты не очень впопад. А потом опять путал порядок слов, читал их неправильно, создавая бессмыслицу.
Я наклонился к Можаеву (зав. международным отделом ВЦСПС, бывший наш референт): «А у синхронщиков текст есть или они со слуха?»
- Нет, Анатолий Сергеевич, мы просили, но нам не дали.
Я взял наушник, поставил на французский, потом на английский. Боже! Там или отрывочные слова, иногда просто набор отдельных фраз, которые переводчик по собственному усмотрению успевал конструировать.
«XVI съезд профсоюзов» оратор упорно называл двадцать шестым... и зал «шептался», а в президиуме смущённо переглядывались. Когда он подошёл к Ближнему Востоку, даже я, который знал текст (читал рассылку за день до этого), перестал что-либо ухватывать. Оратора, видимо, начала охватывать паника. Он еле владел собой. Весь потемнел. Лицо осунулось. С трибуны под гром овации он шёл качаясь, не видя перед собой никого и ничего. И в президиуме встал не на своё место. Думаю, он был «в нокдауне». К счастью, скоро был объявлен перерыв. Он оправился и начал здороваться и перебрасываться с членами президиума.
Возникает несколько серьёзных вопросов. Зачем надо было готовить речь на два часа? Зачем было вообще выступать с докладом, да ещё перед отчётным докладом председателя ВЦСПС? Как выглядит «оптимизм» и бодрячество, заложенные в тексте на фоне очень серого положения в стране, о котором 5.000 делегатов отлично осведомлены? Зачем вообще, зная свой физический предел, выставлять себя на позорище, и всю «верхушку» партии, весь механизм верховной власти делать посмешищем?
(На эту же тему посмотрите дневниковые записи Анатолия Черняева от 1 января 1976 года «Брежнев очень тревожился по поводу того, что болезнь челюсти не позволит ему внятно говорить несколько часов подряд» и от 9 марта 1979 года «Брежнев был в наихудшей форме, если это вообще возможно – быть «хужее» - прим. FLB).
Правда, вечером по телевизору, в программе «Время» плёнка была здорово поправлена. Наиболее нелепые косноязычные слова и фразы вообще исчезли. «26-ой» съезд уже не прозвучал и даже вся тональность произнесения была приличнее, чем на самом деле. Чудо «техники!»
Но за всем этим стоят ещё более серьёзные вопросы. Как можно, сознавая свою полную беспомощность, оставаться на таком посту? Зная при этом, что, как и при Сталине (правда, без трагических последствий) никто поперёк и пикнуть не смеет: власть абсолютна и слово (каким бы нелепым и некомпетентным оно ни было) – решающее и окончательное! Словом, мы вскоре за Мао-Цзе-Дуном повторяем то, что имело место и там, и над чем мы откровенно издевались.
22 марта 1981 г. Воскресенье. Прошёлся по улицам города. Придя домой, рассеянно, не зная, к чему приложиться, читал то сборник к 250-летию Канта, то рефераты Института информации о терроризме, то «Кромвеля» из серии ЖЗЛ, то опять дневники и письма Байрона, то «Опыты» Монтеня... Когда время пустое, оказывается, его много, и прочитанные обрывки (некоторые из них перечитанные) запоминаются надолго. А Байрон всё-таки поразительно глубок и умён, и какой контраст между тем, каким он был для себя и для окружения, и тем, каким он предстаёт из своих «Корсарах» и проч. Впрочем, «Дон-Жуан» очень напоминает его реального.
22 марта 1983 г. Выпросил у Пономарёва день, чтоб поработать дома – окончательно почистить текст о Марксе для его доклада в Большом театре 30 марта. Работается в три раза легче, быстрее и лучше, чем в office. Новый вариант для Б.Н. – выступление в Отделе перед представителями mass media и общественных организаций по итогам совещания Секретарей ЦК соцстран. Проект письма Брандту – обращение к конгрессу Социнтерна по делам разрядки. И прочий поток текучки. Арбатова-таки пригласили в Волынское на подготовку совещания в верхах по СЭВ’у. Хорошо – и по делу, и для него.
22 марта 1984 г. Б.Н. уехал в Крым в отпуск. Хотел это сделать после Пленума, но Черненко его отпустил сейчас, ненароком дав понять, что при подготовке Пленума и Сессии Верховного Совета обойдутся и без него. Загладин завтра уедет в Австрию и таким образом весь ворох антиамериканских планов на период президентской кампании представлять в ЦК надо будет мне.
Вечер. Читаю книгу Фроссара о Папе Войтыле. Статья в «Литературке» о всех современных английских писателях. Надо заметить и потом попробовать достать кое-что. Жалуется, что многие – а пишет «ЛГ» только о значительных – переступают границу порнографии. Смешно! «Там» - это реальность, без которой не может быть и реализма в искусстве. Надо бы возобновить тарлевскую манеру читать по паре страниц Герцена каждый день.
СЕГОДНЯ НЕДЕЛЯ КАК ГОРБАЧЁВ ПРЕЗИДЕНТ. А ПРАВИТ ПО-ПРЕЖНЕМУ ПОЛИТБЮРО
22 марта 1990 г. Сегодня на ПБ может (повториться) «Чарнына Тиссе» (местечко на границе с Чехословакией, где в августе 1968 года брежневское Политбюро решало вопрос об интервенции) для Литвы. Дело идёт к Чехословакии–90. Я в ужасе. Все подпевали великодержавию - самому вульгарному и самодовольному. Яковлев и Медведев отмолчались. Что делать мне? Вчера он назначил меня помощником президента. Но, если он устроит побоище в Литве, я не только уйду... сделаю, наверно, кое-что ещё.
Сегодня неделя (15.03) как он президент. А правит по-прежнему Политбюро. На ПБ сегодня отторгли «демократическую платформу» КПСС и договорились, как обставлять депутатов, избранных в РСФСР и Моссовет.
См. предыдущую публикацию: «На Секретариате сняли Яковлева с первого зама агитпропа. «Направить на дипработу». Предлог - его статья в «Литературке», громившая почвенников и современных славянофилов. Демичев заявил, что он статьи вообще не читал. Очевидная ложь». Что было в Кремле 21 марта: в1973, 1981, 1982, 1984 и 1985 годах.
