Февральско-мартовский военный конфликт в приграничных областях Индии и Пакистана стал первым с 1971 года. Но сегодня массовый воздушный бой и взаимные авиационные ракетно-бомбовые удары, усугубляются тем, что воюют между собой две, обладающие ядерным оружием, страны.
Это заставляет нас вспомнить о том, каким образом урегулировались подобные инциденты чуть более чем полвека назад, когда потерпели крах усилия ООН по примирению Индии и Пакистана после войны 1965 года. Та война была короткой (менее двух месяцев), но привела к значительным потерям (Индия потеряла около 3000 военнослужащих, Пакистан – почти 4000).
В ноябре 1965 года стало ясно, что ООН с задачей хотя бы временного примирения двух сторон не справляется, и тогда СССР предложил Индии и Пакистану посредничество в проведении мирных переговоров, завершающая стадия которых прошла на территории СССР – в Ташкенте, причём без представителей ООН, без американцев, китайцев и других «заинтересованных сторон».
Инициатором этого процесса и главой советской делегации в январе 1966 года был член Политбюро ЦК КПСС и глава советского правительства Алексей Косыгин.
Президент Пакистана Мухаммед Айюб Хан (с 1958 по 1969 гг.), премьер-министр Индии Лал Бахадур Шастри ( умер 11 января 1966 г) и председатель Совета Министров СССР Алексей Косыгин. Встреча в Ташкенте, 1966
Несколько лет назад ветеран Федеральной службы охраны Алексей Алексеевич Сальников, служивший в 9 Управлении КГБ СССР и организациях – её российских преемниках с 1956 по 1996 годы и работавший персонально с Хрущёвым, Косыгиным, Брежневым, Андроповым и другими советскими и российскими руководителями, рассказал мне о том, как готовилась эта историческая встреча и что происходило в Ташкенте, а потом в Дели в начале января 1966 года.
Личники Косыгина Николай Егоров, Алексей Сальников, Николай Карасев. (Фото из архива А.Сальникова. FLB)
«Поселили нас в гараже резиденции. Спали на матрасах вповалку»
Алексей Сальников: «В 1964 году, когда Хрущёва убрали, меня совсем прижали. Иду к начальнику управления. Он на переговоры меня часто брал с собой. Он любил поддать, и чтобы ему сказать «стоп» он меня брал. И вдруг он уже меня как бы и не видит, не замечает, чувствует, что я в опале. Я пришёл к нему: «Я-то тут причём? По работе претензии ко мне есть?» Он говорит: «Нет». Я спрашиваю: «Так почему же такое отношение? Не нужен, уберите!» Он говорит: «Уберём, если нужно будет. Буду за тебя молиться». И наверх показывает.
Оказалось, что мне приписали, будто я хотел на Лене, дочке Хрущёва, жениться. Даже товарищи по работе спрашивали: «Правда, что тебя Хрущёв хотел в зятья взять?» Пришлось отмалчиваться.
Я в опале долго был. Больше года, наверное. Потом пришёл к нам новый начальник управления Антонов. У нас много женщин работало. А он любил с женщинами разговаривать, считал, что у женщины можно всё выпытать, все служебные взаимоотношения выяснить. То, что мужики начальнику не расскажут, женщины сболтнут. И однажды одна дама, Чистякова, сказала: «У нас есть Алексей Сальников, он работал с Хрущёвым, он в опале сидит и сидит». А тот, бывший разведчик, среагировал. И я начал потихоньку всплывать. Так и попал к Косыгину.
В Ташкент мне пришлось летать дважды. Первый раз в декабре 1965 года, чтобы определить, насколько город готов принять такую международную встречу, а второй – для участия в этой встрече.
Вообще-то Ташкент был тогда совершенно другим. В январе 1966 года там было всего два девятиэтажных дома, а значительную часть жилого фонда составляли глинобитные одноэтажные дома и бараки. Сейчас этого Ташкента уже нет, поскольку в апреле 1966 года практически весь центр города был разрушен землетрясением. Но тех зданий, где проходили индо-пакистанские переговоры стихийное бедствие не коснулось. Это были Дом правительства Узбекской ССР и загородный комплекс правительственных резиденций «Дурмен» (в своих мемуарах переводчик Виктор Суходрев неверно называет её «Дормень»).
Конечно правительственные резиденции в то время были не такие роскошные как сейчас – всего несколько двухэтажных особняков, так что всех членов делегаций трёх стран разместить там было сложно. Поэтому в резиденциях было решено разместить только первых лиц – пакистанского президента, индийского премьер-министра, Алексея Николаевича Косыгина, с которым я тогда работал, а также министров обороны и иностранных дел. Остальные члены делегаций жили в гостинице в центре, а вот для нас, сотрудников охраны, места не хватило.
И поселили нас в конце концов в гараже резиденции. Спали на матрасах вповалку, что доставляло нам некоторые неудобства, особенно в плане одежды, - ведь мы должны были утром быть в чистых, выглаженных костюмах и свежих рубашках. Но справлялись с этим как-то. Единственное, что было сделано дополнительно – в гараж провели линию спецсвязи. Ей однажды пришлось воспользоваться, но об этом чуть позже.
Вместе с узбекскими сотрудниками наши ребята из «девятки» и Управления Делами ЦК КПСС занимались подготовкой резиденций. Главное было не обидеть ни одну, ни другую сторону. Но если виллы были примерно одинаковыми, то все внутреннее убранство, мебель, посуду, занавески, рекреационные зоны приходилось «уравнивать». Я слышал, что отдельной проблемой стало то, что в резиденции премьер-министра Индии Шастри не было биллиардного стола, а в пакистанской резиденции он был. Сначала просто хотели этот стол убрать, но потом задумались: «А вдруг понадобится?» И решили быстро изготовить стол, что оказалось практически невозможным, поскольку ни мрамора, ни сукна, ни соответствующего дерева в Ташкенте не было. Дело дошло до Турсуна Умарова, управляющего делами ЦК КП Узбекистана, который «с миру по нитке» собрал требующиеся материалы и нашёл мастера по изготовлению биллиардных столов с дореволюционным стажем. Турсун Умаров, кстати, равно как и многие участники подготовки встречи 1966 года, закончил не очень хорошо – проходил по «узбекскому делу» в восьмидесятые годы как посредник во взятках.
Но в общем за месяц приемлемые условия для проведения серьёзного международного мероприятия создать удалось».
«Брежнев был ещё неопытным и не особо уверенным в своих силах»
«Почему «примирение сторон» проводил Алексей Николаевич Косыгин, а не Брежнев? Могу ответить на этот вопрос., - рассказывал мне в интервью Алексей Сальников. - Во-первых, сама инициатива устроить встречу Шастри и Айюб Хана исходила от него. Во-вторых, Брежнев предлагал пригласить глав враждующих стран в Москву, а Косыгин настоял на Ташкенте, как городе, который по своему образу и менталитету гораздо ближе представителям Индии и Пакистана, чем заснеженная столица. В-третьих, Брежнев был ещё неопытным и не особо уверенным в своих силах первым руководителем страны и немного побаивался вести международные дела. А для Алексея Николаевича, который стал наркомом ещё при Сталине, это никогда не было проблемой.
В Ташкент мы прилетели 2 января, а сама встреча началась на следующий день. Для транспортного обслуживания первых лиц привезли по железной дороге из Москвы три автомобиля ЗиЛ 111–Г и два резервных, а также несколько «Чаек» ГАЗ–13. Задействовали и весь автопарк ЦК Компартии Узбекистана, поскольку в делегациях кроме руководителей стран и министров было ещё по несколько десятков человек.
Когда мы приехали к Дому правительства Узбекистана и вышедший из машины Алексей Николаевич Косыгин увидел наспех сделанный и растянутый над колоннами транспарант с надписью красными буквами на белом: «За мир в Индостане – на благо прогресса и процветания народов Пакистана и Индии», он поморщился: «Не могли нормально написать!»
На мой вкус транспарант был написан, конечно, коряво, да ещё и слово «процветание» не уместили целиком и перенесли половину на следующую строку. Но когда я рассказал об этом секретарю нашей делегации Игорю Земскову, он объяснил мне, в чём дело. В то время более стабильные отношения у СССР были с Индией, а не с Пакистаном, так что «индийские друзья» могли обидеться. А если бы Индия была упомянута первой, то всегда было бы можно объяснить это тем, что перечислялись страны по алфавиту. Но мне кажется, что кроме Косыгина на этот факт никто внимания и не обратил.
Есть один любопытный нюанс, скажем так, некоторое разночтение. Переводчик Виктор Суходрев, оставивший воспоминания о ташкентской встрече, писал, что лидеры Индии и Пакистана напрочь отказывались встречаться друг с другом. Процитирую книгу Суходрева «Язык мой – друг мой»: «Лал Бахадур Шастри, премьер-министр Индии, напрочь отказался встречаться с Айюб Ханом. При таких обстоятельствах о совещании не могло быть и речи. Вот и приходилось Косыгину в течение почти двух недель совершать челночные поездки между резиденциями Шастри и Айюб Хана, стараясь склонить их к примирению…»
Виктору Михайловичу, к сожалению, в данном случае изменила память, хотя я не представляю, почему. Уже в первый день 3 января после обеда данного А.Н. Косыгиным, два лидера отправились в резиденцию «Дурмен», где провели первую из многих встреч один на один. Есть и фотографии этих встреч, вот они, есть и документальные фильмы. Кстати, были мы в Ташкенте не две недели, а восемь дней – с 3 по 11 января 1966 года.
Переговоры президента Пакистана Мухаммеад Айюб Хана и премьер-министр Индии Лал Бахадур Шастри в Ташкенте. Один на один.
А что Алексей Николаевич проявил завидную дипломатическую активность – верно. Он не менее десяти раз встречался с Айюб Ханом и примерно столько же с Шастри. Кстати, у Суходрева есть ещё одна любопытная деталь, нуждающаяся в уточнении. Он пишет, что за завтраком у Шастри министр обороны Родион Малиновский «заскучал» и, увидев это, посол Индии будто бы подмигнул официанту и тот принёс министру вместо минералки фужер водки. Я был там и стоял за спиной у Косыгина. Посол-то мог подмигивать, но водку принёс наш сотрудник и по просьбе министра, а не индийский официант… Как отличить водку от минералки? Легко. Пузырьков не видно…
Усилия трёх государственных лидеров и трёх делегаций увенчались успехом – 10 января в Доме правительства Узбекской ССР была подписана Ташкентская декларация. Не буду подробно освещать её содержание – оно известно, но скажу, что она, практически без вмешательства США и ООН как минимум на пять лет установила мир на Индийском полуострове. В те времена подобные вопросы СССР мог решать сам…», - рассказывал в интервью бывший прикреплённый Косыгина.
«Наши врачи брали на анализ кровь Шастри и ничего токсичного не обнаружили»
«10 января после подписания Ташкентской декларации состоялся торжественный приём. Я как всегда обслуживал А.Н. Косыгина. Приём был по полной программе, с выступлениями артистов, в основном узбекских, с речами и тостами. Продукты, из которых готовили еду, прошли через нашу Особую кухню, так что беспокоиться за качество и безопасность не было нужды. Обслуживание тоже было в основном организовано силами «девятки», - вспоминал Алексей Сальников.
Лал Бахадур Шастри выглядел усталым. Согласно строгим индуистским традициям, спиртного не принимал, но был улыбчив и не показывал, что чувствует себя не очень хорошо (у него до этого уже было три инфаркта). Он первым отправился в свою резиденцию на машине, хотя располагалась она неподалёку. А Айюб Хан пригласил Алексея Николаевича на свою виллу «выпить виски». Тот согласился, и мы с Суходревом и начальником охраны Николаем Николаевичем Карасевым отправились вместе с ним. Суходрев пошёл переводить, мы были рядом. А потом Алексей Николаевич отправился к себе в резиденцию, а мы – в свой гараж, где тоже немного отметили успешное завершение процесса. Суходрев поехал в гостиницу, где для членов делегации в ресторане был организован ещё один приём.
Но на самом деле поездка этим не завершилась. Ближе к двум часам ночи, когда мы уже, будучи немного навеселе, улеглись, раздался звонок телефона спецсвязи. Звонил замначальника «девятки»: «Всем подъём, быть в готовности, Шастри умер!» Пришлось нам подниматься, одеваться и отправиться к резиденции Шастри.
Косыгин, Громыко, Малиновский и Суходрев были уже там, они зашли в спальню премьера, где были врачи. Нам же объявили, что Шастри скончался и что завтра мы полетим в Индию на похороны. Затем стали искать индийский флаг, чтобы накрыть тело. Нашёлся он у наших сотрудников.
На следующий день, кстати, во многих западных газетах появились статьи относительно того, что Шастри мог быть отравлен. Позже нас даже опрашивали по этому поводу. Скажу ответственно, этого быть не могло, во всяком случае на приёме. Еда была проверена токсикологами, за обстановкой следили наши сотрудники, так что это скорее миф. К тому же, насколько я знаю, наши врачи, прибывшие на место, брали на анализ кровь Шастри и ничего токсичного не обнаружили.
Ночью для тела Шастри изготовили гроб из алюминия с плексигласовым окошком как у гроба Сталина. Сам гроб был совсем маленьким, роста индийский премьер был небольшого. Гроб накрыли флагом, погрузили на орудийный лафет (для этого Малиновский приказал разобрать артиллеристское орудие), а потом БТР повёз его по улицам Ташкента в аэропорт. Кстати, одну из улиц узбекской столицы назвали в честь Шастри, и поставили там памятник ему.
В Дели Алексей Николаевич Косыгин принял участие во всех траурных мероприятиях (по индийской традиции тело Шастри было публично кремировано). А после этого он ещё встречался с государственными деятелями различных стран, которые прибыли попрощаться с индийским премьером. Встретился он и со сменившей Шастри Индирой Ганди.
Улетели мы в Москву из Индии только на третий день, уставшие до предела. Всё смешалось, и радость от выполненной работы, и грусть от неожиданной потери. Но во всяком случае шестисотмиллионное население Индийского полуострова получило мирную передышку именно благодаря усилиям СССР…
Прим. FLB:
Версия о том, что Лал Бахадур Шастри был отравлен в Ташкенте рассматривается и до сих пор. Год назад индийский журнал «Diplomacy&beyond» опубликовал очередное исследование на эту тему под названием: «Был ли Лал Бахадур Шастри убит?»Вот фрагмент этой статьи: «Около 1 часа 25 минут 11 января Лал Бахадур Шастри проснулся, сильно кашляя. Премьер – министр Шастри был на вилле в среднеазиатском городе Ташкенте, Узбекистан и несколькими часами ранее подписал Ташкентскую Декларацию. Поскольку в его комнате не было ни громкой связи, ни телефона, он вышел в соседнюю комнату, попросить своих сотрудников проинформировать его личного врача доктора Чуга. К тому времени, когда прибыл доктор Чуг, Шастри умирал. Симптомы были похожи на сердечный приступ.
Когда тело самолётом привезли в Индию в ноздрях, на груди и во рту Шастри нашли следы крови. Если он умер от сердечного приступа, как считается официально, то откуда появилась кровь? Единственным верным способом выяснить, не был ли Шастри отравлен, было бы посмертное вскрытие его тела. Семья требовала этого. Но требование удовлетворено не было»…
Воспоминания записал Алексей Богомолов
От автора: Алексея Алексеевича Сальникова уже нет с нами, он умер три года назад, но его воспоминания, которыми он щедро делился со мной в 2010 – 2015 годах, помогают нам всем освежить в памяти важнейшие исторические события и взглянуть на них глазами непосредственного очевидца и даже участника. Воспоминания публикуются с минимальной редакционной правкой.
Кстати, подписывайтесь на наш канал FLB в Яндекс.Дзен. Там хватает таких историй
