 |
|
Печать |
| Агентство Федеральных Расследований (www.FLB.ru) | ||
 |
||
«Мал Починок, да дорог»FLB: Из-за кого неоднократный министр и дважды сенатор Александр Починок променял российскую политику на «Мир без нацизма» |
|
"Офис с иголочки на Цветном, на одной из табличек жизнерадостная надпись: «Мир без нацизма». Для несведущих: это международный правозащитный фонд. В кабинете начальника — первого вице-президента — Александр Починок, неоднократно бывший министром и дважды — сенатором. И разговор с корреспондентом журнала «Итоги» Валерией Сычевой вышел не короткий и любопытный… Александр Починок — Александр Петрович, королевство не маловато? — Маловато. Но еще я преподаю в Высшей школе экономики и почти год веду любимую передачу «Фискал» на «Эхе Москвы». Видимо, придется книжку на эту тему писать — слушатели требуют. — Продолжаете дружить с Михаилом Прохоровым? — У меня с ним хорошие отношения. Я работаю в партии «Гражданская платформа» — в политическом комитете и в федеральном гражданском комитете. Как раз недавно досчитывал передвижение расходов бюджета при условии, если мы больше средств оставим городам, — хороший результат получается. Мы готовим довольно серьезные преобразования в трудовой и жилищной сферах, в медицине, культуре. Думаю, их можно будет использовать там, где наши люди будут приходить на посты губернаторов и мэров, а также тогда, когда мы придем в Думу. — Никогда самому не хотелось стать олигархом? О чем, скажем, мечталось в детстве круглому отличнику Саше Починку? — Олигархом? Да нет. А отличнику Саше Починку в детстве мечталось стать физиком. Был хороший преподаватель, я решал задачки в журнале «Квант», учился в его заочной школе, участвовал в олимпиадах. Но потом как-то наткнулся на папины блокнотики с цифрами. Папа по специальности инженер, участвовал в строительстве до полутора тысяч объектов и все время просил плановый отдел выписывать ему цифирьки: все денежки — приход, расход, выработка, производительность труда. Он любил все анализировать. Я понял, что это интересно, и решил поступать в Челябинский политехнический институт на специальность «экономика строительства». Мне хотелось совместить то, что делали мама и папа. Мама у меня была экономистом, кандидатом коммерческих наук. — Коммерческих? Это в советские-то годы? — Мои родители очень долго жили в Китае и образование получили там. — Как они оказались в Поднебесной? — Предки по отцу приехали с Украины осваивать Приморье — спасибо Столыпину за соответствующие программы. Дедушка с семьей прибыл в район нынешнего Дальнереченска. Тогда города не было — были тайга и река Иман, впадающая в Уссури. Потом дед пошел в армию — служил в артиллерии во Владивостоке, воевал в партизанском отряде Лазо. Вернулся домой, построил кожевенный заводик. Во времена нэпа поднялся — раскулачили. У семьи был большой дом, и тогдашний комитет большевистской партии арендовал там один этаж. Вскоре ему говорят: «Партийным органам нельзя находиться в доме у кулаков, так что, наверное, мы расстанемся». Дедушка спрашивает: «Что, уезжаете?» Они ему: «Нет, это ты уезжаешь». Он понял, что его окончательно «докулачат», сел на лодку с женой и детьми и переправился в Маньчжурию. Пришли в Харбин — жить негде. Бабушка в лотерею выиграла участок земли, дед пошел заготавливать лес — зимой, при сумасшедших морозах, когда волосы примерзали к деревьям, пока спал. Набрал каких-то денег, построил домик. Опять занялся кожевенным производством, еще и поставлял в самый большой ресторан Харбина молоко и сливки. Семья поднялась на ноги. Когда наша армия пришла в Харбин, дедушка организовывал для наших солдат поставки масла. Но самой главной своей задачей он считал дать детям высшее образование, и ему это удалось. Образование же в Северо-Маньчжурском университете давали блестящее. У меня сохранились копии дипломного проекта отца — это 300 страниц на машинке и 24 листа учетверенного формата в цветной туши. Полный проект тепловой электростанции! Когда отец находился в лагере, у него было немного свободного времени, и он даже предложил Китайской академии наук изменить китайскую письменность — провести реформу по образцу японской: выделить иероглифические ядра и добавить азбуку. Ведь у китайцев язык в разных регионах разный, и они плохо понимают друг друга, плюс очень много иероглифов. Но академия на это не пошла. До сих пор спорят, кто учился лучше всех в Северо-Маньчжурском университете за всю его историю — папа или мамин брат. — Это тот самый американский дядя, на которого многозначительно кивают в СМИ? — Дяди в Штатах у меня нет. В США у меня жили две тети. Сейчас, к сожалению, они уже умерли. Мамины братья и сестры разъехались по всему миру, потому что в СССР тогда пускали с трудом. Первый раз в конце тридцатых выпустили сотрудников КВЖД, и никто не знал, что с ними будет. Поехало много наших родственников. Скажем, мамин двоюродный брат — его тут же отправили в лагерь. Но в годы войны ему удалось попасть на фронт, он очень быстро дошел до подполковника. Потом стал проректором Львовского политеха. А у тех, кто не работал на КВЖД, шансов пробраться в СССР не было. Но тут в Маньчжурию пришли японцы, и все, кто мог, стали уезжать. Одна моя тетя вышла замуж за американского моряка-подводника и уехала в США, несколько родственников — в Австралию, другие — в Южную Америку, оттуда в США. Мама и папин отец продолжали жить в Харбине. В середине пятидесятых разрешили ехать на целину, и они туда отправились. Приехали в какой-то совхоз, председатель спрашивает: «Вы кто по специальности?» Говорят: «Инженер-экономист, инженер…» Он: «Зачем мне все это?» Поехали дальше, в Челябинск. А тут и отца выпустили, они с мамой познакомились и вскоре поженились. — Отец по какой статье сидел? — Он у меня был японский шпион. Посадили за перевод статьи о том, что в случае бомбардировок окна в СССР заклеивают крест-накрест бумажными лентами. Написали, что были выданы огромные секреты, отправили в лагерь, но забыли вынести приговор. Так что у него на руках осталась фантастическая справка: «Считать несудимым». Вышел на свободу через десять лет, в 1956-м, приехал в Челябинск, устроился в трест «Южуралэлектромонтаж», в котором и проработал всю жизнь. — Челябинскую школу с удовольствием вспоминаете? — Конечно, мне было интересно там учиться. Являлся председателем совета дружины, секретарем комсомольской организации школы. Чего мы только не вытворяли! И хорошего, и плохого, всего. — Правда, что у вас с первого класса был репетитор по английскому? — Да, конечно. Родители считали, что язык нужен… Где-то в четыре года я начал читать энциклопедический словарь, лет в шесть проглотил Гоголя, потом был Жюль Верн, потом Фенимор Купер. К девяти добил многотомную «Историю России» Соловьева. Проглатывал все, что было дома, в библиотеках. Старался читать быстро, нормативная скорость — где-то по сто страниц в час. Глотал, глотал, глотал и до сих пор продолжаю заглатывать. Правда, все зависит от настроения. Скажем, Пушкина со скоростью сто страниц в час не почитаешь, не говоря уже об очень сложных поэтах. — Как же вы с таким бэкграундом умудрились завалить историю на вступительных в аспирантуру? — Не завалить, а получить тройку. Дело было так. Я неплохо сдал специальность — всем вроде понравилось, потом — история КПСС. Традиционно подсказываю всем вокруг, люди хорошие оценки получают. У самого билет: «Возрастающая роль партии на современном этапе», а это октябрь 1982 года. Я и говорю: «Не очень-то она возрастает». Поставили тройку. Спасибо прекрасным старым профессорам, работавшим тогда в Институте экономики: три человека сказали, что готовы меня взять в аспирантуру. В их числе — мой будущий научный руководитель Виктор Петрович Красовский, который и пробил для меня место. Приехал в Москву. Папа, кстати, строил олимпийские объекты в столице. Вспоминаю Институт экономики с большим удовольствием. Кстати, совсем недавно там побывал. Моему собрату по альма-матер и хорошему другу Мише Задорнов (президент-председатель банка ВТБ24) исполнилось пятьдесят лет. Мы отмечали его день рождения, и все старались что-то записать на видеопленку — его жена придумала сделать небольшой фильм. Но я не умею ни петь, ни плясать, ни играть на музыкальных инструментах, поэтому просто вспомнил одну историю. Когда Миша поступил к нам, мы переехали в новое здание у «Профсоюзной». Нашему отделу выделили два угловых комплекта мягкой мебели для заслуженных ученых. Кресла таскали в одиночку, а диван мы вместе с Задорновым. Так я нашел и этот диван, и эти кресла — все сохранилось. Отснял полную реконструкцию переноса мебели на девятый этаж. Отыскал и наш первый компьютер, который полулегально привезли из США — он в фильме тоже фигурирует. Честно говоря, в институте за эти годы очень мало что изменилось. Плохо, что у нас АН откровенно недофинансируется. — Народным депутатом стали по квоте АН СССР? — Какая там квота! После аспирантуры и защиты я вернулся в Челябинск, работал в Институте экономики. Одновременно преподавал в пединституте, высшей школе профсоюзного движения, вечернем университете марксизма-ленинизма и в нашем политехе, еще и читал лекции в обществе «Знание». Пять работ! Все нормально, все тянул. У меня тогда месячная зарплата была в два раза больше, чем у секретаря обкома. Словом, проблем никаких. 1988 год, иду по улице — навстречу знакомый. Говорит: «А я баллотируюсь в районный совет народных депутатов». Отвечаю: «Здорово, молодец!» Иду дальше, думаю: «А что я-то не иду? Пойду в райсовет. Хотя нет, там мне ничего сделать не удастся, надо, по крайней мере, в городской… Нет, не то. Челябинская область!» Мы как раз делали программы хозрасчета для области, с этими лекциями ездил по всем предприятиям. Подал документы — папин «Южуралэлектромонтаж» меня выдвинул. Цель была — пройти в Верховный Совет России, чтобы поддержать Ельцина. У меня было 235 рублей на избирательную кампанию. Это то, что ушло на изготовление листовок, больше не потребовалось. Ездил по всей области — у меня избирательный округ был миллион шестьсот тысяч человек, ровно пол-области. Выбрали. Стал членом ВС, потом секретарем, заместителем и председателем Комиссии по бюджетам, планам, налогам и ценам — сейчас такое название смешным кажется. Два года не отдыхал. У меня был огромный стол, вечно заваленный бумагами. Ездил на троллейбусе из гостиницы «Россия» до Белого дома и обратно. Правда, ночью вызывали разгонную машину, потому что топать пешком в три часа ночи было неинтересно. Помню, в 1991 году докладываю бюджет, опаздываю на заседание. Бегу с этим докладом, роняю — все рассыпается на листочки. Кое-как все хватаю, прибегаю в зал, Хасбулатов говорит: «Иди докладывай». Начинаю выступать — а у меня весь бюджет вроссыпь, еле собрал. — Вопрос сакраментальный: что делали 19 августа 1991 года? — Кидал камни… Дело было так. Работал, работал — хочется отдохнуть. Поехал в крымский санаторий «Зори России». Отдыхаю, все замечательно. Вдруг утречком — «Лебединое озеро» по телевизору. В санатории было несколько депутатов, и мы связались с Москвой. Они нам прислали по факсу — через Севастополь, потому что тогда факс был только у командующего Черноморским флотом, — добро на переговоры с Горбачевым. Мы отправились к Михаилу Сергеевичу, но нас остановило внешнее кольцо охраны. Сидим, смотрим на корабли, охранявшие резиденцию. Решил проверить, как сигнализация работает. Кинул камушек — ничего. Кинул побольше — а он этой «сигнализации» по голове попал: солдат как заорет! Когда я понял, что нас точно не пустят, поехал в Симферополь и вылетел в Москву. Вечером пробрался в Белый дом. Захожу в кабинет — там генерал Кобец, командующий обороной, формирует группу депутатов. Говорит: «У нас несколько машин за оцеплением осталось, так что давайте группируйтесь по четыре и езжайте изучать». Каждой группе дали свое задание. Самая веселая история вышла с группой академика Александра Гранберга (бывший председатель СОПСа). Они наткнулись на колонну танков. А дальше вспомните сцену из «Кавказской пленницы»: встали поперек дороги, за руки взялись, Гранберг посередине. Я его спрашиваю потом: «Что ты чувствовал?» А он: «Да ничего не чувствовал! На меня танки едут, а уйти нельзя!» Так и остановили колонну. У нас было еще веселее. Приехали на мост у Беговой — никого и ничего. По остальным направлениям баррикады, а тут мост выходит почти к Белому дому, но ничего не закрыто, не перекрыто. Нас в машине четверо: я, адвокат Вадим Клювгант, замечательный врач Рудольф Семенович Гун и управделами московской мэрии Вася Шахновский. Что делать? Как построить вчетвером баррикады, чтобы танки не прошли с Ходынки? — Включили Починка-инженера? — Нет, там Вася Шахновский гениально сработал. Вспомнил, что неподалеку автопарк, где стоят поливальные машины. Пошли туда. Говорим: «Ребята, хотите три наряда закроем? Выезжайте». Они выехали, утыкали весь мост поливальными машинами во много-много рядов. — Между тем в первые два года в Верховном Совете вы себя большим демократом не проявили. Помнится, за вами тогда закрепился имидж деполитизированного интеллектуала-экономиста. — Я старался быть деполитизированным. Хотел, чтобы хотя бы с экономикой у нас все было более или менее нормально, и всяческих ультраидей избегал. При этом я был в «Демократическом выборе России» с момента его создания. С Егором Гайдаром у меня всегда были очень хорошие отношения, старался ему помогать всем, чем мог. …С Егором мы познакомились, когда он уже шел на утверждение и. о. премьера. Тех, кто работал в Институте экономики, ИМЭМО и в ЦЭМИ, я хорошо знал — и Владимира Мау, и Бориса Федорова, и Сергея Глазьева, и всех наших экономистов. Гайдар же тогда уже был серьезным, большим начальником, так что мы не пересекались. С первых минут знакомства с ним меня поразил объем его знаний. Потом, когда стали часто общаться, — абсолютная неординарность мышления. Сумасшедший объем памяти, великолепная аналитика! Он знал все, даже урожаи сахарного тростника на Кубе! Когда стало немножко легче и появилась возможность говорить не только о работе, но и о литературе и искусстве, я понял, насколько он многогранен. А тогда это был просто раздираемый на мелкие кусочки человек, и времени ни на что другое, кроме работы, у него не было. — Тем не менее во многом благодаря вам в 1993 году был принят дефицитный, «антигайдаровский» бюджет. — Это спорный вопрос — как посмотреть. Я всегда старался добиться компромисса между сторонами. — Народную «любовь» Гайдар сильно переживал? — Наверное, переживал, но никогда этого не показывал. Иронизировал, шутил… У него вообще было прекрасное чувство юмора. Помню, рассказывал историю, связанную с его вхождением во власть. Правительство тогда переместилось в здание бывшего ЦК КПСС на Старой площади, в первый подъезд. Там было несколько больших кабинетов членов Политбюро на верхних этажах, кабинет генсека. Заходит Гайдар в этот подъезд, подходит к лифту, а там стоит кто-то из членов Политбюро. Говорит: «Знаешь, лифт не едет». Гайдар ему: «Кнопку нажал — и поехали». Дело в том, что этому члену Политбюро всегда кнопку нажимал помощник, а тут он был один и искренне не понял, почему лифт не едет. Гайдар окрестил это «синдромом лифта», и этот термин в его словаре стал диагнозом профнепригодности. — Как познакомились с Борисом Ельциным? — Была знаменитая . Там ничего не было слышно, памятник Ленину в полный рост и боковые ложи, в одной из которых сидел Горбачев. Уже потом Пал Палыч Бородин восстановил Александровский и Андреевский залы, вернув помещениям изначальный вид. Два раза Ельцин не проходил, и должно было быть третье голосование, и мы не расходились очень долго. Я за это время обошел весь Кремль — весь Теремной дворец, все подвалы и закутки, Кремлевский дворец съездов, Большой Кремлевский дворец. Все, куда пускают и куда не пускают: той ночью там никого не было, и можно было ходить и смотреть что угодно. Наступает третье голосование. Счетная комиссия подсчитывает голоса в Грановитой палате. А мне же всегда хочется узнать, что происходит, — я к двери прислонился и слушал. Дверь была толстая, но у меня уши большие, и я все слышал. Когда стало ясно, что Ельцин победил, я бегом побежал — влетаю в зал, подбегаю к нему, ору: «Борис Николаевич, все, победа!» Так и познакомились. — Как же вышло, что в 1993 году вы голосовали за отставку Ельцина и за Руцкого на посту президента? — Это Борис Николаевич мне потом высказал. Но ведь что получилось? В разгар конфликта Кремля и Верховного Совета я был в здании Белого дома, агитировал всех уходить, потому что противостояние уже стало опасным. Когда понял, что все бесполезно, развернулся и ушел. Но сделал ошибку: карточку оставил в зале заседаний. Потом Иван Рыбкин потребовал лишить меня депутатского мандата и всего, чего только можно было лишить, и они за это проголосовали. А до того карточкой моей замечательно попользовались. Голосовали же и в Верховном Совете, и теперь в Госдуме «за себя и за того парня». Я эту ситуацию Борису Николаевичу рассказал, и после этого мы с ним продолжали работать. — И вас тут же назначили заместителем министра финансов. — Получилось так… Вышел я тогда из Белого дома, сел в машину и поехал на Старую площадь. Там Гайдар, Черномырдин. Виктор Степанович смотрит на меня и говорит: «Слушай, смотри, в какую мы переделку попали! Надо, чтобы все это хозяйство не пропало. Будешь председателем Комиссии по передаче дел Верховного Совета». Отвечаю: «Хорошо, буду». Черномырдин говорит: «Но для того чтобы у тебя статус был, определим тебя в Минфин». Звонит министру Борису Федорову: «Возьми его на работу. У тебя там вакансии есть?» Тот говорит: «Есть». Так я стал замминистра финансов. …До сих пор помню это чувство, когда начался штурм Белого дома. Думал только о том, что стреляют и наносят ущерб имуществу, за которое я отвечаю. Кругом стекла вышибают, а я хожу и все записываю. Помню, снаряд угодил в библиотеку пятнадцатого этажа, она загорелась. Приехали пожарные, стали все это тушить… Представьте себе ситуацию: выбиты все стекла, снизу вода хлещет. И ползет человек из Белого дома, толкая перед собой телевизор. А телевизоры тогда были тяжеленные, в деревянном корпусе. Попробуйте ползти по-пластунски и толкать перед собой телевизор! А он полз! Я прикинул, что же будет? По камушку ведь все растащат! Генерал Баскаев, умница, мне говорит: «Не дрейфь! Давай поставим кольцо армейцев и кольцо милиционеров друг напротив друга с автоматами. Они за ночь познакомиться не успеют и ничего не растащат». Ночь они так стояли, а наутро мы подогнали грузовики и все перевезли в Кремль. Кстати, первыми на работу в Белый дом вышли сотрудницы бухгалтерии и финансового управления Верховного Совета. Подходят ко мне, говорят: там наша сотрудница, кассир. Туда, мол, привезли деньги, она положила их в сейф и не выдавала, потому что команды не было. А тут начался штурм, она сняла с двери табличку, заперлась с сейфом. Приходим, а она там взаперти рядом с сейфом сидит. Я ей говорю: «Так тебя же могли убить!» Отвечает: «Слушай, если бы ограбили сейф — мне уж точно не жить, это же мои подотчетные деньги». Слава богу, мало людей знало, что в здании были наградная кладовая, а это миллион восемьсот тысяч орденов и медалей, выпущенных еще при Советском Союзе, и подарочная кладовая Верховного Совета. А подарочная кладовая — это нечто невиданное! Парадные подарки, которые делал еще Советский Союз: ружья с инкрустацией, гравировкой, золочением, златоустовская гравюра на стали, литье, изделия из золота… В этих же комнатах хранились мыло земляничное, иголки, носки черно-белые в клеточку, мыльницы. В стране не было ничего, и все это являлось большой ценностью. Скажем, отправляли делегацию куда-то за границу — а у депутатов, прошу прощения, нет целых носочков. Выделяли им такие дипломатики с джентльменским набором от ниток-иголок до галстуков-самовязов. Помню, на нашу комиссию как-то выделили одно зимнее пальто, так его в лотерею разыгрывали, это был большой дефицит. Когда получили депутатские квартиры, то помимо мебели мы оснащали их ведрами оцинкованными и тряпками для мытья пола, потому что даже их толком купить было нельзя. Как большой комплимент вспоминаю: в какой-то коммунистической газете тогда написали, мол, из-за того, что был Починок, не все разворовали в Белом доме. — Это была газета «Завтра», и там действительно говорилось, что во многом благодаря вам растащили не более 20—30 процентов. И все же что и как растащили? — Компьютеры, телевизоры. Причем тащили даже ремонтники, которые чинили здание. Но основное осталось. Например, там были семейные драгоценности Толстых — все сохранились. Вообще наше российское воровство — это и смех и грех. Скажем, строили новое здание Думы на Охотном Ряду. Пал Палыч Бородин проводит совещание — ругается, потому что дверные ручки воруют, а они исторические. Мол, что же у вас все тащат, надо поставить охрану! Охрану поставили. Следующая оперативка — народ опять грустный. Пал Палыч спрашивает: «Что, по-прежнему ручки тащат?» Ответствуют: «Нет, ручки не тащат. Рояль украли». Представляете, при кольце охраны!.. А дело было так. Между старым и новым зданием Думы идет галерея с большими витражными стеклами. В день, когда их меняли, подогнали машину и вытащили рояль. Погрузили его в кузов, забросали строительным мусором и умыкнули. — Как вы вторично оказались в правительстве? — Я не хотел идти в министры — мне нравилась Дума, парламентская работа. Опять-таки работал в комитете по бюджету с Мишей Задорновым, все было замечательно до августа 1997 года. Но вдруг меня приглашает Чубайс, задает какие-то текущие производственные вопросы. Он прекрасно знал, что я никуда не хочу переходить. Неожиданно берет прямую трубочку и говорит: «Тут у меня Починок. Да, конечно, он согласен, будет работать». И передает трубку мне. Ну что мне было делать? Сказать президенту, что я не согласен? Сказал: «Да». Развернулся и поехал в свой новый кабинет. — Поговаривали, что ваш предшественник Виталий Артюхов пал жертвой клановой борьбы за контроль над налоговым ведомством, в частности, группировки силового вице-премьера Анатолия Куликова и экономического вице-премьера Альфреда Коха. Как удалось вылавировать? — Какой-то подковерной чиновничьей войны на моем уровне я не видел. Просто Куликов и Кох — это абсолютно разные люди, и у них разные задачи. Куликов — искренний и прямой человек, у него имелась своя система взглядов на то, что хорошо для государства. У него была цель правоохранительная, поэтому он больше работал с налоговой полицией. Мы по мере возможности давали ему статистику, факты. Но всегда в намного большей степени нами командовал экономический вице-премьер. Если для Куликова главное поймать и не пущать, то для Коха важнее логика развития процесса. Он больше старался работать стратегически и был настоящим трудоголиком. Скажем, надо правительству документ сделать — хватался за компьютер и сам все быстро делал, без всяких помощников. Очень интересно было работать и с вице-премьером Николаем Аксененко. Он любил во всем разбираться досконально. Приходить к нему на совещание и чего-то не знать считалось просто немыслимо: он старался запоминать абсолютно все, все анализировать и все считать. — С Виктором Степановичем всегда ладили? — Не помню ни одного случая, когда бы мы ругались, даже когда у налоговой службы были проблемы. Налоговые поступления стали очень хорошо расти уже в мой второй приход в главы министерства — тогда уже механизм работал как часы. Я до сих пор горжусь тем, что письмо об отмене взаимозачетов, фактически бывших второй валютой, было подписано заместителем министра финансов Алексеем Кудриным и мною. Вокруг налоговой службы змеилась очередь, люди ночевали в соседних кафешках, чуть ли не в подворотнях, пробивались к нам, чтобы успеть получить эти зачеты. Это был просто кошмар! С Черномырдиным же у нас всегда были хорошие отношения. Например, после знаменитого совещания с нефтяниками и работниками газовой промышленности в Тюменской области, которое проводил тогда еще кандидат в президенты Владимир Путин, мы возвращались в Москву на одном самолете с Вяхиревым и Черномырдиным. Хорошо провели совещание, все сделали, ночью летим назад. И тут я говорю, что у меня на следующий день свадьба. Они обрадовались. Признаюсь, приняли немножко в самолете. Утром, уже дома, я проснулся от стука в дверь — приехал какой-то порученец и привез мне картину в подарок от них обоих. Виктор Степанович вообще был очень душевным человеком. «Черномырдин с гармошкой» — это не штамп, не пропагандистская вещь. Он действительно любил музыку, искусство, и у него была очень ранимая душа. Он был жестким руководителем и при этом, как ни парадоксально, добрым. Это довольно редкое сочетание. — Говорили, что Черномырдин на публике и без — это два разных человека, что имидж красного директора — наигрыш, а его знаменитые шутки — домашние заготовки. Это так? — Он действительно был классическим красным директором, но его «черномырдинки» действительно были экспромтами. Очень многие рождались из-за того, что ему хотелось ругаться, но он понимал, что на публике этого делать нельзя. Они рождались адекватно сиюминутной ситуации, которую невозможно предвидеть. Представьте, ведет он первое заседание правительства после ухода Кириенко с поста премьера. Министров еще не сменили, но все понимают, что почти всех отправят в отставку, еще и нового председателя правительства надо утвердить в Думе. Все сидят грустные. В зале прямо-таки сгущается грусть-печаль. Виктор Степанович посмотрел на все это и говорит: «Ну что, мы все встали в определенную позу на определенное время?» Все, мгновенная разрядка, начинается работа. Или, скажем, 1997 год, очередной отчет «Газпрома». Скучные вопросы, правительство идет долго, потому что на тех заседаниях еще очень много говорили. Кто-то выступает: «Мы будем много работать, мы будем то-се…» Черномырдин на него посмотрел и говорит: «Или мы будем много работать, или будем делать дело?» Абсолютно правильно, он был мудрым человеком…» «— Александр Петрович, почему всего через год с небольшим вам пришлось распрощаться с министерским постом? — Все просто. Еду вокруг Кремля, проезжаю мимо Боровицкой башни — звонок по телефону от ныне покойного олигарха. Он говорит: «Надо решить вопросы по «АВТОВАЗу». Я говорю: «Нет, поскольку есть соответствующий закон». Он говорит: «Тогда другой будет решать». Я говорю: «Хорошо». Вечером по телевизору передают, что я больше не работаю, - рассказывает Александр Починок во второй части своего интервью журналу «Итоги». Снять хотели и раньше. Ходили к Борису Николаевичу, говорили, что денег надо больше собирать, что можно что-то лучше сделать. Но меня отстаивал Лившиц: как вратарь на воротах отбивал такие мячи. Словом, первый раз Лившиц меня отстоял, и Чубайс его поддержал. Во второй раз у покойного олигарха сил хватило: вышиб. Я ушел в момент, когда создавалось правительство Кириенко. Поехал документы оформлять в Белый дом. А Чубайс говорит: «Рано отдыхать — работать надо». Тут же обнаружилось, что в Белом доме как раз было вакантное место начальника финансового департамента. Со времен Чубайса без визы начальника финдепартамента в работу ничего не шло. Посадили меня в кабинет под премьерским, поставили 17 прямых телефонов со всеми, начиная с премьера. Стал разбираться с бумажками. С удовольствием работал с Кириенко. Затем на пару недель его сменил Виктор Степанович, потом пришел Примаков. Глава его аппарата сначала каждый день звонил и спрашивал, написал я заявление об увольнении по собственному желанию или нет. Я говорил, что не написал, и дальше продолжал работать. Прошло некоторое время — перестал звонить. В аппарате премьера поняли, что мы с Евгением Максимовичем сработались, несмотря на вроде бы разные идеологически взгляды. Выяснилось, что работать очень даже можно, потому что Примаков был и остается превосходным прагматиком. Он действительно был тем самым человеком, который необходим в годину кризиса. Обратите внимание, как он спокойно вышел из ситуации. Все боялись, что сейчас придут академики, дадут ему коммунистические программы, но этого не произошло. И Примаков, и Маслюков в коммунистическую сторону не двинулись ни на йоту. Они принимали действительно разумные решения, потому что Евгений Максимович абсолютно государственный человек. Ведь он прекрасно понимал, что не надо было идти в премьеры, поскольку это ему ничего не добавляло: у него была прекрасная работа на посту главы МИДа, он уже был всемирно уважаемым человеком. Но сказали: для России надо, и он пошел. В общем-то понятно, почему так получилось. На самом деле и Кириенко предлагал довольно хорошую программу по выходу из кризиса. Но даже очевидно разумные варианты законов, которые вносило его правительство, азартно топили в Думе исключительно потому, что вносил их он. Кириенко вызывал аллергию у огромной части думцев — и по взглядам, и по внешнему облику, и по всему, отсюда и стремление закопать его любой ценой. С Евгением Максимовичем такой трюк не проходил. А он проводил массу радикальных либеральных вещей, и из его уст это нормально воспринималось. — Ваше третье пришествие в правительство случилось по приглашению Степашина? — Да, Сергей Вадимович вновь пригласил меня на пост министра по налогам и сборам. К этому времени система сбора налогов уже работала как часы. Был лавинообразный рост, мы все время перевыполняли план. Я ставил в кабинете новогоднюю елочку, когда на улице еще было плюс 30. Главное, возможно, было в том, что когда я в 1998 году уходил с этого поста, то передал место очень приличным людям. Борис Федоров искренне старался действовать, Жора Боос, по-моему, вообще раньше трех ночи с работы не уходил. Иногда ездил на мотоцикле домой. Говорил: «Так хорошо по пустой Москве ездить». Появились прекрасные молодые специалисты, очень толковые системщики, компьютерщики, много толковых руководителей департаментов. Кстати, тот же Михаил Мишустин тогда пришел в налоговую службу. Сложилась очень четко работающая система. Я вернулся в свой кабинет после Георгия Бооса. Кабинет изменился — были плюсы и были минусы. Минус в том, что он отпилил кусок стола, потому что в проем не проходил. А мне нужен очень длинный стол с бумагами. Но зато он поставил обеденный стол в комнате отдыха. Это хорошо, потому что работа была такой интенсивной, что представить себе, что ты отрабатываешь нормированный день, да еще и с обеденным перерывом, абсолютно нереально. Обычно приходилось сидеть до часу-двух ночи, и было большой радостью успеть что-то перекусить минут за десять. А тут — стол! Быстро кинули на него несколько тарелочек — выбежал, что-то укусил, и все в порядке. При переходах из правительства в правительство случались и смешные истории. Когда министром стал Борис Федоров, он не подталкивал меня уходить. Говорил: посиди, передай дела. Смотрю я последнюю почту — вижу телеграмму от руководителя Калининградской налоговой службы. Мол, Борис Григорьевич, я так рад, что вы стали нашим руководителем, потому что предыдущий был такой-то и такой-то... Прихожу я в налоговые министры во второй раз — первая телеграмма от того же самого руководителя налоговой службы. Пишет: ой, Александр Петрович, я так рад, так рад, что вы вернулись, потому что предыдущий был такой-то и такой-то. В общем, это была хорошая прививка: понимаешь, что привязано к тебе, а что прилагается к твоему креслу. Вот Артюхов, когда уходил с какого-либо поста, брал с собой очень немного из того, что было в кабинете. Его спрашивали: а вот эти подарки? Он говорит: это не мне дарили, это кабинету дарили. — Что за неприятная история приключилась в вашу бытность налоговым министром с калмыцким предприятием? — Это была замечательная история, разыгранная по схеме, разработанной нашими криминальными талантами с целью получения возмещения НДС по невыполненным поставкам за рубеж. Из этой же обоймы — известное песочное дело, «игрушечное» дело, когда пробовали получить НДС с виртуальных игрушек, которые бы ни в какие «Детские миры» не влезли просто по объему. А тут обнаружились невиданные таланты в Петербурге. Что они сделали? Отправили на экспорт старые, никому не нужные шлюзы Мариинского канала — механизмы, сами створки. Более того, они их реально демонтировали и погрузили на баржи, улучив момент, когда их меняли на новые. Отправили в Венгрию, провели платежи через венгерский банк, деньги быстро сгоняли в Венгрию и обратно, получили соответствующие бумаги и радостно побежали получать возмещение НДС. Вроде бы все законно. Мне сообщают: так мол и так, такое вот безобразие творится. Посылаю зама разобраться — приезжает, докладывает: по закону правильно, а на деле — форменное безобразие. Решили, что возмещать ничего не будем. Но эти ребята тут же нашли специалистов, которые подготовили целый пакет документов на возмещение, положили их мне на стол. Буквально в последний момент я создал комиссию, и она тоже сказала: нет, не будем возмещать. Тогда эти ребята перекинули документы в Калмыкию, решили оттуда все получить. Два раза там отказывали. Но документы все предъявляли. Как это остановить? Я говорю: исходные документы отправьте мне. У нас была идея перебросить их в налоговую полицию, чтобы бумажки лежали в Москве и по ним нельзя было произвести возмещение. Алмазов, глава налоговой полиции, дал команду все забрать в Москву. Бумаги повезли, но никуда они не доехали — в дороге «Жигуленок» сгорел. Тю-тю документация! Через неполный месяц после моего второго ухода с поста налогового министра казначейство провело платежи. Вот так это и проскочило. — Чем вам не угодили Киркоров и Пугачева, на которых вы наехали по налоговой части? — Всем угодили, очень хорошие люди. Я люблю творчество Аллы Борисовны, в свое время всю ночь стоял в очереди за билетами на ее концерт, когда она приезжала в Челябинск. Чуть не раздавили, повисеть в воздухе пришлось. А сейчас она сидит со мной рядом на заседаниях федерального комитета «Гражданской платформы» и с огромным интересом пытается понять те сферы, с которыми она сталкивается. У нее очень острый ум и большое желание разобраться. Так что претензий у меня ни к ней, ни к Филиппу, как к людям, не было и нет. Просто весь шоу-бизнес налоги не платил, и надо было действовать. Я действительно их пригласил и объяснил, что платить налоги не так плохо и не так страшно. На ближайшем концерте в честь Дня милиции выходит Филипп Киркоров и рапортует: «Лейтенант запаса Киркоров налоги заплатил!» И это было абсолютной правдой. Большинство шоуменов, вы знаете, тогда оформились индивидуальными предпринимателями. У нас они платят меньше, чем почти в любой европейской стране, но платят четко. — Почему пришлось сменить налоговое ведомство, где все складывалось удачно, на Минтруда и соцразвития? — Михаил Касьянов, став премьер-министром, сказал мне, что у него не получается поставить меня на налоги. У нас же в те времена премьеры очень часто не в состоянии были даже назначить своих замов. Скажем, Михаил Задорнов, которого уже сделали первым вице-премьером, но не дали Министерство финансов, взял и ушел из правительства. И правильно сделал в такой ситуации. Касьянов же предложил мне либо представлять правительство в парламенте с полномочиями вице-премьера, либо возглавить Минтруда. Я пошел в здание на Биржевой — это была новая, интересная работа. — Кто виноват в «косяке» с монетизацией льгот? — Разработка этой реформы началась в мою бытность министром. В 2001 году мы направили свои предложения в Минфин, но он денег не дал — счел, что слишком много запросили. Хотя на самом деле мы просили в восемь раз меньше средств, чем было потрачено. Причем мы предлагали принципиально другую мотивацию реформы. Уверен, что если бы мы пошли этим путем, все бы получилось как надо. Я все время рассказываю простую историю про Ходжу Насреддина. Помните, тонет человек. Стоят стражники, пытаются его вытащить, орут ему: «Дай, дай руку», а он все бултыхается и тонет. Ходжа Насреддин подошел, протянул руку и сказал: «На». Все, утопающий был спасен. При монетизации льгот нельзя было говорить гражданам: мы решили, что вам лучше получать не натуральные льготы, а деньги. Нужно было всего-навсего сказать: никто на ваши льготы не покушается. Хотите их оставить — они ваши. Но если хотите взять деньги, то условия такие-то. Больше не надо было ничего, и все бы получилось. Огромная часть людей пошла бы за деньгами, и это было бы их личным выбором. Не вышла и реформа госслужбы, которая тоже была подготовлена. Логика простая: сначала убрать максимально возможное количество управленческих функций, перебросив их на субъектовый и муниципальный уровни, а уж потом решать, кто кем командует. Сначала подрезать функции, а потом сокращать количество министерств до 12, вместе с ними — число чиновников, и монетизировать их льготы. Ведь, скажем, расходы на содержание служебного автомобиля у многих до сих пор превышают зарплату. Несчастный «Фордик» обходится государству в 160—180 тысяч рублей в месяц — дешевле на лимузине по Москве ездить. Если предложить человеку часть этой суммы вместо автомобиля, что он выберет? А сколько стоит содержание мощнейших медицинских центров? Почему просто не сделать человеку страховку и сказать: выбирай, где лечиться. Все говорят, ох, у них льготы, а получается с точностью наоборот: когда у тебя есть льготы по лечению, ты сидишь, работаешь, и времени добежать до врачей у тебя нет. А когда ты перестал работать чиновником, когда нужно идти лечиться, у тебя это все снимается. Выходит, что сами чиновники очень сильно проигрывают. Сделайте страховку — и все будет нормально. — Как оказались на Кавказе? — В правительстве Фрадкова главой Минздравсоцразвития стал Зурабов, я же должен был возглавить службу занятости. Было решено переформировать министерство, и премьер-министр пригласил меня пойти к нему советником. Я работал там чуть больше полугода, причем занимался еще и Абхазией, и Южной Осетией. Мне это было интересно, и когда полпред президента в ЮФО Дмитрий Козак пригласил меня в округ, я согласился. Кстати, работая у Фрадкова, я еще некоторое время был министром де-факто не существующего министерства. Старое должно было ликвидироваться, поскольку здравоохранение и социальное развитие объединили, и де-юре я был главой еще не упраздненного министерства. Можно было сидеть главой ликвидационной комиссии очень долго. Так, когда я первый раз пришел в налоговую, то застал невиданное чудо: комиссию по ликвидации алкогольной службы, которая занималась ликвидацией комиссии по ликвидации прошлого варианта алкогольной службы. Сидели две комиссии и друг друга ликвидировали. И я мог спокойно сидеть, но решил, что такая работа не для меня. В итоге с 2004 по 2007 год я проработал в Южном федеральном округе. — Дольше, чем где бы то ни было, но не полный срок. Не срослось? — Действительно, в 2007 году я перешел в Совет Федерации. Кстати, Дмитрий Козак тоже вскоре ушел с полпредства. — Как вам с ним работалось? — Это действительно умный человек, образованный. Дальше комментировать не буду... Работа же была интересной, требующей предельного внимания: в ЮФО масса проблем и масса возможностей, замечательные люди и великолепные территории, нуждающиеся в развитии. Но возникает системная проблема: что могут полпреды президента? Поэтому мы тогда предложили два варианта: ликвидировать аппараты полпреда, потому что у них нет реальных властных полномочий, или переключить на них территориальные федеральные органы, превратив их в серьезную управленческую структуру. Отклика не нашли. Я не берусь определять, какой вариант лучше. Ведь парадокс в чем? Среди полпредов есть много хороших, сильных управленцев, заинтересованных в развитии регионов. Приходит тот же Кириенко или Хлопонин, готовит стратегию развития региона, а прав и возможностей ее реализовать у него нет. Скажут ему: молодец, мол, помог выбить деньги нашим субъектам Федерации, министерствам, которые там будут что-то строить, ну и спасибо тебе, мы сами как-нибудь справимся. Это неправильно. Более того, возникает уникальная вещь: чем лучше ты работаешь, тем меньше тебе дают денег. Спросите губернатора Калужской области — он взял сугубо дотационную территорию и постепенно ее вывел на баланс, на плюс. Но чем лучше он работал, чем больше привлекал «самсунгов» и «фольксвагенов», тем меньше ему доставалось из федерального бюджета. А у человека, который управляет деревней или районом, вообще такой заинтересованности нет. Все решает Центр, все сверхзацентрализовали. Даже когда какие-то полномочия передаются на места, то не передается достаточно средств. И сейчас бедные губернаторы думают: как же я буду повышать зарплату учителям и врачам, на какие шиши? — Почему так происходит? Из бюджетной недостаточности или из боязни ослабить вертикаль? — Мы строили очень сильную вертикаль в стране, и ее построили. И выяснилась удивительная штука: эта вертикаль негибкая. У нас есть умный федеральный центр, и вся страна слушает его мудрые указания. А каждый же должен знать свой маневр, каждый должен быть заинтересован. Македонская фаланга, скажем, была очень сильная, когда она атаковала врага или защищалась на ровном поле: ее никто не мог победить. В римской же армии каждый воин со своим коротким мечом — гладиусом мог действовать автономно. Римляне разбили македонскую фалангу вдребезги. Вот смотрите, мы проводим пенсионную реформу. Все — и пенсионеры, и работники, и предприниматели-работодатели — думают об одном: как обмануть государство, как поменьше ему заплатить и побольше от него получить. Все играют против. И будет ли результат, если все играют против? Поэтому вертикаль — она хороша на определенный небольшой период, а потом работает в минус. — По Совету Федерации не скучаете? — Скучаю по людям — там много очень интересных людей. Сам же Совфед стал гораздо менее сильной палатой — это видно и по результативности голосований, и по работе над законами. Когда я в бытность министром шел туда, то тщательно готовился, понимая, что это будет серьезная политическая борьба. Сейчас же, когда министр представляет закон, дискуссии вообще отсутствуют, да и обсуждения по законопроектам крайне редки. — Дело в новом руководстве палатой или в общем тренде? — Общий тренд. Мы видим, что то же самое происходит в Госдуме. При абсолютном большинстве одной партии законы проходят легко. С одной стороны, это хорошо — раньше нужно было собирать коалиции, чтобы провести законы правительства, ему нужно было лавировать. Что греха таить, в девяностые годы так или иначе эти голоса покупались. Я не имею в виду деньги как таковые — имею в виду бюджетные поправки, какие-то уступки, рассмотрение просьб, назначения на должности. Несколько правительств лавировали, и решения получались компромиссными. Но тогда было гораздо более заинтересованное обсуждение законов, были реальные дискуссии. Когда же наступает комфорт в парламенте, правительство становится немножко скучным, качество подготовки законопроектов падает. Посмотрите стенограммы обсуждений. Закон принимается, а при этом говорят: да, есть много ошибок, но ничего, внесем следующий — поправим. У нас уже через год идет возврат к одному и тому же закону, вносятся поправки, поправки на поправки. Их среднестатистическая интенсивность, скажем, в Налоговый кодекс с 2000 года — раз в две недели. Хорошо? — Поднимет ли реформа, предполагающая условно прямую выборность сенаторов, вес и дееспособность Совфеда? — Да, да и еще раз да. Если есть возможность сделать выборы, то их надо делать. И восстановление мажоритарных округов к лучшему. Я сам три раза с удовольствием избирался от мажоритарного округа — у тебя есть прямая связь с избирателями, ты ответственен перед ними. — Но выбирать сенаторов придется «условно прямо». Это вас не смущает? — Конечно, лучший вариант — прямые выборы, но беда в том, что по Конституции Совет Федерации формируется. Я помню Совфед, когда туда избирали, — очень сложный, очень тяжелый. Но он был для страны очень полезен, там была масса интересных людей, и с ними действительно интересно было работать. Так что, конечно, прямые выборы всегда лучше непрямых. — Прояснились ли причины вашей досрочной отставки с поста сенатора Пермского края? — Я высказывал версию о том, что интрига закручивалась вокруг депутатского мандата Андрея Климова, ставшего моим преемником в Совфеде, и от этой версии не отказываюсь. Но я в этом вопросе специально не разбирался. Зачем? Есть право у губернатора посылать в верхнюю палату того, кого он считает нужным. Мы видим, чем все это закончилось: Климова действительно перевели в Совет Федерации, Анатолий Ломакин пришел на его место в Госдуму и уже успел сложить полномочия. Так что результативность этой затеи оказалась равна нулю. — У ваших преемников в Совфеде вообще несчастливая судьба. Скажем, Билалов, досрочно сменивший вас на посту сенатора Краснодарского края, вообще угодил под следствие. Тенденция, однако? — А не подсиживай другого! У меня действительно было две таких истории подряд в Совете Федерации, и мы видим, чем они закончились. — Но говорят, что с Александром Ткачевым, в отличие от Виктора Басаргина, вы разбежались вполне полюбовно. Или «все врут календари»? — У меня же подход какой? Я прихожу на новое место работы, тут же пишу заявление об увольнении и сдаю его работодателю, поскольку не держусь за место. Если надо, он его запускает. Бланк моего заявления лежал у Ткачева с 2004 года. Я ему очень благодарен за то, что он взял меня на эту работу, я старался работать, и решение о назначении Билалова было неожиданным. Хотя, конечно, я предполагал, что это когда-то произойдет, но о самом решении узнал из СМИ. — Многие считают, что вам вышла боком дружба с Прохоровым. — Разумеется, мне говорили: что, мол, ты с этим оппозиционером работаешь? Но уж если к этому придираться... Единомыслие никогда не приводит к хорошим результатам — наличие реальной, действенной оппозиции идет лишь на пользу парламенту. То, что тогда «Правое дело» вышибли из избирательной кампании, было большой ошибкой. То, что сейчас тут же приходят с обысками к выдвигаемым «Гражданской платформой» кандидатам и возбуждают против них дела, это очень плохо. — Как родилась идея передачи «Фискал»? — Венедиктов давно хотел делать эту передачу, но не находилось желающих. По-моему, он ко мне приходил с этим предложением, еще когда я в налоговой службе работал. Но у меня все не получалось и не получалось. Сейчас же появилось немного времени. — Вашим студентам можно на лекции не ходить: послушал «Фискал» — и в дамках. — Это не лекции, а популяризаторские передачи. В лекциях для серьезных студентов-специалистов надо каждую ситуацию разбирать, делать четкий анализ. Скажем, ставка завышена, объект обложения неправильный — вот что получилось в экономике. А здесь задача другая: увлечь. — Увлекаете, могу свидетельствовать как постоянный слушатель. — Спасибо. — И о сокровенном. Солдатиков все еще собираете? — Солдатики стоят и на меня все время смотрят — они у меня несколько полочек занимают. Это не просто солдатики, это русская армия разной формы одежды за 300 лет. — Всегда ли платили налоги и спали спокойно? — Всегда. Можно поднять мои декларации с 1993 года. Сейчас говорят о том, что необходимость госслужащим заполнять декларацию о доходах и налогах — это нововведение. Но декларации существовали давным-давно, и мы их заполняли. Вы помните, что как только я пришел в налоговую службу, то сразу же опубликовал декларацию, хотя этого тогда еще никто не требовал. Причем не только за себя, но и за жену, и за родителей. Описал все, что только можно. Через полтора десятка лет к этому же и пришли. — Вы по-прежнему поклонник элитных вин? — Не элитных вин, а хороших. Знаете, в чем наша беда? В Испании, например, вы можете пойти в магазин и за полтора евро купить прекрасное розовое вино, которое будет великолепно питься в жаркую погоду. А если вы за три или за пять евро купите, то это уже будет роскошь какая-то. Скажем, в Италии вы можете купить великолепное игристое примерно за пять евро, и это очень качественный продукт. Мы же своими налогами, подходами и нежеланием развивать винодельческую промышленность и виноградарство довели до того, что у нас виноградников в пять раз меньше, чем могло бы быть. У нас очень много вина разливается из чужих виноматериалов, и у нас безумно дорогое вино. Поэтому я все время старался помогать развитию российского виноделия. Вино же собираю то, которое нравится, то, которое пригодится мне, надеюсь, моим детям и внукам. — Клуб любителей элитных вин жив еще? — Это Клуб ценителей бордо, которым руководит Боос. Мы давненько не собиралось, и это плохо. Общий же уровень понимания вин в стране растет, и это хорошо. — Наконец, ваше политическое кредо? — «Всегда». Я как пришел в «Демократический выбор России», так с этой позицией и остаюсь». Александр Петрович Починок Родился 12 января 1958 года в Челябинске. Окончил школу с золотой медалью, экономический факультет Челябинского политехнического института (1980), аспирантуру Института экономики АН СССР (1985). Кандидат экономических наук (1986). C 1980 года — сотрудник Института экономики Уральского отделения АН СССР. C 1990 года — народный депутат России, член ВС России. C 1993 года — заместитель министра финансов, председатель Комиссии по передаче дел ВС России. С 1994 года — депутат Госдумы, член комитета Госдумы по бюджету, налогам, банкам и финансам. В 1997 году назначен руководителем Налоговой службы. В 1998 году стал главой департамента финансов и денежно-кредитного регулирования аппарата правительства. С 1999 года — министр по налогам и сборам. С 2000 года — министр труда и социального развития. С 2004 года — помощник председателя правительства Михаила Фрадкова. С декабря 2004 года — заместитель полпреда президента России в ЮФО. В 2007—2012 годах — член СФ. С сентября 2013 года — завкафедрой «Налоги и налогообложение» Российской экономической академии им. Г. В. Плеханова"." |
|
|
24.10.2013 |
Обзор FLB FLB |