|
Человек-оркестр
Михаил Швыдкой: «Иногда путаюсь в показаниях, не зная, в каком качестве выступаю в данный конкретный момент. Вот три мои визитные карточки: на одной написано — МИД, на второй — ТЭФИ, на третьей — Театр мюзикла. Мог бы напечатать и четвертую, и пятую...»
Михаил Швыдкой многолик. Так было раньше, так остается и теперь. Из чиновных ипостасей — спецпредставитель президента России по международному культурному сотрудничеству. Из общественных — президент Академии российского телевидения. А еще худрук московского Театра мюзикла и ведущий нескольких телепрограмм. Среди последних проектов — «Человек в большом городе» на канале «ТВ Центр».
— Значит, Михаил Ефимович, делаете программу о горожанах, а жить предпочитаете на даче? Неправильно как-то…
— Начнем с того, что живу и в Москве, и на даче. Но главное даже не это. Куда важнее, что по мироощущению являюсь горожанином до мозга костей. Много лет я проработал в журнале «Театр», жена моя служила в Театре на Малой Бронной, а жили мы с двумя детьми вдали от центра, на Преображенке. И вот путем сложного обмена и объединения жилплощади с тещей нам удалось переехать в жутко запущенную коммуналку в старом доме на Тверском бульваре рядом с Театром Пушкина. Ремонт в этой квартире продолжался бесконечно долго, постоянно не хватало денег на его завершение, зато мы с женой получили возможность ходить на работу пешком. Житье в центре чрезвычайно важно для театрального критика! Основные очаги культуры располагались, что называется, в шаговой доступности. Правда, такое местоположение имело и существенный недостаток. Хотя не исключаю и дополнительное достоинство: под каким углом посмотреть. Поскольку квартира находилась недалеко от ресторана ВТО на Пушкинской площади, поздние посетители нередко заворачивали к нам домой допить на посошок…
Конечно, за городом жизнь спокойнее, но я нередко сбегаю в Москву. Люблю ее и не скрываю этого.
— Нетипичное признание по нынешним временам.
— Мы же люди не местные, провинциальные! Лимита практически. В столицу я переехал 62 года назад. Небольшим, можно даже сказать маленьким. Девяти месяцев от роду. Папа был военным, его перевели сюда из киргизского города Канта, где, собственно, я и появился на свет.
— Неужели в тех краях столь высоко чтили выдающегося немецкого философа?
— Случайное совпадение звуков. Кант по-киргизски означает «сахар». В городе располагался объект стратегического значения — сахарный завод, отсюда и название.
— Недолго, однако, продолжалась ваша сладкая жизнь, Михаил Ефимович!
— Dolce vita редко бывает длинной… Словом, в силу происхождения я всегда питал к Москве теплые чувства. Они не остыли и по сей день. В принципе, в этом нет ничего удивительного или оригинального. Люди всегда стремились в большие города. Остатки цивилизационного, как сегодня принято говорить, тренда. Здесь легче реализовать возможности, да и жить комфортнее, чем где-нибудь в глухой деревне. Такой мощный магнит. Или лампа, приманивающая ярким светом мотыльков. Выбирайте сравнение, которое больше по душе… Я хорошо чувствую себя в Москве. Особенно летом в выходные, когда все разъезжаются на дачи…
— …и даже пробки ненадолго рассасываются.
— Не напоминайте! Больная тема. Ездить по городу стало невозможно. С каждым годом все хуже и хуже. Пытаюсь работать в машине, постоянно вожу с собой старорежимный ноутбук, поскольку к айпэду и прочим модным гаджетам отношусь как к игрушкам, но ежедневно терять часы на тупое стояние на полпути — это непозволительная роскошь.
— Разве мигалка вам по статусу не положена?
— Мне это неловко. С моей-то примелькавшейся рожей... Зачем вызывать дополнительное раздражение людей? Они и без того сильно заведены и напряжены.
— Можно стекла затонировать, шторки повесить, как многие начальники делают.
— Но из машины ведь выходить надо… ГИБДД ко мне хорошо относится, этого вполне достаточно. От безысходности я предпринимал попытки пересесть на метро, но практически любая поездка неизбежно превращалась в диспут о проблемах российской культуры. Я находился в постоянном диалоге с попутчиками. Меня и на улице останавливают, чтобы спросить о чем-то сокровенном. Впрочем, не тягощусь некоторой степенью узнаваемости. В отличие от ряда коллег по телецеху, прилагающих титанические усилия, дабы сохранить инкогнито где-нибудь в публичном месте. Говорят же: человек первую половину жизни тратит на то, чтобы добиться известности, а потом в пасмурную погоду носит темные очки, опасаясь, что его опознают. Я к этому отношусь спокойно, не заморачиваюсь ни в одну сторону, ни в другую. Никогда не стремился к популярности, но и открещиваться от нее не собираюсь.
— А как же расхожее утверждение, что телевидение — наркотик?
— Лучше всего в жизни я умею делать две вещи — расспрашивать людей и читать лекции. Эти качества можно объединить в одном флаконе, и получится классическое ток-шоу. Чувствую себя в таком формате прекрасно, для меня это настоящие драйв и кайф. Даже психологическую потребность испытываю. Не ради того, чтобы потом узнавали на улицах, конечно нет. Ценно ощущение работы на телевидении, оно завораживает. Особенно люблю прямые эфиры, сейчас, увы, нет возможности их проводить. Зато качество лучше, ляпов меньше.
— Ваш телевизионный стаж, страшно сказать, за сорок лет.
— В 68-м году вышла премьера телеспектакля по пьесе «Рыцарский турнир», которую мы с режиссером Театра Вахтангова Леонидом Калиновским написали о Корнеле и Расине. Вот и считайте. Было мне в ту пору двадцать лет от роду. Потом, правда, последовал длинный перерыв. И не из-за того, что первый блин получился комом, нет. Проект на телевидении сочли успешным, но я случайно услышал, как одна известная артистка говорила другой: «Что за идиот сочинил этот бред?» Я понял, что больше не хочу писать пьесы для ТВ и надо отсюда валить… Однако сотрудничество с редакцией литдрамы не прервал. Это очень помогло мне при создании канала «Культура». 25 августа 97-го вышел указ президента Ельцина, где была названа дата начала вещания — 1 ноября того же года. За такой короткий срок создать с нуля полноценный канал — задача нереальная. Японцы делают подобное за три года, американцы с европейцами чуть скорее — за два. У нас на все было шестьдесят дней с хвостиком. Выручили моя записная книжка и извлеченные из нее контакты. Я методично обзванивал сотрудников литдрамы, кино- и музыкальной редакций, предлагая им работу. Люди радостно соглашались, поскольку с начала 90-х оказались невостребованными. Тогда тон задавали информационщики во главе с Олегом Добродеевым и бывшая «молодежка» с Константином Эрнстом, Эдуардом Сагалаевым, Анатолием Лысенко, Александром Любимовым, Кирой Прошутинской, Анатолием Малкиным. Остальные были в загоне. «Культура» дала многим второй шанс.
В 98-м году я возглавил ВГТРК. По прошествии лет многое забывается, но времена стояли непростые. Шла натуральная война между каналами. Первый, по сути, принадлежал Березовскому, НТВ — Гусинскому, а «Россия» отстаивала позицию Кремля. Звучит парадоксально, но свобода государственного телевидения тогда была значительно выше, чем каналов, находившихся в руках у олигархов. Те решали личные вопросы, используя медиаресурс в качестве дубины, которой молотили по головам оппонентов. Я тоже невольно оказался втянутым в серьезную политическую борьбу, хотя на ТВ меня считали за малость дурковатого.
— С чего бы это?
— Никогда не был там своим. Да и сейчас не стал. Это примерно как в МИДе. Меня здесь приютили, отношения со всеми чудные, мы по-человечески дружим с министром Сергеем Лавровым, первую лекцию о немецкой литературе и драматургии в здании на Смоленке я прочел еще в 1981 году, но все равно остаюсь тут чужаком.
— И ранг посла не спасает?
— Я ведь не карьерный дипломат, а спецпредставитель президента. Посол по особым поручениям не дипломатический ранг, а должность. В полномочные и чрезвычайные меня не производили, чтобы не обижать профессионалов. Они и так косятся на человека, который на телевидении поет и танцует. Это выбивается из ряда представлений о высокопоставленном чиновнике МИДа. Точно такая же картина на ТВ. После ухода Владимира Познера я возглавил Академию российского телевидения, однако дистанция сохранилась и почти не сокращается. Пришлый!
— Зачем же подписывались на президентство?
— АРТ не первый год переживает кризис, и я по наивности питал иллюзии, что смогу изменить ситуацию к лучшему. Сегодня понимаю, что ведущим каналам академия скорее мешает, чем помогает. Ведь ТЭФИ — некий эталон, знак качества. Объективный или субъективный — второй вопрос. Но теленачальники прежде всего реагируют на иные индикаторы. Во-первых, на рейтинг, а значит, на рекламодателей. Во-вторых, на отношения с Кремлем и Белым домом. Опять же не возьмусь рассуждать, хорошо это или плохо, поскольку сам состою на госслужбе. Да и вообще никогда не брошу камень в коллег. Они работают в предлагаемых обстоятельствах. Возьмите недавнюю ситуацию с митингами оппозиции, о которых поначалу на ТВ не сообщалось ни слова. Полагаете, работающие в «Останкино» или в ВГТРК глупее нас и не понимали, что замалчивание события вело к разжиганию страстей? Профессионалы высочайшего класса, прирожденные телевизионщики Эрнст, Добродеев и Кулистиков все прекрасно знают и стараются отстаивать свои позиции. Да, не всегда удается, но это другая тема... Что же касается ТЭФИ, при присуждении профессиональной премии действуют совсем иные критерии — творческие. Не хотелось бы споткнуться на том, что привело к расколу других союзов, когда одни оказались за белых, а другие — за красных. У нас ведь и «белые», и «красные» — первоклассные телевизионщики. Плохо, если в академии произойдет размежевание. Чтобы этого не приключилось, мы отказались от соревнования каналов, проводим вместо него конкурс производителей. Это дает академии шанс. Ее стоит сохранить хотя бы ради «ТЭФИ-Регион», чтобы журналисты — условно — из Магадана могли пообщаться с коллегами из Краснодара. Иного шанса у них часто, увы, попросту нет. Что касается лично меня, все решения буду принимать в 2012 году после торжественной церемонии вручения премии на исторической сцене Большого театра. Поглядим. Пока мне есть чем заняться. Иногда путаюсь в показаниях, не зная, в каком качестве выступаю в данный конкретный момент. Вот три мои визитные карточки: на одной написано — МИД, на второй — ТЭФИ, на третьей — Театр мюзикла. Мог бы напечатать и четвертую, и пятую. Я ведь многолетний профессор РАТИ и одновременно — научный руководитель Высшей школы культурной политики и управления в гуманитарной сфере МГУ.
— Многостаночник!
— Да-да! Раньше к этому относились с подозрением. Практически шабашник, если не сказать халтурщик. С другой стороны, я и гуманитарными связями занимаюсь по записной книжке. В нашем МИДе нет департамента культурного сотрудничества, существующего в министерствах иностранных дел ведущих стран мира. Там этим направлением занято много народу. А у меня на все про все — три дипломата и три замечательные канцелярские барышни. Между тем созданием положительного образа государства за рубежом сейчас озабочены буквально все. Это не выдумка России, а краеугольный вопрос для Китая, Америки, Индии, Бразилии и далее по глобусу — со всеми остановками. Каждую страну заботит, как она выглядит в глазах мирового сообщества. Ведь разные нации не любят за разное. Значит, надо уметь демонстрировать сильные качества, подавать себя с лучшей стороны. Лишь правильно рассказанных новостей мало. Мне нравится канал Russia Today, я люблю Риту Симоньян, которую знаю с тех времен, когда она заведовала корпунктом ВГТРК в Краснодарском крае, но, повторяю, одного информационного присутствия недостаточно. Гуманитарное сотрудничество — прежде всего образование и культура. Все понимают: Россия — великая культурная держава, но каков ее вклад в мировую сокровищницу в последние десятилетия? Об этом нужно постоянно напоминать, рассказывать. Нельзя же вечно выезжать на багаже Чайковского, Пушкина, Толстого и Достоевского. Мне легко вести диалог с коллегами. Старые, проверенные связи помогают. В какую бы страну ближнего зарубежья ни приехал, без особого труда открываю дверь в кабинеты местных начальников. Да и в дальнем заграничье у меня полно знакомых с советских времен. С теми же, кого прежде не знал, успел наладить контакт за время работы в Минкультуры.
— Нынешний глава ведомства Авдеев не ревнует?
— Во-первых, у каждого своя делянка. Во-вторых, мы старинные товарищи. Еще с той поры, когда Александр Алексеевич сидел на седьмом этаже высотки на Смоленке в кабинете замминистра иностранных дел, а я был в том же статусе, но в Министерстве культуры. Мы много лет общаемся, ездим друг к другу в гости на Новый год. Сегодня жизнь так перевернулась, что Авдеев возглавляет Минкультуры, а мне выделили уголок в МИДе. Но это не отразилось на наших личных отношениях. Да и не могло…
— С Театром мюзикла Александр Алексеевич вам помогает?
— А я, сказать по правде, не надоедал с просьбами. Сейчас мы делаем ремонт в ДК Горбунова, куда пришли с благословения руководства космического центра имени Хруничева. После того как несколько лет назад из ДК съехали рокеры, здание по большей части пустовало. Приводим его в порядок. Объем предстоящих работ пугающе велик. Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. Хотим организовать театр по бродвейско-репертуарному принципу, хотя в этой формуле и заложено некоторое противоречие. Замысел в том, чтобы каждый месяц на сцене шли, сменяя друг друга, три мюзикла — по декаде. Для старта выбрали спектакль по произведениям советских и американских композиторов 20—30-х годов прошлого века. Мы с Лешей Кортневым написали пьесу, Лева Оганезов собрал великолепный музыкальный материал, композитор Юра Потеенко сделал интересные аранжировки. В главных ролях — Валерия Ланская и Ефим Шифрин. Работа кипит. Называться мюзикл будет «Времена не выбирают». Звучит не слишком оптимистично, но по сути это светлая, мелодраматичная история. Премьера намечена на 21 февраля. За четыре дня до этого устроим гала-концерт, приуроченный к открытию театра и пятидесятилетию Макса Леонидова, чей мюзикл «Растратчики» лежит у нас в портфеле. Его начнем репетировать во вторую очередь. Надеюсь, в марте. Если, конечно, ремонт переживем…
— Вот и желание, которое можете загадать под бой курантов в новогоднюю ночь.
— Знаете, я по жизни не трус, испугать меня трудно, но сейчас, не скрою, сильно нервничаю. Давно не испытывал такого. Очень не хочется сесть в лужу. Конечно, лучше полагаться на свои силы, но в этой ситуации даже от помощи Деда Мороза не отказался бы. Вдруг подсобит с материализацией задуманного?
Что касается новогодних праздников, самое «веселое» 31 декабря выдалось у меня в 1999 году. Я тогда возглавлял ВГТРК и в последний день года собрался с коллегами в… баню. Да-да, буквально по сюжету бессмертной комедии Эльдара Рязанова! А какой смысл сидеть в конторе, если сетка вещания сверстана, «консервы» давно заготовлены? «Голубой огонек» и все такое прочее… Еду в машине, и вдруг звонок: всем срочно возвращаться на базу! Борис Ельцин заявил об уходе в отставку. Михаил Лесин тогда полетел с Владимиром Путиным в Чечню, а я занимался тем, что пытался перегнать ПТС — передвижную ТВ-станцию — туда, где совершит посадку вертолет с исполняющим обязанности президента. Место держалось в строгом секрете. Ситуация осложнялась тем, что Виктор Казанцев, командующий войсками в регионе, во избежание ЧП и провокаций приказал стрелять на поражение по всему, что шевелится. Я боялся, как бы под случайный огонь не угодил наш «Мерседес» с техникой и ребятами. Но и это было еще не все. Тогда, если помните, нас пугали проблемой-2000. Дескать, по случаю наступления миллениума обнулятся компьютеры и сбросят всю информацию. Действительно, спутник, через который мы передавали картинку из Чечни, в самый неподходящий момент начал перезагрузку… К счастью, все обошлось. Так что в баню я не попал, но домой аккурат к полуночи влетел. В 1999-м нам в последний раз удалось собраться за праздничным столом всей семьей, отец был еще жив… А Борис Ельцин, с которым мы сдружились после его отставки, пригласил меня вести вечер в Кремле, посвященный его 75-летию. Я был таким Дедом Морозом. Правда, без бороды из ваты…»
«Итоги», №52/811
|
