Наедине Никсон сказал Брежневу

Из дневников Анатолия Черняева - заместителя заведующего Международного отдела ЦК КПСС (1970-1986 гг.), помощника Генерального секретаря ЦК КПСС и помощника президента СССР Михаила Горбачёва (1986-1991 гг.). См. предисловие здесь.

О «КОНФЛИКТЕ НА СТАРОЙ ПЛОЩАДИ»

3 июня 1972 г. Две недели не мог даже открыть эту книжицу. Два ряда событий... - от них будет много зависеть, хотя смешно даже их ставить рядом. Но они произошли именно в эти две недели.

Приезд Никсона и продолжение федосеевского дела (о нём, как я уже ссылался, подробно в книге «Моя жизнь и моё время»).В своём честолюбивом стремлении утвердиться в качестве главного идеологического цензора в стране и в партии и умостить себе дорогу к посту секретаря ЦК, Федосеев стал добычей Трапезникова (которого он совсем недавно люто ненавидел) и Демичева. Эти же двое давно уже организуют идеологическую кампанию вполне сталинистского свойства.(Сергей Трапезников – зав. отделом науки ЦК КПСС, Пётр Демичев – министр культуры СССР – прим. FLB).

Первый - в силу культового фанатизма, может быть, даже шизофренического комплекса рассматривать всех несогласных с «Кратким курсом» как врагов народа, в лучшем случае - как ревизионистов.

Второй - потому, что он давно понял, что может удержаться в данном ему судьбой положении только в качестве фельдфебеля в Вольтерах. Признаки их хорошо продуманной линии (где все средства хороши) обнаруживаются почти повседневно. Но в сфере науки в последнее время - в трёх очевидных фактах:

Эти двое и их аппарат (в том числе аппарат Московского горкома партии - Ягодкин) превратили в злую карикатуру (на самом деле очень серьёзное и полезное) постановление ЦК об Институте экономики АН СССР (фактически о постановке и задачах экономической науки в нынешних условиях). Они организовали на основе этого постановления сведение личных счетов, главным образом с помощью разжигания антисемитизма, использовали его для насаждения своих беспринципных клевретов на ключевые посты, для создания в научных институтах (не только экономических) атмосферы запугивания, подхалимажа, зажима, циничного до анекдотизма.

В исторической науке была организована травля Волобуева - директора Института истории СССР. Я знаю его больше 20 лет. Это большой проныра и оппортунист (в бытовом смысле слова). Но заподозрить его в «свободе мысли» и в «ревизионизме» - просто смехотворно. Однако он по старой дружбе и в силу реноме, которое помогло ему стать тем, кем он стал, - связан с большой группой творческих историков, с теми, кто составили надежду на действительное развитие советской исторической науки в современных условиях. Именно поэтому против него организовали кампанию, чтоб «снять голову группе». Из затхлых углов вытащили замшелых культовиков (типа некоего Петрова), которые давно уже используются как наиболее оголтелые реваншисты против XX съезда. Натаскав соответствующих цитат из сочинений «ревизионистов», они полезли на кафедры и трибуны, на «симпозиумы» и «научные сессии» с разоблачениями.

И, наконец, - в этой струе подсуетился Федосеев. Воспользовавшись необходимостью ударить по Гароди, он и его ближние решили разоблачить местных ревизионистов. Рамки трапезниковского наступления на науку и на интеллигенцию сразу сильно расширились, включив значительную группу специалистов (и целые институты), занимающихся проблемами капиталистической экономики и рабочего движения.

В этом деле Федосеев замыслил убить одновременно и ещё одного зайца (для ради утверждения своей идеологической монополии): косвенно нанести удар по «ревизионизму» в компартиях (пусть по частному вопросу - о структуре рабочего класса). Показав тем самым, что именно он, а не Международный отдел ЦК( который идеологически до безобразия распустил комдвижение) может вести принципиальную партийную линию в МКД. Таковы три направления атаки.

Однако, проблема выглядит ещё шире. В этом меня убедил разговор с моей старой приятельницей Иркой Огородниковой. Она всегда была в центре литературной и всякой иной интеллигентской Московии. Работает она в одном из толстых журналов.

Так вот, она говорит, что узнала о «конфликте на Старой площади» от людей, которые не только не знают, кто такой Черняев, а уж о «структуре рабочего класса», вообще не слыхивали, с чем это едят. Однако слышала, что «на Старой площади» происходит что-то очень серьёзное. Исконная вражда между отделом науки, отделом пропаганды и отделом культуры с одной стороны, и Международным отделом с другой, выплеснулась вдруг в открытом конфликте. И речь, мол, идёт о двух несовместимых линиях: - «линии интернационализма и прогресса» и - «линии шовинизма, антисемитизма и сталинистской реакции».

Ушлая прагматическая интеллигенция сделала для себя выводы: пока не высовываться, затаиться, подождать, чья возьмёт. А некоторые кое-что предприняли - задерживают кое-какие статьи, а авторы отзывают кое-что на «переделку», на выпуск в свет дают банальщину, к которой ни с какой стороны не придерёшься. Пикейные жилеты и кофты считают, что если Федосеев возьмёт верх, - наступит эпоха второго Победоносцева, сиречь - Трапезникова.

Подготовлена статья к 3-х летаю Совещания (коммунистических и рабочих партий, прошедшее в Москве в 1969 году): политическая галочка, что «в условиях Никсона» мы не забываем об МКД. Архаические банальности, но никто не знает, что делать с движением. Его старое содержание просто ликвидируется с помощью новой практики.

Так и с Вьетнамом. Кажется, «Гардиан» удачно сказала, что жизнь уже не может не идти мимо этого «хронического конфликта», который становится непонятен. Аналогия с Испанией 1939 года явно не подходит. Но почему-то она то и дело приходит на ум.

Но я обещал вернуться к визиту Никсона. Немыслимо даже в крайне спрессованном виде передать тот поток мыслей, который возник в мировой печати в связи с этим. Я процитирую здесь заключительный абзац из выступления Никсона в конгрессе через час после его возвращения в США.

«Америке представилась беспрецедентная возможность. Ещё никогда не было такого времени, когда надежда была бы более оправданной, а наша самоуспокоенность более опасной. Мы положили хорошее начало. И поскольку мы сделали первый шаг, история ныне возлагает на нас особую ответственность за доведение этого дела до конца. Мы можем использовать этот момент или упустить его, мы можем воспользоваться этой возможностью для возведения нового здания мира на земле или дать ей ускользнуть. Поэтому давайте вместе воспользуемся этим моментом, чтобы наши дети и дети повсюду на земле освободились от страха и ненависти, которые были уделом человечества на протяжении многих столетий.

Тогда историки будущего, оглядываясь на 1972 год, не напишут, что это был год, когда Америка поднялась на вершину переговоров на высшем уровне, а затем вновь спустилась в долину. Они напишут, что это был год, когда Америка помогла вывести человечество из низины постоянной войны на возвышенность прочного мира».

У нас это, разумеется, не было опубликовано. Думаю, что суть наших оценок произошедшего сводится в конечном счёте к этому же. Только мы выражаемся на идеологическом языке.

Однако этот язык не случаен. Во первых, потому, что представление о себе как об идеологической державе (= части МКД) пока ещё остаётся элементом нашей реальной силы (мифология тоже ведь была силой в своё время). Во вторых, потому, что от идеологии кормится у нас огромная, многомиллионная армия людей, очень влиятельной части нашего общественного и партийного механизма, которую со счетов не скинешь. Так же, как в своё время - церковь. В третьих, за годы и десятилетия управляемой пропаганды мы в состоянии представить себе и другим, то или иное политическое явление только в привычных идеологических терминах.

В этой связи - характерный эпизод. 28 мая Зигель пригласил нас с Генькой к себе на празднование (!) 300-летия со дня рождения Петра I. Само по себе всё это придуманное Феликсом действо было остроумным и содержательным. Сам он говорил только по старославянски etc. Но не в этом дело.

Среди гостей были две пары: один геолог с женой, другой - довольно известный писатель-фантаст Казанцев. Оба бородачи. Как раз, когда мы там веселились, началась передача Никсона по телевизору. Все прослушали и... Какова же была реакция этих бородачей: лицемер и болтун, распинается о мире, а сам убивает вьетнамских детей, дипломату и язык даётся для того, чтобы скрывать свои мысли и т. п. Обычные заключения человека с улицы. И таково же, надо сказать, было массовое восприятие Никсона.

Как бы там ни было, а рубикон перейдён. Великий рубикон всемирной истории. С этих майских недель 1972 года будут датировать эру конвергенции: не в том пошлом значении этого слова, каким его представляют наши идеологи типа Федосеева, а в его объективно революционном и спасительном для человечества смысле.

Сейчас наша печать перестала шуметь о борьбе против империализма и т. д. Это, конечно, конъюнктурно-дипломатическая ситуация, но когда-то она станет реальной действительностью. Да! — благодаря нашей нынешней силе.

Вот некоторые конфиденциальные иллюстрации этого вывода. 29 мая я был вызван (вместе с Шишлиным из братского отдела) в Секретариат (Пономарёв, Демичев, Капитонов, Катушев) и получил задание готовить к 31 числу речь Брежнева для Политбюро по итогам советско-американских отношений. Кроме того, я и до этого читал некоторые записи бесед Брежнева с Никсоном. Отмечу лишь главное из того, что я узнал за эти два дня работы «наверху» и для «верха».

Так вот о Никсоне, что помню. Наедине Никсон сказал Брежневу (в связи с КНР): «Помните и верьте мне, я никогда ничего не сделаю, что повредило бы Советскому Союзу».

Уже в самолёте (когда летели в Киев) Киссинджер сказал Добрынину (для передачи, разумеется): «Президент огорчён исходом экономических переговоров. Мы, понятно, скованы - фирмы не хотят, им не выгодно. Но мы сделаем все, чтобы уже в этом году заключить торговый договор. И он будет вам выгоден. Уверяю вас».

Может быть и в самом деле Киссинджер и Никсон - адепты концепции, столь широко пропагандируемой «Нью-Йорк тайме» и «Вашингтон пост» — полагают, лучший способ установить всеобщий мир на земле, во всяком случае - не допустить ядерной войны, это - поднять благосостояние советского народа до американского уровня, со всеми вытекающими последствиями.

Киссинджер сказал также Добрынину, что президент предложит вам осенью такое (в сфере разоружения), что должно «вам очень понравиться».

Между тем, в письме ЦК к партактиву по итогам визита Никсона, наряду с деловой информацией и «взвешенными», быть может, объективными оценками (взятыми из письма ЦК братским партиям) содержится обзор «писем трудящихся» по поводу выступления Никсона по телевидению. Мол, лицемер, верить нельзя, говорит о мире, а сам в это время убивает женщин и детей во Вьетнаме. Сопровождается это похвалами в адрес политической зрелости советских людей. Так мы сами себе подвешиваем на ноги идеологические гири, которые будут очень мешать нам идти по, казалось бы, правильно найденному, наконец, пути. (Иной - безумие).

Впрочем, может быть, здесь и полубессознательное стремление сохранить статус идеологической державы (наше отличие и пока реальный фактор нашей силы). Однако, делается это, что называется, «по-Демичевски», т.е. пошло и глупо, без прицела на будущее, с расчётом не на два, а едва полхода вперёд.

Тито. Был в Москве со своей Йованкой (которая стала несколько громоздской, но ещё в свои 60 с лишним вполне аппетитная, да к тому же в мехах и бриллиантах).

В контексте Никсона прошли германские ратификации и приезд Тито. Демонстративное радушие, дружба, уважение, даже некоторое почтение к нему — событие примечательное. Какая-то газета, кажется Observer писала, что визит означает, что в новой обстановке, когда «великие» договорились о status qwo, Тито уже невозможно будет так ловко балансировать между «двумя», как это он делал 20 лет с лишним. Вот он и сделал выбор (учитывая свои внутренние трудности). Может быть, может быть...

Однако, я вижу и другое: отныне «югославский ревизионизм» перестаёт быть фактором нашей внутренней идеологической политики. Им теперь можно пугать только на ушко! А ведь Тито не пошёл в Канноссу. В своей публичной речи на «Шарикоподшипнике», опубликованной в «Правде», он трижды говорил «о самоуправлении», очень много - о невмешательстве и суверенном праве каждого, один раз, но веско - о разнообразии форм социализма, о социализме вне границ как общемировом явлении, а не как системе государства и т. д., и ни разу о заслугах Советского Союза в мировых делах, о советско-американском сдвиге. Шипшин мне говорил, что при составлении совместного коммюнике пришлось много помучиться.

Приём по случаю Тито. Федосеев - Йовчук! Панкин, Ягодкин, трёп с Чаковским. Знакомство с Ириной - женой зам. министра иностранных дел Толи Ковалева, ещё какая-то белокурая, чья-то жена, где-то были знакомы. Самотейкин сообщил, что что-то не так было изображено в письме ЦК к коммунистам по поводу Никсона. И «Воробей» (помощник Брежнева Андрей Александров-Агентов -  прим. FLB) стал за это ругать меня в присутствии Б.Н. (Пономарёва). Но тот отрубил: «Черняев к этому не имел никакого отношения».

Жена Пономарёва - в процессии начальства во главе с Брежневым, Тито, Подгорным. Самая красивая среди всех присутствующих баб.

НАЗВАЛ ФАМИЛИИ, КТО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЧТО-ТО ДЕЛАЛ. СРЕДИ НИХ 70% ЕВРЕЕВ

3 июня 1976 г. Сегодня выступал в Президиуме Академии наук – «хвалил» Иноземцева, который сам всё это и организовал, вынудив Пономарёва послать меня на это беспрецедентное дело. Формально: секция общественных наук Президиума обсуждала работу ИМЭМО за пять лет. А я должен был говорить, как Институт «помогает» Международному отделу ЦК. Внёс я своим выступлением некоторый диссонанс в напыщенно-академический трёп. Назвал фамилии, кто действительно что-то делал. Среди них 70% евреев. Похвалил старика Хавинсона и его журнал («Мировая экономика и международные отношения»).

Эпизод: Кузьмин, зам. Отдела науки, сидевший за столом буквой «П» через Мурата Урманчеева (чиновник в Президиуме) попросил меня подсесть к нему. Я по простоте думал, что он что-то мне хочет сказать перед моим выступлением... А, как выяснилось (и как поняли все), он просто хотел, чтоб я на глазах у академиков подошёл к нему, а не он ко мне. Боже мой!.. Впрочем, он глупый и мелкий человечек, которому должность куратора Академии позволяет пыжиться. У нас с ним сложилось молчаливое Vivendi: делаем вид, что между нами никогда ничего не было. А между тем, он был одним из организаторов травли меня в «период федосеевской кампании». Он из тех, кто добивает (по их мнению) обречённых и лижет идущих вверх (на всякий случай).

Я, должно быть, действительно «повзрослел»: все такие игры, которые всерьёз разыгрываются во всех учреждениях (и недаром, потому что от этого зависят должности и оклады) во мне вызывают искреннюю насмешку и презрение.

Наш Игорь Соколов (консультант) недавно «организовывал себе профессора» в Ленинской школе. Делал со всей энергией, которая никогда не употреблялась на работе. У меня подписывал характеристику, совал мне всякие инструкции, доказывая, что именно так надо их писать о нём. И заметил: «Ты заметь себе... по инструкции и ты можешь тоже... вот посмотри...»

Я действительно посмотрел на него. Он оторопел и говорит: «А что?» - Ничего, Игорь. Только я такими делами заниматься не буду. Мне не нужно ни «профессора», ни доктора, ничего в этом роде. 

И на этот Президиум мне было неприятно идти: боюсь подумают, что по логике Соколова-Тимофеева и им подобных, а такие там все, - я готовлюсь в «доктора»!

Собираясь на Политбюро, Пономарёв вспомнил, что ведь тогда, осенью 1974 года на Даче Горького готовился ещё один, краткий документ, помимо Декларации, подготовка которой сыграла такую злую шутку и с самой конференцией, и с комдвижением, и с нашим авторитетом в нём. Документ краткий – Обращение к народам Европы. Без всякой идеологии, типа манифеста. Я порылся в моих бумагах и извлёк это Обращение... и ахнул. Великолепная риторика и как раз то, что нужно, чтоб «объединить» и снять все проблемы «итогового документа».

ИНФОРМИРУЕТ О «НЕГАТИВАХ» ПЕРЕД ВСТРЕЧЕЙ ХОННЕКЕРА С ЧЕРНЕНКО

3 июня 1984 г. Забыл вчера пометить, что 20 мая был в ЦДЛ на поэтическом вечере Давида Самойлова (Дезьки). Много нового прочёл. Он крупный поэт. Но сам признался в ответе на записку, что читает мало прозы «по техническим причинам» - из-за полуслепоты. Да, и не только дело в прозе, - вообще ограничен информацией. И это сказывается: поэтическое обобщение, ему вообще свойственное, перерастает в абстрактное «философское», сильно замешанное на приближении собственного конца. Делается это на высоком уровне, но очень уж оторвано от окружающего.

Читаю роман И. Герасимова «Радость жизни» («Знамя № 4-5-6). (Иосиф Герасимов «Радости земные» - прим.FLB). Кажется, одно из тех, что формирует новую великую русскую литературу.

Днём вспомнил: Венгрия хочет независимость в рамках содружества, причём нет ни предубеждения против Союза социалистических государств, ни сомнений в правильности и морально-политической ценности интернационализма. Наше отношение к этому видно по реакции на статью Сюреша и по тому, как «ответственные» товарищи поджимают губки, слыша о всяких реформах и прочем «оригинальничании» (два кандидата на выборах, выборность директоров, упразднение райкомов, реальные дискуссии на Пленумах и Съездах, не говоря уже о широких экономических и туристических связях с Западом, обилии товаров и т.д.).

Но это – лишь частное выражение общей нашей линии в отношении друзей: смесь шовинизма с бескультурьем и завистью. В пятницу я прочёл огромную телеграмму из Берлина от Кочемасова – информирует о «негативах» перед встречей Хоннекера с Черненко. И тот же рефрен – в открытую, прямо, не пытаясь даже прикрыться принципами общности – «свободы, видишь ли захотели! Самостоятельными хотят быть!» Причём слово «самостоятельность» всякий раз берётся в кавычки. Раньше подобное гауляйтерство приписывали Абросимову. Но вот и интеллигентный Кочемасов туда же... Дело, следовательно, не в после.