|
Осенью 1724 года вице-губернатор Санкт-Петербурга Яков Корсаков был освобожден от занимаемой должности. Корсакова высекли, прижгли ему язык каленым железом и сослали на рудники. Особая следственная комиссия сената установила, что Корсаков, используя служебное положение, присвоил за пять лет более 60 000 руб., отпущенных на строительство казенных зданий в новой столице. Ему также инкриминировались нарушение государевых указов о монополии на некоторые виды товаров, вымогательство денег у частных подрядчиков, махинации при сборе податей и рекрутских наборах.
Следователи установили личности 140 государственных служащих и частных коммерсантов, вовлеченных в преступную сеть. К делу Корсакова оказались причастны и некоторые высшие государственные сановники, покровительствовавшие ему на имперском уровне за долю в прибылях. Сенатор Апухтин и князь Волконский получили по 30 ударов кнутом, а обер-фискал Нестеров и камергер Вильем Монс были казнены. В анекдоте того времени рассказывается, что император Петр Великий приказал петербургскому генерал-губернатору князю Александру Даниловичу Меншикову наблюдать за экзекуцией Корсакова и, когда палач начал свою работу, холодно поинтересовался: «Скажи, светлейший, что чувствуешь, когда тебя секут по правой руке, которой воруешь у своего господина?»
Вид в окне
Многие историки, изучавшие эпоху петровских реформ, отмечали странную взаимосвязь между коррупционным бумом, охватившим российскую элиту, и фактом переноса столицы в новый город, строившийся по странному капризу царя на диких болотах Ингерманландии. В 30 годах XVIII века французский публицист Альфред де Кюстин писал: «Петербург оказался окном, через которое Россия может наблюдать за Европой, но пока в этом окне русские видят лишь массу новых для себя соблазнов: роскошные парики и ткани, вина и драгоценности. Жажда обладания роскошью заставила большую часть двора и чиновного аппарата пуститься в авантюры».
Историки полагают, что причиной для роста числа злоупотреблений стали непродуманность и незавершенность петровских реформ. К примеру, бюрократический аппарат петровских коллегий постоянно увеличивался из-за растущего документооборота: в 1718 году, при создании коллегий, в них служили 1169 чиновников, а в 1723 году в их штатах состояли уже 2100 человек. При этом служащие государственных учреждений несли определенные представительские обязательства: если младшим канцеляристам царские регламенты предписывали лишь «платье носить чистое, европейское», то чиновники средней руки уже обязаны были иметь целый гардероб дорогой иностранной одежды и несколько париков.
Указ государя также предписывал им регулярно проводить в своих домах ассамблеи на европейский манер. Если в Московском царстве женщины всех сословий проводили большую часть жизни в теремах, то Петр велел выводить жен и дочерей в общество, что требовало от госслужащего новых трат. Казна была не в состоянии обеспечить их содержание, поэтому одно время даже рассматривался проект «О питании чиновников акциденциями» (то есть поборами с просителей), авторство которого приписывалось князю Меншикову.
В Петербурге, куда в период с 1712 по 1718 год переехали царская семья, двор и все правительственные учреждения, положение чиновника стало особенно тяжелым. Как свидетельствуют современники, стоимость жизни в новой столице была в пять-шесть раз выше, чем в Москве.
Французский дипломат Кампредон, переведенный из Москвы в Петербург весной 1723 года, подсчитал свои расходы на переезд и обоснование на новом месте: «В городе из-за общей дороговизны годовое содержание самого жалкого деревянного сарая обходится в 800 – 1000 золотых. В Москве или Архангельске на четверть этой суммы может свободно жить целый год большая купеческая семья... Русский царь насильно переселяет своих подданных и при этом заставляет их строить на свои средства каменные дома. Трудно представить, как им это удается, если учесть, что здесь не хватает рабочих, пропитания, инструментов и материалов даже при строительстве казенных зданий...»
Петербургские мифы
Поиску рациональных причин для основания Санкт-Петербурга посвящены десятки научных трудов. Авторы большинства из них сходятся во мнении, что место для возведения новой столицы государь Петр выбрал довольно странное. Болотистая и малонаселенная провинция Ингерманландия в дельте Невы находилась в стороне от основных торговых путей, здесь не было залежей природного камня, а земля из-за частых наводнений не годилась для сельскохозяйственного освоения.
Весной 1703 года, захватив шведскую крепость Ниеншанц, русская армия вышла к побережью Балтики, ради чего, собственно, и была развязана Северная война. Войска двинулись дальше – отвоевывать у Карла XII старые портовые города Ригу, Ревель и Либаву. А в Ингерманландии решено было поставить крепость с небольшим гарнизоном, который мог бы обстреливать вражеские фрегаты, заходившие в Неву.
Легенда гласит, что подыскивать место для фортеции отправился лично государь. На островке Енисаари, прежде входившем в родовой надел барабанщика шведской гвардии, Петр неожиданно остановился на одной из болотных кочек и приказал подать ему камень. Камня не нашлось, тогда царь выхватил у одного из сопровождавших его преображенцев алебарду и вырезал два пласта болотистой земли. Сложил их крестом и заявил: «Здесь должен быть заложен город!» В небе над островом вдруг начал кружить огромный орел, которого царь воспринял за знак свыше. Появление орла, которые никогда не залетают в эти широты, историки однозначно считают возникшим позднее мифом.
Комендантом строящейся фортеции был назначен Яков Брюс, а весь земельный надел, отнятый у шведского барабанщика, был подарен петровскому денщику Александру Меншикову – за храбрость, проявленную при осаде крепостей Нотебург и Ниеншанц. Царский подарок трудно было назвать щедрым: 35 нищих деревень, построенных с таким расчетом, чтобы во время очередного наводнения дома можно было разобрать и превратить в плоты, дохода не приносили. Однако других земельных владений у Меншикова, происходившего из крайне бедной и незнатной семьи, в то время не было. Несколько диких островов и крепость, названная в честь небесного покровителя царя святого Петра, были для денщика шансом выдвинуться.
Веселый остров
Северная война затягивалась, взять гавани Лифляндии и Курляндии одним мощным ударом не удалось. В Москву после не очень успешного похода против Швеции Петру возвращаться не хотелось, да и вообще со времен стрелецкого заговора он чувствовал себя в столице не очень уютно.
В захваченном ингерманландском захолустье тем временем происходили интересные события. Александр Данилович развернул здесь кипучую деятельность. Чтобы возвести небольшую фортецию, достаточно было рабочей силы гарнизонных солдат и шведов, плененных при взятии Ниеншанца. Однако Меншиков вместе с Брюсом отправились в Новгород, где рекрутировали несколько сотен местных каменщиков и плотников. Летом 1703 года в крепости был заложен Петропавловский собор, в проекте которого использовались рисунки Петра. На соседнем острове началось строительство домика, в котором мог бы останавливаться проездом государь, резиденции будущего губернатора Санкт-Петербурга, а также аустерии – трактира в немецком стиле – и летнего сада. В переписке Меншикова с Петром того времени Енисаари часто именуется Веселым островом, а сам Санкт-Петербург, пока еще в шутку, – «столичным парадизом».
План Александра Даниловича удался: царь увлекся строительством и стал регулярно посещать Санкт-Петербург. Вскоре произошло событие, которое убедило Петра в том, что временная фортеция может со временем превратиться в международный порт, а затем и в столицу Российского государства. В ноябре 1703 года в Неву вошел голландский корабль с грузом вина и соли. Его привели купцы, познакомившиеся с Петром еще в годы его ученичества на верфях Заандама. Государь встретил голландцев с невероятной помпой: груз был куплен по запредельным ценам, шкипер и матросы получили щедрые подарки. В аустерии для них было организовано многодневное застолье, во время которого Петр и Меншиков обсуждали с командой перспективы Санкт-Петербурга как главного торгового порта России на Балтике. Голландцы, довольные приемом, не решились сказать Петру, что дельта Невы большую часть года настолько мелководна, что корабли приходится протаскивать волоком. Не рассказали они и о том, что их груз не нашел сбыта на морских биржах шведской Прибалтики, после чего решено было продать его «по дружбе» русскому царю.
Спустя два века историк Константин Валишевский отмечал: «Окончательная победа в Северной войне уменьшила стратегическое значение Петербурга и свела почти к нулю его значение как гавани, превращение же его в столицу всегда было безумием. Сделавшись неоспоримым властелином Балтийского побережья, Петр мог не опасаться более нападения шведов со стороны Финского залива. С торговой точки зрения Рига, Либава и Ревель оставались естественными пунктами сношения России с Западом. Они красноречиво подтверждают это и в наши дни, из года в год увеличивая свою торговлю в ущерб Петербургу, торговля которого, искусственным образом созданная и поддерживаемая, клонится к упадку».
«Быть граду пусту»
После визита первого иностранного корабля Петр окончательно поверил в «парадиз» на Неве. В 1705 году он приказал отправлять на строительство нового города всех «беглых, нищенствующих и праздношатающихся». Из казны были выделены средства для найма известных иностранных архитекторов. Но добровольно никто в новый город не ехал: глушь, голод, наводнения и постоянная угроза нападения шведов пугали даже самых предприимчивых. Сестра Петра царевна Марья сформулировала общее отношение россиян к новому городу: «Петербург не устоит, быть граду пусту».
До губернской реформы 1708 года он действительно пустовал: постоянно здесь проживало не более 1000 человек. Из 300 зданий, заложенных на берегах Невы, было построено лишь два десятка. Все изменилось, когда Александр Данилович Меншиков официально вступил в должность губернатора Санкт-Петербурга. Теперь пустынная Ингерманландия стала одной из российских губерний, новый статус позволял привлекать сюда казенные дотации и ресурсы иных земель на вполне законной основе.
По предложению Меншикова государь приказал с 1709 года ежегодно присылать в Петербург 40 000 рабочих со всей страны. Эта цифра разверстывалась по российским губерниям, где местные администрации обязаны были рекрутировать у землевладельцев нужное количество рабочих, обеспечить их орудиями труда, деньгами на питание в дороге и на месте и отправить партию маршем в Петербург. Предполагалось, что через полгода работники вернутся домой, но большинство рабочих гибли от голода, болезней и переутомления на берегах Невы.
В ведение специально учрежденной Ижорской канцелярии, возглавлявшейся Меншиковым, в 1708 году было передано право монопольной торговли зерном, рыбой и другим продовольствием, но прокормить тысячи рабочих, занятых на строительстве Петербурга, было трудно. В том числе из-за того, что губернатор санкт-петербургский увлекся построением различных схем, позволявших извлекать личную прибыль от торговли монопольными товарами. Позже обнаружилось, что из партий зерна, направляемых в Петербург, по дороге исчезало до 30% объема. Затем хлеб через подставных лиц вновь сдавался Ижорской канцелярии по закупочным ценам. И вновь терялся по дороге.
Возмущенные губернаторы и землевладельцы стали срывать планы отправки рабочих на строительство города. В ответ Меншиков и Петр предложили новую – как тогда казалось, более эффективную – программу «трудразверстки».
«Мертвые души»
С 1710 года губерниям и городам разрешили вместо отправки рабочих платить в казну дополнительный денежный сбор. Эти средства казна передавала в санкт-петербургскую губернскую администрацию. Затем Петербург выкупал у землевладельцев нужное количество крепостных крестьян по установленным государством ценам: в разное время они составляли от 20 до 25 руб. за человека.
Эта схема открыла перед Александром Даниловичем новые возможности извлечения прибыли. Меншиков после победы под Полтавой получил в подарок от царя город Почеп, который с тех пор регулярно поставлял на петербургскую стройку тысячи «мертвых душ». Недостачи затем покрывались за счет работников, пришедших из других местностей.
В 1718 году член комиссии по строительству князь Андрей Черкасский подал государю записку, в которой говорилось о необходимости заменить систему набора и покупки рабочих обычной схемой подрядных договоров со строительными артелями. Не указывая ни на кого конкретно, князь-комиссар привел детальные расчеты, свидетельствовавшие о том, что из 40 000 строителей, которые по всем финансовым документам должны были в данный момент возводить «парадиз», отсутствуют более 5200.
Государь попросил губернатора Меншикова дать комментарии к статистике Черкасского. Светлейший пообещал провести расследование, но, вместо того чтобы свалить все на воровство своих подручных, засуетился и совершил грандиозный промах. Он дал тайное указание насильно закрепостить и переслать в Петербург 5200 казаков из вольных станиц, окружавших Почеп. Казацкие старшины дошли со своей жалобой до сената, и вокруг Меншикова постепенно начали сгущаться тучи. При сенате была создана специальная следственная комиссия, которая в 1724 году сообщила государю имена участников строительной аферы, но могущественного губернатора, стоявшего за ними, следователи в тот момент тронуть не решились. Зато вице-губернатору Якову Корсакову досталось сполна.
|
