|
В Ингушетии идет настоящая гражданская война, остановить которую только силовыми методами невозможно. Это понял президент Юнус-Бек Евкуров, чья деятельность открывала реальный путь к выходу из кровавого тупика, но была прервана террористами. Альтернативы выбранной им политической линии сегодня нет.
Посписочный отстрел
— Зови меня Сергей, — на самом деле имя моего спутника вполне себе ингушское. Но редкое, и он не хочет, чтобы оно светилось в прессе.
— Меня по нему сразу вычислят, — объясняет он. — И друзья, и враги.
Сотрудник одной из силовых структур Ингушетии везет меня из Владикавказа в Назрань. Человек он, судя по всему, в обеих республиках известный: милиционеры на постах с ним здороваются. Даже на Черменском круге нас не просят предъявить документы. Хотя со времен осетино-ингушского конфликта граница между Северной Осетией и Ингушетией охраняется почти как государственная.
Расстояние между осетинским и ингушским постами на границе несколько десятков метров, но эти метры разделяют разные миры. На осетинской стороне милиционеры в своей обычной форме, на ингушской — в касках и бронежилетах, руки сжимают автоматы.
— Одного моего знакомого недавно бронежилет спас, — рассказывает Сергей. — Пуля срикошетила и раздробила ему челюсть, но парень остался жив. Молодой совсем, первый раз встал на пост.
Обычные посты ДПС на дорогах Ингушетии превратились в крепости. За мешками с песком, как огромные тупомордые лягушки, притаились бронемашины.
Осторожно интересуюсь у моего спутника, каково это — ездить по дороге, зная, что на тебя охотятся. Ведь с ним за компанию под “ваххабитскую зачистку” могу попасть и я.
— Я всегда внимательно отслеживаю все автомобили на трассе. Тонированные, нетонированные, какая марка. Чаще всего преступления совершаются на “приорах”, “четырнадцатых” (“Лада-Приора”, ВАЗ-2114. — М.П.) — это обычные машины, на них легче скрыться. Если вижу подозрительный автомобиль, резко торможу. Я для себя уже решил: если замечу, как террорист достает автомат, постараюсь в него врезаться. Пистолет вынуть все равно не успеешь, а так хоть вмятина останется, по которой машину можно найти. Но все это бесполезно, — весело говорит Сергей. — Если тебя конкретно захотят убить, все равно убьют. Им известны наши имена, адреса, номера телефонов. А бывает, кого попало убивают, просто кто в милицейской форме. Недавно у нас убили стажера — мальчик, никому ничего плохого не сделал. А форму носить надо, начальство требует. Здесь по мобильникам гуляет обращение этих шахидов так называемых: “Увольняйтесь из милиции, женщины, забирайте своих детей и мужей, иначе всех будем убивать”. Каждый день кого-то убивают. Человек утром выходит из дома и не знает, вернется или нет.
— Многие утверждают, что террор — ответная реакция на жесткость силовых структур…
— А как иначе? Это война. Вопрос стоит так: или мы их, или они нас.
Бойцы невидимого фронта
— Не выходите в город одна, — женщина за стойкой регистрации оказывается русской, жительницей села Майское Пригородного района. Была замужем за ингушом: “20 лет прожили вместе, а потом он ушел — нашел себе ингушку”. Недавно ворвавшиеся в дом бандиты расстреляли ее дочь и родителей зятя, тоже русских. В Майском раньше было много русских, где-то половина населения. Теперь осталось 5—7 семей. Программа возвращения русских, которую любил ставить себе в заслугу президент Зязиков, полностью провалилась. Служба в церкви в Орджоникидзевской проходит раз в неделю — так мало прихожан. Люди все бросают и уезжают от страха.
С наступлением темноты улицы Назрани вымирают. Редкие машины летят на бешеной скорости. В интернет-салоне у рынка, в самой оживленной части города, в 6 часов вечера всего два посетителя. Невиданное дело: в Грозном, к примеру, даже ночью интернет-кафе заполнены молодежью. Рядом с магазином под вывеской “Халяль” — салон красоты. Мимо него идет юная девушка в хиджабе. Ключевая тенденция сезона. Ингушки никогда прежде так не одевались.
— К ваххабитам идут очень молодые люди, — с местным журналистом Русланом Майсиговым мы знакомы давно, но я никогда не видела его таким растерянным. — Среди убитых боевиков почти нет тех, кто воевал в первую или вторую чеченскую. Это в основном 18-летние ребята. Ситуация странная и страшная. Боятся все.
Ресторан гостиницы “Асса” — это последнее место в Ингушетии, где открыто продают спиртное. Магазины и кафе, в которых торговали алкоголем, обстреливались и поджигались. Торговцев убивали. В Малгобекском районе были даже убиты две женщины — хозяйки ларьков. Взрывались казино и бордели, функционировавшие под видом гостиниц. На своем сайте моджахеды опубликовали список своих приоритетных мишеней: торговцы спиртным и наркотиками, бордели, казино и гадалки.
Сумерки падают стремительно, словно на город набросили черную москитную сетку. Где-то совсем рядом тьму разрезает автоматная очередь. А вдалеке бухает уже что-то посерьезнее. Постояльцы, сидящие на балконе, не обращают на это никакого внимания: так стреляют здесь каждую ночь.
А утром из уст в уста передается новая информация об обстрелянных домах и убитых людях.
Логики в этой кровавой вакханалии нет никакой. Если бы бандиты убивали тех, кто непосредственно проводит спецоперации, зачистки, аресты, во время которых часто страдают невинные люди, — их действия в глазах населения еще имели бы какое-то оправдание. Но в чем виноват сотрудник вневедомственной охраны? Или криминалист Гадаборшев, о котором все здесь отзываются очень хорошо? Медсестра в больнице плакала, когда говорила о нем. Судя по всему, моджахеды уже не стремятся завоевать симпатии населения, их цель — его запугать.
— Это гражданская война, — говорит председатель Комиссии по правам человека при президенте Азамат Нальгиев. — Одна часть народа воюет против другой.
Недавно боевики “официально” вынесли предупреждение 98 сотрудникам правоохранительных органов, список которых был опубликован, — с датами рождения, домашними адресами. Такая осведомленность говорит о том, что в силовых структурах действуют “кроты” — как и во время нападения на Ингушетию в 2004 году, когда главным информатором боевиков был сотрудник отдела собственной безопасности республиканского МВД Башир Плиев.
До 2002 года в Ингушетии терактов не было. На фоне воюющей Чечни республика казалась оазисом благополучия. На учете спецслужб как участники НВФ состояли 27 человек. Сейчас, по официальным заявлениям, в республике полторы тысячи боевиков, а теракты происходят каждый день. В 2002 году президентом Ингушетии стал Мурат Зязиков — генерал ФСБ и “государственник”, на которого Москва возлагала особые надежды.
Зязиковщина
Оппозиционный ингушский сайт как-то опубликовал письмо жителей села Сагопши. Те просили сообщить им адрес физкультурно-оздоровительного комплекса, который, как они узнали из выступлений президента Зязикова, был построен в их селе. О сдаче этого объекта, в частности, говорилось в послании президента Народному собранию Ингушетии.
“Мы обошли все село в поисках указанного ФОКа, но так и не смогли его найти”, — сетовали селяне.
“Возводятся поселки, заводы, школы, — сообщал в 2007 году официальный сайт Ингушетии. — Шум бульдозеров не смолкает даже ночью”.
Многие в республике хотели бы знать, где находятся те 80 заводов, о строительстве которых Мурат Зязиков докладывал руководству России. “В Ингушетии всего 45 населенных пунктов, — уточняет правозащитник Ваха Чапанов. — В каждом должно быть по два завода. Где же они? Где 2,5 миллиона квадратных метров построенного жилья?”.
Рядом с гостиницей стоят синенькие корпуса завода по производству телевизионной аппаратуры, об открытии которого сообщили в 2006 году. По местному телевидению была показана торжественная церемония пуска конвейерной линии по производству цифровых приставок. Приставками предполагалось обеспечить весь юг России. “Жена посмотрела передачу и принялась меня пилить: иди устраивайся на завод, — рассказывает мой ингушский знакомый Муса. — Я тогда сидел без работы. На следующий день пошел. Захожу, а там пусто — ни конвейеров, ни приставок. Двое работяг сидят на пустых ведрах, в карты играют. Остановили, говорят, линию: запчасти кончились!”.
Роддом в Назрани, которым всегда хвастался президент Зязиков, открывали не менее трех раз. В последний раз его открыли в 2007 году, по бумагам он проходит как построенный в 2005-м, а реально был готов уже к 2003 году и строился в основном еще во времена Аушева.
— При Зязикове коррупция у нас достигла невиданных даже по северокавказским меркам масштабов, — утверждает высокопоставленный ингушский чиновник. — Такого я нигде не видел: проектно-сметная документация есть, акт сдачи есть, деньги израсходованы — объекта нет.
Таких “проблемных” (построенных виртуально) объектов по результатам проверки Счетной палаты оказалось 24, в результате чего были “утрачены” 1,3 миллиарда бюджетных рублей.
Сам президент Юнус-Бек Евкуров заявил, что обнаружено 2 миллиарда рублей, похищенных из бюджета руководителями республиканского и районного уровней. И поиски продолжаются.
Как сообщил “МК” замначальника следственного управления Магомед Хамхоев, в этом году в республике было возбуждено 27 уголовных дел по коррупции.
Назначение (назвать выборами то, что произошло в Ингушетии в 2002 году, трудно) Мурата Зязикова на пост президента Ингушетии — вероятно, самая большая кадровая ошибка Москвы за последние годы. Его задача, по замыслу Кремля, состояла в том, чтобы допустить в республику федеральные силовые структуры и не мешать им работать. Результат был неожиданным.
— Бандподполье при Зязикове расцвело пышным цветом за счет серьезных источников финансирования, — утверждает известный ингушский политик. — Главный источник — российский бюджет. Чиновников, которые воровали государственные средства, боевики заставляли платить долю. Обычный рэкет. При этом Зязиков заигрывал с боевиками, делая вид, что он не имеет никого отношения к действиям силовиков.
Безработица в республике достигает 60%, а среди молодежи — 80—90%. Зарплата учителя 4—5 тысяч. На фоне такой нищеты один вид детей коррумпированного чиновника, разъезжающих на дорогой иномарке, может у кого-то вызвать желание взяться за автомат.
Парень из Пригородного района
У главы правозащитной организации “Машр” Магомеда Муцольгова к ушедшей власти свои претензии: по его мнению, укрепление бандподполья и террор связаны в первую очередь с неправовыми действиями силовых структур. “Тысячи убитых, сотни похищенных, сотни ушедших в лес. У нас 174 факта похищения и пропажи без вести людей. По ним возбуждены уголовные дела. Но все они приостановлены по одной статье: невозможность установления виновных…”
Муцольгова привела в правозащитное движение личная трагедия: 18 декабря 2003 года был похищен его младший брат, учитель физики. Он исчез бесследно. “Я знаю, что его вывезли в Ханкалу, — говорит Магомед. — Я потратил много денег, чтобы узнать, кто его похитил. Узнал, но что толку?”. Правозащитник указывает на фотографию брата, висящую среди множества фотографий пропавших людей на стене офиса. “Я уверен, что он ни в чем не виноват. Силовики искали Исмаила Албакова. Взяли его младшего брата, чтобы Исмаил сдался. Младший Албаков и мой брат были женаты на сестрах”.
Первое похищение ингуша произошло здесь в 2002 году. Пасечник Султан Сайнароев, 1925 года рождения, говорят, дал меда боевикам Гелаева, когда те спустились в Галашки. Муцольгов убежден: вооруженное подполье только процентов на 20 состоит из тех, кого условно называют ваххабитами. Остальные берут оружие, чтобы отомстить за своих убитых и похищенных.
В последнее время, говорят правозащитники, случаи похищения людей стали единичными. Они связывают это с приходом к власти Юнус-Бека Евкурова, который, без сомнения, является политиком нового типа не только в масштабах Ингушетии, но и всего Северного Кавказа. “Этот парень за 8 месяцев сумел завоевать такую любовь народа, что, когда его подорвали, многие семьи резали скот, раздавали мясо и деньги бедным, чтобы те молились за выздоровление президента, — говорит знакомый ингушский политик. — Так принято делать, когда болеет член семьи”.
Генерал неожиданно оказался демократом. Первое время у него не было своего жилья, и он ночевал в кабинете. Летал только эконом-классом. Другим ингушским чиновникам летать бизнес-классом тоже запретил: нечего зря тратить бюджетные деньги. Для многих в республике важно, что он совсем “свой”, из простой многодетной семьи, живущей в селе Тарское Пригородного района.
Ему удалось разрушить оппозицию, включив в свою команду самых активных: его пресс-секретарем стал Калой Ахильгов, а советником — Муса Плиев, адвокаты убитого прошлой осенью лидера оппозиции Магомеда Евлоева. Он привлек к совместной работе правозащитников, и я никогда не слышала, чтобы правозащитники так хорошо говорили еще о каком-нибудь чиновнике.
Правозащитники знали номер, по которому они всегда могли позвонить президенту. Еще один номер был объявлен для населения — сообщать о фактах коррупции. “Президент попытался наладить диалог с людьми, — говорит глава ингушского “Мемориала” Тимур Акиев. — Он говорил со всеми, в том числе и с родственниками боевиков. Он говорил: “Я не буду мстить. Я позвал вас для того, чтобы остановить насилие. Скажите своим детям, что надо остановиться. И я вам гарантирую, что в отношении вас не будет репрессий”. До сих пор семьи боевиков были изгоями и находились в тихом противостоянии государству. Евкуров дал им понять, что они такие же граждане, как и все”. Недавно в Слепцовске произошел и вовсе небывалый случай: во время спецоперации сдались две девушки — и их просто отпустили.
Параллельно генерал Евкуров начал серьезно и последовательно перекрывать кислород настоящим террористам. Еще в середине мая в лесных массивах на границе Чечни и Ингушетии, в горных районах по договоренности с Кадыровым началась совместная операция чеченских и ингушских силовиков. С одной стороны, силовое давление, с другой — грамотная работа по подрыву финансовой и социальной базы террора. Очевидно, бандподполье почувствовало себя загнанным в угол и нанесло ответный удар.
Как Аслан не стал Шамилем
На улицах Назрани иногда появляются портреты первого президента Ингушетии Руслана Аушева. После покушения на Евкурова ингушский оппозиционер Магомед Хазбиев заявил о намерении созвать чрезвычайный съезд ингушского народа, который обратится к руководству РФ с призывом вновь поставить Аушева во главе республики. Однако очевидно, что Москва на такой шаг никогда не пойдет. Один из моих собеседников, известный ингушский политик с хорошими связями в Москве, на условиях анонимности изложил свою версию истории о том, как поссорились Руслан Султанович и Владимир Владимирович. По его словам, с приходом к власти Путина возник проект окончания второй чеченской войны по модели “Шамиль — Александр II”, то есть почетная капитуляция Масхадова. Очевидно, что такая развязка не только укрепила бы власть Путина, но и сохранила бы тысячи человеческих жизней. “Расчет строился на том, что Масхадов в прошлом все-таки советский офицер. На Аушева возлагались большие надежды как на посредника, который должен был уговорить Масхадова. Однако президент Ингушетии поначалу не воспринял ВВП серьезно, считая его просто ельцинским назначенцем. Он был уверен, что Россия слаба, что будет второй Хасавюрт, и убеждал в том же Масхадова. Долго он водил за нос руководство страны, заверяя, что работает, но никак не может встретиться с Масхадовым. А в это время Масхадов жил у него под носом в Камаз-центре (это местная Рублевка), в коттедже. Как-то Аушева в Москве спросили: Руслан Султанович, когда вы в последний раз видели Масхадова? Он ответил: года полтора назад. Перед ним выложили свежие оперативные фотографии, где он вместе с Масхадовым. Это был конец. Всюду был разослан циркуляр его блокировать”. По словам моего собеседника, высокопоставленный сотрудник российских спецслужб как-то сказал ему: “Мы бы пошли и на третий срок Руслана, хоть на четвертый, даже сделали бы его главой объединенной Чечено-Ингушетии, но мы ему больше не верим. Нет гарантий, что он не повторит путь Дудаева”.
Оставляем эту историю на совести моего собеседника. Если она верна, то Руслан Аушев просто ошибся в расчетах. Он сделал ставку на слабость России. И проиграл. Как мужчина и офицер, Руслан Султанович знает, что проигрывать надо достойно. А то, что он общался когда-то с лидерами чеченских сепаратистов — это в общем-то ерунда. С ними все общались. В конце концов маленькой Ингушетии, чтобы выжить, необходимо было тогда лавировать между российским медведем и чеченским волком. Как, впрочем, и сейчас.
Ингушетия—Москва.
Хроника террора в Ингушетии
7 июля в центре Назрани получил ранение в голову начальник экспертно-криминалистического центра МВД Ингушетии Магомед Гадаборшев. Через два дня он скончался в больнице.
9 июля был убит начальник отдела вневедомственной охраны ОВД Карабулака Исрапил Оздоев. Ранена находившаяся в его машине женщина. В этот же день в Назрани был обстрелян дом майора милиции Багаудина Дзейтова.
10 июля в Малгобекском районе обстрелян автомобиль министерства спорта, погибли два человека.
11 июля ночью неизвестные обстреляли дом, в котором живут сотрудник следственного комитета и сотрудник управления ФСБ по республике.
13 июля из автоматов обстреляли двух сотрудников милиции, отдыхавших на берегу реки, один из них был ранен.
14 июля ночью обстрелян дом начальника назранского РОВД Али Яндиева. В этот же день в селении Верхние Ачалуки неизвестные обстреляли патрульную машину ГИБДД.
15 июля в районе села Гази-Юрт на федеральной трассе “Кавказ” неизвестные обстреляли автомобиль, в котором находился судебный пристав Бекхан Евлоев, его брат Ахмед и их родственница. Пристав и женщина скончались на месте, Ахмед Евлоев был ранен.
19 июля обстрелян дом командира ОМОН Тимура Экажева. Убита его сестра, сам он ранен. Тяжело ранены его жена и двое детей.
Последние новости о методах борьбы и противодействии коррупции в России читайте в наших группах: : Facebook, ВКонтакте, Одноклассники, Twitter и в Livejournal
|
