|
Под рубрикой «Вопросы обывателя» наша газета (2004 г., № 79) обратилась к ведущим политикам, ученым, деятелям культуры с просьбой высказать свое мнение о взбудоражившей академическое сообщество министерской «концепции» реформирования науки.
Сегодня мы печатаем ответы академика Российской академии наук, руководителя секции экономики Отделения общественных наук РАН Дмитрия ЛЬВОВА.
— Дмитрий Семенович! Как вы оцениваете разработанную Министерством образования и науки «Концепцию участия РФ в управлении государственными организациями, осуществляющими деятельность в сфере науки» и компромиссный вариант, к которому пришли позже руководители министерства, РАН и Союза ректоров?
— А была ли концепция? Вот в чем вопрос. Это скорее инструкция по «сокращению» науки в России, по захвату ее материальных ценностей в частную собственность. Чего стоит одна только идея сократить число научных учреждений в стране с более чем 2000 до 100—200! Да, наука, возможно, и нуждается в «сокращении штатов». Но не до такого же абсурда!
— Вы упомянули термин «сокращение штатов». Последняя, неоконченная статья Анатолия Аграновского называлась «Сокращение аппарата». И там были такие слова: «Как сокращают аппарат? Любой. Ну, скажем, летательный. Способ один: убрать лишнее».
Но невозможно «сокращать» самолет дальше необходимого минимума. Иначе он просто не полетит. Нет ли тут аналогии с предложенным Минобрнауки «реформированием» академии?
— Очень похоже. Ну вот, положим, есть академик Жорес Иванович Алферов, сам по себе выдающийся ученый. Но чтобы развивалась его школа, вокруг него должна быть определенная научная среда, инфраструктура, десятки сотрудников, семинары, занятия в физико-математическом лицее и т. д. А как рассуждает чиновник? Давайте все эти излишества сократим. А это и есть те детали, без которых самолет летать не сможет. Так можно досокращаться до сведения затрат на науку к нулю, на сэкономленные деньги купить два «Боинга», посадить в них оставшихся ученых и отправить в Штаты. И тогда уж реформировать будет совсем нечего.
Между тем в современной мировой экономике на первый план выходит экономика знаний. Соединенные Штаты лидируют в мире именно потому, что они лидируют в области научных открытий и новейших технологий. А мы, имея высокий образовательный и научный потенциал, пока еще не утраченный, собираемся сократить его до соответствия мышлению поставщиков сырья.
Немецкий ученый профессор Бауволь утверждает: в мировой экономике — рыночной или любой другой — постоянно, с неумолимостью закона расширяется область, для которой характерна так называемая болезнь цен. Область, где издержки на создание продукта обгоняют стоимость самой конечной продукции. Речь прежде всего идет о культуре, о фундаментальной науке с огромной ее неопределенностью. На первоначальном этапе примитивный бухгалтерский расчет вроде бы показывает «неконкурентоспособность» фундаментальных исследований. Но если государство, исходя из этого, вздумает сокращать расходы на такие исследования, оно неизбежно скатится на обочину мирового прогресса.
В государствах с развитой рыночной экономикой при формировании госбюджета развитие образования и науки считается непререкаемым ведущим приоритетом, о чем, например, все время твердит даже Джордж Буш. Только в нашей стране бюджет формируют на основе доходной части.
Словом, речь идет не о концепции, а о некоем бухгалтерском документе, пронизанном невежественным неуважением к достижениям науки своей страны и к школам ее ученых. В компромиссный вариант «концепции» внесены некоторые улучшающие поправки. Но разрушительная суть исходных позиций при этом остается.
— Нуждается ли наша наука, в том числе академическая, в реформировании, в приведении в соответствие с новыми реалиями экономической, общественной жизни России?
— Нуждается. Но не в том варианте, какой предлагают господа Фурсенко и Свинаренко (министр образования и науки РФ и его заместитель. — Ред.). Определяя приоритеты в этом неизбежном реформировании, мы должны исходить из того — так уж сложилась история России, — что добывание и воспроизводство новых знаний сосредоточены у нас в основном в РАН, а передача знаний — в высшей школе. И потому не очень плодотворны попытки просто по американскому образцу переселить фундаментальные исследования из академии в университеты. Скорее всего, нам надо идти по пути сближения, взаимонасыщения и взаимообогащения этих двух сфер.
Другое принципиальное направление реформирования академической науки: РАН должна стать тем важнейшим элементом гражданского общества, которому государство препоручает роль высшего, независимого консультанта, когда разрабатываются и принимаются судьбоносные для страны стратегические решения.
В России давно пора иметь закон, по которому в технологию принятия важнейших государственных решений включена была бы и обязательная научная экспертиза. Без этого президент, правительство, Госдума вообще не рассматривали бы такие решения, как приватизация, Земельный кодекс, монетизация льгот...
Страна терпит огромные убытки от абсурдных решений в области финансов — я имею в виду Кудрина, в области экономической — Грефа, в области социальной политики — Зурабова. Это же миллиарды, которые Россия могла бы дополнительно получить, если бы власть прислушивалась к рекомендациям Академии наук. Но власть теперь сама себе наука. Сколько там формальных докторов и кандидатов!
Как-то я беседовал с митрополитом Кириллом о состоянии дел в обществе, в мире. И вдруг он спросил: «Вы знаете, что такое кризис?». Отвечаю: «Мне кажется, как экономист — знаю. А как это понимаете вы?». «Кризис, — сказал он, — в переводе с древнегреческого есть суд, приговор».
Дальше излагаю его мысли в своей интерпретации, но довольно близко к оригиналу. Сейчас идет суд над современной, зашедшей в тупик цивилизацией с ее глобализацией, стандартизацией жизни, международным терроризмом. Суд за грехи, которые мы совершаем, за то, что в наших реформах мы игнорируем социально-психологический феномен, без учета которого обречены все попытки переустройства земного бытия. И суд этот закончится, когда, если следовать Писанию, последние станут первыми. Применительно к нашему с вами разговору последние — это ученые и наука.
— А как вы относитесь к предложению: избранный академическим сообществом президент РАН должен утверждаться президентом РФ?
— Статут РАН — одна из не решенных пока проблем. Академию тянут к крайностям: одни — к огосударствлению, другие — к полной свободе от государства, к некоему «клубу по интересам».
В истории России есть две константы. Первая — церковь. В течение столетий все менялось, за ее исключением. Вторая — наука. Однако константа только тогда является таковой, когда она отделена, автономна от власти и ее вертикалей. Поэтому любая попытка подогнать науку под властную вертикаль есть надругательство над константой исторически сложившегося российского бытия. Так мы ее потеряем.
Я бы на месте президента РФ отказался от таких чиновничьих «подношений» в свой адрес, как право утверждать президента РАН, утвердил бы статут академии как общественно-гражданского института, наделил ее правом пользоваться землей, зданиями, оборудованием как государственной собственностью, переданной навечно в управление академии. И употребил бы весь свой авторитет и влияние на изменение финансирования фундаментальной науки не от нынешнего состояния ВВП, а от минимума, необходимого для выживания и развития и науки, и самого общества. Вот это был бы дальновидный, истинно реформаторский шаг.
— Любые реформы, направленные на развитие науки в России, обесточиваются у нас доводом, против которого, как против лома, нет приема: у государства нет денег.
— Расчеты показывают: даже при том голодном пайке, на который наши реформаторы посадили науку, на один доллар капиталовложений российские ученые дают столько же и даже больше научной продукции, чем американские. В некоторых областях и на треть больше. Значит, и зарплату они должны получать, сопоставимую с той, что у американских коллег.
Но тут возникает тот самый «довод»: а откуда взять деньги на науку в нашей нищей стране? Ну прежде всего не такая уж она нищая. Ресурсов в России сегодня даже больше, чем нужно. И мы мучаемся: куда девать деньги? Наряду с огромным золотовалютным запасом создали Стабилизационный фонд «на черный день». Но по отношению к нему правительство напоминает Барона из пушкинского «Скупого рыцаря». Открыл сундук, полюбовался золотом и снова закрыл: тратить нельзя. Иначе будет инфляция. Вот еще один нелепый догмат, никем никогда не подтвержденный!
На самом деле для поддержки науки можно, например, тратить часть резервов Стабилизационного фонда и золотовалютных резервов Центрального банка. В значительной мере эмиссионный резерв ЦБ мог бы рассматриваться как связанный кредит для финансирования науки.
— Когда вы говорили, что нынешние власти не очень-то прислушиваются к советам ученых, я вспомнил бытующую в научных кругах легенду, очень похожую на правду. Академика Капицу спросили: почему наши руководители делают столько глупостей? Неужели у нас такая интеллектуальная нищета, что уже не осталось людей, способных на умные государственные рекомендации? Он сказал: нет, мы богатейшая в этом отношении страна. Но, к сожалению, судьбу рекомендаций самых мудрых, самых дальновидных умов решают не самые умные и дальновидные чиновники.
— Удивительно четко! Мудрым человеком был Петр Леонидович.
10.01.2005
|
