|
— Владимир Игоревич! Как вы оцениваете разработанную Министерством образования и науки «Концепцию участия РФ в управлении государственными организациями, осуществляющими деятельность в сфере науки» и компромиссный вариант, к которому пришли позже руководители министерства, РАН и Союза ректоров?
— Подробности зловещей «концепции» держатся в секрете. В Отделении математики РАН объявили лишь, что (неназываемый) разработчик концепции угрожал: «Хоть я даже и не кандидат наук, вы, академики, будете меня слушаться». После чего Академия и согласилась с концепцией. Эти слова напоминают классические лозунги «республике не нужны ученые» и «ученые — не мозг нации, а…» (предшествовавшие гильотинированию и высылке ученых).
Борьба правителей с наукой и образованием идет во всем мире, но Россия пока отставала от этого мирового движения. Американские студенты не умеют и не хотят делить сто одиннадцать на три без компьютера, а русские школьники пока еще умеют; они хотят и учиться наукам, и развивать их (хотя у родителей часто и не хватает денег одеть их, чтобы отправить в школу).
Разработанная концепция — новое и естественное проявление «американизации», создающее наше общество потребителей.
Пока имущество Академии является федеральной собственностью, Президиум РАН не вправе продавать ни землю, занимаемую Академией и ее институтами, ни ее драгоценное оборудование. А продать хочется (это — «рыночная экономика»). Поэтому «Концепция» для реализации своего плана распродажи институтов Академии частным фирмам нуждается в том, чтобы Дума сделала эту собственность продаваемой, лишив ее федерального характера (уже в начале 2005 года). Принятие подобных законов было бы со стороны Думы пособничеством преступлению перед своим народом, совершаемому лично заинтересованными в этом продающими Академию и предающими науку лицами.
Быстрым последствием реализации этих планов была бы массовая утечка мозгов молодежи (мечтающей прокормить свои семьи и недооплачиваемой уже сейчас). Германия до сих пор не восстановила свой научный потенциал, подорванный массовой утечкой мозгов в тридцатые годы.
Курчатова осуждали перед войной за «неприкладную направленность» его исследований атомного ядра (ориентируя его на работы о магнитном поле кораблей).
Сегодня многие понимают, как и я, каким преступлением перед страной было бы уничтожение ее интеллектуального и научного потенциала (за которым последовало бы снижение и индустриального потенциала, и оборонного). Я надеюсь, что понимающие это руководители страны не допустят намечаемого преступления перед будущими поколениями России, а Дума не допустит «разгосударствления» имущества Академии.
— Нуждается ли наша наука, в том числе академическая, в реформировании, в приведении в соответствие с новыми реалиями экономической, общественной жизни России? Если да, то какой вам видится суть академической реформы?
— По моему мнению, в РАН соединены механически две разнородные вещи: наука (занимающаяся открытием новых истин) и ее применения (где ранее открытые наукой истины используются для нужных человечеству и стране целей). Их коренное различие всегда подчеркивал великий прикладник и ученый Пастер.
Маяковский говорил, что «ученый, открывший, что дважды два — четыре, был великим математиком, даже если он открыл это, считая окурки, а тот, кто сегодня считает по той же формуле гораздо большие предметы, например, локомотивы, вовсе не ученый».
Стоимость открывания истин и их использования совершенно различна. Вся математика в стране стоит ежегодно 1/10 стоимости одного танка. Напротив, «приложения» стоят во много тысяч раз больше — и на оплату не даром едящих свой хлеб «прикладников», и на оборудование, и на энергию внедрения (будь то генная инженерия или космические полеты, борьба с раком или осуществление проекта управляемых термоядерных реакций, компьютеризация химических производств или противоракетная оборона).
Наблюдаемая нехватка средств на финансирование РАН объясняется именно дороговизной прикладной части ее деятельности. Уменьшение же единого финансирования науки больше всего бьет именно по наиболее важным для будущего дешевым фундаментальным исследованиям, не сразу раскупаемым.
Доход от электромагнитной теории и уравнений Максвелла во столько миллионов раз превосходит затраты на открытие этих научных фактов, что ни одна страна до сих пор не расплатилась с фундаментальной наукой, облагодетельствовавшей человечество этими открытиями (а тем самым — и электрическим освещением, и телевидением, и электропоездами, и рентгенограммами, и радиолокаторами, и атомными электростанциями).
Закрыть путь к таким открытиям в будущем — прискорбно недальновидная политика «концепции». Она напоминает мне точку зрения недоучек-Митрофанушек (не желающих учить географию как науку извозчиков).
Но и наша Академия тоже оказалась недальновидной, не отделив своевременно (лет 50 назад) дешевую фундаментальную науку от дорогостоящих приложений (за которые могли бы доплачивать и потребляющие прикладные достижения фирмы).
Во Франции, кроме Академии наук, есть еще «Национальный Центр Научных Исследований», независимо от Академии финансирующий прикладные институты высокого уровня.
В США финансирование многих научных исследований перешло не так давно от государственного «Национального Научного Фонда» к более специализированным организациям вроде «Департамента Энергии», занимающегося в основном Средним Машиностроением.
Заодно, правда, реформаторы засыпали песком начатые ранее стройки новых ускорителей мирового класса.
Стремление оплачивать только потребляемое везде приводит реформаторов к уничтожению посевов пшеницы как производящих и ненужную солому. Обсуждаемый проект реформы РАН именно таков: распродав накопленное, погубить будущее.
Ни первые достижения Ампера и Фарадея в теории электричества, ни первые самолеты, ни первые пароходы не были экономически выгодными. Ставить развитие подобных проектов (а они и составляют суть фундаментальной науки) в зависимость от их оплаты бизнесменами — прямое преступление перед своей страной.
Финансировать их — наш долг перед следующими поколениями. Расходы нашего государства на науку составляют сейчас малую долю годового национального дохода (по разным данным — не то полтора процента, не то гораздо меньше). В других странах на науку тратится гораздо большая доля национального дохода (во Франции я участвовал в работе Комитета по науке, обсуждавшего переход от пяти к семи процентам).
Я думаю, что путь к исполнению нашего долга — не сокращение государственного финансирования фундаментальных исследований, а его дополнение поощрением вкладов частных фирм в поддержку нужных им прикладных разработок (причем прозорливый бизнесмен может поддержать и иные области науки).
— Должен ли избранный академическим сообществом президент РАН утверждаться затем президентом РФ?
— Императрица Екатерина II, поставив во главе академии (по совету Эйлера) княгиню Екатерину Романовну Дашкову, принесла стране огромную пользу. В тяжелые годы нашей истории явно недемократическое управление наукой привело ее к небывалому расцвету (в руках тех, кто, подобно С.И. Вавилову, остался жив, потеряв лишь уморенного в тюрьме брата).
Сегодня тоже можно надеяться на разумное управление наукой со стороны ненаучных руководителей. Они могут оказаться даже менее коррумпированными, чем демократически избранное руководство Академии, собирающееся ее распродать. Но завтра назначающим президента императором может оказаться очередной Гитлер (чему история самых развитых стран знает немало примеров).
Черчилль говорил, что «как ни много недостатков у демократического выбора, все остальные еще страшнее». Поэтому решение о назначении президента РАН ненаучными властями кажется мне для Академии самоубийственно опасным (не сегодня, а вследствие риска непоправимых бед, которые от этого решения могут произойти в будущем).
— Любые реформы, направленные на развитие науки в России, обесточиваются у нас доводом, против которого, как против лома, нет приема: у государства нет денег. И это при том, что основные богатства страны оказались у частных лиц, у которых есть деньги на покупку иностранных футбольных клубов и королевских дворцов на Лазурном Берегу. Разрешимо ли это противоречие? Если да, то каким путем?
— В других странах поддержка науки считается «общественно полезной благотворительностью», так сильно снижающей годовой налог фирмы, что многие бизнесмены предпочитают финансировать полезные в перспективе научные исследования (вместо того, чтобы тратить деньги на покупку футбольных клубов).
Мои учителя ездили учиться в Европу на деньги фонда Рокфеллера — не потому, что он что-либо знал в их науках, а потому, что ему было выгоднее тратить деньги на поддержку ученых, чем сдавать их налоговому ведомству.
Но, разумеется, уважение к науке тоже нужно воспитывать. Доступное неспециалисту изложение сущности науки многим необходимо, и мы должны прилагать все усилия для удовлетворения традиционной любознательности российского читателя, издавая недорогие хорошие книги.
|
