Из дневников Анатолия Черняева - заместителя заведующего Международного отдела ЦК КПСС (1970-1986 гг.), помощника Генерального секретаря ЦК КПСС и помощника президента СССР Михаила Горбачёва (1986-1991 гг.). См. предисловие здесь
«Тамбовец говорит: стыдно, что страну прокормить не можем»
25 октября 1980 г. Кончился Пленум. Прошла сессия Верховного Совета. Ощущение недоумения, горечи, гнева. И хотя Бовин, наверно, не просто бахвалится, говоря мне, что он постарался сохранить критическиq «дух», заложенный академиками в речь Брежнева на Пленуме, она все таки более бравурная, чем на июньском Пленуме. Получается, что за четыре месяца что- то существенно улучшилось. На самом же деле наоборот. Правда, и западные СМИ, и наши «посторонние» наблюдатели заявляют, что, если внимательно читать, в каждом почти абзаце увидишь признание, что дела идут худо. Однако, у всех правильное впечатление: плана для выхода из положения нет.
На фоне Польши и всех остальных, включая нас самих и ГДР, Венгрия сейчас, пожалуй, единственная, где выход найден. Там давно и честно признались, что социализм по той «модели» и по тем рельсам, на которые его поставили в 50-60 годах, зайдет в тупик. И помаленьку стали искать новую модель. Она уже работает, по крайней мере не срамит страну.
У нас же реакция даже на Польшу – однозначная: контрреволюция, ревизионизм, посадить бы зачинщиков и дело в шляпе. Пономарев вот, вдохновленный приемом у Хонеккера, стал спонсором созыва закрытой «шестерки» на уровне генсеков для обсуждения положения в Польше ( с участием Кани). Однако, как Б.Н. мне с возмущением сообщил, Русаков на ПБ выступил против: мы, что, избиение Кани будем устраивать? Что мы можем сейчас ему предложить? И отложили эту идею...впредь до итогов визита Кани в Москву. Я прямо спросил Пономарева: вы что имеете в виду? Наши войска?
- Нет, об этом никто не говорит. Но надо, чтоб поляки сами взялись..., чтоб их армия сказала свое слово. И вообще – если бы Ярузельского (главком Войска Польского) сделали первым Секретарем, он быстро бы навел порядок. А то совсем разнюнились. Валенса в Кракове выступает, говорит черт знает что, а ему никто не дает отпор. Можно же ведь было бы подготовить пять-шесть хороших коммунистов, чтобы они с той же трибуны дали ему по зубам. И вдарился в воспоминания о том, как в 1922 году он и его друзья по партячейке на текстильной фабрике дали отпор бузотерам, пытавшимся спровоцировать забастовку.
Я спрашиваю: А какой отпор можно давать, если Валенса призывает людей работать и говорит, что надо отобрать машины и дачи у тех, кто их получил незаконным путем? Что тут можно сказать?
Б.Н. подозрительно посмотрел на меня и перешел на другую тему.
На Пленуме шло восхваление Брежнева. Каждый начинал с пышных восторгов насчет того, что речь Леонида Ильича – глубочайший марксистско-ленинский документ, программа действий на весь исторический период, пронизана ленинской мудростью и научным подходом, подлинной партийностью и т.п., воодушевляет, поднимает, мы теперь имеем настоящую ленинскую стратегию. Все благодарили «нашего Леонида Ильича», все лично ему обязывались выполнить поставленные им задачи. Восхваление достигло маразматического апогея в речи самого Брежнева при закрытии сессии Верховного Совета, когда он взял слово, чтоб заменить Косыгина Тихоновым. Он дважды назвал самого себя с полными титулами в связи с выраженной уверенностью уходящего Косыгина в том, что партия, сплоченная вокруг и во главе с Брежневым добьется новых успехов.
Между прочим, благодарности Косыгину никто не выразил, ни сам Брежнев, ни председательствовавший (Рубен, латыш), ни от имени... И я подумал, почему бы какому- нибудь депутату, комбайнеру или токарю, не встать и не предложить: «Верховный Совет СССР выражает Алексею Николаевичу Косыгину благодарность за долголетнюю добросовестную работу»... И далее, привычный в таких случаях штамп. Что бы ему, этому комбайнеру, было за такую инициативу? Да, ничего. «Дальше фронта, (т.е. комбайна или станка) не пошлют». Но никто не догадался или не осмелился. Такова наша общественная нравственность.
Когда Брежнев объявил Тихонова, в зале будто что-то оборвалось, будто тихое «ах!» прокатилось по рядам. Сзади меня сидели ребята, рабочие, депутаты из Алтайского края. И слышу один другому громко шепчет: «Помоложе не нашли!».
Брожение ходит по депутатам и членам ЦК. Во время сессии, в перерыве, когда обычно депутаты идут перекусить, разговаривают двое у столика, где и я: Туркменский секретарь и второй секретарь Тамбовский. Тамбовец говорит: стыдно, что страну прокормить не можем. А дали бы мне волю, я бы и область накормил и другим бы осталось. Вот пример: каждый год мы сдаем столько-то мяса в государственный фонд и каждый год, весной мы просим выделить нам из госфонда столько-то мяса. Дают, меньше – больше, но дают. Во-первых, при перевозках туда – сюда потери. Во-вторых, дорога чего-то стоит. А в третьих, у людей нет стимула, раз они знают, что почти все, если не все, что они произведут, должны отдать. В результате, ни у нас нет мяса, ни у вас (показывает пальцем на меня, как представителя столицы и центральной власти). Но зато государственный фонд может через ЦСУ отчитаться: собрано столько-то по сравнению с прошлым годом и т.д.
Тамбовский секретарь продолжает: у нас под Тамбовом есть мощная ТЭЦ, много дает тепла и воды. Сколько лет я прошу в министерстве и в ЦК, чтоб разрешили при ней построить теплицы. Завалил бы Тамбов овощами. Нет, нельзя, говорят, рабочей силы, мол, негде взять, чтоб построить. Хотя я свою предлагаю и даже – часть своих материалов. Рабочей силы не хватает, чтобы один раз и навсегда построить объект, который будет давать больше сельскохозяи?ственных продуктов, чем труд тех двух сотен человек, которых та же ТЭЦ ежегодно на два месяца посылает в колхозы собирать овощи и фрукты.
И вообще, казалось бы: если за восхвалениями Брежнева вдуматься в некоторые цифры и факты, приводимые участниками Пленума, подтекст – очевиден: «дайте волю, дайте минимум материалов - горы своротим, накормим страну». Эта идея просматривается в некоторых выступлениях довольно отчетливо.
«Безразличие, цинизм, сачкование очень легко внедряются в «почву»
25 октября 1984 г. Заболел. Оттого и настроение «упадочническое», впрочем, - это и результат «общеполитической позиции». По контрасту удивляюсь на Пономарева, которого опять «прокатили» – голубая мечта стать членом Политбюро не состоялась, а ему, как с гуся вода.
Может из-за болезни кажется, что все рассыпается. В Отделе какая-то расхристанность. Замы не знают, что каждый из них делает, и неделями, а то и месяцами не общаются друг с другом. Каждый, видимо, считает, что он делает самое важное дело: Шапошников, доламывая финнов, то в Хельсинки с Романовым, то в гостинице на ул. Димитрова; Брутенц, присутствуя на «государственных встречах» вверху с арабами, и представляя КПСС на их всяких съездах и мероприятиях; Загладин – на внеотдельской орбите: по Программе КПСС, по подготовке вместе с Александровым записок для К.У. – произносимых потом, как «крупные инициативы» на Политбюро, на встречах с разными парламентскими делегациями и, конечно, на телевидении. А также почти каждую неделю в каком-нибудь журнале и газете. Его работа в Отделе ограничивается приемом партийных делегаций. Он ждет своего часа, а тем временем пытается получить государственную премию за книжку, по которой получил уже докторскую и сейчас хочет попасть в член-коры. Распад, может, не дошел до нижних пластов Отдела, но до среднего звена – безусловно. Тем более, что объект нашей деятельности – комдвижение – настолько бесперспективный и рыхлый, настолько «результаты» нашей работы не определенны, что безразличие, цинизм, наплевательское отношение к делу, сачкование очень легко внедряются в «почву». Таково состояние в главном для меня – в службе.
См. предыдущую публикацию: «Брежнев, по его признанию, Маркса никогда не читал». «Профанация и стыд. Работники ЦК ползали на коленях и мыли номера, в том числе ванные и туалеты под насмешки персонала, которые ходили и указывали пальцем». Что было в Кремле 23 октября: в 1975 и 1982 годах
