Когда говорят «великий русский актёр», «звезда советского кино», то первый, кто приходит на ум, – это как раз Олег Стриженов, и с этим наверняка не станут спорить ни его коллеги, ни тем более зрители. Ведь у Стриженова нет ни одной проходной роли, большинство сыгранного – роли-шедевры в фильмах, давно ставших классикой. Пожалуй, он единственный в СССР, кто играл только то, что хотел, а когда стало неинтересно, совсем перестал сниматься. Поэтому и сказал однажды фразу: «Меня невозможно взять. Никому. Я сумел остаться независимым даже в самой зависимой в мире профессии». Это чистая правда.
Ещё про него говорят «Актёр-загадка, которую никто не разгадал». Вот с этим можно поспорить. Отбрасывая все мнимые «сложности», можно твёрдо объяснить уникальность Олега Стриженова простыми словами: незаурядный актёрский дар плюс феноменальная внешность героя, что встречается (в советском кино уж точно!) крайне редко. Его герои поражали и восхищали не только внешней красотой, романтичностью, аристократичным благородством, но и внутренней мощью, силой духа.
Михаил Ульянов рассказывал: когда двадцатилетний студент Щукинского театрального училища Стриженов шёл по коридору, все остальные «щукинцы» просто «по стеночкам расползались» - так он магически воздействовал на окружающих. Нонна Мордюкова вспоминала как они, старшие вгиковцы, специально приезжали в Щуку, «чтобы поглазеть на этого голубоглазого мальчика…»
После «Овода» и «Сорок первого» слава Стриженова была такова, что уличные сцены с его участием снимались с нешуточными мерами предосторожности – улицы оцепляли, чтобы его «не разорвали» поклонники, а сам он в течение многих лет был вынужден маскироваться – скрываться за тёмными очками, ходить в гриме, отпускать бороду, выходить из театра и гостиниц через чёрный вход и при необходимости через окно. О его любовных похождениях, невероятных романах, разбитых сердцах первых красавиц страны до сих пор ходят легенды и мифы (а сам он ни разу их не прокомментировал - даже в своей книге под названием «Исповедь»). Надо ли к этому добавлять, что Стриженов - кумир мальчишек 50–80-х и объект воздыхания всей прекрасной половины Советского Союза?! Причём, это не пафосные дежурные штампы, а реальность, сегодня с трудом представляемая.
…Неудивительно, что за всю свою жизнь Стриженов дал считанное количество интервью - актёры такого калибра крайне неохотно идут на контакты с журналистами. Так что лично мне несколько лет назад, можно сказать, неслыханно повезло: мы встретились у него дома на Смоленской улице, причём была достигнута уникальная договорённость (за это спасибо его супруге Лионелле Ивановне) – Олег Александрович рассказывает обо всём откровенно и начистоту. Вот самые яркие фрагменты его откровений.
ГОЛУБИ, ВЕЧНЫЕ ДРАКИ И МЕДАЛЬ ЗА ВОЙНУ
Я появился на свет в Благовещенске в 1929 году, когда отец гонялся за бело-китайскими бандитами на Китайско-Восточной железной дороге. Честно признаться, ни левый берег Амура, на котором стоит Благовещенск, ни сам город не помню – мы оттуда уехали, когда я только-только вышел из грудного возраста. Потом были Тифлис, Петергоф и Ленинград, Харьков.
Отец был профессиональным военным с 15 лет. Выпускник Петербургской Николаевской кавалерийской школы - у него два «Георгия» за германскую, потом, почти юноша, он красным полком командовал. Мама — выпускница знаменитой петербургской Мариинской гимназии имени Принцессы Олбденбургской Евгении, она называлась так же, как и оперный театр, - Мариинка… В семье нас было три брата. Старший - Борис, военный лётчик, лейтенант, в 1942-м погиб смертью храбрых под Сталинградом. Глеб Стриженов — позже известный артист кино. Когда началась война, он, как и многие его сверстники, подделал в паспорте год рождения (25-й изменил на 23-й), воевал в морской пехоте, демобилизовался после тяжёлой контузии.
Олег Стриженов с родителями, 1933 год
В 1935 году мы переехали жить в Замоскворечье. Какое было моё детство? Как и все я играл в Чапаева, носился по улицам, бегал купаться на Москву-реку, дрался с ребятами из чужих дворов. Чаще - из-за голубей. Зимой - это всегда лыжи на Воробьёвке и в Нескучном саду, и обязательно коньки. И ещё излюбленное занятие: на валенках - гаги, крюком ухватишься за грузовик, другие – друг за дружку, и вот по переулкам за машиной вьются «колбасой» пять-десять мальчишек с криками и свистом.
А когда началась война, я пошёл работать в НИКФИ — Научно-исследовательский кинофотоинститут (бывшая Киностудия имени Александра Ханжонкова). Сначала учеником, потом механиком по аппаратуре в цех обработки плёнки. Это считалось вредным производством — даже молоко выдавали. В 16 лет меня отправили на трудовой фронт - строить Павелецкий вокзал и прокладывать железную дорогу для электричек. В итоге я даже получил медаль «За доблестный и самоотверженный труд в период Великой Отечественной войны», которой очень горжусь.
Война мне врезалась в память бомбёжками. С первых дней войны зажигалки падали на дома целыми кассетами. Мы, мальчишки, красили негорючей извёсткой чердаки, посыпали пол песком, ставили бочки с водой, рядом клали щипцы, чтобы хватать зажигалки и тушить в бочках. Помню, я настолько привык к взрывам, что просыпаюсь и ловлю себя на мысли: «А-а, не пойду в бомбоубежище - лень…» Что у нас ещё было в детстве? Конечно, кино. Наши фильмы мы смотрели по многу раз и знали наизусть. Ещё потрясающим было впечатление от лучших трофейных фильмов, которые показывали в НИКФИ на просмотрах «только для своих». Голуби, спорт, вечные драки да кино – вот моё московское детство!
«ЧЕРТ, КАКОГО ОФИЦЕРА УПУСТИЛИ!»
О своих талантах я знал всегда. Не только актёрских… Я был очень способный, подвижный, спортивный. Любил игру. И был страшным максималистом, сколько себя помню. Я по знаку зодиака Лев, первач, форвард. Быть только первым - в классе, во дворе, в драке… Помню, много лет спустя, в ВТО, Михаил Яншин познакомил меня со знаменитым спартаковским вратарём Анатолием Акимовым (о нём была написана прекрасная книга - «Вратарь республики»). Я, тогда уже известный актёр, показал ему свои руки и сказал: «Дядя Толя, если б вы знали, сколько раз вот эти кулаки были разбиты в драках за право поднести ваш чемоданчик, с которым вы приходили на тренировки и игры». На Крымском Валу в мои мальчишеские годы стоял громадный деревянный стадион. Сколько мы на том стадионе пропадали, болея за наш «Спартачок» и до крови мутузя друг дружку, лишь бы подобраться поближе к нашим футбольным кумирам. Когда я рассказал это Акимову, у него аж слёзы навернулись на глаза.
Годам к пятнадцати у меня прорезались и творческие таланты — я очень прилично рисовал (потом закончил театрально-художественное училище). Ещё играл на семиструнной гитаре, пел, плясал. Тогда это называлось словом «бацать». Наши ребята - с Коровячьего, с Мытной, с Даниловки считались «первачами» в районе, и весь Парк Горького был наш «парчок». Вы представляете, что это такое быть «первачами» и бацать чечётку в Парке Горького или цыганочку с выходом?! Это чудо! А уж если ты человек играющий, поющий, да ещё и бацающий - ты первый в деревне.
Кстати, когда я пришёл в вахтанговскую школу, мне все это очень пригодилось. Этим ещё прекрасно владел покойный Ролик Быков, Роланчик! Он ведь тоже наш был, замоскворецкий. Бывало, мы с ним на пару такой перепляс устраивали - все диву давались! Я мог петь что угодно - от блатняка и куплетов до душещипательных городских романсов и серенад (у меня серенада была дипломной работой в училище!). Посмотрите, я в «Мексиканце» пляшу как профессионал, чечётку бью. А потом пришло время, когда весь этот «арсенал» мне просто надоел. Приходишь в компанию, выпьем, «давай пой!». Ещё через десять минут опять: «Бери гитару, пой!» Надоело! Так что примерно к концу 50-х я вообще перестал брать в руки гитару.
…Летом 1949 года меня вызвал военком, заглянул в анкету и обрадовался: «Какая семья - все военные! Я из тебя настоящего офицера сделаю!» А я для себя уже все решил - иду только в артисты. По действовавшему тогда закону студентов вузов в армию не брали. Вот я и поступал в Вахтанговскую школу. Когда потом принёс справку о поступлении, военком очень сокрушался: «Черт, какого офицера упустили!»
После окончания театрального я распределился почти что заграницу - в Таллинский театр русской драмы. И сразу начал играть классику - Незнамова в пьесе Островского «Без вины виноватые». Наш театр всегда был битком, и успех у меня был грандиозный.
«ПРЕЛЕСТИ» НАРОДНОЙ ЛЮБВИ
На главную роль в «Оводе» меня рекомендовал Акимов Николай Палыч, худрук Театра имени Ленсовета. Когда Файнциммер пожаловался ему, что не может найти актёра на роль Артура, Николай Палыч сказал: «В таллинском театре - вот такой Овод! Записывай адрес!» Тогда на Артура пробовались все лучшие наши актёры - Дружников, Чесноков, Евгений Самойлов, Бондарчук, даже замечательный Гоша Вицин. Бондарчука не стали утверждать, сказали: «Какой он Овод, это же Стенька Разин!»
Меня привезли на «Ленфильм». Все ожидали, что сейчас к ним выйдет чернокудрый такой Артур, а тут захожу я - светловолосый, худой, на вид сопляк сопляком… Режиссёр-постановщик смотрит, ничего не понимает. И тут Андрей Николаевич Москвин - великий оператор, который «Ивана Грозного» снимал, говорит: «Что вы парня разглядываете?! Ведите его на грим». Когда меня вывели в гриме и в костюме, с завитыми черными кудрями, Файнциммер «упал».
В фильме «Овод», 1955 г.
Редкий случай: картину ещё только снимали, а я уже купался в лучах славы. Даже такие знаменитости, как Иван Переверзев, прибегали посмотреть: «Правда, что из Таллина привезли парня, ну гений?! Ну вылитый молодой Байрон!» В Ялте на съёмках собирались огромные толпы, публика не знала, кто я такой, но от одного моего вида балдели. Ну хорош был, чего там говорить! Помню, гуляю по ялтинской набережной, люди останавливаются и смотрят мне вслед. Поэтому, когда вышел фильм, мне казалось, что я уже «давно» знаменит.
Но я довольно быстро оценил «прелести» любви народной. Помню, в Одессе Фима Копелян мне говорит: «Пойдём пообедаем - ты увидишь настоящую любовь народа!» Сидим. Вдруг подходит парочка гуляющих: «Алик, потанцуй с моей невестой…» Потанцуй, и баста! Копелян чуть под стол не скатился от смеха. Говорю потом Фиме: мол, мне теперь надо дощечку повесить - «Танцую с невестами! Алик» И часы работы указать… Ещё бывало, кто-нибудь из подвыпивших военных считал своим долгом подойти: «Это в-вы игрр-рали белорусского офиц-ц-еера?» Отвечаю: «Ни белорусского, ни таджикского офицера я не играл. А вот белого играл!» «К-к-какая разница? Давай выпьем!» А когда я отказывал, говорили: «Брезгуешь? Де-р-р-рьмо!»
ПИОНЕР «СОВЕТСКОЙ ЭРОТИКИ»
Фильм Григория Чухрая «Сорок первый» перевернул отношение к советскому кино на западе. Действительно, такого нашего кино там раньше не видели. Да его и не было такого. Советское кино было самое целомудренное, иногда на фильм не допускали подростков до шестнадцати лет даже из-за двух-трёх эпизодов с изображением любовных поцелуев. И вдруг все видят такую трогательную человеческую историю любви белогвардейского офицера и красной партизанки. Фильм имел большой успех ещё потому, что сделан очень профессионально, там прекрасный актёрский ансамбль и великолепная работа кинооператора Сергея Павловича Урусевского. Это он снимал знаменитые сцены, где мы с Изольдой Извицкой сидим голые у костра.
Ещё по поводу «Сорок первого»… До сих пор перед глазами такая картина: после показа фильма в Марселе белоэмигранты со слезами на глазах просто завалили нас цветами, кричали вдогонку: «Целуйте Родину, целуйте нашу землю!»
С Изольдой Извицкой в фильме «Сорок первый», 1956 год
Олег Стриженов с Людмилой Марченко в фильме «Белые ночи, 1959 год
«КАК ЖЕ ТЫ ВООБЩЕ ВЫЖИЛ ПРИ СОВЕТСКОМ РЕЖИМЕ?»
В 60-е годы до меня доходили разговоры, мол, «Стриженов конфликтует с режиссёрами, капризничает, отказывается от ролей, срывает съёмку, из-за чего у него скандал с Госкино и якобы даже вышел приказ - «не снимать»... Такого не было никогда. У меня был один-единственный крупный конфликт - с Фурцевой, из-за моего отказа играть роль Болконского в «Войне и мире» Бондарчука. Очень многим мой отказ не пришёлся по душе.
Причём он совершенно не касался Сергея. Причина в другом. У меня внутри накопилась такая, мягко говоря, неприязнь к этому главку под названием Минкультуры. Я так и сказал Фурцевой: «Что же вы за поручика, за «Пиковую даму» выдвигать меня на Ленинскую премию выдвигаете, а не даёте ничего! Газетчики пишут, мол, Стриженов опять сыграл гениально, но ждём образ какого-нибудь простого советского человека, например, директора колхоза… Что же не заступитесь! А вы мне опять эполеты - князя…» Я специально сделал пробу, чтобы доказать всем, что больше Болконского у них нет. И отказался сниматься. Сказал им, что «на вашем месте закрыл бы фильм».
Фурцева мне позвонила, вызвала, я приехал. Думал, будем с ней беседовать по-дружески, один на один, тогда, может, уговорит. Открываю дверь, а там… вся коллегия, чиновники отдела культуры ЦК, директор «Мосфильма» Сурин и все руководство съёмочной группы «Войны и мира». Ну я и выдал при всех: «Сниматься не буду. Вот вы хотите, а я не хочу!» Она посмотрела на меня так, что дали б ей волю, тут же разорвала на куски. А я взял и ушёл… Мне потом сказали, что у неё в столе лежал готовый указ о присвоении мне звания «народного».
Через некоторое время мы встретились с Фурцевой на международном фестивале. Снимались на коллективное фото - Жан Марэ, она и я рядом с ними. Фотограф командует: «Внимание - снимаю!» И в этот момент я, улыбаясь, говорю: «Екатерина Алексеевна, когда званьеце вернёте?» А она: «Вернём-вернём…» Я же знал, что все равно вернут, - в 1988-ом и вернули…
Так что если и был приказ, запрещающий меня снимать, то негласный. Поэтому, если внимательно посмотреть мою фильмографию того периода, то видно, что режиссёры снимали меня активно и охотно. Вот отказывался я часто. Например, Басов просит меня сыграть Рощина. Но я же не дурак, понимаю: ещё за одну белогвардейщину я не то что Ленинскую премию не увижу, но ещё и получу по полной… И выбираю роль Афанасия Никитина, замечательного русского купца-путешественника. Мой друг, покойный Фетин Володя, специально прилетал ко мне в Свердловск вместе с оператором Женей Шапиро уговаривать на роль поручика Ярового. Говорю: «Володя, я люблю тебя, но я не специалист по поручикам. Тем более что Яровой по сравнению с моим Говорухой-Отроком - плохая роль. Он - подлец, предаёт жену. А мой поручик - гениален, он любит женщину и погиб за любовь». Я давным-давно решил, что у меня все будет единожды: один белогвардеец, один путешественник, один мент, один лётчик гражданского флота. А штамповать - нет, извините!
Меня часто спрашивали: Олег, ты в партию вступать отказался, играл кого хотел, «рекомендации» не слушал... Как же ты вообще выжил при советском режиме? Могу сказать одно: я - бесконечный патриот из очень хорошей русской патриотичной семьи. У меня отец командовал полками, брат - советский офицер, лёг за Сталинград в 23 года. Я мальчиком работал в войну… Сыграл Овода - любимый образ молодёжи… Какие ко мне могут быть претензии у режима? Ну не вступаю я в партию, не хочу. Ну и что? На моих глазах люди лезли туда, чтобы делать карьеру. А разве мне нужно было с помощью партбилета делать карьеру? Нет! Так зачем мне партия и бесконечные партсобрания? Уж лучше с девушкой лишний раз повстречаться… Уникальный случай - перед поездкой за рубеж меня никогда не вызывали на собеседования и инструктажи. И в поездке кагебэшники общались со мной замечательно. Я их спрашивал: «За кем стучите?» Докладывал: «Иду гулять в город!» Вместе смеялись.
С КЕМ ЖИЛ, С КЕМ СПАЛ, С КЕМ КРУТИЛ РОМАНЫ
Со своей первой женой я познакомился на съёмках «Овода». Марианна была тогда известной актрисой Театра имени Моссовета. Снялась в «Тарасе Шевченко», а после «Овода» в популярных картинах «Высота», «Слепой музыкант» и других. Что интересно, она начала сниматься в роли Джеммы под девичьей фамилией Бебутова, а в титрах уже была Стриженова. Мы поженились в конце фильма.
Но когда меня спрашивают о том времени, я честно говорю: не помню. Я стараюсь ничего не помнить из той жизни, особенно, что касается старых бытово-семейных коллизий. Всех интересует: с кем жил, с кем романы крутил, с кем спал… Поэтому я отвечаю: у меня никаких романов не было, у меня единственный роман - с моим творчеством. Очень бурный, страстный - до фанатизма. А увлечение самое крупное и яркое одно на всю жизнь - моя нынешняя супруга Лина (Лионелла Ивановна Скирда – бывшая жена Ивана Пырьева, - FLB). Хотя я со всеми своими жёнами общался, да и с сыном Сашей (от второго брака – с Любовью Лифенцовой, - FLB) мы очень дружны, он вырос в этом доме.
Семья Стриженовых: Александр, Екатерина, Олег Александрович с супругой Лионеллой Ивановной, Александра (на переднем плане) на вручении премии «Золотой орёл», 2010 год
Наверное, я однолюб. Даже не «наверное», а, как результат, - несомненно «да»! Другое дело увлечения – можно же увлекаться сколько угодно, особенно по юности… Честно говоря, я люблю красивых людей. Вообще. А женщин - тем более! В их кругу чувствуешь себя приятней. Меня вон уговаривали сниматься в картине «Приступить к ликвидации», говорю: «Не хочу!» «Почему? Гениальный же сценарий!» «Ну и что?! – категорически возражал я. - Я же очень нормальной сексуальной ориентации. А в вашей картине нет ни одного женского лица! У вас герой – педераст или онанист?» Это я настоял, чтобы у «моего» героя лежала под стеклом фотография женщины. Положили. Получился замечательный фильм.
Наш роман с Линой получился невероятно красивым и романтичным. Ведь ещё задолго до него у нас была ещё одна встреча, но какая! 1955 год. Шли съёмки «Мексиканца», в котором я играл боксера Риверу. Оставалась последняя «режимная» съёмка возле Оперного театра. Я увидел её сразу. Она скромно стояла за верёвочным оцеплением в толпе любопытствующих. На вид лет шестнадцати-семнадцати, с огромной копной волос, с лучезарными карими глазами и тонкой осиной талией. «Вы не Джина Лоллобриджида?» - не зная, что сказать, спросил я. «Меня зовут Лионелла». «Ну, значит, я угадал - итальянка! А можно я буду вас звать просто - Ли?» Увы, наш разговор прервали, меня чуть не силой утащили на съёмку. А вечером вся наша съёмочная группа уехала в Ялту.
Мы встретились позже - в 1962-м! Оба «вспыхнули». Но я был женат, у меня был маленький ребёнок… А ещё тринадцать лет спустя мы встретились на съёмках «Последней жертвы» у Петра Тодоровского, и с тех пор мы практически уже не расставались.
Сегодня главное в моей жизни - семья. Я ни на что не жалуюсь. Я не отказываюсь ни от одного своего фильма, ни от одной своей работы в Художественном театре, который боготворил и боготворю. И в кино все роли были отобраны. И более сорока лет семейной жизни с любимой женщиной - это большая радость и счастье.
Подготовил Андрей Колобаев
