Репортаж из зала суда. Во вторник 26 ноября 2019 г. судья Мосгорсуда Сергей Груздев продолжил рассматривать по существу дело бывших высокопоставленных сотрудников Следственного комитета РФ Александра Дрыманова, Михаила Максименко и Алексея Крамаренко, обвиняемых в получении 1 миллиона долларов от «вора в законе» Захария Калашова (Шакро Молодого) за смягчение обвинения, а затем освобождение из-под ареста криминального авторитета Андрея Кочуйкова (Итальянца).
Все трое свою вину не признают. Бывший руководитель управления собственной безопасности СК РФ генерал-майор Максименко уже осуждён по первому уголовному делу о взятках и получил 13 лет колонии строгого режима и штраф в 165 миллионов рублей. Экс-глава столичного управления СК генерал-майор Дрыманов, которому грозит до 15 лет лишения свободы, своё уголовное дело считает сфабрикованным (подробности см. «Генерал Никандров оговором Дрыманова купил себе свободу. Лично я так считаю», «С тебя миллион долларов!»).
Напомним, что «Итальянец» оказался в СИЗО после стрельбы у ресторана Elements на Рочдельской улице Москвы 14 декабря 2015 года. Причиной конфликта стала сумма 8 миллионов рублей, которые владелица заведения Жанна Ким отказалась выплачивать за ремонтные работы дизайнеру Фатиме Мисиковой. По мнению обвинителей, Захарий Калашов прислал в помощь дизайнеру «группу поддержки» во главе с Кочуйковым, где их встретил адвокат Эдуард Буданцев с коллегами и с пистолетом. В результате перестрелки недалеко от Дома правительства два человека были убиты и шестеро ранены.
«КОМУ ТОЛЬКО СМЫЧ НЕ НОСИЛ ДЕНЬГИ, БЛИН! ПОЛ-СЛЕДСТВЕННОГО КОМИТЕТА У НЕГО НА ПОДСОСЕ СИДЕЛО»
Накануне гособвинитель Игорь Потапов попросил суд исследовать рассекреченное вещественное доказательство – прослушку ФСБ аудиозаписи разговора Дениса Никандрова и Алексея Крамаренко от 27 марта 2018 года. Сначала он, проявив актёрские способности, зачитал расшифровку диалога, затем техники включили саму 56-минутную запись, на которой двое мужчин шёпотом обсуждают темы, связанные с фигурантами этого уголовного дела. Звучат всем понятные «Дрым» (Дрыманов), Смыч (Смычковский), Макс (Максименко), Ламон (Ламонов), а также Бастр (Бастрыкин).
По словам Потапова, голос мужчины №1 принадлежит Алексею Крамаренко, голос №2 - Денису Никандрову. Сначала речь идёт о проходившем в те дни судебном процессе Михаила Максименко, на который неожиданно приехал давать показания Александр Дрыманов. (Оба собеседника в этот момент находились в СИЗО. Никандров был арестован летом 2016-го, Крамаренко – в декабре 2017, причём, основанием для его задержания стали именно показания Никандрова, - FLB.)
«СООБЩЕНИЕ №407
27 марта 2018 года оперативным сотрудником ФСБ РФ капитаном Кротовым Д.В. проведено оперативно-розыскное мероприятие (ОРМ) «наблюдение» с использованием средств аудиофиксации в отношении Крамаренко А.И. (том 27, л.д. 252)
«Никандров: «Что он говорит?»
Крамаренко: «Он в ходе судебного заседания сказал, что ты сам себе «что-то с пола поднял» – там даже написано».
Никандров: «Да, я читал: «сам себе статью с пола поднял».
Крамаренко: «Из всех показаний, что я прочитал, я не вижу «объективки» на тебя. Вообще нет. Кроме твоих показаний. Макс не говорит. Смычка – нет. (Дмитрий Смычковский – бизнесмен, которого следствие считает посредником при передаче денег. В настоящий момент находится в Англии, где учатся его дети, - FLB.)
Разговоров твоих нигде нет. Чем ещё крыть?»
Никандров: «Смыч появится?»
Крамаренко: «Смыч не появится. Если б можно было, уже давно б задержали… Меня удивляет, смущает и радует одновременно, что Дрым так в атаку пошёл. За полтора часа до начала судебного заседания приехал и полтора часа общался с журналистами. Потом ему дали возможность свою позицию высказать. Мой адвокат говорит, что он там такие вещи говорил – жёстко, чётко».
Никандров: «Почему нас всё-таки взяли под стражу?»
Крамаренко: «Они думают, что твоих показаний не хватает. Они – ерунда, ничем не подтверждённые. Они потому меня сейчас и мучают. Каждую неделю поднимают сюда: «Давай, давай. Досудебку мы тебе гарантируем. И четыре года. Я говорю: «А чего я должен говорить?» «Ну, мы тебе скажем, чего».
Никандров: «Смыч вёл переговоры?»
Крамаренко: «Не… Никаких переговоров, сам понимаешь… А сокамерник мне говорит: «Давай, давай. Иди на досудебку». Но с сокамерником все понятно – крыса та же. Меня только одно останавливает – у меня двое детей, как и у тебя… Так что в деле только твои показания, ничем не подтверждённые. Это твоя судьба, твоя судьба.
…Тогда что у них остается? Я сижу на своём. Идите… (дальше брань). Они меня каждую неделю таскают: хоть что-нибудь дай… А у них кроме твоих показаний ничего нет. Всё, Смычка нет. «Разговоров» твоих вообще нигде нет. Ты пойми, Смыч не собирается приезжать. Тут кроме нас с тобой к нему куча других вопросов. Он кому только не носил деньги, блин! Пол следственного комитета у него на подсосе сидело, как оказалось. И меня настолько обрадовала позиция Дрыма – он два с половиной часа говорил, что всё это провокация и идите вы… Если бы у него были какие-то сомнения, он не пошёл бы в атаку.
… А у них ничего нового не появляется. Они сейчас шатаются и ничего не могут понять. То ли Смыч привозил деньги, то ли Тугуз (Вася). Два года расследуют и ничего нет до сих пор. С учётом того, что им сейчас вменяется, не знаю. Думай!»
Никандров: «Неужели ты думаешь, что дело можно выиграть?»
Крамаренко: «Я уверен в этом на сто процентов. У меня ощущение очень хорошее».
Никандров: «Когда я сидел первые три месяца, у меня тоже ощущения были хорошие».
Крамаренко: «Ты сидел – ничего не знал. А я же всё дело, все проговоры и показания, включая твои, изучил. Я всё знаю. Там ничего нет. По Максименко там из девяноста человек, которых допросили, никто его даже в глаза не видел, кроме Ламонова».
Никандров: «Ну и что? Максименко что ли оправдают?»
Крамаренко: «Слушай, я не знаю… Знаю, что у Дрыманова такая позиция: мол, пытаются опорочить репутацию Следственного Комитета. Ты знаешь Дрыма. Он бы никогда не понёс отсебятину».
Никандров: «Смотри. Я сейчас хочу под подписание 217-й выбить домашний арест. Они говорят, что теоретически после приговора могут рассмотреть такой вопрос».
Крамаренко: «Не верь им ни на йоту! Мало того, что тебе обещали, обещали Ламону – а он до сих пор сидит, и никто никого не отпускает. Тебе пообещают дать четыре года. А ты уверен, что так и будет?»
Никандров: «У Ламонова вариантов нет. Он признал всё и сидит…»
Крамаренко: «Я просто пример тебе привёл. Если мне будут предлагать, я не буду соглашаться. Хотя бы потому что у меня дети, а это судимость отца, ты знаешь какое у них будущее с судимостью отца».
Дальше идёт разговор о банковской дебетовой карточке с 9 850 евро, которую при обыске нашли у Дрыманова, а Никандров в своих показаниях заявил, что дал её своему начальнику в виде взятки - «за покровительство».
«Никандров: «Надо с Дрымановым ещё раз обговорить насчёт этой карточки. Чтобы он написал расписку…»
Крамаренко: «Но карточка не активирована…»
Никандров: «Да активирована! Я сам её активировал, с неё снимать было можно. Вот если бы он не был чудаком, он бы не носил пароль от карты с собой. Была бы просто карточка, а что на ней – непонятно».
Крамаренко: «Ну и что! Он может сказать, что тебе деньги передал, чтобы ты карточку эту открыл – через свои знакомства».
Никандров: «В идеале – может. Но может и расписку написать».
Крамаренко: «Может быть, и так. Что угодно. Просто если эту карточку откинуть, чем тебя ещё можно приставить к стене? Только твоими показаниями. Психофизиологическая экспертиза – это не доказательство. Они сами это знают. Она не принимается как доказательство».
Никандров: «…(неразборчиво) может говорить одно, а сам приехать и провести сепаратные переговоры».
Крамаренко: «Если бы мог приехать, он бы давно приехал. Там такие силы были брошены, чтобы его вытащить. Он спокойно там сидит и в ус не дует. Золотов тоже сейчас… (брань) «на конях» сидит и… тоже всё «замечательно» у него. Неизвестно, кто будет вместо Бортникова и Золотова… Потому что если бы его можно было вытащить, его бы вытащили... Пытались возбудить дело против его жены, но ничего не получилось… Меня только одно останавливает в этой ситуации. Последствия для людей. Судимость – всё, это крест на твоей работе и у детей нет будущего».
Никандров: «Просто если мы проиграем эту партию, Дрым нас «кинет» и получим по 10-12 лет».
Крамаренко: «Дрыма они не привлекут. Его как и Смычка – не на чем. Уже с ноября месяца пытаются это сделать».
Никандров: Если бы они признали свою беспомощность, нас бы освободили. А раз нас держат…»
Крамаренко: «У них другого варианта нет, кроме, как нас держать. Они меня пытаются каждую неделю вытаскивать. Ну и что? Я остаюсь на своём... Я же не сказал, что буду сидеть до тех пор, пока не будет нормального объективного суда, и никаких контактов ни с кем».
Никандров: «А ты уверен в независимости суда?»
Крамаренко: «Уверен. Потому что, если было по-другому, они бы ни тебя, ни меня не… (неразборчиво)… Меня сейчас опять будут кидать из камеры в камеру ещё больше. Но я настроен нормально в этом плане».
Никандров: «Я первый год тоже был настроен нормально. Я объективно знал, что на меня объективно ничего нет. Я с Ламоновым не общался никогда в жизни. Знал бы, что с Максименко – не общался бы. Знал бы где Смычковский, – не общался бы».
Крамаренко: «Они рассчитывали только на показания».
Никандров: «Знаешь, так скажу…»
Крамаренко: (Перебивает.) «Это сейчас что у нас получается? Всё ГСУ подтверждает, что там (у Кочуйкова, - FLB) абсолютная 330-я («Самоуправство, - FLB.), что приняли абсолютно законное решение. Даже Дрыманов подтвердил в ходе своих показаний, что там 330-я. Была проведена служебная проверка, которая установила, что никаких нарушений со стороны сотрудников ГСУ не было... Мы вместе с тобой на оперативном совещании приняли решение по 330-й. Всё было законно. Дрыманов даже сказал: мол, непонятно за что деньги передавать».
Никандров: «Думаешь, мои показания ложатся на то, что ты общался со Смычковским?»
Крамаренко: «Там только твои показания, что я общался со Смычковским, и всё. Ну общались мы – ты знаешь».
Никандров: «Мне всё равно – я спокоен абсолютно. Я реально никакие бабки не получал, реально… И я бы на твоём месте прям пошёл и сказал им: идите вы куда подальше, товарищи дорогие».
Крамаренко: «Я бы это сделал, если бы был приговор по Максу. Давай подождём. Если его оправдают или… по 159-й три года дают, а это не 290-я (взятка, - FLB.) и это не 10, не 8, не 7 лет… Но у него ещё один эпизод остался – взятка от Смычка и машина».
Никандров: «Да там вообще ничего нет – машина-то не на него».
Крамаренко: «Какие он показания даёт?»
Никандров: «Да это не Смычковский писал – это я. (далее неразборчиво.) Меня как с самого начала сюда привезли, говорю: «Дайте домашний арест». «Нет, давай показания на Дрыманова. Дрыманов – самый оптимальный вариант». Я говорю: «Ребята, идите вы далеко и надолго. Если я дам показания, значит, я - соучастник. А я - не соучастник». И пошло, поехало. Сутки меня сначала в ИВС держали с таким... Обколотый весь. Он там издевался надо мной. Привезли на следующий день. Ночью сказали: «Будешь давать показания?» «Нет». «Тогда в суд езжай». И так я уже два года сижу. (Дальше неразборчиво.) … Просто ты можешь остаться у разбитого корыта с моими показаниями».
Крамаренко: «Да я все понимаю».
Никандров: «Дрым с учётом его боязливого характера – он щенок. Ты сам это прекрасно знаешь. Он бы никогда вот так в атаку не пошёл, только обговорив с Бастрой и госконторой. Если сам Бастра говорит, что это натянутое дело - ни одного доказательства нет… Он это в открытую говорит. В общем, я не знаю, я настроен на войну. Рано ещё лапки поднимать, рано».
ИТАЛЬЯНЕЦ ГРОМКО МАТЕРИЛСЯ
Следом были допрошены два свидетеля – бывшие охранники следственного управления СК по ЦАО. Обвинение интересовали события двух дней – 16 и 23 мая 2016 года, когда, по версии следствия, в здание УСК по ЦАО на улице Льва Толстого, 8, привозили Кочуйкова/Итальянца и в эти же дни туда же приходил Захарий Калашов.
Как оказалось, оба охранника в подробностях запомнили эти два дня, хотя по собственному признанию, ничего на тот момент о Шакро Молодом и Итальянце не слышали. По словам свидетеля Станислава Сорокина, человек, которого он потом увидел в многочисленных телесюжетах «ареста «вора в законе» Калашова» приходил в мае дважды: сначала вместе с Крамаренко и «неустановленным лицом», а затем за ним выходил из своего кабинета следователь Андрей Бычков. При этом свидетель, несмотря на то, что вспоминал события трёх с половиной летней давности, в малейших нюансах описал этого визитёра: во что был одет – вспомнил даже «шапку с вывернутыми ушами», фирменные кроссовки с позолотой, джинсы с потёртостями, рост, небольшую щетину с сединой… Он подтвердил, что в тот же день привозили арестованного Кочуйкова.
На вопрос адвоката, как ему удалось всё так хорошо запомнить (ведь он сам только что заявил, что в течение дня в Управлении СК по ЦАО бывало от 30 до 100 посетителей!) охранник сослался на профессиональную память и добавил вторую причину: в тот день был громкий скандал – все следственное управление стояло на ушах.
«Скандал устроил этот арестованный – Кочуйков. Он в кабинете следователя очень сильно кричал, матерился. Что именно кричал? «Что вы мной… подтираете?!» Суть в том, что его пихают во все дыры и, мол, в чем-то обвиняют незаконно», - уточнил Сорокин.
«Вам фотографию Калашова следователи ФСБ во время допроса показывали?» - поинтересовалась адвокат Крамаренко Елена Федулова.
Свидетель было замялся, бросил вопросительный взгляд на прокурора. Но потом признался: показывали.
КЛЮЧЕВАЯ ФИГУРА В ЭТОМ ДЕЛЕ - БУДАНЦЕВ
Судебный репортёр FLB попросил прокомментировать адвокатов главную информационную «бомбу» стороны обвинения – рассекреченную запись ФСБ.
- Для меня, - заявила адвокат Елена Федулова, - эта запись открывает глаза только на одно: Крамаренко, не зная, что ведётся запись, подтвердил Никандрову, что денег он не получал и соучастником он не является.
По словам юриста, этот разговор состоялся при любопытных обстоятельствах - в кабинете следователя в здании ФСБ, куда Крамаренко привезли для проведения следственных действий, а Никандров со своими тремя адвокатами знакомился с материалами уголовного дела.
- Там по каким-то для нас неизвестным причинам находилась жена Никандрова, которая принесла ему еду и даже виски с кока-колой, которым они угощали Крамаренко. Видимо, это была в том числе демонстрация того, что если он будет сотрудничать со следствием, то ему создадут такие же благоприятные условия.
Адвокат отметила, что этому разговору предшествовала их двухдневная очная ставка, где следователь также давал им возможность пообщаться – покурить у окна. Видимо, тогда и было решено устроить им ещё одну встречу и попробовать Крамаренко на что-нибудь спровоцировать.
- Вы считаете, что этот разговор – спланированная операция?
- Конечно! Во-первых, запись получена незаконно (в документах она фигурирует как «наблюдение», хотя в реальности является «оперативным экспериментом», на который, кстати, требуется разрешение руководства, а его в материалах дела нет). Я провела в независимой экспертной лицензированной организации фоноскопическую экспертизу этой записи и в заключении специалистов чётко сказано: «микрофон располагался непосредственно на Никандрове – около его головы, поскольку от мембраны микрофона чётко прослеживается его дыхание». Вы же слышали, как чётко на протяжении всей записи слышится его голос, а голос Крамаренко – только когда он наклонялся к Никандрову. То есть на Никандрова повесили «устройство» и дали «некое задание».
По мнению Федуловой, они рассчитывали, что Крамаренко прямо или косвенно проговорится, что Смычковский передавал деньги. Но тот однозначно ответил, что денег не брал. Дальше Никандров, считает адвокат, пытался разговорить Крамаренко обо всех участниках, о Дрыманове и карточке.
- Слышали, там на записи он предлагает: «Может, мне расписку задним числом написать по деньгам, связанным с карточкой?» То есть они надеялись на то, что я передам это Дрыманову (а мы с ним много лет работали вместе в СК) и мы пойдем на фальсификацию доказательств. То есть они любым путём пытались Крамаренко спровоцировать.
- По смыслу эта запись должна доказывать суду вину подсудимых… Это получилось?
- Знаете, я изучила материалы дела в 40 томах, огромное количество вещественных доказательств (включая составляющие гостайну) и ни одного доказательства виновности Крамаренко, Дрыманова и Максименко в инкриминируемом им эпизоде не увидела. Но суду хоть что-то нужно продемонстрировать. И потом у нас со следствием разные видения. Они считают, что если Калашов заходил в здание ЦАО, то это подтверждает дачу взятки всем должностным лицам.
- Кстати, что общего у Крамаренко с Калашовым?
- Да естественно, ничего. И конечно, он не заходил вместе с ним в здание. Следователь Бычков уже давал на этот счёт показания. Он объяснил, что 16 и 23 мая, когда привозили Кочуйкова с Романовым (16-го им предъявлялось обвинение по 330-й), в здание вошли пять их адвокатов, один из которых потом был опознан, как Калашов. Меня удивляет другое. Свидетель обвинения несколько лет спустя вспомнил его кроссовки Armani с позолотой, клатч Louis Vuitton, телефон Vertu, в деталях и красках расписал джинсы, свитер, уголок, воротник, шапку, по его выражению, как у Немца из фильма «Брат». А вы в это верите?
Адвокат Елена Федулова (кстати, бывший следователь по особо важным делам СК РФ) выдвинула интересную версию – почему появилось это уголовное дело о взятке. По её словам, ключевая фигура здесь – один из главных участников перестрелки на Рочдельской Эдуард Буданцев. Это он застрелил двоих и нескольких ранил, но никакого наказания не понёс.
- Из Буданцева сделали национального героя, - считает юрист. - Ведь потом как было преподнесено: «он противостоял ворам и рейдерскому захвату ресторана». Я уверена, что Буданцев связан определёнными отношениями с сотрудниками ФСБ и, чтобы он не рассказал «лишнее», его и вывели из дела о перестрелке. Как обычно шантажируют своих работодателей: если меня закроют по 105-й («убийство двух и более лиц»), я расскажу про вас всё. Не сомневаюсь, что именно так всё и было. А ему есть что рассказать. И на эту тему нами скоро будет допрошен важный свидетель.
Ходатайство адвоката Елены Федуловой в защиту обвиняемого Алексея Игоревича Крамаренко
«ПОНЯЛ, ЧТО СТЕНУ ГОЛОВОЙ НЕ ПРОБИТЬ»
Бывший следователь-«важняк» Генпрокуратуры СССР, а ныне адвокат Дрыманова Сергей Гребенщиков начал с того, что, будучи сотрудником прокуратуры, как раз занимался расследованием дел по взяткам.
- Твёрдо могу сказать, что, если бы я в те годы дело с таким набором доказательств передал в суд, меня бы просто уволили.
Комментируя озвученную аудиозапись, он подчеркнул, что, по его мнению, она является доказательством не стороны обвинения, а стороны защиты и подтверждает невиновность его подзащитного. В том числе по ситуации с банковской картой.
- Я согласен с коллегой. Предлагая Дрыманову написать расписку по карте, Никандров по своему желанию или исполняя план сотрудников ФСБ, которые дали ему прослушивающее устройство, пытается спровоцировать Дрыманова на фальсификацию доказательств по уголовному делу. Я считаю, что это одна из целей этого разговора.
Гребенщиков предложил обратить внимание ещё на два важных момента.
- Никандров рассказывает, как его каждую неделю таскали на допросы и конкретно предлагали: «Давай показания на Дрыманова. Дрыманов – оптимальный вариант». Более того, ему дали понять, что Смычковский уже даёт признательные показания и заключил со следствием досудебное соглашение. Для меня этот разговор объясняет, как именно его склонили к даче ложных показаний. Если бы не было этой лжи, возможно, Никандров никого оговаривать бы не стал.
По словам Гребенщикова, на одной из очных ставок между Никандровым и Дрымановым в присутствии следователя его подзащитный открытым текстом спросил: «Зачем ты меня оболгал?» На что Никандров ответил: «Сан Саныч, я раз за разом обжаловал в прокуратуре, судах незаконность подследственности. После того, как мне было отказано, я понял, что головой стену не пробить!»
- Из этих слов Никандрова я делаю вывод: пока он надеялся на законность, почти 13 месяцев он отрицал свою виновность. Когда понял, что это бесполезно (а он грамотный юрист и хороший аналитик), появились показания против Дрыманова.
