Известный журналист Игорь Корольков публикует в газете «Совершенно секретно» цикл интервью с бывшими следователями по особо важным делам Генпрокуратуры СССР и России. Это элита российского следствия, в профессиональной среде их называют - «важняки». «Многие их дела вошли в учебники криминалистики. Несмотря на высокие звания (многие из них генералы), они всегда, в сущности, оставались «окопными» офицерами. А здесь, в «окопе», вырабатывается особый взгляд на жизнь – более жёсткий, чем у других. Прежде всего, по отношению к самим себе», - пишет о своих героях Игорь Корольков.
На фото: Сергей Гребенщиков (за пишущей машинкой) составляет протокол во время следственного эксперимента. Херсонская область, середина 80-х годов
«МНЕ КЛЕВЕТАЛИ НА МОИХ КОЛЛЕГ. ОБО МНЕ СООБЩАЛИ ЛОЖЬ МОИМ КОЛЛЕГАМ…»
Интервью журналиста Игоря Королькова с бывшим следователем по особо важным делам Генпрокуратуры РФ Сергеем Гребенщиковым:
«За всю его жизнь не было у него поручения тяжелее, чем это. Он шёл по селу, не замечая ни золотеющих садов, ни дыма сжигаемой ботвы, ни лающих псов, сопровождавших его от автобусной остановки. Открыл калитку,постучал в сени…Вышла женщина, не то, чтобы старая, но уставшая. Вынул удостоверение следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры России, представился. И сказал то, что боялись сказать другие. Её сына по ошибке обвинили в серийных убийствах, приговорили к смертной казни, приговор привели в исполнение. От имени российского правосудияч принёс извинения. Потрясение, которое Сергей Гребенщиков испытал тогда, осталось на всю оставшуюся жизнь,- рассказывает журналист газеты «Совершенно секретно» Игорь Корольков.
- Почему именно вам поручили эту трудную миссию? Вы же не имели никакого отношения к расследованию убийств, совершенных Чикатило.
- Не знаю.
- Может быть, потому, что вы не смогли отказаться, как это сделали другие?
- Может быть. Кто-то же должен был посмотреть матери в глаза.
- Вы помните её глаза?
- Да. Я увидел в них усталость и безнадёжность.
- Как она восприняла известие, которое вы принесли?
- Обречённо. Она чувствовала, что-то случилось. Сказала, что видела сон: ей приснился голубой туман. Справедливости ради надо сказать, что сын у неё был непутёвый. Он принёс ей много горя. Но того, в чем его обвинили, не совершал.
- Это было страшно – нести такое известие матери?
- Было стыдно! Я представлял всю правовую систему государства, которая именем закона убила невиновного человека.
- Сейчас всё чаще раздаются голоса о том, что в России снова нужно ввести смертную казнь. Как вы к этому относитесь?
- Боюсь, что если мораторий на смертную казнь будет снят, судьбу Кравченко повторят многие. У нас проблемное общество.
- После поездки в Запорожскую область вы не разочаровались в профессии?
- Нет. Но я очень остро почувствовал,какая огромная ответственность лежит на следователе.
- Почему вы избрали именно эту профессию? У вас в семье были юристы?
- Нет, в семье у нас не было юристов. Мама – врач-биохимик, отец- нейрохирург. Он хотел, чтобы и я стал хирургом. Эта работа вызывала у меня большое уважение. Огромная ответственность предполагала высокий профессионализм, мужество принимать решения и бороться за жизнь человека до последней возможности. Но я выбрал профессию следователя. К окончанию средней школы чётко знал, кем стану. В результате закончил юрфак Алтайского университета.
- Алтайского? Вы родились на Алтае?
-Да, это моя малая родина.
ТЕНЬ ФРАНЦУЗСКОГО КОЛЛЕКЦИОНЕРА БАСМАДЖАНА
- Где вы начали работать?
- В сельской районной прокуратуре. Потом меня перевели в районную прокуратуру в городе. Там нас собралось три молодых амбициозных следователя, не признававших никаких авторитетов, кроме закона. Расследовал аварии на нефтеперерабатывающем и судостроительном заводах, должностные и корыстные преступления, убийства, изнасилования… Там же получил первое взыскание.
- Заслуженное?
- Как сказать… По сути, да. Но в прокуратуре никто не имел опыта при расследовании клеветы.Мне, новичку, поручили необычное и весьма непростое дело. В ходе расследования, как у нас говорят, появилась судебная перспектива. И тут возник конфликт между прокурором региона и его заместителем, не заинтересованным в направлении дела в суд. Я почувствовал, что оказалсяч в ситуации, в которой в любом случае буду не прав. Как себя вести? Я выбрал такую тактику: затаился, затих, старался не попадаться на глаза начальству, и одновременно стал форсировать расследование. Никого не ставя в известность, пошёл и произвёл выемку в обкоме партии. Можете себе представить, какой скандал поднялся! Тут я и получил первую взбучку. Но в итоге-то дело всё равно направили в суд. Обвиняемый заявил отвод всем судьям региона. Дело для рассмотрения передали в другую область. Там ему и вынесли обвинительный приговор.
- Иногда такие дела ставят точку в карьере.
- В моем случае этого не произошло. Наоборот, меня перевели в прокуратуру Алтайского края.
- Чему вы научились в этот период?
- Многому. Я оказался рядом с такими профессионалами как Александр Подъяпольский, Лариса Ткаченкова, Михаил Рябцев, Лариса Митина. Смотрел, как они работают, обращался за советами… Но, пожалуй, главное, чему я тогда научился, это навыкам работы в условиях удалённых командировок. Рядом – ни друзей, ни опытных коллег, посоветоваться не с кем. Рассчитывать приходилось только на себя. Каждое такое автономное «плавание» давало колоссальный опыт!
- В вашей практике был человек, который чем-то запомнился: поступком, советом, личным примером?
- В конце 80-х я был слушателем Ленинградского института повышения квалификации. Нам читал лекции Генрих Арсеньевич Густов. Удивительный человек! Он говорил: при расследовании важнейшим является умение находить вопросы. Поставишь верные вопросы – непременно найдёшь верные ответы. Сотни раз я убеждался в справедливости этого простого, но очень важного правила. С этим правилом и сегодня живу.
- Как вы оказались в Генеральной прокуратуре?
- В течение трёх лет работал в бригадах, которые возглавляли «важняки» Александр Викторович Горбунов и Владимир Дмитриевич Данилов. Бригады расследовали убийства. После этого меня перевели на должность следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре России.
- Работа в бригадах Генпрокуратуры была своего рода проверкой?
- Ну, да. Там все по-серьёзному. Ведь дела, которые ведут группы «важняков», очень не простые. Их противники – разработчики хитроумнейших многоходовых схем, часто – влиятельные государственные чиновники. Поэтому существовала целая система профессионального взращивания следователей. Прежде чем пригласить в «важняки», прокуроры изучали уголовные дела, которые вёл претендент. В этот высший слой профессионалов приглашались только уже состоявшиеся специалисты, с обширной практикой ведения следствия в районных, региональных прокуратурах, сумевшие устоять и перед взятками, и перед славой. И что весьма важно – имевшие своё мнение и умевшие отставить его перед руководителем любого уровня. В «важняки» не попадала «пена», там были только «сливки»:Радик Савин, Иса Костоев, Евгений Бакин, Владимир Казаков, Александр Филин,ч Владимир Паршиков, Борис Уваров…
- В каком году вас пригласили в Генеральную прокуратуру?
- В 1997-м.
- Горячее было время! В эту пору здесь расследовали убийство журналиста Холодова, директора ОРТ Влада Листьева,ч банд во Владивостоке, Находке, Смоленске…
- Знаете, как это подтягивало! Понимаешь, что должен соответствовать уровню тех, кто ведёт такие дела.
- Когобы вы назвали образцовым «важняком»?
- Образцовый – значит почти идеальный. Но у каждого есть свои слабости, недостатки. Которые, кстати, часто являются продолжением достоинств. Но среди тех, у кого было чему поучиться, кому во многом следовало подражать, я назвал бы Александра Викторовича Горбунова. С ним всем было трудно: коллегам, подчинённым, начальству… Причиной часто были его чрезвычайная скрупулёзность, въедливость. Он учил личным примером: следователь не должен быть мелочным, но обязан быть въедливым к мелочам. Капля, пылинка, жест, случайная оговорка, тень могут указать направление верного расследования.
Кстати, о тени. Генеральная прокуратура расследовала исчезновение французского коллекционера с советскими корнями Басмаджана. Он остановился в гостинице «Россия». Ему позвонили, он вышел, сел в машину и больше его не видели. Мы определяли время его разговора из телефона-автомата, установленного на стене гостиницы. Для этого пытались вычислить время смещения тени. Я наблюдал, как несколько человек, среди них и Горбунов, едва ли не на четвереньках ползали по асфальту, делая пометки мелом. Горбунову безразлично, как он выглядит со стороны, какое впечатление производит на окружающих, когда занят делом.
- Вы говорили, что одно из качеств, на которое обращали внимание при приёме на работу «важняком», было умение отстаивать собственное мнение перед руководителем любого ранга. Вам приходилось спорить с начальством?
- Разумеется, как и всем другим моим коллегам. Как-то мне поручили продолжить расследование в отношении известного бизнесмена - он передал взятку чиновнику Таможенного комитета. Считая, что собрал достаточно доказательств его вины, подготовил дело для передачи в суд. В это время состоялось совещание у заместителя генерального прокурора Катышева. Прозвучали мнения, что дело нужно прекращать по сугубо процессуальной проблеме, созданной ещё при возбуждении дела. Я заявил, что уголовное дело прекращать отказываюсь, поскольку не вижу для этого оснований. Вот как на это отреагировал заместитель генерального прокурора Катышев: «У следователя есть право настаивать на своих выводах. Завтра представьте мне уголовное дело». О ситуации Катышев доложил генеральному прокурору. Никаких криков, матов, угроз! Уверенность следователя в профессионализме и порядочности руководителя – непременное условие успеха при расследовании коррупционных дел.
Или вот ещё пример. Вызывает как-то к себе другой заместитель генерального прокурора и давай распекать. Гнев начальника был вполне объясним: вместо того, чтобы побыстрее закончить дело о взятках чиновником Госкомимущества, я, наоборот - в его отсутствие продлил срок следствия. Зам. генерального потребовал так стукнуть кулаком, чтобы народ почувствовал – справедливость и законность в стране есть! Я положил на стол руку, сжал пальцы, затем разжал. «Кулака пока нет, – сказал я. - Все утечёт между пальцев. Чтобы получился кулак, мне нужны заключения экспертов. Для экспертиз и продлён срок следствия». Руководитель выслушал аргументы и согласился. (Впоследствии дело направили в суд, был вынесен обвинительный приговор).
Мне даже в голову не приходило опасаться за своё профессиональное будущее только на том основании, что я отстаиваю свою точку зрения, не согласен с руководителем. Профессиональная аргументированная позиция уважалась. Руководство поддерживало тех, кто не держался за кресло.
В ОТНОШЕНИИ СЛЕДОВАТЕЛЯ ВОЗМОЖНЫ ПРОВОКАЦИИ И ЛОЖЬ В ПРЕССЕ
- Что, с вашей точки зрения, значит расследовать уголовное дело в отношении крупного государственного чиновника?
- Это означает несколько лет работать в условиях круговой поруки, фальсификации и уничтожения доказательств, в условиях давления на ревизоров, экспертов, других специалистов… Причём, работать автономно от своего руководства и коллег. При этом в отношении следователя возможны различные каверзы: провокации, ложь в прессе, а в итоге – взыскания от своих же…Как-то на одном из сайтов обнаружил давнюю статью, опубликованную, ещё когда расследовал дело в отношении подозреваемого в преступлении чиновника. Кем меня там только не выставляли: и глупый, и жестокий, и коварный – арестованного, якобы больного язвой желудка, заставлял кормить томатной пастой, помещал; его в камеру к наркоманам, больным СПИДом… В другом случае один из моих оппонентов приписал себе болезнь и прошёл довольно болезненный курс лечения у моего родственника, а все ради того, чтобы установить со мной контакт.
Мне клеветали на моих коллег. Обо мне сообщали ложь моим коллегам…
- Что и говорить: неприятно пройти через все это.
- Это естественная среда, в которой приходится работать следователю. Пройти это не так трудно, как может показаться со стороны. Весь вопрос в том, насколько вы, следователь, можете держать удар. Мне по-своему когда-то повезло: расследовал дело о получении вознаграждений руководителями МВД и Министерства безопасности России. Работать пришлось в условиях тихого и жёсткого противодействия. После того опыта у меня уже никогда не возникал озноб от уровня моих противников – каким бы высоким он не был.
- Вы говорите о ваших процессуальных противниках. Их интересы всегда представляли адвокаты. Причём адвокаты маститые. Как складывались отношения с ними?
- Мне везло на них.
- Везло в кавычках?
- Нет, без кавычек. Умные, профессиональные адвокаты – это отличная подмога следователю!
- Но многие ваши коллеги считают как раз наоборот: они разваливают дела!
- Развалить можно только то дело, которое плохо собрано, где мало доказательств или эти доказательства малоубедительны. Грамотный адвокат помогает следователю проверить прочность аргументов, выстроенной версии. Мне приходилось работать с такими адвокатами, как Александр Аснис, Анна Бочко, Михаил Бурмистров, Сергей Замошкин, Генрих Падва, Андрей Вышинский, Дмитрий Харитонов... Противостоять их некрикливому, спокойному, но мощному профессионализму было крайне сложно. Но серьёзный противник – лучший учитель.
ПРИГОВОР ГУБЕРНАТОРУ
- В своё время вы отдали под суд действующего губернатора Вологодской области Николая Подгорнова (1991-1996 годы). Он получил реальный срок – семь лет лишения свободы. Когда вы расследовали это дело, у вас была уверенность в том, что глава субъекта федерации понесёт наказание?
- Моя задача заключалась в том, что провести расследование «полно и всесторонне». Я это сделал. Совместно с коллегами из МВД и ФСБ, рука об руку с надзирающими прокурорами расследовал несколько десятков нарушений законов, допущенных губернатором. Суд согласился не только с доказанностью взяток, злоупотреблений, хищений, совершенных администратором, но и с доказанностью более «лёгких» преступлений – оплатой из государственной казны авиаперелётов по личным делам и прочих мероприятий, не имеющих никакого отношения к расходам в государственных интересах.
- Но у расследования уголовного дела в отношении чиновника такого уровня, видимо, были какие-то особенности?
- То расследование было интересно приобретением опыта автономной работы не только в агрессивной среде (губернатора всячески поддерживали другие чиновники, зависевшие от него), но и автономной работой среди коллег, с которыми мы были единомышленниками. А это ещё труднее. В конце концов «ушли» на пенсию областного прокурора, который препятствовал следствию. Остался без должности начальник областного УВД, подчинённые которого под видом этапирования на экспертизу помогали скрыться обвиняемому в изнасиловании сыну губернатора. В связи с опасениями за судьбу местных ревизоров, привлекли к работе их коллег из других регионов – они исследовали исполнение регионального бюджета, сметы администрации региона, использования федеральных целевых средств. Все эти вопросы решались, как говорится, в рабочем порядке. А вот вести игру со своими коллегами по следственной бригаде оказалось очень трудно.
- Игру? Зачем?
- Возглавив бригаду, я же не знал качества каждого её следователя.Ведь кто-то из них мог информировать наших оппонентов о том, как идёт расследование, предупреждать о предстоящих обысках, выемках, разрабатываемых оперативных комбинациях. К сожалению, такие случаи в практике Генеральной прокуратуры бывали. Поэтому и приходилось часть информации скрывать. И вот к чему приводило моё молчание. Однажды Юра Котов, не зная о моих истинных намерениях, возмутился и пообещал написать рапорт о том, что я веду дело к развалу. А во время празднования для рождения сотрудник прокуратуры Татьяна Малкова, негодуя от того, что следствие «замерло», вообще плеснула мне в лицо из рюмки. Она была уверена, что я предал общее дело и пытаюсь «вытащить» губернатора. А я ничего не мог сказать в ответ. Конечно, я чрезвычайно гордился тем, что со мной работают такие честные и принципиальные ребята. Но только когда были собраны убедительные доказательства, решился на арест администратора.
- А как сложились ваши отношения с плеснувшей в вас коллегой?
- Я пригласил её работать в следственную группу по другому очень хлопотному делу.
О РОЛИ МИНИСТРА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ...
-Вероятно, судебный приговор чиновнику такого уровня, как глава субъекта федерации, наиболее значим для вас?
- Совсем нет. Я больше горжусь другой историей – менее броской. В средине 90-х прошлого века следователь по особо важным делам МВД России Тодоров расследовал дело о крупной финансовой махинации, но обвиняемому из следственного изолятора «Бутырка» устроили побег. Тодоров знал о том, что побег готовится под видом этапирования на Кавказ. Во вред себе «важняк» скандалил с прокурорами, всячески сопротивляясь выдаче арестованного. Однако побег состоялся. Но состоялся под… видеозапись, которую сделали оперативники не сдававшегося Тодорова.
Вместе с коллегой Эдуардом Артюховым я проверял сведения о роли министра внутренних дел и сотрудников Генпрокуратуры, использовавших полномочия при создании условий для такого побега. В итоге виновные понесли наказание. Но что более важно – в результате нашей общей работы из кавказского плена были вызволены несколько российских военнослужащих.
- Следственная бригада – это не только следователи, это ещё и оперативные работники МВД и ФСБ, которые добывают информацию. Как у вас с ними складывались отношения?
- Хорошо. Мы всегда находили общий язык, понимали друг друга. Не знаю как сейчас, а я работал в то время, когда руководители обоих министерств и прокуратуры полагали возможным быть откровенными друг с другом. Однажды мне пришлось принимать участие в совещании у тогдашнего директора ФСБ Путина. В ту пору я вёл расследование очередного «экономического» дела, и думал, как бы доложить о расследовании, поменьше раскрывая информации. Путин усадил меня напротив себя и стал задавать вопросы. Вопросы были чёткие, конкретные. Периодически уточнялись, углублялись. Обстоятельства дела директор ФСБ хотел знать не в «сантиметрах», а в «миллиметрах». Шло полезное просчитывание ситуации, перспектив расследования, выработка линии поведения в случае кризисной ситуации. Откровенно говоря, идя на Лубянку, я не исключал, что услышу там требование об аресте влиятельного фигуранта дела или, наоборот, - не применении к нему ареста. Но я ошибся. Путин лишь предложил сообщить за неделю до реализации решения об аресте, если такое решение будет принято следователем.
- Вы расследовали дела в отношении многих чиновников. Полагаете судебными приговорами можно одолеть коррупцию?
- Нет, конечно. Коррупция сегодня – это не только хищения, взятки собственно чиновниками. Все гораздо глубже и сложнее. В орбиту злоупотребления властью вовлечены жены, дети, родители, любовницы… Служебные машины для поездки в школу, магазин, на дачу, к парикмахеру, в бассейн… За счёт налогоплательщиков строят особняки, устраивают банкеты, летают на отдых под видом обмена опытом. Все это судебными приговорами не выжечь. Продуктивнее выжечь льготы, привилегии. Существуют, так сказать, терапевтические способы лечения болезни, например, своевременные проверки. А можно бороться и так. Бывший представитель президента в одном из регионов страны, которого я однажды допрашивал, скопировал на лист бумаги большую фотографию заключённого, который катит тачку, а рядом разместил копию моей визитки и написал: «Он приехал за вами». Это предупреждение разослал чиновникам, которых считал заслуживающими уголовного наказания.
- А что делать с теми, кто должен эти проверки проводить, но сам требует внимания прокуратуры? Я о так называемых оборотнях. Вы с ними сталкивались?
- К сожалению, да. И не один раз. В одном из регионов прокурор выдавал губернатору время и цель моих приездов. В другом – всячески мешал следствию. В третьем – бессовестно злоупотреблял властью. В этом случае губернатор предложил убрать нечистоплотного блюстителя закона. Я попросил представить аргументы и получил их. С полученной информацией отправился к руководству Генпрокуратуры. Назначили проверку. Факты подтвердились. Прокурора убрали. Но поменяли шило на мыло: через какое-то время губернатор снова бьёт тревогу – и новый прокурор пошёл по пути своего предшественника. В итоге и этого сменили.
- Вам приходилось рисковать? Угрожали ли вам?
- Если следователь болеет за работу, а не за то, как бы сохранить свою должность, он всегда должен быть готов к риску. И угроза была. С тем случаем разбирались оперативники.
- Насколько мне известно, у вас дружная, крепкая семья. Хотя у многих ваших коллег семьи распались из-за скверного характера работы: многомесячные командировки в регионы, позднее возвращение домой… А вернувшись домой, хочется помолчать. Фактически дети растут без участия отца.
- Это правда. Очень трудно делать хорошо своё дело и находить время для семьи. И не всегда в такой ситуации спасает любовь. Как сохранить в таких условиях семью, не знаю. Я старался приходить на службу как можно раньше (пока семья спит), чтобы уходить со службы чуть раньше – до того, как все лягут спать. Но мне кажется, моя семья сохранилась не благодаря моим мизерным потугам, а благодаря терпению жены.
;НАВЕТ НА МИЛЛИОН ДОЛЛАРОВ
- В своё время СМИ писали о вашем конфликте с управляющим делами Генеральной прокуратуры России Назиром Хапсироковым. Вы не могли бы напомнить, в чем там было дело?
- Я расследовал дело в отношении высокопоставленного чиновника одного уважаемого министерства. Хапсироков предложил мне не начинать войну с ведомством, «чтобы стрельбы не получилось».
- Обычно в таких случаях завхоз предлагал свою помощь: установить в кабинете кондиционер, телевизор, поменять мебель. А вам он что-нибудь предлагал?
- Да. Он сказал, что я могу просить все, что захочу.
- Интересно, и что же вы «захотели»?
- Я попросил выделить мне телефон с определителем номера и попросил, чтобы мои оппоненты спали спокойно до завершения ревизии.
- И всё?
- Нет, не всё. Прошло какое-то время. Контрразведчики получили сведения: якобы Хапсироков добилсяч от меня освобождения руководителя министерства, заплатив мне миллион долларов. Я к тому времени действительно отменил арест одному из обвиняемых по той причине, что ему требовалась хирургическая операция. Я подал рапорт руководству Генпрокуратуры с требованием провести проверку полученной информации. Однако поверку почему-то не начинали. Тогда я вынужден был предать эти сведения гласности. Заместитель генерального прокурора вызвал меня и сообщил, что генпрокурор намерен подписать приказ о моем увольнении, если я не отзову свой рапорт с требованием проверки сведений о якобы полученной мной взятке. Я предложил подписать этот приказ. По не понятной мне причине приказ не подписали, но выговор объявили. И я ещё несколько лет служил государству.
- Очень странная ситуация! Выходит, руководство Генеральной прокуратуры не было заинтересовано в проверке сведений, полученных ФСБ? Оно боялось «побеспокоить» завхоза, который к тому времени обзавёлся влиятельными связями на самом высоком уровне и обретшего весьма солидный вес?
- Этот вопрос не ко мне.
- История с Хапсироковым как-то сказалась на том, что вам так и не присвоили звание генерала?
- Не знаю. Должность, которую я занимал, действительно генеральская. Мне неоднократно сообщали, что мою фамилию намерены внести в список на присвоение звания. В то же время от меня добивались прекращения уголовного дела. Но прекращать его у меня не было законных оснований. Возможно, два эти события как-то связаны между собой. Меня это не интересовало. Я в торгах не участвовал.
- Почему вы всё-таки ушли на пенсию? Ваш стаж службы составлял всего 20 лет.
- Я пришёл в следствие, чтобы защищать общество от воров. Но наступил период, когда делать это стало бессмысленно. У меня сложилось мнение, что профессионализм стал не нужен. Более востребованной оказалась угодливость.
В то время я расследовал дела о взятках и хищениях, процессуальные действия по которым проводились с руководителями большинства регионов от Камчатки до Калининграда, в нескольких островных и континентальных офшорах.
Расследование велось не только с общим надзором прокуратуры, но и с аудиторами Счётной палаты, специалистами Контрольно-ревизионного управления Минфина, МИД РФ, российскими и иностранными спецслужбами, администрацией президента России. Эффективное оперативное сопровождение осуществляли толковые парни из экономической контрразведки. Экспертизы проводили опытнейшие эксперты ФСБ. Спустя три года после начала следствия из-за рубежа поступили последние из запрошенных документов. Я был готов весной 2001 года завершить следствие. Мои оппоненты неоднократно высказывались в том смысле, что было бы не плохо, если ушёл в пять неиспользованных отпусков, или взял больничный, или ушёл на пенсию, или выбрал любое повышение по службе. Я не откликнулся на все эти предложения. И тогда всё было сделано для того, чтобы я не смог завершить расследование. В апреле 2001 я значился в Генпрокуратуре как самый злостный волокитчик дела. Мне было предложено заявить ходатайство о продлении срока следствия. Я заявил, что никакого продления не нужно – доказательств достаточно для завершения дела. Но «добро» на завершение не получил. Скрупулёзный, изматывающий труд оказался трудом Сизифа. Нам с руководством Генпрокуратуры оказалось не по пути. Я подал рапорт.
Как только вышел на пенсию, уголовное дело о разворовывании федерального бюджета тут же прекратили. Надзирающему прокурору, который поддерживал моё расследование, контракт не продлили. (Фигуранты этого дела до сих пор занимают высокие государственные посты – прим. ред.)
- С вашей точки зрения, что самое опасное в профессии следователя?
- Деспотия официальной статистики. Когда она начинает править бал, возрастает опасность незаконных арестов, несправедливых обвинений, именно тогда массово рождаются палачи и уходят из прокуратуры вдумчивые следователи.
- Вы часто вспоминаете мать Кравченко?
- Да. Мне кажется, что я виноват перед нею», - рассказал бывший «важняк» Сергей Гребенщиков в интервью газете «Совершенно секретно».
