|
Наше знакомство с Виктором Петровичем Дубыниным началось с приятной для меня неожиданности.
Ведь как бывает, когда приезжаешь на новую должность? Войдешь в кабинет к начальству, щелкнешь каблуками: такой-то в ваше распоряжение прибыл. Тебе пожелают успехов, буркнут что-нибудь руководящее, и дело с концом.
С Дубыниным — в ту пору заместителем командующего армией — получилось иначе. Успеха он мне, конечно, пожелал. А потом попросил разрешения... у меня поучиться! Конечно, я в свое время уже отвоевал в Афганистане два года командиром отдельного полка, у меня был боевой опыт, я знал обстановку, а теперь прибыл туда снова — уже на должность командира 103-й воздушно-десантной дивизии. Дубынин же находился в Кабуле недавно и только вникал в особенности горной партизанской войны. Так что если разобраться, то по существу он был, может быть, и прав. Но по форме такая просьба от вышестоящего начальника была абсолютно неожиданной! За годы службы в армии я перевидал многих начальников, но не один из них не допускал мысли, что их подчиненный может быть в чем-то опытнее их... Дубынин был первым.
Мы проговорили тогда с замкомандующего часа три сначала в его кабинете, потом - в баньке. Баня в штабе армии была похуже, чем у нас в дивизии, и я сразу же пригласил Виктора Петровича к нам с ответным визитом. Хотя в его манере разговаривать не было даже намека на панибратство, дистанция между нами стала сокращаться сама собой с первых же минут знакомства. Сразу же стало понятно, что наши отношения не ограничатся служебной необходимостью и выйдут за рамки субординации. Так потом и случилось.
И вот что интересно: с ним было приятно общаться, но еще лучше рядом с ним было воевать! Причем не только мне — всем. Бывало, когда начинались боевые действия, ко мне подходили солдаты:
— Павел Сергеевич, а кто руководит операцией?
— Дубынин.
— Ура!
И на постановке задачи, когда объявляешь офицерам: «Приказом командующего 40-й армией руководить боевыми действиями назначен генерал Дубынин Виктор Петрович», — в ответ всегда звучали аплодисменты. А когда армия так относится к командиру — считай, успех обеспечен!
Он был настоящим полководцем. Работал практически круглосуточно. Спал по три-четыре часа, не больше. Как ему ни позвонишь или ни заедешь, он всегда в кабинете — сидит над огромной картой. «Садись-ка. Смотри, здесь спецназ попал в засаду, надо помочь... Как думаешь, пройдут в этот район без потерь?..» Вроде бы встречались с ним часто, но за каким-то другим занятием я его редко видел. Все его мысли были об одном: как лучше провести операцию, обеспечить войска, провести колонну... Ни о чем другом не думал, ни на что не отвлекался, я только диву давался: как выдерживал человек?
Не любил он и застолий. Хотя что там скрывать: многие в Афганистане после операций, особенно успешных, «квасили». На боевых, в горах сухой закон соблюдался строго. А по возвращении людям нужно было как-то снять стресс и усталость, дать разрядку. Театров и танцплощадок там ведь не было, чарка да банька — вот и все развлечения. Дубынин если рюмку выпивал, то сразу поднимался из-за стола. Думаешь: ну, наконец-то выспится командарм. Нет, опять уходил к себе в кабинет, закрывался там... Работал как вол.
Я и дома у него много раз бывал. Петрович жил в обыкновенной двухкомнатной квартиренке. Никакой особой мебели, только самое необходимое. Холодильник его я тоже инспектировал: всегда полупустой, там только и было, что сухпайки, обыкновенная солдатская еда. Сам он к еде относился очень нетребовательно. Разве что картошку с тушенкой любил и меня, кстати, к этому блюду приучил. Он ведь деревенский человек, из простой семьи. Но при этом был интеллигентом.
После боевых действий у командующего всегда проводились «разборы полетов». Дубынин очень редко повышал голос и то в основном, когда по халатности какого-нибудь командира не выполнялась боевая задача или случались потери. Я старался его не подводить, да и 103-я воздушно-десантная дивизия все же считалась одной из лучших в армии, хорошо воевала. Но, бывало, и мне доставалось: «Павел Сергеевич, вы действовали в целом неплохо, но вот тут и тут у вас просчеты. Вы должны были лучше подготовиться к операции». Он даже матом не умел ругаться! Но так отчитывал, что иной раз уходишь от него — проклинаешь себя, думаешь: лучше бы накричал.
И никогда не позволял себе критиковать старших офицеров в присутствии подчиненных. Выслушает доклад, виду не покажет, а потом пригласит в кабинет и там уж выскажет все по полной программе. Это он умел. Тихо и спокойно, но аж мурашки бегали по спине.
Он был смелым человеком. Сам летал и ездил повсюду, подставляясь под пули и не считаясь с опасностью. И не боялся брать на себя ответственность, даже если это было чревато последствиями. Помню, однажды во время боевых действий на меня, как говорится, «вышел» по спецсвязи один из начальников Туркестанского военного округа, — не буду называть его фамилию, Бог ему судья. И сразу же начал орать: почему не соблюдаете график, почему до сих пор не заняли высоту, немедленно выполнять!!!
А на той высоте — «духи»: огонь плотный, снайперы в пещерах, каждый пятачок пристрелян. Если туда без артиллерийской подготовки, без бомбоштурмового удара направить людей, — ни один не вернется. Как быть?
Докладываю Дубынину: так, мол, и так — начальник из ТуркВО требует занять высоту. Я считаю, что это приведет к неоправданным потерям... Что делать?
— А ты пошли его на три буквы, — спокойно отвечает Виктор Петрович. — Я с ним сам потом разберусь...
Вот так мы с ним воевали.
Только благодаря Виктору Петровичу я получил Звезду Героя Советского Союза. Именно он предложил Игорю Николаевичу Родионову, тогда еще командующему армией, представить меня к этому званию. И в указе Верховного Совета СССР даже формулировка прошла дубынинская: «За умелое выполнение боевых задач при наименьших потерях среди личного состава».
Прощались мы с ним по-братски. Он сначала устроил официальные проводы в штабе армии, а потом я его пригласил к нам в дивизию, и мы провожали его у меня в домике — до самого утра. А на следующий день перед ним по аэродрому прошли с оркестром десантные роты. Честно говоря, у многих офицеров глаза были на мокром месте. И когда мы с ним расцеловались, обнялись, оба заплакали. Жаль было расставаться с таким командиром.
А дальше наши пути разошлись. Он уехал в Союз, а я еще на полтора года остался воевать в Афганистане.
А потом... Я много раз рассказывал: стать министром обороны я и не рассчитывал, и не мечтал. Ельцин мне дважды предлагал, я отказывался, а в третий раз он даже и спрашивать не стал. Просто позвонил и сказал: «Будешь министром, я уже подписал указ». Ну, куда деваться, если тебе нарочным уже указ везут?
Так я пришел в Министерство обороны. Сел в этот огромный кабинет, и первая мысль была: с кем я работать-то буду? Я же десантник, в своем деле вроде бы неплохо разбираюсь, но тут — все Вооруженные Силы! Совершенно другой, колоссальный масштаб. Да и время такое, о котором лучше в исторических книгах читать: армия - на голодном пайке, финансирования нет, техника устарела, толковые офицеры увольняются в запас... На кого опереться, чтобы сдвинуть всю эту гору проблем? Своих десантников брать — они бы не потянули. На руководящих должностях нужны были опытные, профессиональные люди. А к тому времени весь цвет армии составляли «афганцы» — те, кто служил в руководящем составе 40-й армии. Практически все они были в прошлом моими начальниками. Как они ко мне отнесутся, будут ли выполнять мои приказы?
И самое главное: министр обороны — должность в основном политическая, отчасти — оперативно-хозяйственная. По сути, главная фигура в Вооруженных Силах — начальник Генерального штаба. Он — мозг армии, осуществляет оперативное руководство войсками. Поэтому на этом посту должен быть очень грамотный в стратегическом отношении человек, пользующийся непререкаемым авторитетом в Вооруженных Силах.
Я долго думал о кандидатуре, перебирал фамилии —Громов? Миронов? Сергеев? Кондратьев?.. Советовался. Все сходились в одном имени: Виктор Петрович Дубынин! Сильный штабист, прекрасный организатор, опытный боевой генерал. И замечательный порядочный, скромный человек.
Но как он сам к такому предложению отнесется, согласится ли? Он в то время командовал Северной группой войск. Я набрал номер его телефона:
— Мне нужен, — говорю, — начальник Генерального штаба, думаю, лучше вашей кандидатуры для этой должности нет.
Он уже ко мне, как министру, на «вы» обращается:
— Не знаю, Павел Сергеевич, справлюсь ли... Я ему отвечаю: «Если вы сомневаетесь, то что уж про меня говорить? Вы прекрасно знаете, Вооруженные Силы вас все уважают, справитесь!»
— Если прикажете, я готов. Но вы же знаете, что я болен.
Действительно, я знал, что у него начальная стадия рака.
— Виктор Петрович, все это ерунда, — отвечаю ему. — Все мне говорят, что у вас есть шанс на излечение. На это не будем обращать внимания. Если бы я знал, что вы безнадежно больны, то не предложил вам эту должность. Приезжайте в Москву, будем с вами беседовать.
Прибыл он через два дня в Москву, мы с ним обнялись, вспомнили наши афганские годы. Я сказал ему:
— Вы будете начальником Генерального штаба. Я peшил окончательно!
И тут как раз — звонок президента. Я поднимаю трубку, докладываю:
— Борис Николаевич, у меня тут находится Дубынин Виктор Петрович, я предлагаю назначить его на должность начальника Генерального штаба.
— Знаю-знаю, привет ему передавай.
— Так чего передавать — вот он сам тут сидит.
— Ну, тогда передай ему трубку!
Дубынин побелел даже.
— Ну что, товарищ генерал, я о вас наслышан, — сказал Ельцин. — Раз вы не возражаете, то проект указа о вашем назначении уже готов, я подписываю...
Я дал Виктору Петровичу трое суток на сборы и выделил самолет, но он, как порядочный человек, вернулся уже на следующий день. Я пригласил его к себе: необходимо было срочно обсудить, кого назначать на ключевые должности в министерстве. Разногласий у нас не было: конечно, «афганцев» — Громова, Кондратьева, Миронова. Андрея Кокошина назначил сам президент: решил, что одним из заместителей министра обороны должен быть гражданский человек.
Виктор Петрович хотя и был хорошо знаком с ними, перед назначением встретился и очень серьезно беседовал с каждым: «Готовы ли вы работать? Как видите свою задачу на этом посту?»
Мы работали с ним как единое целое. Встречались каждое утро. Я приезжал в министерство к восьми, он уже был там. Докладывал обстановку, мы намечали задачи на текущий день, обсуждали неотложные дела, говорили о планах. Честно признаюсь: его авторитет в Вооруженных Силах был выше, чем у министра. Я не расстраивался, наоборот, даже гордился: вот какой у меня заместитель!
Он очень быстро включился в работу Генерального штаба. Пока только назначенные замы вникали в дела, Дубынин уверенно управлял Вооруженными Силами. А чуть позже произошел эпизод, после которого я буквально влюбился в этого человека.
Моя неопытность, неполное знание обстановки порой болезненно воспринимались высшим командным составом министерства. В кулуарах начались разговоры: министр, дескать, ничего не знает, ему приходится объяснять очевидные вещи... Бабские сплетни, одним словом, расходились за моей спиной по Генеральному штабу. Я знал об этом: в желающих проинформировать министра обо всем происходящем тоже не было недостатка. Дошли эти разговоры и до Дубынина.
Мне он об этом не проронил ни слова. Просто зашел однажды и спокойно говорит:
— Мне необходимо собрать заместителей министра, я хотел бы, чтобы и вы тоже присутствовали.
— Зачем?
— Есть кое-какая важная информация...
Ну я доверял ему безгранично, в подробности не стал вникать - назначил совещание. К условленному часу все собрались в моем кабинете.
Дубынин попросил у меня слова. Говорил он недолго, минут пять, и сказал примерно следующее.
— Все вы меня знаете, не один год, и я вас тоже. Мы с вами вместе воевали, дружили, служили на разных должностях. Сегодня все мы — сотрудники министерства обороны, и министр у нас — Грачев. Я знаю, что некоторые из вас позволяют себе высказывания, которые дискредитируют министра. Как начальник Генерального штаба, хочу вас предупредить: если эти разговоры не прекратятся, приму все меры к тому, чтобы тут же уволить любого из вас из рядов Вооруженных Сил, несмотря на наши многолетние отношения... Павел Сергеевич, у вас есть что добавить?
— Нет.
— Тогда разрешите закончить совещание...
Когда мы остались вдвоем, я подошел к нему и обнял. С тех пор, я думаю, у меня было полное право вообще отменить всяческую субординацию в наших отношениях и считать его просто одним из самых близких своих друзей. Тем более что к тому времени мы уже подружились семьями, вместе отмечали праздники. Дарили подарки, какие обычно дарят друг другу военные. Душманская сабля, подаренная мне по какому-то случаю Виктором Петровичем, до сих пор висит у меня на видном месте...
А все закулисные разговоры после того совещания притихли. Все действующие лица приходили потом ко мне по одному — оправдываться, и у меня тогда еще сохранялись иллюзии на их счет, но в конечном счете Дубынин оказался прав: они меня не поддержали. Опереться, полностью доверять я мог только Петровичу.
Планы у нас с ним были грандиозные — постепенная, продуманная реформа армии, переход на новую технику, новое штатное расписание... Он успел очень многое сделать на посту начальника Генерального штаба, но еще больше — не успел. Ему просто не хватило времени: болезнь прогрессировала.
В 1992-м он лег в госпиталь. Начальник медицинской службы Иван Михайлович Чиж доложил мне, что жить Виктору Петровичу осталось недолго. Я навещал его практически через день. Он вскакивал, как ни тяжело ему было, и сразу же спрашивал:
— Как обстановка, какие новости?
— Да что обстановка, ложитесь, Виктор Петрович, успеете еще.
— Нет, я должен быть в курсе всех дел!
...За неделю до его смерти я должен был улетать в командировку на Дальний Восток. А тут как раз Чиж доложил: жить Виктору Петровичу остались считанные дни. И я решил, что не могу просто так с ним проститься, что должен хоть как-то отблагодарить этого человека за все, что он для меня сделал.
Да и не во мне дело. Такие командиры, как он, рождаются раз в сто лет. Я ведь прекрасно понимал: на моем месте, на посту министра, конечно, должен был быть Дубынин. И если бы не болезнь, я бы уговорил Ельцина поменять нас местами: я бы стал у Виктора Петровича заместителем. Или с радостью вернулся бы в ВДВ. Каждый должен заниматься тем, что умеет, чему его учили. А меня учили десантной науке...
Я позвонил Ельцину, объяснил ему
все и попросил, не откладывая, подписать указ о присвоении Виктору Петровичу Дубынину звания генерала армии. Президент меня понял, указ был подписан сразу же. Я вызвал начальника тыла и отдал распоряжение: к завтрашнему дню должна быть сшита новая форма для генерала армии Виктора Петровича Дубынина.
Назавтра форма была готова, и я отправился в госпиталь. Когда я вошел в палату, он, превозмогая боль, встал мне навстречу, хотя к тому времени не вставал с кровати уже неделю.
— Виктор Петрович! Указом Президента Российской Федерации вам присвоено звание генерала армии, — сказал я, давя в себе слезы. Вручил ему погоны, помог надеть китель...
Через три дня он умер.
|
