|
"Недра в России, как известно, принадлежат государству. Но в последние годы оно стало скорее формальным собственником, который практически не в состоянии ими эффективно распоряжаться. Законопроект о недрах, подготовленный Министерством природных ресурсов РФ, должен быть представлен правительству в марте. Как считают его разработчики, он поможет государству вновь стать реальным владельцем собственных природных богатств. В том числе и на континентальном шельфе, который, по словам посетившего редакцию "Итогов" министра природных ресурсов РФ Юрия Трутнева, российские компании еще и не начинали разрабатывать - в отличие от мировых гигантов нефтеиндустрии, обосновавшихся на Сахалине.
- Юрий Петрович, сейчас широко обсуждается возможность проведения референдума о праве пользования недрами - кому они должны принадлежать: государству, то есть народу, или кому-то еще? Как вы относитесь к этой идее?
- То, что российские недра как собственность принадлежат гражданам Российской Федерации - это очевидный постулат, от которого никуда не деться. В мире существуют разные формы отношений государства и граждан в области использования природных ресурсов. Одна из самых красивых схем - норвежская, когда с каждой тонны нефти идут отчисления на каждого жителя страны, и из этих отчислений формируется пенсионный фонд, составляющий сегодня 150 миллиардов долларов США на 4,5 миллиона жителей. Весьма неплохие цифры, согласитесь. Но, во-первых, там гораздо больше запасов нефти из расчета на одного жителя. А во-вторых, и в России через бюджет идет точно такое же распределение. Конечно, можно спросить, насколько эффективен наш бюджет в плане разрешения социальных проблем. По большому счету с каждой тонны добываемой сегодня нефти каждый житель страны что-то получает. Другой разговор, что, может быть, есть смысл задуматься нам вместе с Минфином над тем, как сделать эту схему более прозрачной, чтобы люди понимали, как происходит распределение средств. Однако принципиально этот механизм менять вряд ли стоит.
- Но помимо собственности на недра есть еще право на их разработку, и вот предоставление этих прав, похоже, вызывает больше всего раздражения...
- Если говорить о правах на разработку месторождений полезных ископаемых, то здесь нам пора наконец определиться. Если идти по пути введения госмонополии на разработку недр, то можно уже и не морочить друг другу головы, а вставать в очередь за колбасой и закрывать границы, чтобы россияне случайно не увидели, что в других странах живут как-то по-другому. А можно придерживаться пути реформ. Вот такой выбор...
- Хорошо, что пока еще есть предмет для дискуссии. Вы ведь не раз предупреждали, что разведанные природные запасы подходят к концу и сейчас мы проедаем то, что было разведано при советской власти. Что дальше?
- Да, к сожалению, мы в постсоветский период резко снизили затраты на геологоразведку. А потом еще и отменили налог на воспроизводство минерально-сырьевой базы, в результате чего в разы уменьшился объем ввода в эксплуатацию новых запасов, да и просто открывать месторождений стали меньше. То есть количество добываемых ресурсов превысило их резерв. Понятно, что дальнейшими вехами на этом пути будут истощение запасов, сырьевое голодание и снижение поступлений в бюджет. Об этих неприятных вещах надо говорить сейчас. И не потому, что завтра уже будет поздно, а просто потому, что срок ввода в эксплуатацию уже разведанных месторождений составляет в среднем 8 лет, а на первоначальные поиск и разведку уходит еще примерно столько же. И если мы сейчас этим не займемся, то к тому времени, когда вопрос истощения станет очевидным для всех, наверстывать упущенное будет поздно, не помогут никакие деньги. Поэтому мы просчитали российские запасы по 37 основным видам полезных ископаемых, прикинули, сколько и в каких регионах надо потратить средств, чтобы открыть новые месторождения, и все это обобщили в единый документ, который называется "Стратегия воспроизводства минерально-сырьевой базы России до 2020 года". Если программа будет профинансирована и выполнена, то к 2020 году мы получим по основным группам полезных ископаемых, таким как нефть, уголь, уран, практически стопроцентное воспроизводство, а по целому ряду и расширение. Программа правительством уже одобрена, сейчас идут консультации с Минфином, который, правда, пытается, как обычно, урезать финансирование, но я надеюсь, что здравый смысл победит.
- Геологоразведка ведется не только на суше, но и на шельфе. Ваши предшественники на посту главы МПР пытались согласовать с другими странами внешние границы континентального шельфа за пределами 200-мильной экономической зоны РФ, чтобы иметь право вести там добычу. Сегодня какая-то ясность в этом вопросе появилась?
- Что касается работы на шельфе, проблем очень много. Распределение территорий - одна из них, но я бы все-таки начал не с нее. Дело в том, что, по экспертным оценкам, в регионе, например, Баренцева моря сосредоточено 25 процентов оставшихся ресурсов углеводородов всей планеты. Из них две трети принадлежат России, одна треть - Норвегии. Причем Норвегия, работая на других северных морях, уже имеет солидный опыт бурения скважин на шельфе, и когда норвежцы сегодня говорят об освоении Баренцева моря, больших сомнений в том, что они это освоение начнут, не возникает. У них есть технологии, они действительно умеют это делать. Мы же на шельфе не добываем практически ничего. Если к этому добавить, что в Баренцевом море сложная ледовая обстановка плюс шельф там не на мелководье и не очень близко к берегу, то становится ясно: нужны очень серьезные обоснования и расчеты для того, чтобы Россия вообще начала там работать.
- Но разве наши компании не заинтересованы в этом?
- Большинство руководителей наших крупных ресурсодобывающих компаний убеждены, что мы одни не справимся, и, кстати, никто и не пытается справиться. Те же норвежцы практически всегда работают на шельфе консорциумом из нескольких компаний. Причина понятна: они страхуют финансовые, технологические и другие риски. Помимо этого консорциум в состоянии привлечь гораздо большие средства и совершенно под другие условия, нежели отдельная компания. Так что, учитывая технологические сложности и капиталоемкость - а затраты при освоении шельфа в разы отличаются от стоимости работ на суше и исчисляются миллиардами, иногда сотнями миллиардов долларов, - нам вообще нужен другой подход к этому делу. Мы пока представим правительству только геологический аспект проблемы, а когда на шельфе начнутся серьезные работы по добыче, надо будет принимать ряд политических решений. К тому же, я считаю, необходимо еще раз просмотреть раздел законодательства, связанный именно с освоением шельфа. Но в любом случае понятно, что в этой области мы отстаем от соседних стран и можем отстать еще больше, если не предпринимать никаких мер.
- К вопросу о "политических решениях": найдены ли на Южных Курилах достойные внимания месторождения?
- Да. Согласно прогнозам экспертов, там высок сырьевой потенциал золота. На острове Итуруп найдены россыпи, содержащие титан и ванадий. По данным сейсморазведки, в этом районе есть зоны нефтегазонакопления объемом порядка 364 миллионов тонн в нефтяном эквиваленте. И что особенно важно, на островах Уруп, Итуруп и Кунашир найден рений, использующийся в том числе в авиационной и космической отраслях. Только на Итурупе можно добывать, по информации наших геологов, 15-20 тонн рения в год.
- Каковы ближайшие планы проведения аукционов или конкурсов на использование месторождений в Восточной Сибири?
- По Восточной Сибири расписаны аукционы, разделены участки и практически можно приступать к работе. Проблема только одна. Если мы начнем продавать эти участки сейчас, то государство недополучит, на мой взгляд, в разы. Как только будет понятное для бизнеса и устойчивое решение о строительстве трубопровода на Восток, цена на месторождения в Восточной Сибири возрастет многократно. Тут возникает интересная дилемма. Если не начать продавать право на разработку в ближайшее время, то потом желающих купить по более высокой цене окажется меньше. Но продавать сейчас - это значит продавать, недооценивая запасы. Тут, мне кажется, нужны еще какие-то действия со стороны правительства. Надо не просто предложить, давайте, мол, построим трубу из точки А в точку Б через точку С, а назвать конкретные сроки, определить систему финансирования, технологию строительства. И я очень надеюсь, что в ближайшее время планы по строительству трубопровода будут детализированы.
- И что-то может произойти уже в текущем году?
- Там три участника: Минпромэнерго, Минэкономразвития и мы. За себя мы отвечать готовы, и, хотя, может быть, не очень красиво так говорить, надеемся, что коллеги тоже примут меры для того, чтобы сделать работу в срок. Ну а главный, тот, кто должен определиться и с маршрутом и с этапами строительства, - это, конечно, Минпромэнерго.
- Наиболее вероятен маршрут из Тайшета на Находку с отводом на Дацин?
- Схема именно эта, но все-таки надо посчитать не один вариант, а как минимум два. Например, во что обойдутся лучевые нефтепроводы, соединяющие месторождения с главной трубой. Ответ, который существует сегодня, - мол, пусть разбираются сами нефтяники, - меня не устраивает. Хотя мы и говорим, что бизнес и государство - это разные механизмы, но здесь все очень взаимосвязано. Более дорогой трубопровод - это значит, что продажная цена нефти будет выше, а конкурентность ниже. Поэтому в таких проектах надо считать каждую копейку. И самая главная на сегодня претензия к проекту та, что там не только копейки, там гораздо большие суммы не просчитаны.
- В этих расчетах должна быть заложена и стоимость всей инфраструктуры?
- Именно это я и имею в виду. Почему я говорю, что мы не очень согласны с позицией, представленной "Транснефтью"? Их аргументы звучат так: давайте проведем основную трубу, как вам удобно, а к ней протянем лучи от месторождений. Но лучей получается много, и в какую сумму это выльется - пока неизвестно. Может быть, лучше пустить основную магистраль поближе к месторождениям, сократив длину лучей. В результате получится практически одна труба, может быть, чуть более дорогая, чем в варианте "Транснефти", зато без длинных лучей, а значит, мы выиграем в себестоимости. Нас интересует тариф, интересует, сколько будет стоить прокачка. Сегодня ответ на этот вопрос очень невнятный. А от этого зависит все, в том числе и сроки продаж месторождений. Когда мы говорим, что в принципе было бы целесообразно построить то-то и то-то, то извините, у нас все-таки умные люди в бизнесе работают.
- То есть тариф лежит в основе конкурентоспособности нефтепровода?
- Конечно, потому что все, что мы затратим на трубопровод, потом равномерно ляжет на плечи всех компаний, которые будут участвовать в его создании.
- Казахстан уже начал тянуть нефтепровод в направлении Китая. Надо понимать, что у нас появились конкуренты, к тому же более расторопные?
- Прежде чем говорить о конкуренции, надо сделать стратегические расчеты. Сегодняшняя энергетическая стратегия уже устарела. Мир развивается быстро, расширяются рынки. И если мир будет развиваться теми же темпами, то работы хватит и Казахстану, и России, и месторождения, на которые пока не хватает денег или мощностей, надо будет осваивать полным ходом.
- Вернемся к аукционам. Вы не раз объясняли, что аукционная система в отличие от конкурсной должна обеспечить равный доступ для всех. Однако не находите ли вы узких мест в этом механизме, хотя бы на примере аукциона по "Юганскнефтегазу"?
- Очевидно, что сегодня на аукционах пытаются снять нежелательных участников для того, чтобы дать преимущества тем компаниям, которым чиновники по каким-то причинам хотели бы подсудить. Однако выявить такие факты возможно только потому, что система становится прозрачной. То есть при проведении конкурса доказать, что конкурсная комиссия отдала явное предпочтение тому или иному участнику, практически невозможно. Там и сам термин "непрозрачность" не подходит, потому что непрозрачно все - от начала до конца. А когда прошел аукцион и кого-то, скажем, отстранили, это уже ЧП, и мы сразу смотрим, что и как. В новом законе о недрах возможности тайно лоббировать чьи-то интересы вообще не будет, потому что мы очень четко пропишем требования к участникам аукциона, закрыв все лазейки. Конечно, пока еще шероховатости остались, но это по большей части из-за несовершенства действующего законодательства. Есть и еще нюансы. Сегодня по результатам аукционов стоимость тонны запасов нефти при продаже возросла в 20-30 раз. Мы в итоге в пять раз больше денег получили, чем в прошлом году. Я, конечно, далек от ощущения, что это следствие совершенствования правил торгов. Очевидно, что дело в конъюнктуре цен на нефть и в ограниченности ресурсов на континенте. Но и переход к аукционам тоже сыграл свою роль. Люди перестали иметь возможность договариваться, а раз так, ну извиняюсь, платить надо. И слава богу.
- В 2004 году МПР рассмотрело работу 59 недропользователей по 113 лицензиям. Действие 44 лицензий досрочно прекращено, еще по 56 направлены уведомления о возможном прекращении. Откуда столько нарушений?
- Давайте исходить из того, что у государства есть право проследить за тем, чтобы ресурс, выданный им на праве пользования, использовался максимально рационально. Следовательно должна быть определена ответственность недропользователя. Но сегодня это не прописано в законе вообще. И чтобы не провоцировать дополнительное напряжение и не вызывать, скажем так, ощущение субъективности наших действий, мы выбрали всего один принцип. Мы проверяем лицензии, по которым не ведется работа вообще. И вот на тех 113 лицензионных участках, которые мы рассмотрели, никаких работ не ведется.
- Может быть, на то есть объективные причины? Деньги, к примеру, кончились...
- Зачастую это спекуляция, а не объективные причины. То есть на конкурсе компания какими-то праведными или неправедными путями вытащила для себя право на разработку участка, а дальше исходила из того, что само по себе получение такого права является товаром, который можно с выгодой перепродать. Многим и в голову не приходило, что на полученных участках надо что-то делать. А перепродать по тем или иным причинам не получилось. Ну и зависла лицензия, зависло месторождение, что приносит реальный вред стране: налогов нет, рабочих мест нет. В рамках отозванных лицензий, без дополнительной геологоразведки мы получили в оборот около 60 миллионов тонн нефти, 117 тонн золота, 280 тысяч каратов алмазов и так далее.
- Многие ваши оппоненты говорят, что благодаря закону о недрах из ресурсодобывающей отрасли будет вытеснен малый и средний бизнес...
- Давайте назовем основные возражения по поводу этого законопроекта. Главное - значительному количеству людей не нравятся аукционы. Могу сказать, что изменений, связанных с возвращением конкурсов, я вводить не буду точно. Если это произойдет помимо меня, скажем, в процессе принятия решений, я просто буду считать, что сделана большая системная ошибка. Я считаю, что этого делать нельзя, что в основе конкурсов лежит даже не российская, а советская привычка распределять все "под столом". Второе большое возражение - это отмена принципа "двух ключей", то есть согласования лицензии на разработку месторождения на двух уровнях, федеральном и местном. И хотя закон по этому поводу уже принят и все уже работает, регионалы все равно требуют вернуть им возможность регулировать выдачу лицензий на местах. Но это верный путь к дополнительным бюрократическим проволочкам. Имеется еще несколько более мелких возражений, и по каждому у нас есть своя позиция, которую мы совершенно открыто готовы изложить."
|
