Из дневников Анатолия Черняева – заместителя заведующего Международного отдела ЦК КПСС (1970-1986 гг.), помощника Генерального секретаря ЦК КПСС и помощника президента СССР Михаила Горбачёва (1986-1991 гг.). См. предисловие здесь.
СОВЕТСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО ПЕРЕСЫЛАЛО ГОРЬКОМУ В ИТАЛИЮ 100 000 РУБЛЕЙ ЗОЛОТОМ В ГОД
9 декабря 1972 г. Вчера в «Современнике» - Инс Рэйд в постановке поляка Вайды «Как брат брату». Американская ситуация в связи с Вьетнамом. Великолепны Гафт, Е. Васильева, Кваша, Табаков. Смысл: бессмысленность жизни стало самим её содержанием, а поскольку она благополучна - сила привязанности именно к её бездуховному, внечеловеческому содержанию такова, что даже потрясение (слепой сын возвращается из Вьетнама и эпатирует ужасами пережитого) только где-то на большой глубине будоражит совесть и тягу к осмысленной жизни, в конце же концов ещё больше усиливает (до истерики, до бешенства) желание сохранить всё как есть (Гафт, лёжа на полу, обхватив руками голову бессчётно твердит: «я хочу смотреть телевизор!»). Выход находят в том, что отец, мать, брат предлагают слепому перерезать вены, кровь течёт в два таза, образуются лужи, мать тут же их подтирает, а брат спрашивает убиваемого, как он себя чувствует etc.
О. Табаков и Г. Волчек
Говорят, что очень не понравилось Фурцевой (тем более, что она сама пыталась этим заниматься после XXII съезда, когда её вывели из Президиума ЦК). Публика, готовая, как всегда, одобрить и поддержать «Современник», смущена и аплодирует робко.
Затем Галя Волчек (как всегда в экстравагантном наряде, подчёркивающем и так непомерно огромные сиськи). Мы с Карякиным наговорили ей и Табакову всяких неприятностей о спектакле: «зачем тратить силы и талант на то, что не имеет общественного значения для нас?»... «бездарная пьеса... зачем её было брать?» «Не волнует, не оставляет ничего - слишком приземлённо к американской конкретике, чтобы зритель видел общечеловеческий замысел пьесы и постановки». Галя делала вид, что благодарна за откровенность, но в душе очень обиделась. Естественно. Потом изобразила несколько сцен из своей работы с Айтматовым и ещё одним казахом (она делала это на том «русском» языке, на котором говорит этот казах - сценарист). Хохотали. Чертовски умна и талантлива эта роскошная грудастая баба!
Из событий, которые не отмечены из-за запущенности дневника.
- Поездка в Бельгию (21-31 октября) с заездом 29-го, в воскресенье, в Голландию (Амстердам, Гаага, Роттердам) - когда-нибудь, может, опишу все это. (Там, в поездке, я познакомился с Горбачёвым, который возглавлял делегацию. Но теперь поражаюсь, что не отметил это тогда в дневнике – прим. авт.)
- Выборы в Академию наук: о том, как с помощью Карякина и Пышкова вышли на академиков Флерова, Капицу и Леонтовича, и с треском провалили Йовчука.
- Доклад Б.Н. на общем собрании АН СССР - его страхи, как бы не «получить», зачем вылезает с «50-летием СССР» накануне «генерального доклада», предстоящего 21 декабря! «Ведь всё для дела стараешься»..., - сокрушённо и жалко говорил он мне. И махнул безнадёжно,, припомнив, однако, что в своё время при Сталине и Калинин, и Куйбышев, и Орджоникидзе, и другие «из руководства» выступали и «имели своё лицо» в глазах народа.
22 ноября встречался с Галиной Серебряковой.
В 30-х годах она была «известной писательницей». Её «Женщины французской революции» мгновенно стала бестселлером. То, что она написала до и после 17-летнего ГУЛАГ’а о Марксе и Энгельсе, - и не литература, и не история. Но её мемуарные вещи замечательные и очень, как теперь принято называть, информативны.
Г. Серебрякова
Посадили её как жену «врага народа» Георгия Сокольникова (соратника Ленина и автора знаменитой денежной реформы эпохи НЭПа - «золотой червонец»!), заодно и как жену первого её мужа, тоже «врага народа» Леонида Серебрякова, в прошлом секретаря ЦК, одного из благороднейших большевистских революционеров, героя Гражданской войны.
Познакомился я сначала с её дочерью - Зорей Серебряковой, которая тоже провела в ГУЛАГе немало лет, но из прихоти «отца народов», вместе с другими подобными, была после войны выпущена и оказалась в университете, на истфаке, куда я вернулся в гимнастёрке и шинели весной 1946 года. Зоря смотрелась удивительно красивой, изящной, аристократичной, рафинированно интеллигентной. Мне, фронтовику, легко было защищать её от тех, для кого она оставалась «отродьем врагов». Впрочем, через пару лет, во время космополитии, её опять посадили, на этот раз уже до самой смерти «великого вождя». Общение наше возобновилось и Зоря считает, что я и тогда ей не раз «существенно» помогал - устроится на работу, сохраниться на ней и заниматься своей любимой наукой. Я этих своих заслуг не запомнил. Правда, уже будучи помощником Генсека, я добился реабилитации её отца (которая, впрочем, всё-равно бы произошла рано и поздно).
В конце 1972 года в гостях своего коллеги по Международному отделу ЦК Игоря Соколова я встретился с мамой Зори - той самой, ставшей уже опять известной писательницей Галиной Серебряковой. Она была уже «в летах», но сохраняла свою необычайную, впечатляющую красоту и женскую силу (которая, наверное, и помогла ей выжить в лагерях). Поразила она меня и как великолепная, фантастическая рассказчица. Она ведь очень много повидала в своей жизни и наслышалась от других - в той большевистско-интеллигентской среде, по сути дворянской по происхождению, к которой она принадлежала сама в 20-30 годах.
Вернувшись домой, я набросал конспективно кое-что из рассказанного этой редкостной женщиной из когорты Ларисы Рейснер. Попробую здесь воспроизвести.
Баронесса Мария Игнатьевна Будберг-Закревская. Тогда о ней знали только по шушуканью на интеллигентских «кухнях». До знаменитых исследований Нины Берберовой «Железная женщина» https://www.litmir.me/br/?b=3247&p=1
советским читателям было ещё очень далеко. А Галина Серебрякова, бывало, встречалась с ней после революции и в 30-х годах в Лондоне.
Баронесса М. Будберг
Перед Первой мировой войной в Петербурге было три салона высшего света, где завсегдатаями были «властители дум» - поэты, литераторы, философы, издатели, не говоря уж о политиках и дипломатах. Один - графини Палей, другой - Марии Игнатьевны, третий - ещё чей-то. После 17-го года баронессой заинтересовалась ЧК - муж, Будберг, оказался белогвардейцем. Спасал её от Дзержинского Горький, тогда же она уже и сошлась с ним. Но вскоре опять оказалась «в сфере ЧК», на этот раз то ли как «подсадная утка» к английскому шпиону Лоуренсу, то ли просто как его любовница. Опять вступился Горький. Дзержинский обратился к Ленину; «Что будем делать?» Тот ответил: «Любовь надо уважать!» Потом мы её видим в роли секретаря у Алексея Максимовича в Сорренто.
Галина Серебрякова помнит (от своего второго мужа Сокольникова, который был уже полпредом в Лондоне), что Горькому - через посольство и Будберг - советское правительство пересылало в Италию 100 000 рублей золотом в год.
Когда под влиянием Марии Игнатьевны Горький отказался принимать у себя людей «с красным паспортом», ему этот «цивильный лист» в 1928 году уполовинили.
Ленин в гостях у Горького на Капри, слева философ Богданов
Умирал он на её руках. Хотя она уже была женой Герберта Уэллса. Помнит Галина Серебрякова и вереницу красавиц в крематории при прощании с Горьким. «Сейчас (1972 г.), - завершила Галина Серебрякова эту часть рассказа, - баронесса, которой 81 год, едет опять в СССР, наверно, теперь уже как шпионка».
Горький не любил Бернарда Шоу. Тот постоянно острил, а Алексей Максимович не успевал «угнаться». Однако нередко общался. Однажды на каком-то приёме, показывая на декольтированных дам, Шоу, громко произносит: «Помните, в конце века ошеломление мужчин, когда из-под платья высунется вдруг носок туфельки?! Что там декольте!»
О Жемчужной. В 13-ой армии она была комиссаршей. «А я при ней - мальчик в галифе» (Серебрякова вступила в партию в 1919 году, когда ей едва исполнилось 15 лет). В 1922 году обе они работали в Женотделе ЦК. Жемчужная ей однажды говорит: «Давай - я за Молотова, а ты - за Серебрякова». И то и другое получилось. Молотов, между прочим, предупредил Галину Серебрякову в 30-х годах, что над её бывшим мужем «нависла опасность». И он же в 1946 году, когда Зорю выпустили из лагеря, позвонил Кафтанову, министру высшей школы, чтоб её приняли в МГУ.
П. Жемчужная
Четыре последних лагерных года Галина Серебрякова провела в сверхсекретном гарнизоне Байконур (!). Накануне смерти Сталина, её, умирающую от какой-то болезни, вдруг погрузили в бронированный вагон и срочно доставили на Лубянку. Помнит фрукты, жаренную курицу, ещё какие-то яства, которыми её там потчевали, а она уже и есть не могла.
На второй день после смерти вождя в дверях её камеры появился сам Берия. «Великая мученица!» - произнёс он, поднял на руки, донёс до машины и повёз на квартиру к Молотову. Тот не принял, а дочка Светлана спряталась. Через три месяца арестовали самого Берия. «Помню, было мне очень неловко».
Сокольников. Он дружил со Сталиным. Рассказывал потом об одном эпизоде перед XIV съездом ВКП(б). Крупская на Пленуме ЦК зачитывает «завещание» Ленина. Сталин бурчит сидящему рядом Сокольникову: «Не мог уж умереть как честный вождь». В другой раз он ему, во время застолья, сказал: «Самое большое удовольствие иметь врага, медленно готовить ему западню, покончить с ним и потом выпить стакан хорошего вина». Присутствовал Сокольников и на пьянке на даче, когда Сталин, вспомнив лихие времена экспроприаций, разыграл «сцену из Вильгельма Телля»: поставил сына Ваську к дереву и стрелял из нагана поверх головы. Василий на всю жизнь остался заикой.
Сокольников был приглашён в гости к Сталину за две недели до ареста. Сталин произносил тосты - в том числе и за этого «своего друга». Галина Серебрякова считает неслучайным, что муж её умер в тюрьме в один день с Крупской: «Сталин любил символику!»
Первый советский «князь Курбский», Шейнман, член партии с 1902 года, председатель правления Госбанка, объявился в Лондоне, когда Сокольников там был полпредом. Шейнман имел на Сталина компрометирующий материал и Сокольникову было поручено его выкупить, что он и сделал, съездив для этого в Париж, куда в целях конспирации направился также и Шейнман.
IV. Поскрёбышев. Цепной пёс в приёмной Сталина. Телефонный звонок от этого человека повергал кого в трепет, кого в обморок. Галина Серебрякова описала его отвратную внешность. В 30-ые годы с ним случилась «своя история». Арестовали вдруг его жену - Броню, красавицу, работавшую врачом в Кремлёвской больнице. Поскрёбышев бросился к Сталину - на коленях... Тот ему: «Брось, забудь, иначе и тебе плохо будет». Вернувшись домой, Поскрёбышев застал в квартире «огромную латышку». Она поднялась навстречу и говорит: «Мне велено быть твоей женой». И жил он с ней около 30-ти лет, дочь имел.
V. На знаменитой встрече Никиты Хрущёва с писателями, на своей даче, Серебрякова тоже выступила. И начала разоблачать лицемерие Оренбурга. Смущение и замешательство. Однако никто не бросился возражать. А потом оборвали телефон, восторгались и хвалили! Американский «великий журналист» Гаррисон Солсбери подарил ей «за храбрость» золотые запонки на кофту.
Сталин, говорила она мне, любил Фадеева, Панфёрова и Оренбурга. Под конец жизни - только этого последнего. По телефону с ним разговаривал напрямую, «без посредства» Поскрёбышева. Любил он и Пастернака. Трижды ему звонил.
В начале 20-х, знаю, Сталин побывал в литературном салоне, где выступал Есенин, который ему не понравился. Таковы пять новелл Галины Серебряковой.
ЕСТЬ У НАС ДЛЯ НИХ ОДИН МИЛЛИОН
9 декабря 1980 г. 28 ноября по 2 декабря был с Шарифом (зав. сектором Великобритании Международного отдела ЦК) на Мальте. 2-5 декабря – в Риме. По пути на Мальту, во время остановки в Риме, был приглашён в ЦК ИКП. Разговор с Пайеттой и с Рубби. Два главных вопроса: 1) землетрясение в Италии; 2) Польша – требуют передать в Москву решение руководства ИКП, предупреждающее о недопустимости интервенции. А по первому пункту – позор и стыд. Все газеты пишут: помощь от СССР даже в абсолютных цифрах меньше, чем от Исландии и Ирландии. Собеседники обозначили четыре ступени краха в последнее время престижа КПСС в глазах итальянских коммунистов:
- Еврейская эмиграция;
- Афганистан;
- Польша;
- Землетрясение.
Встречавшие меня посольские говорят, что стыдятся на улице или в магазинах разговаривать по-русски между собой - сразу недобрые взгляды, а то и оскорбительные реплики. В этот же день улетели на Мальту.
Вечером в парламенте во Дворце рыцарей два часа ждали, пока премьер Минтофф закончит свою четырёхчасовую парламентскую речь. Уже в одиннадцатом часу вечера он нас принял, в присутствии Тригоны (лидер лейбористской партии) и всех главных министров. Я сходу «делал» нашу политику в отношении целого государства (!), никого, как говорится, не спросясь и не имея никаких директив и полномочий.
В Риме, в основном, наслаждался его величием. Было несколько дружески острых дискуссий с итальянскими деятелями.
По возвращении в Москву - навал работы и информации. ПБ приняло решение по моей информации о встрече с Пайеттой и Рубби: поручено составить ругательное письмо в адрес ЦК ИКП – чтоб не лезли в польские дела.
Я сумел запугать Б.Н.’а реакцией Италии на нашу жалкую помощь жертвам землетрясения: итальянцы нам суют под нос – учите нас интернационализму, а сами как себя ведёте! Он внял и принял меры, чтоб дать ещё денег. Есть у нас для них один миллион (NB). Американцы дали 50 миллионов.
ВСЕ ОЧЕНЬ ХОРОШО ПОНИМАЮТ ПРАВИЛА НАШЕЙ ИГРЫ В ЯДЕРНУЮ ДИПЛОМАТИЮ
9 декабря 1983 г. Около 12 ночи. Провели Совещание. Моё брюзжание оказалось беспредметным: все довольны, все поставили свои галочки (и перед своим начальством, и перед Москвой). Все во всём согласны, в том числе – в осуждении румын, которые – «отступники» и «капитулянты», но рвать с ними не нужно, а надо «работать». И вообще – будем давать отпор и сплачивать всех, кто за мир. Коротковолновое общение то с теми, то с другими (венгры, болгары, немцы) убеждает, что все очень хорошо понимают правила (нашей) игры в ядерную дипломатию и стратегию, а так же и то, что деваться некуда и надо втихаря приспосабливаться и урывать, где безнаказанно можно это сделать.
Мы, аппаратчики, выполнили свою службу чётко и быстро: речи, доклад, коммюнике, стенограммы, записи, информация по итогам, заключительное слово, а на этот раз также письмо к своей партии (почему не было румын), и к братским партиям не соцстран (на эту же тему). В 16.00 Совещание кончилось, а в 20.00 уже были готовы все «вытекающие» из него бумаги.
См. предыдущую публикацию: «Перепились, наверное, в Беловежской Пуще!Полночь. Только что - радио: Ельцин, Кравчук, Шушкевич объявили о прекращении существования Советского Союза как субъекта международного права». Что было в Кремле 8 декабря в 1985 и 1991 годах.
