|
Здание Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков напоминает осажденную крепость в центре города. Металлические рольставни опущены. Стоянка машин у здания запрещена. Борьба с наркомафией — не шутка. Когда на кону большие деньги, игра становится опасной. Противостояние темным силам зла набирает обороты. Большой город со всеми своими пороками гудит за стенами, мигает огнями. На крыше антинаркотического ведомства не хватает только надписи “ГОРСВЕТ”, и было бы полное сходство с “Ночным дозором”. Светлые силы возглавляет Виктор Васильевич Черкесов.
БЛИЦ
— Вы коренной питерец, много лет прослужили в органах госбезопасности.
— Да.
— Закончили юрфак ЛГУ.
— Да.
— У вас две дочери?
— Да.
— Подчиненные между собой вас называют В.В.?
— Без комментариев.
— По всем вышеназванным пунктам ваша анкета совпадает с анкетой В.В.Путина?
— Если вам так угодно.
ОФИЦИАЛЬНАЯ ЧАСТЬ
С самого начала, едва расположившись в большом и “холодном” кабинете Черкесова, я поняла: этого человека ничто не сможет заставить расслабиться перед журналистом. Какое там интервью “без галстука” — он пуговицу на кителе не расстегнет. Увы, но мне требовалось именно “личное” интервью. Перспектива получения такового таяла уже в одной только атмосфере, царившей в особняке на Маросейке, 12, где расположилось антинаркотическое ведомство В.В. Мне приходилось бывать на Лубянке, в здании госбезопасности. Могу засвидетельствовать: у Черкесова еще круче. Умеют же эти силовики создать обстановку, когда сразу чувствуешь, что ты — в системе, что здесь пахнет властью, и люди, которые тут работают, — уже не просто люди, а члены организации... В общем, Черкесов без обиняков дал временный отвод всем моим вопросам и с давлением в голосе сказал, что сначала он обязан дать мне и, соответственно, читателям “МК” нечто вроде вводной. Поскольку простому журналисту трудно оспаривать указания генерала полиции (именно такое звание, соответствующее званию генерала армии, носит В.В. с 9.12.2003). Предлагаю и вам, уважаемые читатели, ознакомиться с основными тезисами этой вводной.
Итак: Федеральная служба по контролю за оборотом наркотиков существует полтора года. Ее создали, когда с опозданием обнаружили “присутствие за спиной серьезного противника, который вырос в тени политических и экономических проблем России”. В общем, враг, как всегда у нас принято, подкрался незаметно. До этого с гидрой наркомафии боролись разрозненные ведомства и даже общественные организации, которые начали свою борьбу “от безысходности и безвыходности”. В общем, создали ФСКН как раз в том месте и в то время, когда терпеть наркотическое бесчинство дальше было нельзя. Ведомство Черкесова поставило борьбу с наркотиками с головы на ноги. Если до этого много лет у нас боролись с распространением наркотиков, “проставляя цифры зарегистрированных дел по потребителям и мелким сбытчикам”, то теперь только полицейскими наркоконтроля изъято из оборота 86 тонн наркотиков, психотропных и сильнодействующих веществ.
— Вдумайтесь в эту цифру, — призвал Черкесов, — это, без патетики, тысячи спасенных жизней и удар по всей наркоторговле. Нет товара — нет бизнеса!
Следующая мысль (Черкесов хотел, чтобы она не прозвучала лыком в строку): борьба с наркобизнесом — это и борьба с терроризмом. Огромные деньги, которые ежегодно выручают в Афганистане от производства героина, напрямую идут самым радикальным террористическим группировкам.
Под началом В.В. находятся 35 тысяч сотрудников, из них 20 тысяч — оперативные работники. Это, конечно, впечатляет, так же, как и бюджет ФСКН — более чем четверть миллиарда долларов. Но сам Виктор Черкесов считает этот бюджет маленьким и не позволяющим “всерьез заниматься делом”. Вот если бы все это было пятнадцать лет назад, когда наркоманов в стране было менее 50 тысяч человек (против нынешних четырех миллионов), но что теперь говорить...
— Цифры действительно впечатляют. Поздравляю вас. Но как вы могли допустить, что ваше ведомство ославили на всю страну в связи с “кетаминовым делом”? Мол, вы чуть ли не живодеры, препятствуете исполнению ветеринарами своих обязанностей по врачеванию под наркозом собак и кошек.
— У нас нет своей пиар-службы, которая сопровождала бы нашу работу и объясняла публике цель и причины наших действий. Хотя, с другой стороны, обидно, когда на фоне объективно серьезных результатов вдруг получаешь такой щелчок, причем из-за мелочи.
Хочу успокоить всех: в наркоконтроле любят и собак, и котов, и так же, как все, хотят, чтобы они не мучились. Но давайте и законы тоже соблюдать! Кетамин — это наркотик, и его хождение должно быть ограничено.
— Наверное, вам крепко досталось от защитников животных?
— Я видел некоторых этих защитников. Они обличали нас с экранов ТВ, не снимая шуб, на которые пошла, наверное, целая стая не то собак, не то еще каких-то животных...
— А вы держите дома собаку? Может быть, и здесь ваши с Путиным анкеты совпадают?
— Нет, домашних животных у меня нет. Да и в детстве не было. Мы с родителями жили в коммунальной квартире — там никто не держал собак, людям самим было тесно.
— Чем занимались ваши родители?
— Строили морские буксиры на Петрозаводе в Ленинграде.
— Давайте наконец проясним ситуацию: работали вы или нет в так называемом Пятом управлении, занимавшемся борьбой с инакомыслием?
— Я не работал в Пятом управлении. Перед начальством не гнулся, никому ничего не подбрасывал, в школе и в университете учился хорошо и географию знаю. Я начал службу в КГБ оперуполномоченным Московского райотдела Ленинградского управления, затем перешел на следственную работу, а в 1992 году стал начальником Петербургского управления безопасности.
— Теперь вы почти москвич. У вас квартира в центре. Познакомились со столицей?
— В основном из окна автомобиля. С 1998 по 2000 год я работал первым заместителем директора ФСБ и жил в Москве, так что в Москве ориентируюсь.
— Но из машины же вы иногда выходите — в рестораны, например. Или охрана не позволяет?
— До дверей ресторана — конечно, с охраной. За столом сидим с друзьями.
— Где, кстати, в Москве находятся известные точки сбыта наркотиков — улица Миклухо-Маклая, Москворецкий рынок и другие, — знаете?
— Я улицу Миклухо-Маклая даже по карте не найду. Ее знают сотрудники соответствующего окружного управления. Мне такое точное знание Москвы для того, чтобы заниматься своим делом, просто не требуется. А времени, чтобы гулять пешком по городу, просто нет.
— Ваша жена Наташа тоже теперь работает в Москве?
— Она работает и в Москве, и в Петербурге.
— Она ведь была главным редактором популярной питерской газеты “Час пик”. Что сейчас с этим изданием, вы следите?
— Читаю иногда в поезде. Наташа уже не главный редактор газеты. Невозможно было совмещать это с ее работой в агентстве “Росбалт”, которое она фактически создала. Успехами жены я горжусь, знаю, что филиалы агентства уже есть в разных регионах России, оно прочно занимает свою информационную нишу.
— С Москвой театральной вы хотя бы познакомились? Ведь вы слывете большим любителем театра.
— Да, мы с женой были, пожалуй, на всех значимых премьерах. Мы любим драматические театры. Ходим практически на все спектакли к Фоменко, и в “Современник”, и в “Сатирикон”.
— А Большой?
— Мне больше нравится Мариинский.
— Я чувствую, Питер вас так и не отпускает?
— Там моя родина, там все мои родные и друзья. Там — дома и улицы, которые видены и пройдены тысячи раз. Там хорошо даже в ненастную погоду. Все главное в жизни случилось именно там.
— Вы забыли еще про воспоминания детства... В вашей коммуналке наркоманов не было?
— Нет, что вы, какие наркоманы! Тогда совсем другое время было. Поесть сытно было трудно.
— Вы помните кого-то из той жизни?
— Конечно, соседи по коммуналке — это же почти родственники. Я был студентом, когда мы получили отдельную квартиру. А с соседскими детьми вместе росли. Когда был маленьким, а родители на работе задерживались, кто-то из соседей приглядывал, и наоборот. Всех их я помню, хотя, конечно, много лет не видел.
— Это просто идиллия какая-то. А что это у вас за старый шрам на носу? Несчастный случай?
— Нос мне в 13 лет повредили лопатой. Весь наш класс вместо урока физкультуры был направлен на уборку снега, это было в марте, и нам почему-то выдали вместо совковых штыковые лопаты. Подогнали машину, и мы сугроб около школы стали перебрасывать в самосвал. И мой одноклассник нечаянно попал мне в лицо лопатой. И как раз мимо нашего сугроба проезжал трамвай. И я только по глазам тех, кто сидел в нем, понял, что случилось... Ну, конечно, меня отвезли в больницу и там стали пришивать нос. До сих пор помню, как вместе с каждым стежком у меня почему-то поднималась нога, а врач мне ее спокойно так опускал. Не забуду медсестру, которая решила меня утешить до операции. “Ну, чего боишься? — обратилась она ко мне. — У нас тут все становятся красивыми после операции, лучше, чем были. Ты себя-то в зеркало видел?” И сунула мне зеркало. Лучше бы она этого не делала, пожалела, называется.
— Чем сейчас занимаются ваши дочки?
— Одна закончила университет, воспитывает внука, ему уже третий год. А другая учится в Художественной академии, будет художником.
— Вы догадываетесь о том, сколько родителей сейчас молят Бога, чтобы их чадо не связалось с наркотиками?
— Да, я знаю, и весь ужас заключается в том, что наркотики, как показывает отечественная статистика, начинают потреблять уже с 12 лет. Ребенка легко обмануть, предлагая наркотики. Он их не боится, считает, что бессмертен.
— Вы где-то сказали, что в России в год около 70 тысяч человек умирает от передозировки. Больше, чем от террористов. Почему же наша авиация еще не бомбит плантации опийного мака в Афганистане?
— Ситуация в Афганистане регулируется не нами. Россия там не присутствует. За обеспечение антинаркотической программы отвечает Великобритания. Среди тех мер, которые предпринимаются, нет ничего похожего на разгром лабораторий, где производят героин, или на потраву опийных полей. Они обучают афганских полицейских или предлагают крестьянам выращивать какие-то злаки. Афганцы, конечно, соображают, что урожай пшеницы даст им в 20 раз меньше доходов, чем урожай опия, и выбирают мак.
— А вы представляете себе, какие ощущения испытывает человек, уколовшийся героином?
— Ну, разумеется, только визуально. Не очень понимаю даже, что испытывает обычный курильщик от сигареты.
— Вы не курите, но хоть выпиваете?
— Знаете, ваш вопрос для русского уха звучит как “вы выпить не дурак”? Конечно, выпью в компании, но к числу увлекающихся не принадлежу.
— А какой ваш любимый напиток?
— Да я ко всем напиткам отношусь спокойно, без энтузиазма.
— Вы знаете, сколько стоит героин?
— Килограмм на российском рынке — до 40 тысяч долларов. Одна десятая грамма — это среднеразовая доза.
— Вы видели совершенно топорные плакаты, призывающие бороться с наркотиками, которыми увешана Москва? Совершенно бездарные надписи вроде: “Все вместе скажем нет наркотикам!” Доколе, Виктор Васильевич?
— Ну, я уже говорил, что мы не занимаемся ни пиаром, ни так называемой социальной рекламой. Ну что это за полицейское ведомство, которое будет сочинять тексты для плакатов и придумывать страшные картинки?! Антинаркотическая пропаганда необычайно важное дело, но у нас им никто всерьез не занимается.
— Вы были в странах, где разрешены легкие наркотики?
— В Копенгагене, столице Дании, я был около знаменитой “Христиании”, обнесенной забором. Там видны раскрашенные дома, куда никто из нормальных людей не ходит. Внутри этой территории свободно продают наркотики, которые потребляются тут же. Это не заповедник, это просто черная дыра для датчан и для всех, кого тянет к этому месту. По-моему, это тупиковый эксперимент, если не сказать хуже.
— Некоторые наши соотечественники специально ездят в Голландию оттянуться...
— Я им сочувствую.
— Вот вы не пробовали наркотиков, а я как-то курила анашу...
— Ну и как?
— Запах у нее приятный, а потом действительно наступает совершенно расслабленное состояние, когда очень хочется смеяться. И не понимаю я — ну чем же она вредна...
— Неминуемо поймете, но только после многократного употребления. Многие функции организма ослабляются, серьезные нарушения происходят в психике. Причем, что интересно, эти, как их порой называют, “легкие” наркотики особенно опасны для русского человека в силу национальных, что ли, особенностей нашего поведения. Так что не зря говорят, что немцу хорошо, русскому — смерть. У нас в России для наркоманов “слабые” наркотики — это как старт, как разбег на “жесткие”.
— Если, к примеру, меня поймали бы за курение анаши, что было бы?
— Ничего. У нас употребление наркотиков уголовно не наказуемо. Административное нарушение при определенных условиях, да, а уголовного — нет. Это огромная перемена в законах последнего десятилетия. Если бы у нас сегодня уголовно наказуемым было употребление наркотиков, то многие из тех, кому надо бороться с наркопреступностью, отчитывались бы пойманными наркоманами. Это просто сделать, а единица отчетности одна и та же — уголовное дело.
— Вы на лыжах катаетесь?
— Только на беговых.
— Вы знаете, в Европе граждане славятся тем, что стучат в полицию по любому поводу. При этом меня всегда удивляли нравы на их горных курортах. Молодняк, особенно сноубордисты (это у них такой фирменный стиль), просто тонет там в клубах дыма от косяков, и никто на них не жалуется!.. Там к этому очень спокойно относятся. Может быть, с “легкими” наркотиками, как и с алкоголем, у нас просто не хватает культуры употребления?
— Так нельзя ставить вопрос. Наркотики вне закона, и другого пути у человечества просто нет.
— В Китае наркодилеров расстреливают. Вы приветствуете такие жесткие меры?
— Очень жестокие наказания предусмотрены в Китае, Иране, в странах Юго-Восточной Азии, которые до недавнего времени были главными, кстати говоря, производителями героина. А сегодня они таковыми не являются. Я не стану оценивать суровость наказания, могу сказать, что впечатляют результаты борьбы с наркопреступностью в этих странах.
— Скоро 30 лет, как вы служите в органах госбезопасности. Почему именно вас поставили на пост директора антинаркотической службы? Может быть, у вас уже был опыт в этой сфере?
— Еще в 1998 году в России был принят закон, предусматривающий создание специального полномочного федерального органа противодействия незаконному обороту наркотиков. Закон появился, но все оставалось по-прежнему. Было предложено МВД — усилить, ФСБ — углубить, пограничной службе — активизировать. Года три тому назад, размышляя об этих проблемах, я доложил президенту, что без изменения всего облика системы, которая противодействует наркотикам, ничего не добиться. Президент в ответ сказал: “Безусловно, наркоугроза только увеличивается. Нужно менять ситуацию. Раз вы, Виктор Васильевич, чувствуете в себе силы, идите и меняйте”. А с наркомафией мне действительно приходилось бороться не один год. Еще в 1993 году, например, мы изъяли крупнейшую в России партию кокаина на российско-финской границе — тонну. Тогда это стоило около 200 миллионов долларов.
— Под видом чего он шел?
— Под видом картошки с мясом колумбийского производства, закатанной в банки. Все это лежало в огромном контейнере. Банки с кокаином были размещены среди нескольких тонн нормальной тушенки. Петербургское управление безопасности в течение довольно длительного времени работало по этой истории с коллегами из Германии и Израиля. Вычислили маршрут, предполагаемое время, место и наименование фирмы, которая занимается транспортировкой этого груза. До нас эта лжетушенка прошла через один из южноамериканских портов, потом через Котку в Финляндии.
— Мне представляется, что борец с наркомафией должен быть не только смелым, но и хитрым. У вас есть это качество?
— О хитрости говорить трудно. Но я из своих трех десятков лет в органах госбезопасности 15 отработал следователем. Без тактических приемов, как вы понимаете, очень сложно добиться результата. А уж если говорить об оперативной работе, она всегда, конечно, требует нелинейной логики. Несмекалистым нечего делать на оперативной работе.
— В Москве есть Высшая школа ФСБ, а в Питере, получается, специалистов для ФСБ готовят на юрфаке ЛГУ?
— Почему? В Петербурге есть специальное учебное заведение КГБ, теперь ФСБ.
— Но вы с Владимиром Владимировичем учились именно в ЛГУ.
— Мы учились на одном факультете, но в разные годы. Я в 73-м окончил юридический факультет и попал на работу в прокуратуру. А в 75-м уже из прокуратуры пришел на службу в Ленинградское управление. В 75-м году как раз Владимир Владимирович закончил юрфак и по распределению начал работать в этом же управлении. Если бы я был геологом или инженером-машиностроителем, мне в голову бы не пришло пойти в КГБ, а здесь эти родовые совпадения выглядели, на мой взгляд, вполне логично.
— Вы получили орден Красной Звезды за то, что поймали шпиона Павлова, а Горбачев его помиловал. Не обидно?
— Да, это была настоящая шпионская история. Павлову передавали инструкции ЦРУ о способах связи и поручения о сборе интересующей информации. Эти шпионские улики были нами изъяты и приобщены к уголовному делу. Там был и специальный контейнер, в который закладывали шпионские принадлежности для Павлова. После рассмотрения дела в суде он хранился в оперативном музее, а позже использовался как реквизит в одном из эпизодов фильма “ТАСС уполномочен заявить”. Контейнер был сделан из пластмассы и ловко имитировал кусок обгоревшего угля. Павлов был помилован в конце 80-х годов. Тогда миловали всех осужденных по 64-й статье, осужден он был к 15 годам лишения свободы, это максимальный срок, а отсидел лет семь.
— Вы, наверное, любите шпионские романы?
— Больше люблю такие романы, где никаких шпионов нет.
— Еще я слышала, вы с удовольствием читаете Пелевина. Как же так — ведь это разрушитель устоев, ради сохранения которых, собственно, и работает КГБ.
— Да что вы? Почему вы так считаете?
— Он над обществом стебается...
— Я такого не обнаружил, у меня от его книг совсем другие впечатления. Читается занимательно, думается хорошо, мне нравится.
— А Солженицын?
— Почти все добросовестно прочитал, но ни 30 лет назад, ни сейчас увлечься этой литературой не смог.
— У вас есть мечта посмотреть мир?
— Да, хочется побольше увидеть, люблю путешествовать. Ведь я по службе в КГБ чуть ли не до 50 лет вообще был “невыездным”.
— Какое удовлетворение кроме самой власти вы получаете, будучи при власти?
— Какого-то особого “удовлетворения” от принадлежности к власти я не испытываю. Я просто продолжаю заниматься тем делом, которое выбрал в молодости. Обстановка развивается, масштаб становится крупнее. Это интересно.
— А вы знаете, что вас, силовиков путинского призыва, модно обвинять в серости, называть винтиками. Каково быть винтиком?
— Мне трудно спорить по поводу таких ярлыков. Специально поворачиваться какой-то выгодной стороной в надежде, что тебя похвалят и “вычеркнут из серых”, никто из нас не будет. Сам я к заигрыванию, поиску популярности неприспособлен. Я не шоумен, а работник. Пусть и, как говаривали Гдлян с Ивановым, “высокорангированный”. Моя задача — это борьба с преступностью.
— В одном из интервью вы сказали про свою нынешнюю деятельность, что вы не “народный мститель”, а мне кажется, напрасно.
— Я себя готов поправить, хотя и не помню, где это я сказал про “народного мстителя”. Безусловно, собственное отношение к происходящему у меня есть. Я имею дело с убийцами, и чем больше сумею добиться, укрощая это войско, тем меньше жертв будет в моей стране. Без этих убеждений, без этой злости нашим делом заниматься нельзя.
СПРАВКА “МК”
На Черкесова неоднократно “наезжали” как журналисты, так и депутаты Петросовета в пору руководства Санкт-Петербургом Анатолия Собчака. Первые стебались по поводу того, что он вставал, когда в кабинет входило начальство, и что будто бы он на допросе одного из диссидентов назвал Вену столицей Швейцарии. А также возмущались возбужденными им делами против разного рода антисоветчиков-диссидентов. Депутаты же Петросовета в 1992 году активно выступали против назначения Черкесова начальником Управления ФСБ по Санкт-Петербургу. И совсем уж не в дугу один из журналистов обвинил Черкесова, когда его назначили в 2003 году на пост главы Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков. Звучало это так: “Пятое управление, где работал Черкесов, известно тем, что подкинуло пять граммов анаши писателю А.”.
Наталья Чаплина — жена Виктора Черкесова. “Час пик” — газета, по формату и содержанию похожая на “МК”. Агентство “Росбалт” — крупнейшее в Санкт-Петербурге. Лидер по объему политической информации и пиару. Злые языки говорят, что в приемной Натальи Чаплиной теперь толкутся просители с письмами для Виктора Черкесова.
Московский Комсомолец
от 22.11.2004
|
