Готовы ли вы немного переключиться с информации о, безусловно, важнейших вопросах внутренней социальной и политической жизни в нашей стране на небольшой разговор о любви? Если да, то предлагаю почитать интервью с одним из московских театральных режиссеров, для которого человеческие эмоции важнее, чем другие вопросы. И это, на мой взгляд, правильно, поскольку все мы окунаемся в них, а кому-то везет чуть больше, и он переживает глубокие любовные эмоции.
В конце июня я попала на премьеру спектакля «Полжизни за поцелуй», которая состоялась в московском театре «Человек». Хотелось немного развеяться, тем более что театр я люблю. Но после полуторачасового одноактного спектакля я, как это ни пафосно звучит, вышла совершенно другой. Такое впечатление, что побывала на сеансе психотерапии, разово изменившем мое отношение к чему-то очень важному и заставившему улыбаться, возвращаясь к некоторым воспоминаниям своей жизни. Улыбаться по-доброму, нежно и тепло. Спектакль, конечно, о любви.
Зал в 50 мест, четыре актера, минимум декораций, свет и красивый русский язык совершили волшебство.
Трагикомедия «Полжизни за поцелуй», или, как сказал позже режиссер спектакля Федор Торстенсен, спектакль в жанре «русского лирического абсурда» основан на некоторых произведениях писателей Серебряного века в России: А. Аверченко, Н. Тэффи, А. Бухова и М. Зощенко. Несколько рассказов авторов популярного в дореволюционной России журнала «Сатирикон» о любви, такой простой и сложной, со всеми ее несуразностями и курьезами, пылкостями и нелепостями превратились в диалог со зрителем, который уж точно не воспринимает то, что происходит на сцене, как дань прошлому.
Две актрисы - Милена Цховреба, Ольга Соколовская и два актера – Андрей Савостьянов, Дмитрий Филиппов сделали чувства героев не просто узнаваемыми, но и невероятно вневременными. Это то, что все мы переживаем в разное время, когда становимся пленниками любви. И неважно, на какой период, в каком возрасте и с какой силой. Проявления этого чувства всем знакомы: смешное, трогательное, серьезное и легкое – все перемешано.
В спектакле муж, любовник, ветреная жена и брошенная и тоскующая без любви женщина оказываются в одном месте. Но то, что с ними и между ними происходит, и то, как актеры преподносят все происходящее, к концу спектакля воспринимается как мощнейший жизненный антидепрессант.
Вот почему мне захотелось поговорить с режиссером спектакля Федором Торстенсеном о том, что я увидела. На веранде одного из летних кафе в центре Москвы состоялся интереснейший разговор о любви, человечности, о театре и актерском мастерстве.
Режиссер спектакля Федор Торстенсен
Л.В.: Как пришла идея создания спектакля?
Ф.Т.: Когда я еще учился во ВГИКе, в одном из заданий надо было сделать с актерами отрывок. Я всегда знал, что когда делаешь маленький отрывок, то грузить чем-то серьезным и трагическим нельзя. Тогда я откопал рассказ А. Аверченко «Сазонов» и попытался с двумя актерами Васильевского театра (Театр «Школа драматического искусства» , идея создания которого в 1987 году принадлежала режиссеру и театральному педагогу Анатолию Васильеву. – Л.В.) , куда я часто ходил и был знаком с ребятами, сделать из «Сазонова» такой маленький драматический отрывок. И не то, чтобы это была психотравма, но у меня тогда это не совсем получилось. Васильевская школа предполагает более серьезное отношение ко всему происходящему, и у меня не получилось той аверченковской легкости и какой-то очень правильной иронии. Ребята, как я ни боролся, сделали все достаточно серьезно. Там было не так много смешных мест, как мне хотелось, а рассказ смешной.
И даже те показы, что у нас были сейчас, это доказывают, потому что зрители смеются и очень хорошо именно этот рассказ воспринимают. И поскольку первая моя работа в театре «Человек» была серьезная, хоть она и называется трагикомедия «Или…Или», но все-таки там трагическая история женщины серебряного века, красавицы, а мне хотелось сделать что-то такое легкое, смешное, но в то же время не пошлое.
И еще у меня было такое детское воспоминание, когда еще в 80-е годы я посмотрел во МХАТе знаменитый спектакль Анатолия Васильевича Эфроса «Тартюф». Это для меня образец театра, потому что он был настолько легкий, настолько актерски точно сделан, а я смотрел его в лучшем составе, когда играла еще Ангелина Степанова, Александр Калягин, Анастасия Вертинская, Станислав Любшин и Юрий Богатырев. Великолепный Богатырев, чья роль состояла из того, что он огромные резонерские монологи произносил захлебываясь и было неважно, что он говорил, но зал каждый раз встречал его монологи аплодисментами. Это была такая великолепная работа. И мне вдруг захотелось развернуться от такой достаточно трагической истории в сторону, во-первых, актерского театра, и, во-вторых, театра ироничного и смешного.
Смешное всегда делать сложнее, и для меня была задача сделать смешной спектакль. Но первые показы, которые уже прошли на сцене театра и для своих, и для зрителей, показали, что у нас впереди еще большая работа. Осенью мы будем играть еще лучше. Но актеры поняли мою идею и это их актерская, в первую очередь, история, и мне важно, чтобы все они вчетвером были равноценными партнерами на сцене, и чтобы это было смешно. Смешно по-театральному, чтобы зритель смеялся не от каких-то грубых шуток ниже пояса, как мы сейчас привыкли.
Есть у меня любимый жанр, может быть, я его сам придумал – «русский лирический абсурд», хотелось как раз прийти к нему, и над этим мы работали.
Л.В.: Как быстро актеры поняли задачу, сложно ли было с ними работать?
Ф.Т.: Дело в том, что я пошел непростым путем, у нас не было готовой пьесы. Я пришел с этой идеей – создать спектакль в духе русского лирического абсурда, идея актерам понравилась, а потом я им сказал, что пока надо почитать, а потом я принесу что-то от себя, а им нужно будет принести по одному рассказу от себя..
В итоге Милена Цховреба и Оля Соколовская, не сговариваясь, принесли очень трогательные рассказы Надежды Теффи, связанные с детством. Это дало новый поворот спектаклю, потому что я понял, что нельзя быть только легкомысленным во всей этой истории, что нужен какой-то контрапункт и поворот в череде любовных адюльтеров, что сначала и получалось, а теперь все это приобрело новое звучание. Андрей Севостьянов принес «Человека из-за ширмы» А. Аверченко, совершенно для автора неожиданный.
Мы читали с актерами рассказы и отдельно откладывали те, где мы больше всего смеялись. В результате получилась стопочка достаточно смешных, и к этому добавились трогательные рассказы Теффи о детстве. За несколько дней я выстроил все это в историю, в которой, по началу, все грустные вещи мы поместили в конец. То есть сначала все зрители смеются, смеются, смеются, а потом мы им даем по мозгам, и они все грустят, грустят, грустят. Мы сделали такой вариант спектакля и даже показали его еще в апреле, и вдруг я понял, что зрители выходят совершенно ошарашенные, но спектакль разваливается на две части: легкомысленную и трагическую.
Пришлось еще раз взять себя в руки и все это перемешать, то есть сделать эдакий коктейль. Это было погружение в литературный и актерский материал. Мы прочли гораздо больше, чем показано на сцене, но от этого и я и актеры только выиграли.
Актеры на репетициях и в быту начали разговаривать репликами еще не существующего спектакля, приносили картинки, в фейсбуке посылали какие-то смешные брачные объявления эпохи царской России, которые тогда воспринимались, очевидно, нормально, а сейчас они кажутся абсурдными, смешными, но безумно трогательными, и из которых, кстати, в спектакле осталось только одно у Димы Филиппова. Это были такие маленькие исповеди людей в надежде найти свою вторую половину.
Так рождался спектакль. А еще хотелось сделать такой зрительский спектакль, чтобы зритель попадал по синусоиде из какой-то смешной истории, где люди выглядят иногда нелепыми, а иногда на грани хорошего вкуса, в детство. И актеры великолепно справились с этим. Они вдруг стали людьми без характерных масок, которые изначально создавались, мы это обсуждали. Они вдруг вырываются в человеческую историю. Это как когда едешь в поезде, и какой-то незнакомый попутчик начинает тебе рассказывать про свою жизнь, и ты понимаешь, что такое придумать нельзя. Другими словами, была задача сделать трагикомедию в полном смысле этого слова, от характерности до искренней человеческой интонации.
Работа началась в ноябре, а в феврале мы закончили читать и начали, как говорится, «прыгать» по сцене. В то же время мы не сразу пришли к жанру, как я его называю, «русского лирического абсурда», потому что то, что было написано сто лет назад, рассчитано на определенную публику и делалось в достаточно реалистичных декорациях. Там были узнаваемые персонажи, а мы убирали все лишнее, потому что не хотелось уходить в эпоху.
Мы вытягивали характеры, которые заиграли совершенно по-другому в наше время. И выяснилось, что не надо ставить ширму, какую-то антикварную мебель, хотя я ее очень люблю. Все считывается на уровне человеческих эмоций, а тогда надо создать иные условия. Сначала я думал, что это будет какое-нибудь эмигрантское кафе где-нибудь в Ницце, а во время репетиций я понял, что актеры уходят в таком случае в ненужные дебри, а спектакль лишается легкости, о которой я мечтал. И в какой-то момент я сказал актерам, что мы уходим от любой эпохи, что вы просто случайные пассажиры, которые пришли в зал ожидания, вы ждете поезда и в этот момент начинаете рассказывать друг другу истории. А поскольку в театре очень скучно, когда актеры сидят и рассказывают, то в какой-то момент они начинают их разыгрывать. Вот, собственно, это и сделало спектакль.
Л.В.: О чем и со зрителем какого возраста вы хотели поговорить своей работой?
Ф.Т.: У меня есть такой хороший театральный знакомый Вартан Ерицян, композитор, который в свое время работал с Эфросом на Таганке, и который для меня является своеобразным худсоветом. Еще после первого моего спектакля в театре «Человек» Вартан сказал прекрасную фразу: «Федор, только ничего не меняй!». Позже, когда мы стали обсуждать будущие работы, он сказал мне, что все, что стоит делать, - делать нужно о любви!
С одной стороны, это просто, но с другой – это больше всего интересует людей в этой жизни, ну, кроме денег, а поэтому сложно.
И я понял, что надо делать историю о любви, но о любви, может быть, не такой высокой, а о той, которая понятна любому зрителю, пришедшему в театр, потому что любовь иногда бывает смешной, иногда нелепой, иногда трагичной, но гораздо чаще смешной и нелепой. И хотелось сделать истории о простых и, я не побоюсь этого слова, доступных всем человеческих чувствах. Правда, при этом есть опасность, которая существует в театре – опуститься до уровня зрителя. А хотелось, чтобы, во-первых, это был очень хороший русский язык, а все писатели, которых мы использовали, писали на прекрасном русском языке. А Тэффи, которая писала на уровне хороших русских писателей начала ХХ века, еще и спасает от душевных расстройств и невзгод. Ее сложно сравнивать, например, с Буниным или Зайцевым, но язык у нее прекрасный. Поэтому именно ее рассказы стали центрообразующими в спектакле.
Я начал с того, что первая задача – спектакль должен быть легкий и актерский, что интересно мне как театральному режиссеру. Вторая задача, конечно, это должен был быть спектакль о любви, потому что все остальное не так интересно.
Говоря о возрасте зрителей, стоит сказать, что сейчас театральная публика очень помолодела, особенно в Москве. Но когда мы начали работать и все выстраивать, я вдруг понял, что это должна быть такая многослойная история. Получилось, что эта история для людей с уже серьезным эмоциональным опытом. Люди молодые на нашем спектакле будут смеяться, но в других местах, они вряд ли увидят в этом будущих себя, но они, скорее, увидят своих пап и мам, то есть то, что с детства сопутствует, окружает и во многом делает молодых людей. Поэтому я надеюсь, что публика будет совершенно разных возрастов, но каждый будет находить для себя в этом спектакле свое. При этом я понимаю, что чем больше у людей эмоциональный опыт и опыт любви, тем интересней им это будет воспринимать, потому что от каких-то любовных неурядиц, которые иногда вгоняют нас в депрессию, а иногда на долгие годы, можно совершенно неожиданно избавиться безобидной шуткой. И хотелось бы, чтобы этот спектакль стал своеобразной психотерапевтической историей, лекарством, хотя я задачи изначально такой не ставил, но много параллельно читал об этом и, вероятно, в голове все это соединилось, потому что ничего случайного не бывает.
Я теперь понимаю, что в театре все вещи приходят вовремя. Тем более, когда я увидел, как актеры делают эти трогательные детские истории, я понял, что каждый из них достает свое внутреннее, подсознательное, за что я им особенно благодарен. Все самое трогательное в спектакле - это от актеров, я иногда не понимал, как это сделать, а вдруг и Милена, и Оля, и Андрей, и Дима уже это присвоили, это их, и они там - настоящие.
В театре легче всего прикрыться маской, или гениальным режиссерским решением, но когда ты прорываешься своим естеством, то зритель это не может не почувствовать. Я схватился за эту подлинность и она, на мой взгляд, решает художественную и психотерапевтическую задачу.
Я еще использовал от своего киношного образования крупный план актера на сцене. Это возможно сделать в маленьком театре, когда актер стоит в одном луче и, по сути, голый, в смысле эмоций, и зритель замечает любую фальшь.
Тем более нельзя фальшивить, говоря о любви. У русского философа Николая Бердяева, есть работа «Тайные силы любви». Так вот он разделяет любовь на любовь-восхождение и любовь-снисхождение, то есть когда человек либо падает в любви, либо поднимается. А высшей степенью любви в Серебряном веке и в религиозной литературе – это любовь к Богу. В этом смысле любовь – это очень серьезное мероприятие и к ней нельзя относиться легко. Но если жизнь в каждом ее ежеминутном проживании превращать в трагедию, то можно уйти в фантастическую депрессию, из которой уже никогда не выкарабкаешься.
Наши близкие, люди, которых мы любим, требуют серьезного к себе отношения. Но нельзя любовь превращать в эгоистическое для самого себя мероприятие, то есть я люблю, а все кругом должны мою любовь воспринимать как нечто важное и купаться в ней. Если перефразировать немного философа Вольтера, то моя любовь заканчивается там, где начинается любовь другого человека, но самое лучшее – когда эти любови пересекаются.
А моя грузинская школа кинематографа, очень ироничная, кстати, учила меня, что в любой, самой трагической ситуации можно найти какой-то комический элемент. И чем легкомысленнее в хорошем смысле мы будем, тем легче нам будет достучаться до другого человека. Чем легкомысленнее мы относимся к ситуации, тем серьезнее мы относимся к человеку. И серьезное отношение к человеку как раз в том, что мы не превращаем наши отношения в невероятную трагедию.
Спектакль «Или…Или» как раз о придуманной любви, когда выясняется, что жизнь проходит, а ее нет, этой любви, что какие-то очень важные вещи проходили мимо, а как раз на них и надо было остановиться, не придумывая себе безумные романы и невероятные страсти. Но любовь, как и вся жизнь, это череда ошибок. Это и есть тот самый экзистенциальный опыт, который нашу жизнь и делает. Взрослый человек, у которого не было в детстве серьезной любви, обделил себя чем-то очень важным в жизни. Именно детское восприятие, если оно остается у взрослого человека, нет, не инфантилизм, а именно детское, чистое и искреннее восприятие. Вспомните простую евангельскую фразу «будьте, как дети». Кстати, она нас вдохновляла, в том числе, при работе над спектаклем.
Л.В.: «Полжизни за поцелуй» - это ностальгия по ушедшим чувствам или желание новых?
Ф.Т. Хороший вопрос. Для меня лично любовь – всегда переживание того, что было. Поэтому во многом это, конечно, ностальгия. Но для других, я точно знаю, - это то светлое, что ждет впереди, к чему человек будет стремиться всю жизнь и никогда может не увидеть. Прошлые чувства - это точный и правильный камертон по отношению к чувствам, которые могут происходить в настоящий момент или в будущем. Поэтому спектакль, наверное, все же и о ностальгии, и о будущих чувствах. Это своеобразный камертон.
Остается добавить, что во второй половине сентября можно будет увидеть спектакль на сцене театра "Человек". Причем, насколько мне известно, работа над ним продолжается.
Фото сцен из спектакля: Сергей Дандурян
