Вечером 30 ноября 2017 года в московском Театр им. М.Н. Ермоловой произошло происшествие в «одесском стиле». Перед началом спектакля «Одесса 913» писатель и сценарист Валерий Рокотов организовал одиночный пикет у главного входа в театр, выступая против нарушения его авторских прав. В руках Рокотов держал листовки, которые раздавал зрителям, рядом на обычной швабре он закрепил плакат «Долой бандитские антрепризы!» С этого всё и началось. После короткого и решительного разговора представителей «учреждения культуры» со сценаристом, плакат оказался разорван в клочья. Завязалась потасовка. В результате у Валерия Рокотова – сломан нос и разбит затылок. (Повреждения зафиксированы в травмопункте). Двое охранников или администраторов театра теперь сетуют на якобы порванные брюки и разбитые часы. Посмотрите на этих представителей Мельпомены (на 32 сек., один в чёрном капюшоне, второй в белом свитере):
Валерий Рокотов – давний автор газеты «Совершенно секретно». И, кстати, в основе театрального конфликта, связанного с нарушением его авторских прав, лежит его публикация в газете «Рыцарь с большой дороги» (№ 10, октябрь 2004 г.)
Помните старую шутку про американские джинсы, сделанные на Малой Арнаутской улице в Одессе? Вот и Валерий Рокотов подозревает, что пьеса написана ровно по эти лекалам. Мы попросили писателя рассказать, что заставило его выйти на акцию. Публикуем его позицию:
Валерий Рокотов: «У меня лицо разбито так, что я могу играть Сирано де Бержерака без грима»
«Режиссёр Иосиф Райхельгауз называет подобные спектакли «бандитскими». Он ругает их яростно, заявляя, что бандитствующие продюсеры обманывают казну, выплачивают зарплату в конвертах и позорят театр. Поясню: антреприза – это вид постановки, которую в театре осуществляет антрепренёр. Как частный предприниматель, он приносит пьесу и заключает с театром контракт. Антрепренёр приводит режиссёра, нанимает артистов и оплачивает костюмы и декорации. Валовая прибыль, как правило, делится так: большая часть – антрепренёру, меньшая – театру. Когда деньги за спектакль поступают на счёт антрепренёра, начинается то, о чём говорит Райхельгауз, – раздача конвертов.
Антрепризу «Одесса 913» я подозреваю именно в этом. Я полагаю, что этот спектакль поставили люди, напоминающие «деляг из девяностых, для которых закон – тайга», поставили её не где-нибудь, а на одной из главных сцен России – в Московском драматическом театре им. Н.М. Ермоловой. По документам идёт один спектакль, а на деле – другой.
В мае 2015 года я увидел афишу антрепризы «Одесса 913». Она сообщала, что спектакль поставлен по «Закату» и «Одесским рассказам» Бабеля. Как написано на сайте театра: совместный проект театра им. М.Н. Ермоловой и продюсера Леонида Робермана. Главный герой выглядел на афише задорно, совсем не по-бабелевски, и у меня шевельнулось в душе подозрение. В 2004 году я опубликовал повесть о Мишке Япончике, которого Бабель прославил под именем Беня Крик. Она вышла в газете «Совершенно секретно» и книге «Великие авантюристы России». На Первом канале по ней поставили фильм. Я ввёл в поиск «Яндекса» название постановки и сразу нашёл фрагменты спектакля. На видео были мои персонажи, мои сюжеты, звучал мой текст. Этот текст был частично переписан под «одесский язык», который я не использовал, но во многом – сохранён слово в слово.
Я сразу предупредил театр о нарушении авторских прав. И получил ответ: все претензии – к антрепренёру Роберману Л.С.. А тот разговаривать на эту тему не пожелал, заявив, что ему не о чем беспокоиться. Я деликатничал с Ермоловским театром два года. А потом терпение кончилось, и начался суд. По одной из своих журналистских специальностей я судебный обозреватель. Но одно дело – писать о судах, другое – участвовать самому. Здесь ты понимаешь, насколько истец беззащитен, даже будучи сто раз прав. Есть масса увёрток, которые применяют юристы, состоящие на службе продюсеров. Поэтому они и заявляют, что им не о чем беспокоиться.
Сначала от тебя требуют подтверждения прав на своё произведение. И ты бегаешь за бумагами из издательств. Затем адвокаты «вводят в заблуждение суд»: заявляют, что «совпадений нет», и указывают на тексты из интернета, которыми их клиент якобы пользовался. Ты доказываешь, что «совпадения» очевидны, а все тексты содержат ссылки на твоё произведение или являются плагиатом, опубликованным позже. Затем следует заявление, что спорные сюжеты и герои – это байки, придуманные народом. Ты требуешь предъявить доказательства, и адвокаты заявляют: «Мы ищем». Вскоре тебе начинают выкатывать претензии. Оказывается, ты специально в 2004 году написал повесть, чтобы ввести в заблуждение режиссёра спектакля Родиона Овчинникова. Ты смешал вымышленные персонажи с реальными, а вымышленные события – с подлинными. Вот он и оплошал – принял всё за историческое свидетельство.
Это нелепый аргумент. Мой текст имеет кричащие признаки художественного произведения: диалоги, монологи, метафоры, несобственно-прямую речь. Спутать его с документом может только дикарь, спустившийся с дерева. Ты предъявляешь интервью режиссёра журналу «Театр», из которого следует, что он живёт не на дереве лесном, а в Москве, и имеет образование. Он хвастает, что написал инсценировку «пополам с Бабелем». То есть всё, что в спектакле не имеет отношения к Бабелю, Овчинников приписывает себе.
Потом твою повесть пытаются признать контрафактной, нарушающей права наследников Бабеля. С этим тоже выходит прокол – повесть пребывает в абсолютной гармонии с законом об авторском праве. Затем применяется пара крайне оригинальных ходов. Адвокат постановщика заявляет о частичной потере памяти своего клиента. Он, как выясняется, не помнит, ставил ли вообще сцены, указанные в иске? Ну не помнит, и всё. Выглядит это явно неубедительно, и адвокат заявляет, по сути, о раздвоении личности ответчика. Он, как утверждается, может быть, и ответственен за создание текста инсценировки, но не ответственен за постановку. Почему? А потому что «был вынужден» поставить её. Другими словами, он «накатал» текст, передал его в театр, а потом осуществил постановку, потому что его «заставили».
Юрист театра тоже оригинален. Он заявляет: мы здесь вообще ни при чём. Его просят предоставить текст инсценировки, поскольку постановщик его «не сохранил», а он упорно, на каждое заседание, приходит с пустыми руками. Юриста спрашивают: где текст? А он в ответ: в театре его нет – не можем найти. Более двадцати артистов заняты в постановке. У всех должны быть копии, по которым учатся роли. Копия всегда сдаётся в литературную часть и прилагается к договорам. Она обязана быть в отчётности. Но это – когда речь идёт о легальной постановке. А с «такой» – всё иначе совсем. Здесь все документы прячут, и вскоре становится ясно, почему.
Адвокат антрепренёра на четвёртом заседании суда предъявляет свой текст антрепризы. И оказывается, что в нём… нарушений нет. Там всё чисто – строго по Бабелю. То есть антрепренёр явно готовится умыть руки, заявляя, что ему неизвестно, откуда взялись нарушения? Он валит всё на театр, и театр наносит ответный удар по союзнику: «находит» текст инсценировки, где все нарушения налицо. Тексты кричаще противоречат друг другу. Начинается грызня адвокатов ответчиков. Ты наблюдаешь странную дуэль, когда союзники и цапаются, и лихорадочно вырабатывают позицию. Рисуется удивительная картина. Из объяснений следует, что в Театре имени Ермоловой действует чёрт? Он вселяется в режиссёра, и тот пишет, ставит, а потом забывает всё начисто? Он нашёптывает роли артистам? Он крадёт тексты. Чёрт подтасовывает документы, заказывает костюмы для персонажей, которых в постановке нет, а потом «ныкает» акты приёма-передачи? Он всех попутал. Становится очевидным, что в театре следует срочно провести обряд экзорцизма.
Затем адвокаты спохватываются, прекращают войну и выкатывают совместное требование – назначение экспертизы. Это сильный и спасительный ход. (Известно, что сегодня к услугам нарушителей закона и ловкачей – целая индустрия. На поприще экспертиз действует масса компаний. У большинства – нет специалистов, и они нанимают их на стороне. Про такие экспертизы много жути написано с примерами конкретных дел). В моём случае – для судебного решения специальных знаний не требуется. Здесь всё очевидно: дословно совпадают тексты, ясно видны фрагменты, перенесённые из повести в антрепризу, и персонажи, которых у Бабеля нет. Но адвокаты имеют право назначить экспертизу и правом своим пользуются. Они предлагают фирму, о которой мало кто слышал, и изощряются в формулировке вопросов, призванных помочь им выкрутиться.
Адвокаты ответчиков мне прямо заявили: суд будет тянуться годами, и пока он тянется, постановка будет изменена. Театр и антрепренёр все следы заметут. Это и побудило меня выйти на акцию. Я написал плакат «Долой бандитские антрепризы!» и распечатал листовки, уведомляющие зрителей о том, что, по моему глубоко выстраданному в судах мнению, «Одесса 913» – это контрафактный спектакль. По закону я имею за это полное право. Уведомлений не требуется. Как только я встал в пикет, выскочила охрана. У меня стали вырывать плакат. Посыпались оскорбления: кричали, что мне нужно сделать прививку от бешенства. На что я ответил, что сделаю это, если и охрана привьётся. Слово за слово, и началась потасовка. Результат: на меня поданы два заявления о причинении повреждений (порваны модные брюки, сломаны модные часы). У меня лицо разбито так, что я могу играть Сирано де Бержерака без грима. При этом я заявления не подавал.
Что будет дальше – не знаю. Я уже не верю, что в суде смогу отстоять свои права. У ответчиков три адвоката, много денег и высокий покровитель в Мосгордуме, чья подпись стоит на фиктивных актах 2012 года. Документы на постановку фиктивны. Буду требовать в прокуратуре возбуждения уголовного дела по фактам незаконной постановки спектакля», - так заканчивает свой рассказ о своём пикете у стен театра писатель и сценарист Валерий Рокотов. (Фотографии Вадима Касина.)
От редакции FLB: Если пресс-служба Московского драматического театра им. М.Н. Ермоловой представит свою позицию по этому инциденту, она будет опубликована. По последней информации, постановку «Одесса 913» театр с репертуара снял. Как написано на сайте «Театральная афиша»: «30.11.2017 нет дат для данного спектакля. Учтите, что театр может переименовывать спектакль, также одни антрепризы иногда передают в прокат спектакли другим».
Вот так. И, разумеется, вы понимаете, что актёры, занятые в этом спектакле ни при чём, одесскую историю они играют профессионально и с любовью.
