|
Открытое письмо
Генеральному прокурору Российской Федерации Ю. Я. Чайке
Уважаемый Юрий Яковлевич!
«Позволю себе предположить, что при всей занятости Вы так или иначе информированы о «коррупционном скандале», разыгранном 2 июня 2006 г. в офисе авиакомпании «Трансаэро». Основным действующим лицом в нем искусственно сделали меня, поэтому все произошедшее там я расцениваю как заранее спланированную провокацию, непосредственное участие в организации и осуществлении которой принимал руководитель компании Александр Плешаков.
Я полагал, что следователи Генеральной прокуратуры по определению не могут быть к ней причастны, спокойно и профессионально докопаются до истины, но, к сожалению, ошибался. К еще большему моему сожалению, окончательно это выяснилось только тогда, когда начался судебный процесс. Вот конкретные факты.
Весной 2006 г. по результатам проверки Домодедовской таможни сотрудники Счетной палаты России пришли к заключению, что авиакомпания «Трансаэро» при ввозе самолетов и запасных частей уклонилась от уплаты многомиллиардных сумм налогов в бюджет Российской Федерации.
Чтобы отвести от себя удар и с учетом конъюнктуры (борьба с коррупцией) надо было представить «Трансаэро» в качестве жертвы злого умысла, а не ответчика. Думаю, кандидатом в «разработку» меня определили не случайно. Член Совета Федерации — масштаб вполне подходящий. Неплохо с точки зрения организаторов провокации было и то, что я являюсь руководителем Ассоциации российско-армянского делового сотрудничества (АРАДЕС): полеты авиакомпании «Трансаэро» в Армению, стратегический партнер России на Кавказе — уместный предлог для установления контактов.
Наконец, мой зять — сотрудник Счетной палаты. Теперь понимаю: совсем не случайно еще в апреле 2006 года в Совет Федерации на мое имя пришли анонимные материалы с угрозами и предупреждениями… Как оказалось, сценарий получился полноценный и успешно корректируемый по ходу следствия.
Находится объяснение и еще одному обстоятельству. Рассмотрение данного вопроса, имеющего отношение к «Трансаэро», планировали на коллегии Счетной палаты 26 мая 2006 г., однако перенесли на 2 июня 2006 г. Во второй половине мая 2006 г. я находился в служебной зарубежной командировке. И чтобы все и всех состыковать и разыграть главное действо, надо было дождаться моего возвращения…
Дальнейшие события не оставляют сомнения в том, что среди исполнителей был и тогдашний первый заместитель Генерального прокурора, а ныне сенатор от Ненецкого автономного округа Юрий Бирюков. Он не мог не знать, что при возбуждении уголовного дела допущено нарушение процедуры.
Согласно закону о статусе члена Совета Федерации и депутата Государственной Думы, Генеральный прокурор (Ю. Бирюков тогда исполнял его обязанности) должен был в течение установленного законом срока (в данном случае, до 13 июня 2006 г.) обратиться с двумя представлениями. В Совет Федерации — о даче согласия или отказе на мое привлечение к уголовной ответственности и в Верховный Суд — о даче заключения о наличии в моих действиях признаков преступления. Представление в Верховный Суд было направлено 6 июня 2006 г. Обращение в Совет Федерации последовало лишь шесть месяцев спустя — в декабре 2006 г.
Более того, некоторые СМИ с завидным упорством, игнорируя не только презумпцию невиновности, но и то, что даже формальное обвинение не предъявлено, обвиняли меня в совершении преступления: вымогательстве и попытке получить от А. Плешакова портфель с деньгами. Судя по проявленной настойчивости, кому-то это было очень нужно…
Ответственно заявляю: ни я, ни сотрудник Ассоциации, также присутствовавший на встрече, не только не выносили портфель с деньгами, но и не имеем к нему никакого отношения. Согласно официальному заключению видеотехнической судебной экспертизы, видеозапись моей встречи с А. Плешаковым 2 июня 2006 г. в офисе «Трансаэро» смонтирована, тексты независимой аудиозаписи и звуковой части видеозаписи имеют незначительные расхождения. А ведь записи были сделаны одновременно! Подтвердился монтаж видеозаписи и в ходе следствия.
Дактилоскопическая судебная экспертиза ни на портфеле, ни на деньгах также не обнаружила наших отпечатков пальцев.
Деньги поднес к видеокамерам кто-то другой, но кто и откуда — этими вопросами следствие не озаботилось.
Более того, как следует из материалов уголовного дела, А. Плешаков якобы передал сотруднику Ассоциации портфель, размеры которого официально зафиксированы: 190х315х390 мм. Именно этот портфель был направлен на экспертизу на предмет выявления отпечатков наших пальцев. Но размеры изъятого с места происшествия портфеля с деньгами (на котором, кстати, тоже никаких отпечатков не обнаружено) — 30х60х15 (единицы измерения не указаны). Выходит, в сознательно затеянной провокации использовали два портфеля с разными размерами! Однако ни следствие, ни суд упорно не замечают очевидного противоречия.
В офис А. Плешакова 2 июня 2006 г. я приехал с маленькой сувенирной ложкой «Медведь» весом 200 гр., а вышел с маленьким сувенирным самолетом с эмблемой «Трансаэро» весом 300 гр., подаренным А. Плешаковым. Все иные описания событий в СМИ — абсолютная неправда! К сожалению, она исходит в первую очередь от сотрудников Управления взаимодействия со СМИ и общественностью Генеральной прокуратуры. Это что, такая тактика давления на участников процесса в интересах следствия?!
С июня по сентябрь 2006 г. расследованием этого дела занимались старшие следователи по особо важным делам Генеральной прокуратуры Г. Тетеркин и И. Зипунников. 13 сентября 2006 г. дело было передано старшему следователю по особо важным делам Генеральной прокуратуры Р. Кметю.
8 декабря 2006 г. (полагаю, не без влияния следователя Р. Кметя) судебная коллегия Верховного Суда впервые за многие десятилетия (!) провела в больнице выездное заседание и установила в моих действиях признаки преступления. В определении практически полностью изложено содержание представления Генеральной прокуратуры за подписью Ю. Бирюкова от 6 июня 2006 г. Мои объяснения и доводы защиты адекватного изложения не получили.
В ноябре—декабре 2006 г. следователь Р. Кметь несколько раз посещал меня в больнице. Видимо, знакомился с четырьмя томами истории моей болезни. Комиссии экспертов бюро судебно-медицинской экспертизы Департамента здравоохранения города Москвы, возглавляемой профессором В. Жаровым, имеющихся медицинских документов оказалось достаточно, чтобы подтвердить наличие многих хронических заболеваний. Однако ответа на вопрос следователя о «возможности содержания Чахмахчяна Л.Х. под стражей при оказании ему необходимой медицинской помощи» комиссия не дала. Но Р. Кметь расценил это как сигнал к действию.
По его постановлению 1 февраля 2007 г. в 7 часов утра около 20 сотрудников правоохранительных органов ворвались в мою палату в больнице и увезли меня. Сначала — в следственное управление Генеральной прокуратуры, а затем — в Басманный районный суд Москвы. По решению суда я был взят под стражу и доставлен в СИЗО «Лефортово»…
Считаю подобную оперативность следователя Р. Кметя и суда не случайной. Иначе защита успела бы пригласить на заседание суда моих поручителей — известных всей стране людей, мнение которых проигнорировать было бы непросто. Среди них — члены Совета Федерации и Общественной палаты, известные деятели культуры, науки и искусства, Герои России, священнослужители. Но в чьи-то планы это не входило. Басманное право восторжествовало…
Еще 23 мая 2006 г. судья Верховного Суда А. Бризицкий своим постановлением санкционировал незаконное прослушивание телефонных переговоров члена Совета Федерации Чахмахчяна Л.Х. Мало того, фактически оно началось вообще без какого-либо разрешения сутками ранее — 22 мая 2006 г. При таком отношении к закону легко объяснить, почему на отсутствующее «добро» аудио- и видеозаписей моих встреч с А. Плешаковым ни Ю. Бирюков, ни Р. Кметь, ни другие даже внимания не обратили.
Мои встречи с А. Плешаковым незаконно прослушивались и записывались на аудио- и видеоаппаратуру. Причем, как следует из материалов дела, записывающая аппаратура была размещена на самом А. Плешакове. Понятно, он должен был сознательно и целенаправленно провоцировать меня на уличающие и компрометирующие фразы. Но сделать этого ему не удалось, так как в моих мыслях и словах не было ничего предосудительного и противозаконного.
Кстати, как следует из материалов уголовного дела, не меня одного А. Плешаков незаконно записывал на магнитофон. Такой же «чести» удостоился тогда и аудитор Счетной палаты Владимир Пансков, принявший А. Плешакова в своем служебном кабинете. Интересно, г-н Плешаков — добровольный помощник прокуратуры в перекладывании проблем со своей больной головы на здоровые головы или там присутствует взаимная выгода?
В соответствии с требованиями ст. 448 УПК РФ обвинение мне должен был предъявить Генеральный прокурор. Однако в нарушение закона обвинение мне предъявил… следователь Р. Кметь, утверждавший в постановлении от 7 февраля 2007 г., что мною была создана организованная преступная группа в составе лиц, в основном мне неизвестных. Указывая при этом места и время наших «встреч», Р. Кметь даже не удосужился выяснить, где реально я в то время находился. Обращаю Ваше внимание на данное обстоятельство, ибо имеется официальное письмо из Совета Федерации, которое подтверждает мои командировки в Калмыкию, Канаду, Санкт-Петербург, Тулу, участие в различных заседаниях и совещаниях как раз в период этих эфемерных «встреч».
О качестве работы следователей убедительно говорят и другие материалы дела. Приведу несколько примеров.
2 июня 2006 г. место происшествия — офис «Трансаэро» — более четырех часов осматривали около 20 оперативников. В соответствии с протоколом осмотра места происшествия был обнаружен и изъят только плешаковский портфель с деньгами, больше ничего в ходе осмотра не изымалось.
Далее события развивались «по щучьему велению, по кметьевскому хотению». Во вторник 6 июня 2006 г., спустя 4 дня (?!), совершенно случайно (?!), секретарь А. Плешакова обнаружила на своем рабочем столе большой белый конверт и тут же сообщила об этом в Генеральную прокуратуру. Прибывший в 16 часов 50 минут следователь И. Краснов изъял этот конверт с документами на 94 страницах. Получается, что большой белый конверт 2 июня не нашли, 5 июня — в понедельник — весь рабочий день его никто не замечал, а 6 июня — обнаружили! По мнению следствия, все просто — это я, в ходе встречи 2 июня 2006 г., якобы оставил А. Плешакову проекты постановлений заседания коллегии Счетной палаты…
26 июня 2006 г., еще через 24 (?!) дня после происшествия, уже А. Плешаков в своем кабинете (и опять совершенно случайно) находит и передает следствию еще 4 страницы печатного текста, которые он якобы получил 2 июня 2006 г. от одного из участников организованной группы. В них — часть проекта постановления Счетной палаты, касающаяся авиакомпании «Трансаэро», в которую поправки внес своей рукой сам А. Плешаков.
Проходит еще 159 (?!) дней, А. Пле¬шаков находит у себя в кабинете очередной «вещдок» — сувенирную ложку «Медведь» и 4 декабря 2006 г. передает ее следователю Р. Кметю. Полагаю, в комментариях нужды нет.
В обвинительном заключении отмечается, что я встречался с А. Плешаковым в кафе «Пушкин» 26 мая 2006 г., и «в ходе этой встречи Чахмахчян путем обмана, заключавшегося в обещании повлиять на решение коллегии Счетной палаты, предложил Плешакову за денежное вознаграждение урегулировать вопросы, связанные с проверкой». Однако, как следует из материалов дела, в это самое время Плешаков получал записывающую аппаратуру для другой встречи…
Мы встретились первый раз несколькими днями позже — в последних числах мая. Но все 26 членов следственной группы почему-то сразу поверили А. Плешакову, который девять (!) раз подавал в Генеральную прокуратуру заявления и давал показания, отличающиеся друг от друга. А теперь главное: куда исчезли из материалов дела свыше 200 листов уголовного дела, два заключения судебно-криминалистической экспертизы, одна аудиокассета и ее описание на двух листах?
В разговорах между мной и А. Плешаковым ни разу не шла речь о решении вопросов в Счетной палате за денежное вознаграждение. Об этом фактически свидетельствовал в суде и сам А. Плешаков. Как я мог решать эти вопросы, если даже не знаком с работниками Счетной палаты, занимавшимися этим делом, — в то время аудитором В. Пансковым и его сотрудниками? Это подтверждают и материалы дела.
Прошло около двух лет, но я так и не могу понять: какой «имущественный вред», как считает следствие, нанес я господину Плешакову? Общего бизнеса у меня с ним не было, денег я у него не брал, самолеты его не крал, не ломал, не отнимал его квартиру и дачу, не обворовывал его офис. Безналичные денежные средства по договорам рекламной кампании авиакомпания «Трансаэро» никуда не перечисляла.
Длительное содержание под стражей спровоцировало обострение у меня ряда тяжелых хронических заболеваний. Я не получаю необходимую медицинскую помощь. Закрытый судебный процесс, продолжающийся с октября 2007 г. в Мосгорсуде, в связи с резким ухудшением моего здоровья прерывался в феврале–марте этого года. В результате гипертонического криза артериальное давление практически постоянно держалось на очень высоком уровне: до 220—230 (верхнее) и 120—130 (нижнее). На некоторое время я был госпитализирован. По решению судьи в настоящее время заседания проходят в СИЗО «Лефортово».
Однако, невзирая на неоднократные заключения врачей СИЗО и городской скорой помощи, государственный обвинитель от Генпрокуратуры Сергей Дубинский заявил в прессе, что я сознательно симулирую болезнь. Кто дал ему такое право?! Он — официальное лицо, а не обыватель, высказывающий досужее мнение. Что это — уверенность в безнаказанности, безответственность, некомпетентность, отсутствие элементарной порядочности или все, вместе взятое, как составляющие выполнения «заказа» в отношении меня? На днях, по его же ходатайству и в очередной раз, суд снова продлил мне содержание под стражей в качестве меры пресечения.
Наконец, последнее. Несколько лет назад в средствах массовой информации появилось унизительное для выходцев с Кавказа выражение — «лица кавказской национальности». Теперь, с подачи выходца из Западной Украины, государственного советника юстиции 3-го класса Рафаила Брониславовича Кметя в материалах моего уголовного дела появилось новое, оскорбительное для выходцев из Армении выражение — «лица армянской национальности».
А его помощники С. Меженцев и В. Крюков в СИЗО «Лефортово», добиваясь моих признательных показаний, в грубой форме унижали мое национальное достоинство, оскорбляли меня, доходило до рукоприкладства. После таких методов воздействия только благодаря вмешательству врачей я приходил в себя. Обо всех фактах грубого, оскорбляющего поведения Р. Кметя, С. Меженцева и В. Крюкова я сообщал Вам письменно. Но получал от Ваших помощников лишь формальные ответы. Значит ли это, что Вы разделяете их принципы и одобряете эти методы?!
Уважаемый Юрий Яковлевич! Своим письмом я надеюсь обратить Ваше внимание на объективные факты и допущенные нарушения, которые игнорировало следствие и игнорирует обвинение. Убедительно прошу Вас взять под личный контроль участие стороны обвинения в продолжающемся судебном процессе, расследование которого, по моему убеждению, проводилось крайне необъективно и односторонне».
Левон Чахмахчян,
бывший член Совета Федерации,
президент Ассоциации российско-армянского делового сотрудничества,
председатель Общероссийского общественного движения «За самоуправление трудящихся»,
член Союза журналистов России с 1977 года
СИЗО «Лефортово»
17.04.2008. На правах рекламы
|
