|
Конституционный суд (КС) отстранил присяжных от процесса по делу Ульмана. В январе 2002 года капитан Ульман, выполняя приказ, казнил в Чечне шестерых безоружных граждан (см. “МК” от 30 и 31 мая и от 17—22 ноября 2005 года). Присяжные дважды оправдывали офицера. Но теперь военные судьи смогут сами решить его судьбу. Чего ждать от третьего процесса и какова подоплека решения КС — в материале нашего обозревателя, заработавшего на этом деле премию Союза журналистов и репутацию “людоеда, очеловечившего Ульмана”.
Этнический трибунал
В конце февраля, после двух тщетных попыток посадить Ульмана, сестра одного из расстрелянных, Кока Тубурова, и президент Чечни Алу Алханов написали запрос в Конституционный суд Российской Федерации. Они требовали справедливого суда над Ульманом, что, по их мнению, возможно только в том случае, если убийцу чеченцев будут судить присяжные, набранные из жителей Чечни.
По сути Тубурова и Алханов требовали для Ульмана специального этнического трибунала. Выражение “жители республики” в нынешней мононациональной Чечне означает “чеченцы”. Подразумевается, что присяжные иных национальностей встанут на сторону убийцы в силу своей несомненной ксенофобии. Столь архаичный подход к делу тем не менее нашел понимание на Ильинке. Как сказано в решении КС, набор присяжных из других регионов для слушания дел о преступлениях, совершенных в Чечне, ставит российских граждан в неравное положение. “Такой отбор создавал бы опасность произвольного формирования коллегии присяжных заседателей... тем самым не обеспечивал бы справедливого разбирательства беспристрастным судом...”. То есть КС заподозрил всех нечеченцев — потенциальных присяжных в возможной пристрастности. И сделал вывод: до 1 января 2007 года, пока в Чечне не заработает собственный суд присяжных, тяжкие преступления против жизни должны рассматриваться коллегиями в составе трех профессиональных судей.
Таким образом в деле Ульмана поставлена точка. Дальше будет так. В апреле сформируют состав суда, в мае начнется процесс, и уже к концу лета, в расслабленную пору отпускного бесчувствия, капитана тихо посадят за организацию и руководство умышленным убийством шестерых человек, находящихся в беспомощном состоянии, совершенным общеопасным способом группой лиц по предварительному сговору с целью скрыть другое преступление, а кроме этого за умышленное уничтожение чужого имущества путем взрыва и поджога и, наконец, за превышение должностных полномочий с применением насилия и оружия. Лет шестнадцать дадут самому Ульману. По десятке его бойцам — Калаганскому и Воеводину. И лет пять — оперативному офицеру майору Перелевскому.
Если же по какой-то причине процесс вдруг затянется, то не за горами январь 2007 года — присяжная Чечня и обвинительный вердикт.
В любом случае свершится грандиозная несправедливость, которая вполне устроит и чеченцев, и правозащитников, и мировое сообщество, и Главную военную прокуратуру, и военный суд, и настоящих, так и не пойманных, убийц.
Ульман — имя нарицательное
Дело Ульмана принципиально отличается от дел Буданова, Худякова, Аракчеева, Кривошонка и прочих “аналогичных” случаев, когда русские военные убивали мирных чеченцев. Те, кто способен слушать только себя, могут дальше не читать.
Дискуссия по делу Ульмана невозможна. Любой спор на эту тему мгновенно делит аудиторию на два взаимно глухих лагеря. Тех, кто считает, что чеченцев надо мочить без разбора, и тех, кто считает, что замочить надо Ульмана. Спор становится на этнические рельсы и ползет в тупик, потому что ничего этнического в этом расстреле нет и в помине. Окажись в той машине поволжские немцы, Ульман бы и их расстрелял, невзирая на собственное происхождение. В отличие от всех перечисленных случаев в действиях Ульмана не было ни малейшего признака аффекта или алкогольного безумия. Ульман расстрелял людей спустя несколько часов после задержания и только после трижды отданного приказа командования.
Упрощенное отношение к делу Ульмана как к этническому преступлению торчит и в постановлении КС. Оправдательные вердикты присяжных списали на их ненависть к чеченцам, но присяжные по делу Ульмана никогда не утверждали, что убивать чеченцев — это подвиг. Присяжные даже не говорили: “Ульман не виновен”. Они говорили: “Вина не доказана!” Слово “вина” — ключевое. Не может такого быть, чтобы на дороге образовалось шесть трупов и никто не виноват.
Еще одно принципиальное отличие дела Ульмана заключается в ведомственной принадлежности офицера. Ульман — капитан спецразведки, задачи которой ставит только командование группировки. И танкист Буданов, и вэвэшники Худяков, Аракчеев и Кривошонок убивали по собственной инициативе. Одному привиделась снайперша, другому не понравился водитель “КамАЗа”, третьего “оскорбило” замечание брошенного им в грязь чеченца. А Ульман действовал в рамках масштабной комплексной операции по поимке Хаттаба, в жестко определенных границах места и времени, находясь в непрерывной радиосвязи с начальством. И эта неразрывная вертикальная связь приказов высокого начальства и действий Ульмана четко прослеживается в материалах уголовного дела. Все это подробно описано в моих предыдущих статьях. Присяжные эту вертикаль увидели и отказались сажать крайнего. Даже если этот крайний сам говорит, что расстреливал, и нисколько в этом не раскаивается.
В Уголовном кодексе все написано: “Не является преступлением причинение вреда... лицом, действующим во исполнение обязательного для него приказа... Уголовную ответственность за причинение такого вреда несет лицо, отдавшее незаконный приказ...” На скамье подсудимых не было этого “лица”. Поэтому Ульмана и оправдывали.
Но отрицать вину Ульмана — тоже тупость. Я, его патентованный защитник, считаю капитана виновным в том, что он, умный и здоровый мужик, отдал себя в безраздельное пользование нашей безбашенной армии, ведущей контртеррористическую операцию в своей стране по правилам войны на вражеской территории. Я считаю его виновным в том, что он не поднял мятеж в тот роковой вечер у чеченского села Дай против своих озверевших от долгой безнаказанности начальников. Что не послушал свою совесть, твердившую “не убивай”, а поступил, как велит солдату устав — “выполнить приказ командира беспрекословно, точно и в срок”. При этом не расстрелял людей сам, а приказал это сделать “Сашке с Вовкой”, Калаганскому и Воеводину, попутно поломав им жизни. И еще в том, что после всего этого ужаса Эдуард не застрелился и не разрубил своей смертью этот мертвый узел.
Это тяжкие преступления. Но ни одно из них не подпадает под юрисдикцию военного суда Северо-Кавказского округа.
Но кроме этой бесспорной вины Ульмана есть такая же бесспорная его правота. Чтобы не вляпаться в эту историю, ему было достаточно соврать своему командиру по рации: “Ваш приказ выполнен. Всех расстрелял и сжег!” А самому потихоньку всех отпустить. И ничем бы не рисковал капитан. Даже если бы ложь открылась, ни одна сволочь из начальников не созналась бы в том, что отдавала приказ о расстреле. Но Ульману оказалось проще убить, чем соврать. Не быть человеком, но остаться военным. И он остается таковым до сих пор.
— В той обстановке и при той информации, которая у нас была, группа действовала безошибочно, — упрямо твердит капитан Ульман. — Мы делали все, чтобы избежать лишних жертв. Машину тормозили. Как только поняли, что ответного огня нет, — огонь прекратили. Раненым оказали помощь. Отвели их в безопасное место. Жгуты им периодически ослабляли, чтоб гангрены не было.
— А с нынешней точки зрения и при нынешней информации, в чем ты был не прав?
— В том, что не сомневался в своих командирах. Опыта не было. А в остальном?.. Если приказывают кого-то уничтожить, значит, от него исходит угроза. Если я его не уничтожаю, значит, оставляю угрозу другим. Своим товарищам. Той же пехоте. Если кто-то из них погибнет, я буду виноват. Если я что-то недоделал, это придется доделать другому.
Вот вам в двух словах мерзкая суть войны. Лучше, чтоб ее вообще не было. Но если война идет, лучше не воевать самому, а спихнуть это грязное дело на людей попроще, вроде Ульмана. Причина этих шести смертей в том, что простого Ульмана посадили в засаду не в том месте. Но Ульман в этом не виноват.
Суд профессионалов
Теперь о том, почему я заранее уверен в несправедливости будущего приговора “трех профессиональных судей”. Потому что военный суд Северо-Кавказского округа за время двух процессов ясно продемонстрировал свою позицию по делу Ульмана: исполнителей осудить, организаторов не трогать.
В ходе процесса вскрывались факты, которые недвусмысленно указывали на предвзятость следователей Главной военной прокуратуры (ГВП). Приведу один пример, самый символический. По версии обвинения, Ульмана открыто поставили на дорогу проверять документы, а он вместо этого открыл огонь по проезжающей машине. По версии самого Ульмана, его посадили в засаду, поставив задачу уничтожать проезжающих из укрытия. В деле имеется отчет Ульмана “о выполнении боевой задачи”, составленный после всего случившегося. Там написано: “Я получил задачу блокировать дорогу и досматривать все автомобили без исключения”. И подпись — “капитан Ульман”. Выходит, Ульман все врал про засаду? Да и кто ж поставит засаду средь бела дня на общедоступной дороге? И вот в суде выясняется, что отчет этот поддельный и подпись Ульмана под документом “выполнена иным лицом” (заключение почерковедческой экспертизы от 19.07.2002 №233/02). Зачем “иное лицо” состряпало этот отчет? Чтобы отвести вину от начальства. Установи это “иное лицо” — и ты найдешь главного виновника или выйдешь на его след. Но такое бывает у Агаты Кристи, а в жизни “профессиональные судьи” — сначала Александр Каргин, а затем Станислав Жидков — просто проигнорировали эту бумажку. И еще много других разных “бумажек”, в том числе подробное сорокастраничное заключение организационно-тактической экспертизы, в котором ученые-спецназовцы по полочкам разложили всю сумбурную операцию по поимке Хаттаба с указанием всех ответственных должностных лиц: начиная с командующего группировкой генерала Молтенского и до руководителя операции полковника Плотникова, среди которых капитан Ульман со своими бойцами — самое распоследнее звено. Вся эта аналитика похоронена в многотомном деле Ульмана. А окончательные тексты приговоров представляют собой сокращенные версии обвинительных заключений.
Это же касается и составленных “профессиональными судьями” вопросных листов для присяжных. Вместо того чтобы внятно и кратко сформулировать вопросы, судьи просто впечатывали в вопросники куски обвинительного заключения. В итоге некоторые вопросы занимают по полторы страницы, и совершенно непонятно, о чем именно хочет спросить “профессиональный судья”: “Доказано ли, что 11 января... Ульман был назначен командиром разведгруппы и участвовал в совместной комплексной операции... в связи с этим ему была поставлена задача блокировать дорогу... в связи с тем, что о появлении автомобиля наблюдатель доложил с опозданием... Ульман, явно выходя за пределы полномочий... отдал подчиненным приказ открыть огонь на поражение... поскольку факт совершения вышеописанных деяний стал достоянием гласности, в результате действий Ульмана авторитету Вооруженных сил и федеральной власти в целом в глазах местного населения был нанесен вред?” — “Нет, не доказано!” — отвечали присяжные, больше ориентируясь не на слова, а, как собаки, на интонацию.
Присяжные-дилетанты, в отличие от “профессиональных судей”, вслушивались в то, что им втолковывали эксперты и свидетели, и поняли главное: Ульман — стрелочник, рука на спусковом крючке. А мозг, посылающий импульсы этой руке, — в руководстве группировки. А значит, настоящие преступники, спланировавшие это убийство и свалившие его на Ульмана, до сих пор на свободе.
Будущий обвинительный приговор “профессиональных судей” предсказуем еще и потому, что оба предыдущих приговора были отменены Военной коллегией Верховного суда не потому что настоящие организаторы убийства не установлены, а по пустяковым причинам: “в связи с нарушениями Уголовно-процессуального кодекса”. И возвращены не на новое предварительное следствие а все в тот же глухой к аргументам военный суд.
Среди обывателей бытует мнение, что военные судьи “не сдают своих”. И в конфликте между офицером спецразведки и чеченцами они скорее поддержат офицера. Но в деле Ульмана иной конфликт. Между капитаном, слепо выполнявшим боевые приказы, и отдававшими эти приказы генералами да полковниками, предавшими этого капитана. И в этом конфликте Ульман для военного ведомства враг пострашней чеченца.
Присяжные, не озабоченные ведомственными интересами и не рискующие профессиональной карьерой, судили по справедливости, тем самым мешая военным замять это дело, упаковав в тюрьму группу Ульмана. Ведь если виновен не капитан, то виновен майор, а если не майор, то полковник, а полковник тоже молчать не будет, и, когда речь зайдет о его шкуре, он с чистой душой “вломит” генерала. И дело из уголовного превратится в политическое, потому что когда убивает капитан — это уголовщина, а когда генерал — это уже геноцид.
Правозащитник генералов
Глава правозащитного центра “Мемориал” Олег Орлов самым первым похвалил постановление Конституционного суда. Раньше Алханова и Кадырова. “Это решение — вполне справедливое, — заявил Орлов Интерфаксу. И добавил: — Понятно, что полноценно такие дела должны рассматриваться с участием присяжных из Чеченской Республики. Но, пока там нет суда присяжных, как временная мера — это вполне справедливо”.
Я никогда не обращался к Орлову за комментариями по ситуации в Чечне, считая “Мемориал” маргинальной организацией. Но на одном мероприятии на меня набросился директор Сахаровского центра Юрий Самодуров. “Вот вы Ульмана защищаете, — упрекнул меня Самодуров, — а позвонили бы лучше Орлову. Он всю его вину доказал юридически”. Я позвонил. Орлов меня принял и очень толково объяснил, какие международные конвенции нарушил капитан Ульман.
— Олег Петрович, все эти конвенции точно так же нарушили начальники Ульмана. От командующего Молтенского, подписавшего директиву об операции, до полковника Золотарева — офицера группировки, планировавшего работу спецназа. И нарушили они их гораздо раньше Ульмана. И если бы они их не нарушили, то и Ульман бы никого не убил. Так, может, начать с них?
— На мой взгляд, ситуация должна быть такая, — ответил Орлов. — Ульман, безусловно, должен быть осужден, иначе это приведет к страшной цепной реакции. Масса людей по всей России, ссылаясь на приказ, совершат преступления. Но после того, как деяние Ульмана будет признано уголовно наказуемым, потерпевшие, по идее, должны требовать дальнейшего расследования.
— Да ведь не будет этого, Олег Петрович. Ульмана посадят, и уголовное дело уйдет в архив. Чтобы осудить всех виновных, надо начинать с другого конца, со штаба группировки. Все доказательства есть — директивы, приказы, отчеты... Операция документировалась.
— Хорошая, правильная идея, — похвалил меня Орлов. — Вы, наверное, правы. Я буду просить и добиваться, рекомендовать нашему адвокату, который в этом деле защищает права потерпевших, чтобы он подымал вопрос о преступном приказе на засаду. Я двумя руками за то, чтоб привлечь этих гадов, но лично у меня никакого внутреннего оправдания для Ульмана нет.
Орлов не дурак, все понимает. Но что он может со своим “Мемориалом”, кроме как спеть в общем хоре. Да и не часто выпадает правозащитнику возможность лизнуть властную руку и сохранить при этом лицо.
Ульман прошел все инстанции, кроме Европейского суда. Но те, кто топит капитана, этого суда не боятся. Заступиться за офицера, расстрелявшего шестерых чеченцев, — моветон. В мае 2004 года после первого оправдания Ульмана комиссар Совета Европы по правам человека Альваро Хиль-Роблес заявил, что шокирован решением суда и надеется, что российская судебная система это исправит. Спустя год, после второго оправдания, заявление главного европейского правозащитника почти дословно повторил главный военный прокурор России Александр Савенков: “Вердикт присяжных к вопросу правосудия не имеет отношения”.
И вот забуксовавшая было система очнулась, взяла себя в руки и все исправила.
Древний вайнахский обычай
Сваливая всю вину на Ульмана, штабные защищают свои шкуры. Сваливая всю вину на Ульмана, власть руками ГВП, КС и военного окружного суда спасает свою репутацию. Но чеченцы-то почему в одного Ульмана вцепились? Почему потерпевшие, два года просидевшие в суде и все слышавшие, не требуют посадить в клетку к Ульману генералов и полковников, спланировавших бойню у села Дай?
Грозненский адвокат, чеченец по национальности, объяснил мне это на примере из туземной жизни:
— Старопромысловское шоссе в Грозном знаешь? Поворот на 36-й участок? Вот представь. По левому крайнему ряду едет автобус. В том же направлении позади по правому ряду едет легковая “Вольво”. На перекрестке водитель автобуса резко поворачивает направо, “Вольво” врезается ему в бок, отлетает на обочину и убивает прохожего. Так вот родственники убитого предъявили претензии не к водителю автобуса, который нарушил правила, а к водителю “Вольво”, который, по правилам, вроде и не виноват. Потому что по нашим древним вайнахским обычаям прежде всего виновен тот, кто непосредственно нанес смертельный удар.
— Если вы ставите свои обычаи выше общепринятых правил, — ответил я, — то чего вы лезете в наши суды! Хватайте кинжалы, поезжайте в Сибирь, в бригаду спецназа, и там разбирайтесь с Ульманом по понятиям.
Чеченец подумал и сказал:
— На самом деле все проще. С водителя “Вольво” есть что взять. А что возьмешь с рейсового автобуса?
Так у чеченцев и с Ульманом. Чуют, что капитана сдают. Чуют реальную цель. А генералов чеченцам не отдадут, еще ни одного не отдали. Чеченцы это понимают и согласны на капитана. .
Двенадцать
Когда наша власть в деле Ульмана уперлась в присяжных, у нее было несколько вариантов выхода из ситуации. Первый вариант — честный: привлечь к ответу высшее руководство группировки, спланировавшее убийственную операцию. Этот вариант не подходил как чересчур разоблачительный. Второй вариант — оправдать и отпустить Ульмана — также не годился: на фоне возрождения Чечни, всех этих референдумов, выборов и раздачи бывшим моджахедам Золотых Звезд Героев оправдание Ульмана выглядело бы смачным плевком в лицо и Алханову, и Кадырову, и всему чеченскому народу. Еще можно было подстроить так, чтобы вся коллегия присяжных состояла из одних чеченцев — мало ли их проживает в той же Ростовской области. Но это слишком сложно, нагло и опасно. Кто знает, что могут выкинуть присяжные, пусть и чеченцы. Власть выбрала самый простой и эффективный способ — юридическую “вату” Конституционного суда. И что с того, что в России уже существует Федеральный конституционный закон от 23 июня 1999 года №1-ФКЗ “О военных судах Российской Федерации”, согласно которому подсудность уголовных дел в отношении военнослужащих установлена независимо от административно-территориального деления России, так как вооруженные силы — это федеральная силовая структура, выполняющая задачи в различных субъектах страны. И есть еще пункт 2, части 2 статьи 30 УПК, по которой право на рассмотрение уголовного дела о тяжких или особо тяжких преступлениях с участием коллегии присяжных принадлежит исключительно подсудимому. Если эти нормы не соответствуют Конституции, то Конституционный суд должен был сначала их отменить, а уже потом лишать Ульмана права на присяжных. КС норм не отменял, он их своим постановлением просто похерил. И никто не возразил, потому что для того, чтобы посадить Ульмана, все средства хороши. Как сказал бы правозащитник Орлов: “Как временная мера — это вполне справедливо”. Расправимся с Ульманом и заживем по закону.
Единственное светлое место в этой позорной истории — двенадцать присяжных. Никому не известных, провинциальных дилетантов с юга России. Сделавших для России больше, чем все журналисты, вместе взятые, за долгие годы двух чеченских кампаний. Это благодаря присяжным дело Ульмана затянулось на четыре года. Благодаря им, сбившим заведенный “профессиональный” ход военной судебной машины, это дело прогремело на всю страну. Для них назначались сложные экспертизы, добывались скрытые факты, опрашивались свидетели. Это благодаря им уголовное дело группы Ульмана разрослось до десятков томов, в которых сейчас и хранится задокументированная и перепроверенная правда о чеченской войне. И еще: сколько сил и энергии, сколько слуг и подхалимов потребовалось нашему государству, чтобы одолеть тихое сопротивление этих двенадцати, упорно повторяющих: “Нет! Не доказано!”. И не одолели. Просто трусливо убрали по беспределу. Потому что мы сильнее своих начальников. Но только в тех случаях, когда смеем в это поверить.
|
