|
В год 15-летия крушения СССР поневоле приходится вновь и вновь вспоминать давно уже минувшую эпоху "перестройки". И задаваться вопросом: как же М. Горбачев сумел, являясь лидером коммунистической державы, в несколько лет похоронить и ее, и тот строй, что выдержал схватки с самыми лютыми врагами и которому "дорогой Михаил Сергеевич" не раз присягал на верность? Увы, проблема верности партийных, государственных лидеров своим предвыборным обещаниям остается актуальной для России и сегодня.
Когда 11 марта 1985 г. Политбюро ЦК КПСС вновь оказалось перед проблемой выбора нового лидера, сторонним наблюдателям казалось, что конкурентов у Горбачева слишком много - Романов, Гришин и прочие: Однако к тому моменту Михаил Сергеевич, пусть и 54 лет отроду, но в отсутствие перманентно больного К. Черненко председательствовал на заседаниях Политбюро. А это был уже явный знак - одной ногой бывший первый секретарь Ставропольского крайкома стоял на высшей ступеньке власти в СССР.
Так и вышло, не кто иной, а сам А. Громыко предложил его кандидатуру на пленуме ЦК КПСС после кончины Константина Устиновича. И никто не сопротивлялся. Старые члены Политбюро, оставшиеся от "брежневского призыва", уже и сами отдавали себе отчет: новый генсек-старец вызовет в стране откровенное раздражение.
Это вовсе не пустое предположение. Накануне упокоения Черненко по Москве гулял жутковатый в своем мрачном цинизме анекдот. "Диктор центрального телевидения объявляет: "Дорогие товарищи телезрители! Вы, конечно, будете смеяться, но наш генеральный секретарь опять умер!". Эта шуточка была хорошо известна на Лубянке и Старой площади. И "кремлевская гвардия" хорошо понимала, что если после Ю. Андропова народ еще как-то терпел, посмеиваясь, недееспособного Черненко, то очередной немощный лидер означал бы полную дискредитацию власти. Так что, как гласит известное выражение, "перестройке не было альтернативы", и Горбачев легко "взошел на трон". Об этом прямо пишет бывший помощник генерального секретаря А. Черняев в книге "Шесть лет с Горбачевым: по дневниковым записям": "Как потом мне говорил М.С., на ПБ, созванном перед полуночью в день смерти Черненко, первым произнес имя Горбачева - кто бы вы думали? - Гришин". Таким образом, по словам самого Горбачева, на заседании Политбюро, предварявшем тот самый пленум ЦК КПСС, первым в его пользу высказался Гришин (которого он же вскоре на пенсию и отправил, поставив на пост первого секретаря Московского горкома КПСС Ельцина). Это явилось очевидным признанием того факта, что Горбачев был уже вне конкуренции.
НАСЛЕДНИК АНДРОПОВА
"Молодой" генсек воспринимался как наследник дела Андропова, который замышлял какие-то большие реформы и даже начал было наводить порядок. Правда, Горбачев, будучи переведенным семью годами ранее стараниями Юрия Владимировича в Москву, оказался "на сельском хозяйстве", а это было то самое "провальное место", куда как на расправу отправляли неугодных: с советским сельским хозяйством ни один секретарь ЦК справиться не мог по определению.
Однако тот простой факт, что доверенная Горбачеву Продовольственная программа, громогласно объявленная в 1982 г., была провалена (в частности, неуклонно сокращался сбор зерновых, росли закупки хлеба за рубежом), странным образом не сказался на выдвижении Горбачева к вершинам власти. Став в марте 1985 г. во главе КПСС, он уже на апрельском пленуме ЦК формулирует некое общее направление программы реформ. Первым делом он попытался идти по пути Андропова: требовалось наведение элементарной дисциплины как на производстве, так и на всех этажах управленческой машины. Одной из главных задач стала борьба с массовым пьянством, превратившаяся сразу же в тяжелое бедствие не только для населения страны, но и для ее хозяйства.
Что касается экономических проблем Советского Союза, то их решение виделось в ускоренном "перевооружении" машиностроения. По сути дела, ЦК ставил задачу выхода на новый уровень НТР, хотя достаточно внятно это и не прозвучало (сказалась привычка не афишировать имеющиеся проблемы). Так был сделан выбор между привычными гигантскими вложениями в капитальное строительство и повышением производительности труда в пользу последнего: ускорение должно было быть достигнуто за счет перехода на новое поколение промышленного оборудования, технической модернизации. Однако проводимые мероприятия не давали должного эффекта.
М.С. Горбачев заслушивает доклад командира АПЛ стратегического назначения проекта 941 ТК-13 капитана 1-го ранга В.Н. Братишева (сентябрь 1987 г., Североморск, верхняя палуба ТК-13).
Фото из книги Неизвестный флот
Одной из затей, в которые верил Горбачев, была массовая компьютеризация: обучение основам программирования было включено в школьные и вузовские программы. Но общая отсталость Советского Союза в деле компьютеризации на тот момент изначально обрекала затею на провал: персональных компьютеров было крайне мало, советская промышленность к их массовому производству еще не приступала даже в мечтах, так что студентов обучали самым азам часто на допотопных машинах, не говоря уже о школьниках. Достаточно напомнить, что задача компьютеризации, скажем, тех же сельских школ была поставлена в современной России лишь сравнительно недавно Владимиром Путиным. Что уж тут говорить о 1985 г.!
В то же время Горбачева серьезно заботили проблемы разоружения и взаимоотношений сверхдержав на международной арене. СССР бодался с США в Латинской Америке (Никарагуа), Африке (Ангола, Мозамбик, Эфиопия), Южной Азии (Афганистан). Помимо этого оказывалась серьезная экономическая и военно-техническая поддержка ряду дружественных режимов по всему свету: от Кубы до Лаоса, не говоря уже о мировом коммунистическом движении и "прогрессивных силах". Наконец, на шее СССР сидели в полном смысле слова и страны СЭВ. Стало обычным явлением, когда "страны народной демократии" экспортировали на Запад высококачественную продукцию, к примеру легкой промышленности, а в Союз гнали чуть ли не брак. Доходило и до того, что поставляемая им по дешевке нефть перерабатывалась, а полученные нефтепродукты выгодно сбывались в Европе. Однако если до Горбачева на все это в Кремле старательно закрывали глаза, то в лице нового генсека в полном смысле слова, если перефразировать выражение старца Авеля из его предсказания царю Павлу I, "пришел мужик с топором, и настала воистину тьма египетская". Горбачев считал себя реформатором, но вот реформировать-то он и не сумел - просто крушил.
Идеи сокращения участия в локальных конфликтах и объемов помощи "братским режимам" были весьма популярны среди людей поколения "шестидесятников", к которому принадлежал и Михаил Сергеевич. Эти же люди после достижения Советским Союзом стратегического паритета с США стали рассматривать собственные вооруженные силы как ненужную обузу. Следует отметить, что хоть диссидентское движение в СССР и было основательно разгромлено Андроповым, прозападные настроения были достаточно распространены в среде советской интеллигенции. И в результате идеологическое развитие перестройки постепенно приняло отчетливый прозападный крен. К примеру, от экономической реформы социалистического хозяйства постепенно был совершен переход к безапелляционному утверждению безусловного превосходства капиталистической экономики над социалистической.
Эту эволюцию уместно рассмотреть на примере развития многообразной деятельности нынешних либерал-реформаторов как в период горбачевской перестройки, так и до нее.
МАЛЬЧИКИ В "РОЗОВЫХ ШТАНИШКАХ"
Почему-то многим кажется, будто бы такие деятели, как Гайдар или Чубайс, возникли словно из ниоткуда и сразу, как по мановению "волшебной палочки", заняли господствующие позиции в кругу, определявшем стратегические направления рыночной реформы в России. В действительности все было совершенно иначе. Более того, и Егор Тимурович, и Анатолий Борисович были типичными для того времени советскими интеллектуалами - порождением коммунистической власти. И заняли они свои позиции в "кругу экономических гуру", что наставляли советское руководство, еще до того, как Горбачев стал генсеком.
Вот что пишет в своей панегирической книге "Неизвестный Чубайс" А. Колесников: "Московские экономисты ощущали себя частью либерально настроенного истеблишмента, но при этом были погружены в межинститутские интриги и конкуренцию. Ни того ни другого не было в провинциальном Питере. Зато у ленинградцев был энергичный организатор. И когда Чубайс в 1982 г. вошел в московскую лабораторию, где работал Гайдар, начался отсчет новой экономической истории, которая закончилась осенью 1991 г. формированием первого правительства реформаторов".
И Гайдар, и Чубайс уже в то время были лидерами соответственно московской и питерской групп прозападно настроенных ученых-экономистов. Но о какой совместной работе идет речь? И как они познакомились? Начнем с Гайдара: "Два главных российских реформатора знакомы друг с другом уже более 20 лет. История знакомства, которая началась в 1982 г., была вполне банальной для Гайдара тех лет, который быстро завоевал славу молодого, чтобы не сказать - юного экономического гуру, работавшего в знаменитом НИИ системных исследований под началом Станислава Шаталина, изучавшего опыт реформ в Венгрии, Югославии, Польше, Китае, печатавшегося в "Вопросах экономики", вращавшегося в номенклатурных кругах, написавшего книгу тогдашнему премьеру Николаю Тихонову. Егора Тимуровича просто пригласили выступить на "чубайсовском" официальном семинаре в Ленинграде, а организовал встречу, по нынешней характеристике Гайдара, "худенький рыжеватый парень".
Тут интерес, конечно, представляют не сами по себе два "великих реформатора" в годы молодые, а то, с чего началось их восхождение к власти. А началось оно, разумеется, с легкой руки всемогущего ЦК КПСС. Вполне уместно привести еще более развернутую цитату из упомянутой книги А.Колесникова: "Именно благодаря москвичу Гайдару, который был ближе к номенклатурным и реформаторским течениям, в команде питерских экономистов со временем, где-то к году 1983-му, появилось не просто ощущение востребованности, а чувство причастности и динамизма. Причастности к серьезным делам, динамизма в подготовке реформы и востребованности верхами - Комиссией Политбюро по совершенствованию системы управления, которую формально возглавлял Николай Тихонов. Реально - сравнительно молодой секретарь ЦК по экономике Николай Рыжков; в научном плане курировал председатель ГКНТ и глава НИИСИ, зять Алексея Косыгина академик Джермен Гвишиани. Он не был экономистом, зато обладал широкими взглядами на разные, в том числе полузапретные проблемы. Реальную же работу организовывал учитель многих будущих экономистов-либералов Станислав Шаталин. Тогда-то "питерские" и были привлечены к работе на власть, к работе по проектированию реформы. Чубайс выступил лидером ленинградской части, привлеченной к написанию и рецензированию итогового текста команды, а самые продвинутые ленинградцы Сергей Васильев и Сергей Игнатьев выступили даже в качестве авторов целых разделов масштабного 120-страничного документа, который назывался "Концепция совершенствования хозяйственного механизма предприятия" и содержал, по словам Гайдара, "программу реформ венгерского образца 1968 г.". (К слову, и в конце 1980-х, и в 1990-е годы тот же Сергей Васильев - один из важнейших членов команды Чубайса).
Как видим, наши ведущие реформаторы вовсе не с улицы явились, а были взращены и даже включены в структуры, занимавшиеся интеллектуальным обслуживанием властей. КПСС, родимая, их и вырастила, и в люди вывела. Как и самого Михаила Сергеевича. Представители нынешнего молодого поколения могут искренне удивляться: как, неужели и Чубайс был членом КПСС?! Конечно, был. Уж очень, видимо, он хотел карьеру сделать, вот и вступил в ее ряды. Да и кто, скажите, беспартийного аспиранта подпустил бы к работе спецкомиссии при ЦК КПСС?
Конечно, сейчас Михаил Сергеевич может мило рассказывать, как он "подготавливал" перестройку, как они с Шеварднадзе еще в 1984 г. поняли, что "все прогнило" и нужно "что-то делать". Но в действительности необходимость реформ была очевидна для партийного руководства и без ставропольского "самородка". Как видим, интеллектуальные силы были привлечены немалые.
Горбачев был твердо настроен и на обновление внешнеполитического курса СССР. Уже вскоре он предложил на пост министра иностранных дел Шеварднадзе, взамен Громыко, переведенного в председатели Президиума Верховного Совета СССР. "Серебристый лис", как прозвали Эдуарда Амвросиевича в Грузии, оказался незаменимым проводником курса Горбачева, пока не предал его, сбежав со своего мидовского поста в начале 1991 г. И, как выяснилось, вовремя. Крах СССР он встретил в рядах "истинных демократов". Когда-то, в бытность свою первым секретарем ЦК Грузии, он заявил, что для его республики "солнце встает на Севере". Понятно, что Горбачеву он понравиться сумел. И не он один.
НОЖ В СПИНУ "ОБОРОНКЕ"
Рассмотрение отношения перестроечных и реформаторских лидеров к проблемам Вооруженных Сил СССР и ВПК представляет собой интерес в том смысле, что оно определялось общим концептуальным подходом к дальнейшему пути развития и СССР (России), и всего человечества. А в интеллигентских кругах Москвы и Питера тогда распространялись представления о "ненужности" вооруженного противостояния со Штатами, "губительности милитаризма" и, соответственно, ненужности мощных вооруженных сил, которые-де не только "проедают" народные деньги, но и служат "тормозом" на пути роста благосостояния и развития взаимоотношений с Западом.
Причем этот "мещанский пацифизм" поразил не только рядовых итээровцев и гуманитариев. Черняев в книге "Шесть лет с Горбачевым: по дневниковым записям", изданной в 1993 г., вспоминает: "4 июня 1985 г. (на тот момент А.С. Черняев - зам. зав. Международным отделом ЦК КПСС. - Прим. Я.Я.) у работников аппарата ЦК военная учеба. Зам. начальника Генштаба Ахромеев прочитал лекцию "О характере современной войны". "Предельно четко" изложил "международную обстановку" и нашу военную доктрину, а также то, как готовятся к войне американцы. В выводах он сетовал на то, что не все еще в республиках, в обкомах, во всяких гражданских подразделениях делают все необходимое по превращению страны в военный лагерь. Это, видно, идеал для страны, как он и его коллеги себе представляют.
Потом были показаны фильмы, американские. Потрясают: ракеты, которые за сотни, тысячи километров сами находят цель, авианосцы, подводные лодки, танки, способные на все, крылатые ракеты, которые, как в мультфильме, идут по каньону и за 2,5 тысячи километров могут поразить цель диаметром в 10 метров. Фантастическое достижение современной науки. И, конечно, немыслимые расходы.
Я смотрел и думал: но ведь столько же, даже больше, тратим и мы, и все для чего - чтобы готовить самоубийство человечества! Какое-то сплошное безумие! На мгновение забывался, когда смотрел эти фильмы. Хотелось вскочить и спросить маршала: ну а что, если взять и ликвидировать все это оружие, которое у нас тоже, наверное, не хуже, а ученые - не глупее? И крикнуть на весь мир: "Хватит с нас, баста! Мы обрели нормальное зрение и здравый смысл!" И что будет?.. Американцы сразу пойдут на нас?..".
То, что покойный Ахромеев собирался весь Союз превратить "в военный лагерь", оставим на совести автора. В действительности маршал и тогда, и потом, на посту начальника Генштаба, честно поддерживал политику Горбачева на разоружение и сделал в этом, надо думать, побольше Черняева. А вот идеи о том, чтобы "встать и крикнуть на весь мир", вполне заслуживают профессиональной психиатрической помощи. И эти мысли принадлежали человеку, занимавшему важный пост в отделе ЦК, ведавшем международной политикой!
Так что дело не в одном только Горбачеве. Речь должна идти о целом поколении "шестидесятников-идеалистов". Эти люди явно неадекватно воспринимали мир. Прошло всего несколько лет, и своим "духовным отцом" они признали академика А. Сахарова. Физик он, наверное, был великий, но в социально-политических вопросах придерживался идей, мягко говоря, несерьезных. Он мечтал о "мировом правительстве", о господствующей роли технократов, которые бы построили жизнь человечества на "рациональных началах" и тому подобных сказочных вещах.
Вот, к примеру, что рассказал в своей книге "Хождение во власть" А. Собчак о сахаровском проекте конституции: "Другая идея Сахарова, которая, на мой взгляд, должна получить отражение буквально во всех конституциях, - это идея приоритета "глобальных целей выживания человечества перед любыми региональными, государственными, национальными, классовыми, партийными, групповыми и личными интересами" (статья третья)". Между прочим, покойный Собчак не уставал напоминать, что он юрист и мыслит соответственно в правовых категориях, хотя его пиетет перед безумной идеей отказа от государственного суверенитета в пользу "глобальных целей выживания человечества", которые будет определять неизвестно кто и неизвестно с какими замыслами, свидетельствует о чем-то совершенно ином. Но забавна и сама противоречивость мышления академика Сахарова. Он был ярым сторонником приоритета "прав человека". И он же заявляет приоритет неких "глобальных целей". Не говоря уже о том, что предлагать благие пожелания для занесения в основной закон государства, мягко говоря, неуместно.
Впрочем, многое объясняет такой пассаж Собчака в его книге, изданной в 1991 г.: "Идея конвергенции, выдвинутая на рубеже 70-х годов Дж. Гэлбрэйтом и другими западными учеными, развита Сахаровым применительно к советскому обществу. Сначала это послужило основанием для обвинений Сахарова в предательстве Родины и гонений на него. Но прошло время, и сегодня общественное сознание в нашей стране уже готово к восприятию этой идеи как моста в будущую Европу и единое человечество". Остается добавить, что после издания книги и кончины ее автора время также не стояло на месте, и ныне к восприятию "этой идеи" совершенно не готова не только Россия, но и Европа, да и все человечество.
Но, по сути дела, в подобном духе рассуждал тогда и Горбачев, выдвигая свое "новое мышление". Правда, он не думал о демонтаже социализма и тем более - о разрушении СССР, но почему-то был уверен, что страны не соперничают на планете за место под солнцем, а только и ждут мудрого руководителя, способного всех помирить и установить тишь да благодать.
В январе 1986 г. было сделано известное заявление с предложением о полном ядерном разоружении к 2000 г. Понятно, американцы сразу же рассудили, что это - нелепая идея. Люди реального мира, прекрасно понимающие, что такое конкуренция вообще и мировая конкуренция в частности, они и мысли не допускали о полном отказе от ядерного оружия. (Интересно, что сегодня думает Горбачев по поводу американского предложения использовать межконтинентальные баллистические ракеты "без ядерного снаряжения" в борьбе с международным терроризмом). Ясно, что Англия с Францией на такое тоже не соглашались. Маргарет Тэтчер не уставала напоминать, что именно "атомное противостояние" обеспечило мир в Европе с 1945 г. Что касается Китая, то там, надо полагать, просто усмехнулись. При этом вряд ли советская разведка не докладывала своему генсеку о развитии ядерных и ракетных программ в Индии и Пакистане. Однако "дорогой Михаил Сергеевич" твердо ступил на стезю деятельного фантазирования и шел по ней, не оглядываясь на здравый смысл.
Снова обратимся к А. Черняеву: "В апреле-мае Горбачев уже в практическом плане думал о новой встрече с Рейганом и рассчитывал на реальные подвижки в области разоружения. Однако в то время мы, его помощники, и сам Горбачев обратили внимание, что наши переговорщики по разоружению в Вене и Стокгольме ведут дело совсем не так, как следовало бы, если руководствоваться позициями, которые провозглашал генеральный секретарь в своих контактах с американцами".
Как рассуждали о проблеме уничтожения ядерного оружия "мы, его помощники", уже сказано. Показателен разнос, устроенный по этому поводу генсеком соратникам, который описывает А. Черняев в своей книге: "А вот запись довольно гневного заявления Горбачева на Политбюро по поводу расхождения между его политическими установками и практической их реализацией дипломатической службой: "Образовался разрыв между нашими политическими декларациями и переговорными позициями. Почему образовался? Тут есть вопрос. Ведь если есть политические решения, надо и действовать соответственно. На основе политического решения надо быстро вносить инициативные предложения, а у нас привязаны к старым подходам. Где происходит размывание политических решений и почему? Пусть руководители ведомств разберутся. Скорее всего, это инерция. Но если есть сопротивление, то с такими товарищами вместе работать мы не можем. Мы недалеко уйдем, если будем подрывать авторитет наших политических решений:".
Предположить, что мидовские переговорщики на переговорах о сокращении вооружений в Женеве саботировали решения руководства страны, может только очень наивный человек. Забавно было бы увидеть после такой "накачки" лица мидовцев, ответственных за переговоры, которых после Политбюро распекал уже на своем уровне Шеварднадзе. Да и военные в Министерстве обороны и Генштабе, наверное, долго затылки чесали. Профессионалам было от чего недоумевать: чего от них добиваются? Уступать американцам?
Конечно. Именно этого Горбачев и добивался, но в свойственной ему манере не называть вещи сразу своими именами. Это следует и из свидетельств А. Черняева: "Нельзя терять терпения, нельзя допустить, чтобы усталость брала верх, даже тогда, когда наши усилия не дают результатов. Дивиденды мы все равно получим. А если мы встанем на позиции империализма: жесткость и еще раз жесткость, стоять, на чем стояли, - то ничего не добьемся. И все будет по-прежнему. А это значит - будет хуже".
Горбачев, по сути дела, не прямо, с "уверткой", но настойчиво требовал отступать от твердой линии защиты собственных позиций на переговорах. Правда, оставалось совершенно непонятно, почему "империалисты" имеют полное право жестко защищать свои переговорные рубежи, а советская сторона должна идти на уступки. Конечно, это была еще не Мальта - еще только готовился Рейкьявик. Тем более показательна методологическая установка: наша позиция не должна быть жесткой, а партнер имеет на это право. С нею до Мальты и дошли.
Расходы на оборону действительно были тяжелы для СССР. Но Горбачев, похоже, изначально рассматривал их не как "неизбежное зло", а как неуместную обузу, от которой можно избавиться, проявив гибкость в отношениях с Западом и сделав какие-то серьезные уступки.
Еще до Рейкьявика он заявил, как пишет А. Черняев: "Мы с этой обороной докатились! А с чего оборона берет деньги? На Западе меня обвинили в том, что я, дав обороне гражданские задания, вызвал недовольство у советского ВПК:". Так-то вот "оборонка" обеспечила паритет и безопасность страны. Обеспечила тому же Горбачеву право говорить со Штатами на равных, а он - "с этой обороной докатились". И это было только начало.
ОТ РЕЙКЬЯВИКА ДО МАЛЬТЫ
Чернобыль, конечно, явился тяжелым ударом для советского руководства и лично Горбачева. В то время как Европа тряслась от ужаса перед радиоактивными облаками, американцы со свойственной им деликатностью сразу же затрубили о том, что советскому лидеру верить нельзя. На этом фоне и состоялся осенью Рейкьявик, где новые горбачевские инициативы Рейган встретил искренним предложением: уступок со стороны СССР. Горбачев тяжело переживал удар, но продолжал стоять на своем. Зато у него появился хороший повод сорвать зло на академической науке - одной из основ ВПК.
Немедленно пошли оргвыводы. Конечно, в атомной отрасли не все было в порядке, в частности проявилась поражающая воображение безответственность, и Чернобыль показал это с ужасающей убедительностью. Однако решения принимались не менее "компетентные". К примеру, ранее исчерпания рабочего ресурса был выведен из состава действующего ледокольного флота атомоход "Ленин" (его 50-летие отмечалось в августе 2006 г.). Хотя на Севморпути ему работы вполне хватало и пользы он стране приносил немало, но: "Москва приказала". Поразительно, но советское руководство даже не осознавало: подобные панические решения еще более убеждают Запад в опасности советского "мирного атома". Хотя в случае с ледоколом "Ленин" оснований для беспокойства не было.
В Рейкьявике Горбачев предложил Рейгану: договариваемся сейчас "уполовинить" ядерные вооружения по всей триаде, а там пусть специалисты на переговорах утрясают детали. Американцы же выставили встречные предложения - переговоры зашли в тупик. Горбачев оценил результаты той встречи на высшем уровне в своей характерной манере. "Задают вопрос, стал ли мир более безопасным после Рейкьявика. Тут нужна точность мысли. Не надо примитивизма. Я ни в коем случае не назвал бы Рейкьявик провалом. Это - ступень в сложном и трудном диалоге, в поимке решений. Решения надо искать по-крупному:" (А.Черняев).
Между тем лидеры стран НАТО повели шикарную пропагандистскую игру. Западная Европа начала обвинять Вашингтон в том, что он "собрался сговориться с Москвой" за счет союзников. В Штатах Рейгана критиковали за "неумеренную уступчивость коммунистам". Тот, конечно, подтвердил свою верность "крестовому походу" против коммунизма. Соединенные Штаты отказались от соблюдения Договора ОСВ-2, переоборудовав 131 бомбардировщик В-52 для несения крылатых ракет "Томагавк".
Горбачев оказался в сложной ситуации. Готовность к сокращению стратегических вооружений, даже к уступкам в этом вопросе не производили на Штаты впечатления. Между тем его авторитет в стране зашатался. Перестройка топталась на месте, кроме слов да громких, показательных отставок народ ничего не обнаружил, зато в полной мере ощутил на себе продовольственные перебои. Нарастало озлобление по поводу Чернобыля и Афганистана, бессмысленной "антиалкогольной кампании". Генсеку пришлось идти на уступку оппозиции в военно-политическом руководстве, дав разрешение на возобновление ядерных испытаний, о чем было объявлено 18 декабря 1986 г.
Здесь интересна "проговорка" А. Черняева в том месте его воспоминаний, где он повествует о положении генсека после Рейкьявика: "Однако исторически значимым было (и, может быть, даже для судьбы перестройки) то, что Запад не понял тогда поворотного значения, какое вкладывал Горбачев в "идею Рейкьявика". Продолжал присматриваться к этому "необычному советскому лидеру" и долго еще этим занимался, упускал время, которое у Горбачева было спрессовано до предела".
Интересно, с чего это время Горбачева было спрессовано до предела? Его, как кажется, на очередные четыре года не избирали. Генсек - это почти пожизненно. Если, конечно, партийная элита не поймет, что пора товарищу на покой, как столь же активному не в меру Хрущеву. А вот это как раз Запад прекрасно понимал. И спокойно ждал, пока Горбачев не начнет метаться и не пойдет на нужные ему уступки. А эти уступки лежали в области ослабления политической и экономической власти КПСС. И ждать пришлось недолго. В начале 1987 г. прошел знаменитый январский пленум ЦК. На нем был провозглашен курс на демократизацию.
Первоначально Горбачев и его команда не видели особой угрозы в оборонном комплексе и Вооруженных Силах, на которые затем стали валить чуть ли не все проблемы страны. Первоначальный курс на "ускорение" не подразумевал введения начал свободного предпринимательства в стране, а основывался на осознании необходимости выхода из стагнации социалистического хозяйства, достижения высоких показателей роста ВВП и научно-технического перевооружения. Это представлялось вполне осуществимым за счет пересмотра бюджетной политики: предполагалось сократить расходы на капитальное строительство (немалые деньги и в самом деле усиленно осваивались министерствами в крупных и зачастую бессмысленных стройпроектах) и направить их на ускоренное развитие машиностроения и его перевооружение. Здесь следует отметить, что благие задумки быстро превращались в кампанейщину, потому что само руководство довольно слабо представляло себе, чего же именно оно хочет. Общее "развитие машиностроения" - слишком абстрактная цель и наивная вера советского руководства в "объективные законы" (вложим больше денег в машиностроение - будем ускоренно развиваться) немедленно была наказана жестокими законами реальной действительности, как это случилось позже и с "верующими в священный свободный рынок".
Система продолжала осваивать средства без особого эффекта в области экономических достижений, хотя официальная статистика (данные ЦСУ СССР) выдавала неплохие показатели роста за 1986 г. Однако уже в 1987 г. Кремлю стало совершенно очевидно, что бодрая отчетность не может заменить реального успеха не только при Брежневе, но, как это ни удивительно, даже и при Горбачеве. При этом серьезные трудности встали перед перестройщиками как по причине финансовых потерь вследствие "успехов" последней, так и в связи с падением цен на нефть.
Первоначально Горбачев планировал экономической реформой придать ускорение темпам роста ВВП, укрепить дисциплину путем замены кадров и "антиалкогольной кампанией". В то же время он считал необходимым повернуть дело в отношениях с США к реальному сокращению стратегических вооружений, снять с СССР значительную часть бремени военных расходов, не учитывая, правда, что само разоружение требует денег - и немалых. При этом его явно тянуло к прорывным, "революционным" шагам. Он рассчитывал широкими миролюбивыми заявлениями и решениями создать на Западе действенную общественную поддержку своему курсу на разоружение и разрядку, в то же время сохраняя твердую позицию в диалоге с западными партнерами.
Однако вскоре в твердой поначалу позиции Горбачева появились трещинки, а потом щели и, наконец, разломы. Все это привело к известным последствиям. Он наконец, как и мечтал, понравился Западу, даже получил титул "лучшего немца". Но так и не стал любим народом собственной страны. Сидение на двух стульях закончилось неизбежным падением, фактическим смещением с президентского поста. А попытка еще раз баллотироваться на высшую должность государства - уже России - принесла Михаилу Сергеевичу лишь чуть более 1% голосов. Так страна отозвалась на все то, что с ней сотворили. Это была расплата.
|
