|
Размышления к закрытию демократического сезона
Бурные июньские события - скандальные заявления Анны Марковой, скоропалительная и явно вынужденная отставка губернатора Яковлева, массовый и столь же вынужденный исход с ТРК "Петербург" последних интеллектуалов, а также триумфальное шествие по городу ставленников Кремля - неожиданно пробудили споры о том, есть ли в нашем городе настоящая демократия.
Демократия государственной безопасности
Пессимизм стал нарастать прямо на глазах.
Нельзя сказать, что при режиме Владимира Яковлева все были в восторге от расцветания ста цветов и соперничества ста учений (как выразился бы, наверное, Мао Цзэдун). Но та жесткость, с которой сегодня вытаптываются даже чахлые болотные цветочки, приводит многих городских интеллектуалов в состояние откровенного шока. Все чаще приходится слышать о том, что демократия погибает.
Одни говорят, что существовала у нас эта самая демократия благодаря мудрости и доброте градоначальников - Анатолия Собчака и Владимира Яковлева. Другие, напротив, акцентируют внимание на том, что только приезд в город президентского полпреда Виктора Черкесова создал ситуацию двух центров силы, между которыми удавалось маневрировать свободному слову. Однако кого бы ни называли отцом нашей свободы - университетского профессора, крепкого хозяйственника или генерала госбезопасности, - почти все сходятся на том, что ситуация резко ухудшается.
Возникает, правда, вопрос, что же это за демократия такая, коли ее столь быстро удалось изъять из употребления в городе, который лишь месяц тому назад буквально лопался от гордости, по многу раз на дню называя себя культурной столицей, окном в Европу и колыбелью всего чего только можно? Что же это за демократия такая, коли для ее охраны к нам приходилось присылать спеца по госбезопасности?
Кипит наш разум возмущенный
Демократия действительно с самого начала была у нас довольно странной. На волне общественного энтузиазма начала 90-х гг. мы не слишком стремились замечать, что родила-то царевна в ночь не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку, которая лишь внешне выглядела благообразно, тогда как внутри скрывала колоссальной заряд агрессии.
Выборы 1990 г., которые принято называть первыми демократическими, строились полностью на принципе протестного голосования. Поддержку получали те, кто чисто внешне был наиболее антикоммунистичен. Город не осуществлял демократический выбор своего дальнейшего пути развития. Он просто сводил счеты с прошлым.
Я лично работал тогда в команде одного из кандидатов, имевшего серьезную созидательную программу, и видел, как все его усилия разбиваются просто потому, что в округе имелся другой кандидат - уже прославившийся жестким антикоммунизмом. На данной основе и был сформирован Ленсовет, запомнившийся, пожалуй, лишь своей абсолютной политической импотенцией.
Выборы мэра в 1991 г. стали полным повторением протестного голосования годичной давности. Анатолий Собчак пришел к власти с совершенно эклектичными взглядами на проблемы городского развития, что, кстати, было особенно хорошо заметно на фоне появившегося несколько позже в федеральном центре правительства Егора Гайдара, четко знавшего, что, как и когда он желает реформировать.
Окажись тогда на посту мэра другой человек, использующий яркую антикоммунистическую риторику, и мы не имели бы сегодня особых иллюзий относительно золотого века питерской демократии. Нас бы жестко выстроили еще в первой половине 90-х гг. примерно так, как это сделал в соседнем Новгороде Михаил Прусак - человек, кстати, довольно милый и в рыночном отношении очень грамотный.
Смею заверить, что сделать это было бы нетрудно. Общественная апатия нарастала, тиражи газет сократились в десятки раз, телевидение быстро низверглось с "курковских высот", в моду вошли аполитичность и нарочитая демонстрация презрения ко всяким выборам и прочей мирской суете. Деньги уже тогда стали значить для среднего петербуржца гораздо больше свободы.
Но Собчак был демократом по своей природе, и этот довольно-таки случайный для биографии градоначальника факт позволял в течение пяти лет поддерживать иллюзию нашей питерской особости. С этой иллюзией мы подошли к выборам 1996 г. и снова ткнулись носом в протестное голосование.
Только оно могло позволить Яковлеву с его программой, наполненной откровенным блефом, одержать столь быструю победу. Для избирателя гораздо большее значение имела кипящая ненависть к светскому образу жизни, демонстрировавшемуся Собчаком, нежели рациональный демократический выбор пути, предлагавшегося тем или иным соперником.
Именно потому в своей ненависти столь легко сошлись тогда откровенные коммунисты с откровенными демократами яблочной окраски, что выбор пути развития Петербурга при голосовании 1996 г. ничего не значил.
Весьма характерно, что проигравшие так и не поняли сути произошедшего. Я имел тогда некоторое отношение к штабу Собчака и хорошо помню, как один из самых близких к мэру людей сказал про Яковлева, что тот здесь надолго не обоснуется: ведь это ж все-таки Петербург.
Яковлев обосновался надолго, причем произошло это именно потому, что он был более адекватен городу, нежели Собчак. Начав манипулировать легко управляемым сознанием избирателей еще в ходе выборов, он затем успешно применял подобную практику для закрепления своего губернаторского положения.
Последний раз мы столкнулись с протестным поведением горожан тогда, когда Яковлев вознамерился было провести жилищно-коммунальную реформу. Возможно, если бы он тогда довел до конца задуманное, мы жили бы сегодня в другом мире, в котором прорыв труб, летние отключения горячей воды или загаженные парадные выглядели бы таким же анахронизмом, как, скажем, распределение сахара по талонам. Но губернатор быстро понял, что власть и реформы в Петербурге - две вещи несовместные.
Не продается власть народа, но можно голоса продать
Несмотря на быстрое мелькание политиков, весь период с конца 80-х гг. до конца 90-х представлял собой единый период, характеризующийся эскалацией протеста. Но к началу нового века город стал в политической сфере вести себя несколько по-иному, чем раньше.
Он не стал ни более, ни менее демократичным, и быстрое устранение "Яблока" из системы управления доказало, что губернатор опирается не на общество, транслирующее наверх свои интересы, а на авторитарно настроенную толпу, которой можно внушить практически что угодно. Но петербургский электорат стал при этом менее протестным, более сервильным и более ориентированным на получение за свой голос конкретных материально-вещественных благ.
Появились депутатские фонды, появился прямой подкуп избирателей. Мотивация участия в демократическом процессе стала существенно иной: вместо того чтобы тупо крушить систему, избиратель стал пытаться занять в ней свое, пусть даже очень скромное место. Сказался приобретенный рыночный опыт, и петербуржец примирился с тем, что начальство ворует по-крупному. Но примирился лишь потому, что ему стали отстегивать долю от награбленного.
Выбор был абсолютно рациональным, рыночным. Лучше получать хоть что-то, чем стремиться сформировать идеальную власть, которой все равно никогда не будет. Лучше синица в руках, чем журавль в небе.
Выбор петербуржцев модифицировался, но он был все так же далек от выбора демократического. Отсутствие демократии было бы совершенно очевидно, если бы опять, как и в случае с Собчаком, не вторгся фактор исторической случайности.
В любом другом регионе страны президент дал бы губернатору управлять так, как тот считает нужным. В любом другом регионе страны (за исключением разве что Приморья при Евгении Наздратенко и Курской области при Александре Руцком) полпреды всегда были далеки от мысли мордовать местных губернаторов. Но Путин откровенно стремился сделать так, чтобы Яковлеву служба не казалась медом. Поэтому генерал Черкесов получил соответствующие инструкции.
В результате последние годы ознаменовались сшибкой двух враждующих кланов, которую чисто внешне можно было принять за проявление демократии. Всякий, кто хотел сделать козу вчера еще столь самодовольному губернатору, мог прийти под крыло покровительствуемых Черкесовым СМИ. Всякий, кто хотел служить начальству за хорошие деньги и без лишних изысков, мог славить успехи дорожного строительства в системе промывания мозгов, курируемой Смольным.
Как сказал бы по данному поводу какой-нибудь голливудский персонаж: "Если это демократия, то я президент Линкольн".
Петербуржцы оставались равнодушны к информационной войне, развернутой Домом на набережной. Мочиловка набирала темпы, губернатор начинал трястись от злости и взял за правило еженедельно хвалить себя в прямом эфире подчиненного ему телеканала. Но ни разу ни та, ни другая стороны не предприняли серьезной попытки обсудить стоящие перед Петербургом реальные проблемы, дабы на очередных выборах постараться, наконец, принять осмысленное решение.
Даниил Коцюбинский показал нам года три назад многосерийную историю города Глупова в надежде на то, что мы все же задумаемся над своей судьбой. Но глуповцы оглядели ленивым взором сию мылодраму с доном Анатолием и доном Владимиром в главных ролях, закусили капустным листом, причмокнули и повернулись на другой бок.
А тем временем обветшавшие дома в историческом центре Петербурга мирно падали в полном соответствии со своим желанием, не тревожимые никакими авторитарными мероприятиями городской администрации. Демократия-с.
Об этой ли демократии заботилась Анна Маркова, делая свое историческое заявление в ЗакСе? Эту ли демократию собирается защищать Валентина Матвиенко, используя все данные ей Кремлем полномочия? Не знаю. Возможно, при взгляде из высоких кресел вся история города Глупова выглядит несколько по-другому.
Но мы-то сидим в креслах обычных. В тех, из которых уже торчат, пиявя задницу, проржавевшие пружины.
|
