|
Гайдамак — личность загадочная. Одни СМИ называют его советским разведчиком, другие — израильским бизнесменом с сомнительной репутацией, третьи — крупнейшим постсоветским благотворителем. Даже место его рождения в газетах кочует от Москвы до Бердичева. Масса противоречивых публикаций о Гайдамаке только подогревает интерес к его персоне. Совсем недавно его фамилия розвучала в связи с обыском в крупнейшем израильском банке «Апоалим», где бизнесмен держал один из своих счетов. Для того чтобы отделить правду от вымысла, корреспондент «Версии» обратился к самому Аркадию Александровичу, в последние годы постоянно живущему в Москве.
– О вашей биографии почти ничего не известно. Вы родились в СССР 8 апреля 1952 года, а уже в 1972 году оказались во Франции. Как это произошло? Кто были ваши родители? Да и в каком городе вы родились?..
— Я родился в Москве, мои родители были простыми советскими служащими. Я с 18 лет стал задумываться о том, чтобы уехать за границу. И когда мне исполнилось 19 лет, я уехал во Францию по израильской визе.
— Говорят, что вы уехали как разведчик...
— Сложно в 19 лет быть разведчиком.
— А уехать в одиночку в 19 лет, не будучи разведчиком, не сложнее?
— В моей жизни часто бывают странные ситуации, которые потом интерпретируют как нечто необычное: мол, кто-то посодействовал... такое могут совершить лишь госструктуры... Например, когда я в 1995 году спас из плена 2 французских лётчиков в Боснии или в 1997 году активно содействовал спасению 4 офицеров внешней разведки Франции, захваченных в плен на Северном Кавказе, а в 1994 году за полгода при моём активном участии остановлена гражданская война в Анголе, продолжавшаяся 27 лет.
— В одном интервью вы сами говорили, что спасли французских военных благодаря своим «связям в российских секретных службах»...
— Не то что связям, а прямым контактам. По личному поручению президента Франции Жака Ширака я приехал в Москву в октябре 1995 года. Я встретился с директором ФСБ Михаилом Ивановичем Барсуковым и попросил его содействия как представителя спецслужбы, которая традиционно имела определённые позиции на территории бывшей Югославии.
— Вы приехали как официальный представитель властей Франции?
— Во Франции в то время в СМИ развернулась широкая кампания: утверждалось, что захватившие лётчиков в плен сербы с ними жесточайше обращаются, их, наверное, очень жестоко убили, и дети этих лётчиков плачут, и жёны плачут... На улицах шли антисербские демонстрации: «До каких пор мы будем терпеть это варварство со стороны сербов по отношению к нашим военнослужащим?» Явно шла подготовка общественного мнения Франции к вторжению французской армии на территорию Югославии. Обществу пытались показать, что сербы совершили что-то такое, за что им нужно отомстить. К президенту Шираку пошли обращения с призывами принять меры против сербов. Между тем министр внутренних дел Паскуа был известен своими прославянскими настроениями, да и некоторые другие лица сомневались в смерти лётчиков. Поэтому меня послали в Москву.
Я приехал вместе с чиновником МВД Франции очень высокого ранга по поручению президента Ширака и главы министерства внутренних дел, известного и старейшего политика Франции Шарля Паскуа. Мы встретились с Барсуковым и главой Службы внешней разведки Примаковым и получили письменное разрешение президента Ельцина на осуществление нашего плана. Была создана рабочая группа в составе полковника Кулиша Владимира Ефимовича, полковника Одинцова и генерала Зайцева. Единственная просьба российских товарищей заключалась в том, чтобы из-за отсутствия в бюджете денег на эту операцию всё это финансировалось мною.
Мы вылетели в Пале, один из главных городов Республики Сербской в Боснии: там сотрудники ФСБ быстро выяснили, где эти лётчики, и взяли их под контроль. Но открыто об этом мы не могли заявить: я только сообщил по телефону высшему руководству Франции, что лётчики живы. Руководство Франции не стало оповещать Службу внешней разведки Франции, настаивавшую, что лётчиков нет в живых, уж очень сильно было желание доказать, что лётчиков нет в живых, как и всех, кто их видел...
Мы стали искать возможность их вывезти: это было очень непросто. Я позвал тележурналиста 1-го канала французского телевидения: он снял кадры того, как мы прямо из леса вышли с лётчиками.
Мне дали за это высший орден Франции, аналогичный ордену Почётного легиона. А руководству СВР Франции сделали соответствующий выговор со снятием высшего руководства. С тех пор начались мои проблемы: проблемы с госслужбами Франции типа налоговой, различные проверки и т.д.
— Вы сказали, что в Боснии затратили свои деньги, какова их сумма?
— Там не было никаких выкупов. Была только оплата текущих расходов, но это не могло стоить больше, скажем, $500 тысяч.
— А как вы освободили французских разведчиков на Кавказе?
— В 1997 году на Северном Кавказе попали в плен 4 сотрудников гуманитарной организации «Экилибр» (Лион, Франция). По просьбе французского руководства я встречался с начальником антитеррористического центра ФСБ генерал-полковником Зориным Виктором Михайловичем. Через несколько дней он дал мне ответ, что это не сотрудники гуманитарной организации, а офицеры внешней разведки Франции, назвал их настоящие имена и звания, объяснил, что они находились на территории РФ нелегально, проникнув через Грузию. Я передал эти сведения в МВД Франции, где об этих обстоятельствах не знали ни сном ни духом, так как СВР и МВД во Франции — это 2 совершенно разные организации. МВД по своим каналам проверило мою информацию и убедилось, что эти люди — офицеры, а имена, которые назывались в прессе, вымышленные. ФСБ официально отказалась иметь дело с СВР Франции. Зорин сказал: «Я контрразведчик и не буду помогать разведчикам, но готов работать с контрразведкой Франции». Директор контрразведки Франции Раймон Нарт приехал в Россию вместе со мной. Я его свёл с Зориным. И Зорин, используя всё своё влияние и возможности, добился освобождения 4 французов. Это было за несколько дней до того, как в Чечне убили английских заложников. Есть видеоматериалы, где и министр внутренних дел, и директор контрразведки официально говорят, что всё это сделал Гайдамак и что никто больше не сделал за послевоенные годы для Франции. За это я также награждён. Я неоднократно представлялся и к другим наградам, но СВР Франции налагала вето. Но и без этого боевых наград, которые есть у меня, нет ни у одного гражданского лица, я уж не говорю об эмигрантах.
— Тогда почему вас критикуют французские СМИ?
— Они это делают по заказу тех людей, профессия которых ранее заключалась в борьбе с проникновением советской идеологии, а теперь эти «специалисты» нашли нового врага в лице российских бизнесменов.
— В каких отраслях сейчас сосредоточена большая часть вашего бизнеса?
— У меня есть ряд предприятий по производству минеральных удобрений.
— А тольяттинский «Фосфор» в сентябре 2002 года вы купили?
— Я вложил туда большую сумму, не оформив никаких документов, и очень быстро убедился, что это была, мягко говоря, нечестная сделка. Я никогда не управлял этой компанией.
— Так у вас есть предприятия в России?
— Только ОАО «Мелеузовские минеральные удобрения» в Башкирии.
— СМИ пишут, что у вас есть израильское, французское, канадское и ангольское гражданство. А я в базе данных БТИ нашёл и ваше удостоверение, выданное в Лондоне в сентябре 1999 года...
— Да, у меня 4 гражданства, первые 3 из них я получил в 1970-е годы. Я проживал в Лондоне, но с французским паспортом, а найденный вами документ — это моя налоговая прописка в Лондоне. Поэтому, когда Франция предъявляет ко мне налоговые претензии, это нонсенс: ведь последние 15 лет я живу не во Франции, а в Лондоне, Анголе, России. Российского гражданства у меня нет.
— Расскажите подробнее о списании и выплате ангольского долга России, в котором вы принимали участие, ведь многие говорили, что на этом Россия много потеряла...
— С 1992 года я являюсь гражданином Анголы, я советник МИД Анголы. И у меня были полномочия от главы государства на ведение ряда переговоров от его имени. Все эти документы — мой дипломатический паспорт, моя аккредитация и копия мандата, подписанного лично главой государства, — есть в архивах французских спецслужб.
Что касается долга Анголы, то 21 декабря 2004 года генпрокурор кантона Женевы Даниэль Заппели, проведя тщательное расследование с привлечением экспертов Всемирного банка и ООН, вынес постановление, что сделка была целесообразной, проведена без каких-либо нарушений и принесла максимальную выгоду как Анголе, так и России.
По правилам Парижского клуба Ангола России вообще ничего не должна была отдавать, потому что этот долг был приравнен к военным долгам, которыми Россия оплачивала продвижение советской идеологии в Африке. Кроме того, Ангола пока входит в категорию беднейших стран, а таким странам должны делать скидку до 86%.
Анголе сделали 70%, то есть я сохранил России 16% ангольского долга. Из долга в $6 млрд. осталось 1,5 млрд.
Рассрочка платежа должна была быть по правилам Парижского клуба 25 лет, а договорились на 20 лет. 20 ноября 1996 года этот договор был подписан, Ангола передала Минфину России 31 вексель с датами оплаты с 2001 по 2016 год и полугодовыми интервалами выплат.
В 1997 году я пришёл в Минфин РФ и предложил: у вас есть векселя Анголы на 1,5 млрд., которые будут оплачены в 2001—2016 годах, может быть, тогда уже и Анголы не будет, а я вам дам сегодня $750 млн. живыми деньгами. Поймите, получить $750 млн. сразу лучше, чем ждать 20 лет 1,5 млрд. Это супервыгодная для России сделка!
В Минфине это оценили сразу, и мы подписали договор. Причём, для того чтобы договор вступил в силу, я должен был при подписании дать $4,5 млн. Это бывает в коммерческих сделках: при подписании долгосрочного контракта вы 0,3% от общей суммы сделки кладёте сразу на счёт Минфина. А я в обмен получил небольшое время, чтобы собрать $750 млн.
Люди спрашивают, а где же моя выгода?
Я, пользуясь своими позициями в Анголе, договорился с ангольским правительством, что я имею право ежегодно покупать 25 тысяч баррелей нефти в день не за деньги, а за векселя при расчёте по номиналу.
— Россия в итоге получила все $750 миллионов?
— Да, в 2001 году Россия получила все $750 млн. Вот бумаги. (Показывает ответ министра финансов РФ Кудрина от 30.01.2001 года на запрос Управления делами президента Анголы, в котором сказано, что компания Аркадия Гайдамака «Абалон» погасила 21 из 31 векселя, а оставшиеся 10 погасит до 1 февраля 2002 года.) Последние векселя были заблокированы в Женеве в середине 2001 года. Тем не менее я их тогда же погасил, хотя они были разблокированы только в конце 2003 года. А вот письмо зампреда Внешэкономбанка Анатолия Забазнова от 25 февраля 2004 года, где он просит меня забрать оставшиеся 7 векселей, — это уже были пустые, давно погашенные бумажки, и мне они были уже не нужны.
— В марте этого года в Израиле проведены обыски в банках «Апоалим» и «Мизрахи», где, по данным правоохранительных органов, отмывались деньги и располагались счета Гусинского, Невзлина, Березовского, а также и ваши...
— Газетчики написали, что в этих банках отмывались грязные деньги, а среди клиентов банка «Апоалим» есть Гайдамак, ну и что? У меня за последние 14 месяцев через счёт в «Апоалиме» (с которого я оплачиваю кредитной картой бензин, когда бываю в Израиле) прошло $9 тыс. — это мой единственный счёт в этом банке, другого счёта у меня никогда не было. А в «Мизрахи» у меня счёта нет и не было.
|
