|
Болезни и весьма скорой смерти Владимира Ильича посвящен обширный круг статей, исследований и воспоминаний. Однако данную тему ни в коем случае нельзя считать исчерпанной: многое в довольно внезапно поразившей Ленина немочи даже для историков до сего времени остается непонятным. Для начала необходимо, как принято говорить, поставить все точки над i в отношении официального диагноза так называемой последней болезни Владимира Ильича, приведшей к кончине. Его установила довольно компетентная комиссия, вскрывавшая тело, состоявшая из ведущих врачей России: академика А.И. Абрикосова при участии профессоров О. Ферстера, В.П. Осипова, в присутствии А. Дешина, В. Буйнака, Ф. Гетье, П. Елистратова, В. Розанова, Б. Вейсброда, Н. Семашко. Все присутствовавшие лица подписали протокол о вскрытии. "Анатомический диагноз: распространенный атеросклероз артерий с резко выраженным поражением артерий головного мозга".
Академиком А.И. Абрикосовым было проведено и микроскопическое исследование, заканчивающееся таким выводом: "Никаких указаний на специфический характер процесса (сифилис и др.) ни в сосудистой системе, ни в других органах не обнаружено". Педантичность подобного подчеркивания вызывает некоторую настороженность. Этак, в негативной форме, можно много чего написать: не страдал, мол, ангиной или плевритом и т.д., и т.п. Значит, эксперты были кем-то ориентированы на поиски сифилиса.
Ответ я нашел случайно в переписке зарубежных историков, русских эмигрантов -- Николаевского и Н. Валентинова. Из письма первого: "Идею сифилиса у Ленина Политбюро совсем не отбрасывало. Рыков мне в июне 1923 г. рассказывал, что они приняли все меры для проверки, брали жидкость у него из спинного мозга -- там спирохет не оказалось, но врачи не считали это абсолютной гарантией от возможности наследственного сифилиса; отправили целую экспедицию на родину, поиски дедов и т.д. Если бы ты знал, какую грязь там раскопали, говорил Рыков, но по вопросу о сифилисе ничего определенного (в комиссии был Аросев, который мне позднее рассказывал о деде-еврее из кантонистов)".
Вот так! Ну а насчет точек над i... Мозговой склероз, прогрессируя, вызывает расстройства психики, именно поэтому среди лечащих Владимира Ильича врачей преобладали психиатры. Хочу обратить ваше внимание на одно обстоятельство: особенность психических болезней в том, что, за небольшим исключением (вроде алкогольных психозов), они не развиваются в одночасье, а имеют весьма длительный период развития. Возьмем курс психиатрии, по которому учат врачей, и откроем главу "Течение психических болезней": "Хроническая болезнь протекает длительно и имеет тенденцию к прогрессированию. Сюда же относятся и заболевания, которые могут протекать приступообразно (к ним относится, например, эпилепсия). В течении этих болезней различают несколько стадий:
а) "стадию предвестников" с такими общими явлениями, как чувство недомогания, головные боли, раздражительность, тревожность и т.п.;
б) "начальную стадию", в которой проявляются уже симптомы, характерные для данного заболевания. Выражаются в бредовых идеях, состояниях депрессии, растерянности и т.п.;
в) "развернутая картина", когда психоз может протекать непрерывно либо прерывисто, с периодами улучшения и повторными приступами, после которых психические нарушения также становятся все более тяжелыми.
Таковы прогрессирующие психические болезни, к которым относятся и психические расстройства на почве атеросклероза сосудов головного мозга".
Из воспоминаний очевидцев
В письме Н. Бухарину, написанном 29 июля 1923 года, Е. Преображенский (один из редакторов "Правды") рассказывает о посещении Горок. "Старик (т.е. Ленин. -- Е.Д.) находился тогда в состоянии большого раздражения, продолжал гнать даже Ферстера (немецкий врач-невропатолог, профессор. Консультировал лечащих врачей. -- Е.Д.) и др., особенно раздражался при появлении Н.К. (жены. -- Е.Д.), которая от этого была в отчаянии... Второй раз, 4 дня назад, я снова поехал... Справа от входа Беленький (начальник охраны Ленина. --Е.Д.) мне показал рукой в окно, сказал: "Вон его везут"... На расстоянии шагов в 25 вдруг он меня заметил, к нашему ужасу, стал прижимать руку к груди и кричать: "Вот, вот", требовал меня... Через минут пять меня позвали за стол пить вместе с ним чай. Он угощал меня жестами малиной и т.д.".
Виктор Петрович Осипов до революции 1917 года возглавлял кафедру психиатрии Санкт-Петербургской военно-медицинской академии. С 1917-го он председатель Петроградского общества психиатров и невропатологов. Был одним из ведущих врачей Ленина. "Я лично познакомился с Владимиром Ильичом в качестве врача в первых числах мая 1923 года и затем почти все время был у него... Вся болезнь его может быть разделена на три больших периода. Начало первого из них относится к марту 1922 года, второго -- к декабрю 22-го года и третьего -- к марту 23-го года... Болезнь, которая была у Владимира Ильича, обыкновенно не начинается внезапно, и нужно допустить, что перед началом заболевания, которое относится к марту 1922 года..., был некоторый подготовительный период времени, когда она еще не принимала таких размеров... Точно установить, с какого момента Владимир Ильич заболел, трудно, но что болезнь началась раньше марта 1922 года (выделено мной. -- Е.Д.) -- на это есть некоторые доказательства. По крайней мере люди, близко к нему стоявшие, говорили, что временами Владимир Ильич жаловался на небольшое недомогание, а иногда были и более серьезные признаки, заставлявшие задуматься". (Партийная цензура не пропустила бы никогда более подробных сведений, и свидетельства врача в этом месте были кастрированы. Но мне удалось, совершенно случайно, обнаружить нужные сведения в воспоминаниях младшего брата Ленина, Дмитрия Ильича. "По официальным данным, Владимир Ильич заболел в 1922 году, но он рассказывал мне осенью 1921 года, что он хочет жить в Горках, так как у него появились три такие штуки: головная боль, при этом иногда и по утрам головная боль, чего у него раньше не было. Потом бессонница, но бессонница бывала у него и раньше. Потом нежелание работать. Это на него было совсем не похоже... Бессонница у него всегда бывала, он и за границей жаловался, а вот такая вещь, как нежелание работать, -- это было новым".) "С марта 1922 года начались такие явления, которые привлекли внимание окружающих. Выразились они в том, что у него появились частые припадки, заключавшиеся в кратковременной потере сознания с онемением правой стороны тела. Эти припадки повторялись часто, до двух раз в неделю, но не были слишком продолжительными -- от 20 минут до двух часов. Иногда припадки захватывали его на ходу, и были случаи, что он падал, а затем припадок проходил (выделено мной. -- Е.Д.), через некоторое время восстанавливалась речь, и он продолжал свою деятельность".
Описание симптомов дает основание предположить наличие у Ленина не только сосудистого атеросклероза, при котором припадков (в таком виде) не происходит. Явно проглядываются признаки еще какого-то сопутствующего заболевания. "В начале болезни, еще до марта, его иногда навещали отдельные врачи, но признаков тяжелого органического поражения мозга в то время не было обнаружено и болезненные явления объясняли сильным переутомлением".
Кое-что о пулях
Долгое время история связывала резкое ухудшение здоровья вождя с якобы отравленными пулями, которыми стреляли в него 30 августа 1918 года. Мое исследование обстоятельств покушения на вождя было опубликовано отдельным очерком еще в 1991 году, где, считаю, мне удалось опровергнуть несостоятельность двух устоявшихся в советской истории предположений: а) что пули были отравлены; б) что стреляла Фанни Каплан.
Категорически отрицает причинную связь между ранением и развившейся позже болезнью академик Б.В. Петровский, посвятивший этому вопросу специальное исследование "Ранение и болезнь В.И. Ленина": "Разумеется, ранение было тяжелым, но никакого отношения к артериальным и венозным сосудам шеи не имело и не могло влиять на развитие атеросклероза и... ни о каких отравленных пулях речи не могло быть". К аналогичному выводу пришел и лечащий Ленина врач В.Н. Розанов: "Когда Владимир Ильич сказал, что Клемперер посоветовал удалить пули, так как они своим свинцом вызывают отравление, вызывают головные боли, Борхардт сначала сделал удивленные глаза и у него вырвалось: "невозможно", -- но потом, как бы спохватившись, вероятно, чтобы не уронить авторитета своего берлинского коллеги, стал говорить о каких-то новых исследованиях в этом направлении. Я определенно сказал, что эти пули абсолютно не повинны в головных болях (выделено мной. -- Е.Д.), что это невозможно, так как пули обросли соединительной тканью, через которую в организм ничего не проникает... Об операции: было условлено делать ее у меня завтра, 23 апреля".
Дело происходило в 1922 году. Операция была легкой -- пуля находилась прямо под кожей, но статус вождя не дозволял произвести ее амбулаторно, потому, хоть на ночь, но Ленина оставили в больнице. Пикантная деталь -- за отсутствием мест в мужском Владимир Ильич провел ночь в отделении женском.
"Недели через три, 25 мая 1922 года, утром, часов в десять, звонит мне по телефону Мария Ильинична, -- продолжает Розанов, -- и с тревогой в голосе просит поскорее к ним приехать, говоря, что Володе что-то плохо, какие-то боли в животе, рвота". В Горки двинулись, кроме Розанова, Н. Семашко, брат Ленина -- Дмитрий Ильич, доктор Л. Левин и еще два или три человека. Приехав, застали Ф. Гетье, уже осмотревшего Владимира Ильича. Первоначальная версия желудочного заболевания сразу же отпала. Ночью Владимир Ильич спал плохо, долго сидел в саду, гулял. Ф. Гетье передал, что у Владимира Ильича рвота уже кончилась, болит голова, но скверно то, что у него имеются явления пареза правых конечностей и некоторые неполадки со стороны органов речи. "Я не невропатолог, но опыт в мозговой хирургии большой; невольно мысль заработала в определенном хирургическом направлении, все-таки порой наиболее верном при терапии некоторых мозговых страданий... Болезнь могла длиться недели, дни, годы, но грядущее рисовалось далеко не радостное. Конечно, могло быть что-то наследственное или перенесенное незаметно (выделено мной. -- Е.Д.), но это было маловероятно". Но какая-то вероятность чего-то (поверим врачу и будем считать -- неизвестного), перенесенного ранее, существовала. В следующий раз Розанов увидел своего вельможного пациента спустя несколько дней в очень тяжелом состоянии: с высокой температурой и полным параличом правых конечностей.
Несмотря на затемненное сознание, Владимир Ильич узнал врача. Но он потерял речь, и понимали его окружающие далеко не всегда, что доставляло ему не только большие огорчения, но и вызывало, особенно в первые месяцы, припадки возбуждения, тогда он гнал от себя всех врачей, сестер и санитаров. И гнал так, что потом стеснялся их видеть. "В такие периоды психика Владимира Ильича, -- пишет Розанов, -- была, конечно, резко затемнена (что можно сказать и по-другому: Ленин был невменяем. -- Е.Д.)... Из иностранцев Владимир Ильич хорошо принимал профессора Ферстера... Но с осени Владимир Ильич и Ферстера перестал принимать, сильно раздражаясь, если даже случайно увидит его, так что профессору в конце концов пришлось принимать участие в лечении, руководствуясь только сведениями от окружающих Владимира Ильича лиц... Владимир Ильич постепенно поправлялся, полнел... В сентябре пришлось прекратить и дежурство сестер милосердия... Вернувшись из отпуска, я несколько раз навещал Владимира Ильича... И вдруг смерть, всегда неожиданная, как ни жди ее. Тяжелое, даже для врачей, вскрытие. Колоссальный склероз мозговых сосудов... Приходилось дивиться не тому, что мысль у него работала в таком измененном склерозом мозгу, а тому, что он так долго мог жить с таким мозгом" (выделено мной. -- Е.Д.).
Большую работу по исследованию болезни В.И. Ленина проделал наш современник Б. Равдин. Его материал первоначально появился за рубежом под названием "Ленин в Горках -- болезнь и смерть", а затем был напечатан и у нас. (В своей рецензии историки В. Лельчук и В. Старцев отметили: "Не будем без конца жаловаться на отсутствие фактов, ведь далеко не всегда мы рачительно используем имеющиеся ресурсы". Именно это я и упомянул в своем предисловии к опубликованной в газете "Пролог" работе.) Б. Равдин считает, что Ленин ощущает нервное истощение и некоторые другие признаки приближающегося нездоровья не с 1922-го, а со второй половины 1921 года. "Пришла быстрая утомляемость, постоянная раздражительность, гневливость, повышенная чувствительность к шуму, температуре, участились приступы бессонницы". Симптомы, уже хорошо известные нам по воспоминаниям врачей. А теперь перенесемся по времени на много лет назад от описываемых событий...
В годы молодости
Если попытаться поставить посмертный диагноз (есть такой вид судебно-медицинской экспертизы -- посмертная), врач потребует представить ему не только материалы, касающиеся обстоятельств конкретного дела, но и характеризующие личность исследуемого. В рекомендациях экспертам-психиатрам указывается: "Особенно важным является выявление образа мыслей... и таких характерологических особенностей, как жадность, жестокость, безволие, вспыльчивость, мстительность... Нужно обязательно устанавливать и данные, касающиеся характеристики личности на всех этапах жизни... Не наблюдалось ли странностей, если наблюдались, то в чем они выражались".
Надо сказать, что странностей у Владимира Ильича, в той или иной степени, хватало всегда: крайняя нелюдимость, излишняя замкнутость, невозможность нормального общения с посторонними людьми. Причем такое свойство натуры настолько беспокоит родных, что мать не рискует отпустить Владимира Ильича в университет одного и переезжает в Казань всем семейством. Нелюдимость и скрытность у Ленина были развиты до такой степени, что проявлялись не только с посторонними людьми, но и с близкими друзьями.
1901 год. Владимиру Ильичу только-только перевалило за 30. Он еще дружен с Мартовым, вместе занимаются общим делом -- выпускают газету "Искра". "Но, -- пишет Надежда Константиновна, -- Владимир Ильич ужасно уставал от ежедневных 5 -- 6-часовых разговоров, делался от них совершенно болен, неработоспособен. Раз он попросил меня сходить к Мартову и попросить его не ходить к нам. Условились, что я буду ходить к Мартову, договариваться с ним".
Крайне болезненно относился Владимир Ильич ко всякой размолвке со своими товарищами-социалистами, в частности с Г. Плехановым, мог не спать ночами, сильно нервничая. Однажды Георгий Валентинович вернул статью Ленина, вспоминала супруга вождя, с примечаниями на полях. "Владимир Ильич, увидав их, совершенно выбился из колеи, заметался".
Известны воспоминания Н.А. Алексеева, встретившего Ленина по прибытии в Лондон, когда тот ему заявил, что он совершенно неспособен жить в коммуне, не любит быть постоянно на людях. А вот продолжение рассказа: "Предвидя, что приезжающие из России и из-за границы товарищи будут по российской привычке, не считаясь с его временем, надоедать ему, он просил по возможности ограждать его от слишком частых посещений. Дорожа своим временем, Владимир Ильич не особенно долюбливал тех из приезжих россиян, которые с этим не считались. Помню его негодование на ежедневные визиты покойного Лейтейзена (Линдова), приезжавшего из Парижа и зачастившего к нему. "Что у нас, праздники, что ли?" -- говорил Владимир Ильич, жалуясь на это в коммуне".
Не только странности бросались окружающим в глаза, но и крайняя вспыльчивость (что описывала Мария Ильинична), хотя в годы своей молодости Ленин был еще иногда способен на критическое отношение к своему поведению. Вот что он пишет А.Н. Потресову 13 сентября 1903 года по поводу минувшего II съезда РСДРП: "И вот, я спрашиваю себя: из-за чего же, в самом деле, мы разойдемся так на всю жизнь врагами? Я перебираю все события и впечатления съезда, я сознаю, что часто поступал и действовал в страшном раздражении, "бешено", я охотно готов признать пред кем угодно эту свою вину". По этому же поводу А.М. Калмыковой. 30 сентября 1903 года: "Они все еще руководятся больше всего тем, как оскорбительно то-то и то-то на съезде вышло, до чего бешено держал себя Ленин (выделено мной. -- Е.Д.) ets. Было дело, слов нет, и я прямо признал свое "бешенство" в письме к Староверу (Потресову. -- Е.Д.)".
Но владеть собой Ленину затруднительно, реакция его неизменно бурна, чему свидетельством воспоминания П.Н. Лепешинского о событиях, происшедших спустя четыре месяца после того съезда, когда он вел протоколы на заседаниях совета 15 -- 17 января 1904 года и через несколько дней допустил одну промашку, которая вызвала у Владимира Ильича "взрыв гнева и величайшей досады". Лепешинский подписал протоколы у Ленина, Плеханова и пошел к Мартову. Тот попросил оставить протоколы для просмотра, о чем Лепешинский доложил Ленину. "Узнав, что протоколы я оставил Мартову "до завтра", он пришел в такое бешенство, в каком я его никогда не видал ни до, ни после этого. Он подверг меня самой жестокой словесной экзекуции". Все та же дремлющая болезнь проявляла себя периодически различными симптомами. В статье "Профессор-оппортунист о Ленине" А.И. Елизарова (Ульянова) пишет о профессоре К.М. Тахтареве, оказывавшем медицинскую помощь Ленину по поводу нервного потрясения в 1902 году. В конце есть примечание: "по поводу нервной болезни В.И. Н.К. Крупская прислала нам следующее сообщение, что у Ленина было "feu sacre" ("священный огонь"). Две недели он пролежал в пансионе Борхардта".
Откроем малоизвестные мемуары Надежды Константиновны: "В конце 1902 (или начале 1903) года группа "Освобождение труда" поставила вопрос о переезде в Женеву. Владимир Ильич один голосовал против. Начали собираться. Нервы у Владимира Ильича так разгулялись, что он заболел тяжелой нервной болезнью "священный огонь" (выделено мной. -- Е.Д.)... Когда у Владимира Ильича появилась сыпь, взялась я за медицинский справочник. Выходило, что по характеру сыпи -- это стригущий лишай. Тахтарев -- медик не то 4-го, не то 5-го курса -- подтвердил мои предположения, и я вымазала Владимира Ильича йодом, чем причинила ему мучительную боль".
После групповой самодеятельности, не принесшей никакой пользы, Ленину и пришлось обратиться к профессиональной медицинской помощи. Но что за диагноз был ему тогда поставлен в больнице, чем была вызвана сыпь, которую и Надежда Константиновна не связывает с "нервной болезнью" -- считая за самостоятельно проявившийся стригущий лишай -- тщательно скрыто где-то в глубине совершенно недоступных архивов. А может, и вообще уничтожено теми, кто сейчас делает вид, что ничего не знал. Сыпь, кстати, один из признаков развивающегося сифилиса.
"Из работ, которые не нервировали Владимира Ильича, а дали ему известное удовлетворение, -- дополняет супруга, -- было писание брошюры "К деревенской бедноте". С самого начала съезда нервы его были напряжены до крайности..., ему было и тогда уже не до еды. В Лондоне он дошел до точки, совершенно перестал спать, волновался ужасно... Съезд распадался явным образом на две части. Многим казалось, что во всем виноваты нетактичность Плеханова, "бешенство" и честолюбие Ленина".
Здесь нам придется немного остановиться.
Таинственная болезнь
Симптомы болезни Ленина (кроме сыпи), приводимые Надеждой Константиновной, совпадают с установленным на последнем отрезке его жизни диагнозом и классическим описанием ее течения, вплоть до заключительной стадии. Вот выдержка из главы "Сосудистые заболевания. Мозговой атеросклероз" курса психиатрии: "Часто уже в начальной стадии имеются головные боли, обостряющиеся в состоянии утомления, умственного перенапряжения. Характерным симптомом для мозгового атеросклероза является расстройство сна, который становится поверхностным, при пробуждении отсутствует ощущение отдыха... Со стороны психической нарастает дефект личности, вплоть до состояния слабоумия". (Что позже и произойдет. -- Е.Д.)
Но, с другой стороны, супруга называет конкретную болезнь -- "священный огонь". Название, почти не встречающееся в современной медицинской литературе. Если бы мы открыли книги прошлого (и более раннего) века, то обнаружили бы, что это древнее название эпилепсии. (Из числа всемирно известных эпилептиков можно назвать Флобера и Ван Гога.) Заинтересовавшись новым поворотом поисков, я обратился не только к соответствующей литературе, но и к врачам-специалистам. Вот что, в совокупности, удалось выяснить. Особенностями эпилепсии являются периодически повторяющиеся припадки, кратковременные помрачения сознания, постепенное развитие изменений характера, а в ряде случаев -- снижение умственных способностей. По воспоминаниям Д.И. Ульянова, младшего брата Ленина, встретившегося с ним спустя долгие годы эмиграции, в 1917 году, Владимир почти совершенно прекратил играть в любимые ранее шахматы, говоря, что это слишком утомительно. "Утомительно" -- и есть один из признаков снижения способностей головного мозга.
В начале мы познакомились с рассказами врачей Осипова и Розанова о кратковременных ленинских припадках, о его невероятной раздражительности. Все перечисленное также напоминает симптомы эпилепсии, при которой припадки могут быть не только большими, но и малыми. Последние могут ограничиваться двумя-тремя подергиваниями, и больной не успевает даже упасть. При эпилепсии бывают и внезапно возникающие, ни с чем внешне не связанные расстройства настроения: больной становится мрачным, злобным, всем недовольным, все его раздражает, он ищет, на чем бы "сорвать" свое дурное расположение. В процессе течения болезни нарастает тугоподвижность психики: больной становится тугодумом, трудно переключается с темы на тему, не может игнорировать мелочи, отделаться от раз возникшего чувства недовольства чем-нибудь, от раздражения. Случайно возникшее к кому-либо, даже по мелкому поводу, недоброе чувство не изживается, "застревает", но истинное отношение внешне прикрывается преувеличенной любезностью. С течением болезни к этим проявлениям прибавляются черты слабоумия (проявившиеся у Ленина в 1923 году). Причина ряда случаев эпилепсии остается до сих пор невыясненной. Имеются предположения и относительно наследственной обусловленности. Для других случаев причиной эпилепсии являются повреждения мозга в результате перенесенного ранее мозгового заболевания, в том числе травмы мозга или сифилиса.
Теперь насчет тугодумия. Этот симптом мы встречаем на последнем отрезке жизни Владимира Ильича. Уже 3 марта 1921 года, то есть за год (!) до официально указываемого историками срока "начала болезни", Ленин пишет Л. Каменеву записку: "т. Каменев! Вижу, что на съезде, вероятно, не смогу читать доклада. Ухудшение в болезни после трех месяцев лечения явное: меня "утешали" тем, что я преувеличиваю насчет аксельродовского состояния..."
Расшифрую непонятное для большинства читателей ленинское определение -- "аксельродовское состояние". П. Аксельрод страдал нервным расстройством, из-за чего у него изменился до непонятности почерк. "Вот дойдешь до такого состояния, как Аксельрод... ведь это просто ужас один", -- со страхом говорил Ленин, словно предчувствуя свое будущее. (Итак, официальная биография убеждает, что нарушение письма происходит у Ленина лишь в мае-июне 1922 года. Но что, эта мартовская, 1921 года записка, не была известна партийным историкам? Не может быть! Они просто делали вид, когда это было необходимо для создания истории по указанию, что ее нет. Вот потому я с таким пренебрежением и отношусь к их внезапному "прозрению".)
Описание нервности Ленина -- постоянный атрибут воспоминаний его жены. Стоило жизненной ситуации обостриться, что, в общем-то, явление обыденное, как у Владимира Ильича возникало болезненное состояние. Париж, 1909 год. "Помню, пришел раз Ильич после каких-то разговоров с отзовистами домой, лица на нем нет, язык даже черный какой-то стал (выделено мной. -- Е.Д.), -- пишет в мемуарах Надежда Константиновна, -- решили мы, что поедет он на недельку в Ниццу, отдохнет там". И уехал Ильич на две недели на отдых, восстанавливать нервную систему. Но черный язык, между прочим, это признак прикуса его зубами во время припадка!
Симптом "странности"
"В следующем году новое нервное обострение, -- писала в мемуарах Надежда Константиновна, -- в связи с июльской, 1904 года, декларацией ЦК. Мы взяли мешки и ушли на месяц в горы. Мы... выбирали всегда самые дикие тропинки, забирались в самую глушь, подальше от людей... После месяца такого времяпрепровождения нервы у Владимира Ильича пришли в норму".
Август супруги провели уже в деревушке. "Ильич совсем повеселел, и по вечерам, когда он возвращался домой от Богдановых, раздавался неистовый лай -- то Ильич, проходя мимо цепной собаки, дразнил ее". Ну, как говорят, и слава Богу! Чем бы ни тешился, лишь бы не нервничал.
Об этом же периоде вспоминала позже и Л.А. Фотиева, прибывшая весной 1904 года в Женеву. Упоминает она и про знакомое нам "бешенство" -- нервное возбуждение. "Крайнее нервное переутомление вынудило Владимира Ильича и Надежду Константиновну выехать из Женевы на отдых. Примерно с середины июля и до середины сентября они бродили пешком в горах Швейцарии и жили в деревне около озера Lac de Bre". Обращение ЦК и БКБ (Бюро комитетов большинства. -- Е.Д.) "К партии" было напечатано в № 13 газеты "Вперед" 5 апреля 1905 года и отдельным оттиском. Из письма Марии Ильиничны видно, как реагировали на это обращение Владимир Ильич и его ближайшие товарищи. Она писала:
"...Наши находятся в сильнейшей ажитации... Ильич был совсем "бешен"... Первое время только хохотал целыми днями -- всех взбаламутил, -- давно я его таким не видела".
Внимательно знакомясь с ленинскими работами, замечаешь разницу между спокойными периодами его жизни и экстремальными, требующими нервного напряжения. В последнем случае автору может изменять логика, иным становится слог (а в жизни, до странного, меняется поведение). Характерен в этом отношении приснопамятный 1905 год, подвергший встряске все и всех, в том числе и лидера большевиков. К 1 мая 1905 года Ленин пишет крайне возбужденную, совершенно неадекватную происходящим в России событиям статью с не менее утопическими призывами: "Товарищи! Мы стоим теперь в России накануне великих событий... К оружию, рабочие и крестьяне! Устраивайте тайные сходки, составляйте дружины, запасайтесь каким только можете оружием, посылайте доверенных людей для совета с РСДРП! Пусть первое мая этого года будет для нас праздником народного восстания -- давайте готовиться к нему, ждать сигнала к решительному нападению на тирана. Долой царское правительство! Мы свергнем его и назначим Временное правительство для созыва народного Учредительного собрания".
Никаких предпосылок для народного восстания, способного низвергнуть царское правительство и взять власть в свои руки, не было. Однако это фантасмагорическое состояние владеет Лениным уже с ранней весны, о чем оставил нам воспоминания Михаил Иванович Васильев-Южин, большевик, явившийся в Женеву, где тогда жил Ленин, в конце марта 1905 года. "Легко себе представить, какую сенсацию произвела за границей, особенно в среде эмигрантов, весть о восстании на броненосце "Потемкин Таврический"... Вдруг мне передают, что Владимир Ильич сам ищет меня по очень важному и срочному делу... Он предупредил меня и зашел сам или встретил меня на дороге -- точно не помню. Разговор был недолгий. "По постановлению Центрального Комитета вы, товарищ Южин, должны возможно скорее, лучше завтра же, выехать в Одессу", -- начал Ильич. Я вспыхнул от радости: "Готов ехать хоть сегодня! А какие задания?" -- "Задания очень серьезные. Вам известно, что броненосец "Потемкин" находится в Одессе... Постарайтесь во что бы то ни стало попасть на броненосец, убедите матросов действовать решительно и быстро. Добейтесь, чтобы немедленно был сделан десант. В крайнем случае не останавливайтесь перед бомбардировкой правительственных учреждений. Город нужно захватить в наши руки. Затем немедленно вооружить рабочих, и самым решительным образом агитируйте среди крестьян... В прокламациях и устно зовите крестьян захватывать помещичьи земли и соединяться с рабочими для общей борьбы. Союзу рабочих и крестьян в начавшейся борьбе я придаю огромное, исключительное значение".
Владимир Ильич явно волновался и, как мне тогда казалось, несколько увлекался (выделено мной. -- Е.Д.). В таком состоянии я раньше никогда не видел его. Особенно меня поразили и, каюсь, очень удивили тогда дальнейшие его планы, расчеты и ожидания".
Теперь сделайте поправку на запрещенную цензурой возможность высказаться автору своими словами и догадайтесь, какие истинные выражения и определения кроются за этими приглаженными, удивленными и покаянными фразами. Мне сдается, планы Ленина кажутся Южину просто бредовыми!
"Дальше необходимо сделать все, чтобы захватить в наши руки остальной флот. Я уверен, что большинство судов примкнет к "Потемкину". Нужно только действовать решительно, смело и быстро. Тогда немедленно посылайте за мной миноносец. Я выеду в Румынию". А эсминец не подошел бы Владимиру Ильичу? Почему именно миноносец, а не крейсер или линкор? На эти ироничные вопросы ответа все равно не будет, поскольку планы Владимира Ильича не более чем фантазия. Состояние, в которое он впадает, напоминает какую-то нервную лихорадку. Он оценивает обстановку таким образом, что полагает возможным силами одного (!) человека поднять восстание в Одессе и захватить Черноморский флот. Видимо, подобные мысли промелькнули и в голове Южина, почему, ошарашенный, он переспрашивает: "Вы серьезно считаете все это возможным, Владимир Ильич?" А тот без малейших сомнений отвечает: "Разумеется да! Нужно только действовать решительно и быстро". "Перед отъездом Владимир Ильич еще раз говорил со мной и снова подчеркнул, что особенно необходимо заручиться активной поддержкой крестьян... Пусть они захватывают помещичьи, церковные и другие земли. Призывайте и помогайте им делать это".
Симптом "склонность к жестокости"
Защитники Ленина приводят в качестве аргументации послеоктябрьской жестокости вождя такой довод: время, мол, было такое. Гражданская война, разруха и т.д., и т.п. Но в 1905 году время было совсем другое. Народ бунтовал, интеллигенция выступала, однако Гражданской войны и разрухи не было. Однако обратите внимание, ЧТО пишет Владимир Ильич в статье "От обороны к нападению" 26 сентября 1905 года, опубликованной в газете "Пролетарий", к чему призывает "самый человечный человек", как его позже, со слов одного советского поэта, начнут величать: "Бомба перестала быть оружием одиночки-"бомбиста". Она становится необходимой принадлежностью народного вооружения... Вчитайтесь в эти известия о сотнях нападений на полицейских и военных, о десятках убитых на месте, десятках тяжело раненных за последние два месяца... За работу же товарищи!" Спустя 20 дней: "Дорогие товарищи!.. Я с ужасом, ей-богу с ужасом, вижу, что о бомбах говорят больше полгода и ни одной не сделали!.. Пусть тотчас же организуются отряды... Пусть каждый отряд сам учится хотя бы на избиении городовых: десятки жертв окупятся с лихвой".
В том же октябре 1905 года Ленин обращается со статьей, где вновь с патологической жестокостью подстрекает к нападениям, давая при этом еще и какие-то нелепые, совершенно ненормальные советы не сведущего в военном деле обывателя: "Даже и без оружия отряды могут сыграть серьезнейшую роль: 1) руководя толпой; 2) нападая при удобном случае на городового, случайно отбившегося казака (случай в Москве) и т.д. и отнимая оружие... 4) забираясь на верх домов, в верхние этажи и т.д. и осыпая войско камнями, обливая кипятком (выделено мной. -- Е.Д.) и т.д... Практические работы, повторяем, должны быть начаты немедленно... К подготовительным относятся раздобывание всякого оружия и всяких снарядов, подыскивание удобно расположенных квартир для уличной битвы (удобных для борьбы сверху, для складов бомб или камней и т.д. или кислот для обливания полицейских... Убийство шпионов, полицейских, жандармов, взрывы полицейских участков уже ведутся везде, где разгорается восстание... Не ограничиваться одной проповедью..., а выступать вооруженной силой, избивая черносотенцев, убивая их, взрывая их штаб-квартиры (выделено мной. -- Е.Д.) и т.д.".
Откуда же в этом человеке такой запас агрессивности, изощренно-садистской жестокости? Разве это не средневековое варварство: обливание живых людей кипятком или кислотой? Убийство убийству тоже рознь. Можно лишить жизни человека примитивно, с помощью оружия, но то, что предлагает вождь большевиков, -- уже изуверство, именуемое в Уголовном кодексе "особой жестокостью". Вспомним теперь об обязательном выявлении экспертом у исследуемого лица таких характерологических особенностей, как жестокость!
На последнем этапе (1917 -- 1924)
Постепенно все больше и больше появлялось у Ленина странностей, которые современники в своих воспоминаниях пытаются выдать за "необыкновенность".
В августе 1919 года Владимир Ильич договорился с товарищами-охотниками поехать на охоту, вспоминал его брат Дмитрий Ильич. Решено было поехать с вечера в Горки. Егерь Плешаков встретил машину уже готовым -- с ружьем и собакой. В этот раз он видел Ленина впервые. "На его вопрос, кто это, товарищи с целью конспирации сказали, что это их знакомый, слесарь из Москвы. (Владимир Ильич был в косоворотке и потрепанном пиджаке)". Вдруг около Ленина взлетел тетерев, но он замешкался. Егерь накинулся на него и заругался. Кто-то из охотников дернул его и прошипел: "Не ругайся, это же сам Ленин!" Егерь аж присел: "А болтаете -- слесарь".
Получается странная, до глупости, картина: на охоту в Подмосковье, расположенное далеко от линий всяких фронтов, выезжает очень узкий круг приближенных и проверенных товарищей. От кого же собрался "конспирироваться" Владимир Ильич?
Прошел год. И вот что позже написал в мемуарах Н. Угланов об этом периоде: "Это было в Ленинграде в 1920 г. в июле месяце, во время открытия II конгресса Коминтерна. Я был назначен руководить всей внутренней и наружной охраной конгресса, в помощь ЧК было выделено 300 человек отборных рабочих. Владимир Ильич не приехал вместе с конгрессом, мы его ждали. Пришел почтовый поезд из Москвы, мы бросились к вагонам искать В.И., а он выскочил из заднего вагона на ходу, натягивая на себя пальто. Пальто его обращало, действительно, на себя внимание. Старое, изношенное, разорванное около воротника и вдобавок ватное, а ведь дело-то было в июле, стояла жара.
Быстро усадив В.И. и приехавшую с ним Марию Ильиничну в закрытую машину, мы на нескольких машинах приехали незамеченными в Таврический дворец. Делегатов конгресса там еще не было. Они были в Смольном. Владимир Ильич сказал: "Едемте в Смольный". Выходя из подъезда Таврического, В.И. быстро снял с головы черную кепку и одновременно вытащил из кармана -- надел белую. Все это он проделал в один момент. Мало кто заметил. Тут я подумал, вот конспиратор".
И вновь возникает закономерный вопрос: от кого "конспирируется" глава правительства через три года после победы Октябрьской революции да еще в ее колыбели -- рабочем Питере? Автор даже не пытается комментировать такой нелепый факт.
"Приехав к Троицкому мосту, мы пешком двинулись на Марсово поле к братским могилам... По обеим сторонам пути стояли шпалерами в почетном карауле моряки. Мы шли между шпалерами. В.И., натянув кепку на глаза, шел согнувшись, его сначала не узнали. У входа в братские могилы нас остановил часовой матрос и потребовал пропуска. С конгресса мы двинулись на площадь у Зимнего дворца. Площадь была запружена народом, сотня тысяч народа гудела. Тов. Зиновьев начал уговаривать В.И. сказать с полчасика речь. Владимир Ильич ответил: нет, батенька мой, и так минут на 25 поезд задержим. Вот если хотите 3 минуты -- скажу. Обращаясь ко мне, Владимир Ильич сказал: давайте машину, т. Угланов. Я побежал за машиной, а В.И. начал говорить речь... Не успел я завернуть машину, смотрю бежит питерский рабочий Яков Шохов и кричит: давай скорей машину, Владимир Ильич уже кончил говорить. А дальше -- смотрю: на рельсах трамвая стоит В.И., машет мне кепкой и кричит: давай сюда, т. Угланов. Никого около него не было из товарищей, с трибуны он убежал тихонько, никто и не заметил... На вокзале никого не было, только поджидали железнодорожники".
Между прочим, мы на это не раз обращали внимание -- страсть к "конспирации" владела Владимиром Ильичом с молодости, но осуществлялась в какой-то абсурдной форме, приводившей к совершенно противоположному эффекту: окружающие начинали обращать внимание на странно одетого человека. Вспомним рассказ В. Князева о периоде 1894 года, когда к нему пришел Ленин "с нахлобученной на глаза фуражкой, в осеннем пальто с поднятым воротником", хотя дело происходило летом!
А пример более позднего периода, лета 1905 года, когда Владимир Ильич с женой вернулись в Россию из эмиграции и обосновались в Петербурге? Когда он явился с "хвостом" из шпиков благодаря нелепому виду в синих очках и яркой импортной коробке.
Но вернемся в 20-е годы. Вспоминает Инна Арманд, дочь Инессы, после смерти матери часто бывавшая в семействе Ульяновых. В мае 1921 года она упросила Ленина взять ее с собой на охоту. "Начало нашего похода было не очень веселое. Владимир Ильич выглядел до крайности уставшим... Он шел впереди и все время молчал... А мы, идя сзади, тоже молчали или старались говорить вполголоса".
"Вспоминаются случаи периода 1917 -- 1920 годов, -- писала Е.Д. Стасова, -- когда я работала секретарем ЦК партии. Надежда Константиновна или Мария Ильинична приходили ко мне или сообщали по телефону:
-- Надо принять какие-либо меры, Владимир Ильич доработался до бессонницы.
Тогда приходилось по телефону звонить членам ЦК и выносить постановление об отпуске Владимиру Ильичу... Получив отпуск, он ходил на охоту, собирал грибы, ловил рыбу, но ни в коем случае не работал".
На нервы Владимиру Ильичу начинает действовать даже такая безобидная мелочь, как обычный телефонный звонок, и, как запомнил финский коммунист Ю. Сирола, "со временем звонок заменили световым сигналом".
Англичанка Клэр Шеридан трудилась в кабинете Ленина, где и обратила внимание на упомянутую деталь: "Его лицо несколько оживлялось, лишь когда раздавалось тихое жужжание телефона и над столом одновременно загоралась маленькая электрическая лампочка".
О нежелании Ленина общаться с людьми (если встреча происходила не по его инициативе), в чем он -- в противоречие с устоявшимся каноном "доброго и мудрого" -- видел лишь раздражитель нервов, свидетельствует очередное воспоминание: "Днем 16 октября (1918 года. -- Е.Д.) членам ЦК КП(б) Украины, к нашей величайшей радости, было сообщено, что Ленин может принять 10 -- 12 человек в тот же вечер, -- вспоминала С.И. Гопнер. -- Через 2 часа мы отправились в Кремль... Ленин вышел к нам с перекинутой через плечо черной повязкой, на которой лежала больная рука... Мы спросили, сколько времени он может уделить беседе с нами... Прежде чем ответить нам на этот вопрос, Владимир Ильич указал здоровой рукой на стену, где криво висел на гвозде белый плакат с известным американским изречением: "Если вы пришли к занятому человеку, то скорее кончайте свое дело и уходите", и сказал: "Вот наши враги -- американцы -- написали умную вещь".
"Сердился Ленин, особенно в Совнаркоме, чрезвычайно редко. Но сердился крепко. Выражений он при этом не выбирал... Но никто не обижался за "проборку" от Ленина... Когда Ленин заболел, Совнарком чувствовал себя осиротелым. И когда после длительного периода болезни он вновь появился на совещании... был совсем не тот. Он надел большие очки, чтобы предохранить глаза, и это меняло его... В его речи чувствовалась какая-то беспокоившая затрудненность... И Ленин вновь скрылся с нашего горизонта, и на этот раз окончательно..." -- вспоминал А.В. Луначарский.
Лидия Александровна Фотиева, секретарь Ленина, приводит выдержки из своих записей 1922 года: "21 июля Владимир Ильич дает указания о ремонте в его городской квартире. Требования Владимира Ильича были очень скромны... Должны быть сделаны абсолютно звуконепроницаемые перегородки между комнатами, абсолютно не скрипучие полы.
На заседаниях Владимир Ильич требовал абсолютной тишины и порядка. Посторонние разговоры, хождение и шум на заседаниях и раньше мешали Владимиру Ильичу, а после болезни он этого совершенно не переносил...
25 октября мною было написано письмо членам Совнаркома "для обязательного срочного сообщения всем членам коллегии", в котором я передавала слова Владимира Ильича о том, что он абсолютно не может переносить частных разговоров и хождения во время заседаний и что "вот именно из-за этого он может снова свалиться".
А.Д. Нагловский вспоминал: "Чем шире развивалась гражданская война, тем усиленней Ленин интересовался ВЧК и террором... И тем нервнее, раздражительнее и грубее становился Ленин. В 1918 -- 1919 годах нередко приходилось его видеть на собраниях Совнаркома выходившим из себя, хватавшимся за голову. В прежние времена этого не бывало. Старый заговорщик Ленин явно изнашивался. И тут действовала не одна болезнь. Иногда, глядя на усталое, часто кривящееся презрительной усмешкой лицо Ленина, либо выслушивающего доклады, либо отдающего распоряжения, казалось, что Ленин видит, какая человеческая мразь и какое убожество его окружают. И эта усталая монгольская гримаса словно говорила: "да, с таким "окружением" никуда из этого болота не вылезешь".
Нагловский последний раз видел Ленина в 1921 году на заседании в Кремле. Ленин, как всегда, то ходил меж скамеек по комнате, то садился за председательский стол. "Но уже тогда он производил впечатление человека совершенно конченого. Он то и дело отмахивался от обращавшихся к нему, часто хватался за голову. Казалось, Ленину "уже не до этого". Ни былой напористости, ни силы. Ленин был явный не жилец, и о его нездоровье плыли по коридорам Кремля всевозможные слухи. А за спиной этого желтого истрепанного человека, быстро шедшего к смерти, кипела ожесточенная борьба -- Сталина, Зиновьева, Каменева, Троцкого".
По-моему, теперь уже становится ясно, что в 1922 -- 1924 годы дала плоды та болезнь, корни которой уходили в далекое прошлое Ленина. В стадии развития, до зрелого возраста, особенности имевшегося недуга не мешали, за исключением кратковременных периодов обострения, возможности творчески трудиться. (Вспомните пример психически неполноценных, но тем не менее известных людей, к которым можно добавить великого Достоевского-эпилептика.) В такие моменты Владимир Ильич мог откровенно написать: "работоспособность из-за больных нервов отчаянно плохая" (из письма сестре М.И. Ульяновой 15.02.1917). Или: "Вчера было собрание; я устаю от собраний; нервы швах, головные боли; ушел до конца" (из письма И. Арманд 7.02.1917). На самом последнем, заключительном этапе, с 1923 года, Ленин периодически находится в состоянии психического затемнения, лишающего его трудоспособности.
По этой причине историческая ответственность за содеянный им 25 октября 1917 года жестокий эксперимент с несчастной Россией ни в коей мере снята с него быть не может, как не может быть снята ответственность за подстрекательские призывы к убийствам и расправам.
Необходимо осознать другое. Поскольку диагноз нервной болезни был поставлен еще в 1902 году, в Лондоне, Владимир Ильич должен был находиться на учете у врача -- невропатолога или психиатра. (А может, так оно и было? Нет, не зря так плотно закрыты партийные архивы!) Нам, живущим в сравнительно просвещенное время, известно, что существует целый перечень ограничений для лиц с больной психикой или нервами. Например, им не доверяют управление самолетом, баранку автомобиля, охотничье ружье и т.д., и т.п. В руках нашего же, пусть -- вменяемого, но психически неустойчивого, агрессивного, склонного к жестокости вождя, оказался штурвал целого государства, судьбы сотен миллионов (!) людей и -- главное! -- право распоряжаться этими судьбами. Вспомните одни только его жесточайшие, садистские приказы...
Свидетельства современников наглядно демонстрируют неустойчивость и ранимость психики Ленина. Чем мощнее было возникшее волнение, тем более интенсивная требовалась разрядка. Вспомните, как после сильного нервного расстройства он на целый месяц (!) уходит от людей в горы, чтобы там восстановить душевное равновесие.
И вдруг революция! Из тихого и сонного зарубежья -- сразу в водоворот событий. После победы большевиков Ленин берет себе должность председателя Совнаркома и оказывается в непривычном и совершенно противопоказанном ему, по устройству нервной системы и психики, положении актера на ярко освещенной сцене, на глазах многомиллионной толпы, от которой он уже физически не мог ни спрятаться, ни скрыться... Нервы его находятся постоянно в состоянии напряжения, а полноценной разрядки нет. Владимир Ильич изыскивает любые способы пощадить свои больные нервы, доходит до запрещений шуметь в его присутствии, пререкаться, отключает телефонные звонки, но, но, но... всего этого недостаточно. Лавина стресса накапливает за три года огромную разрушительную энергию, разрядившуюся частично в 1921-м и окончательно погубившую его 21 января 1924 года.
P.S. Книга известного московского адвоката Евгения Данилова, вышедшая небольшим тиражом в издательстве "Право и закон", -- вполне достойна своего броского подзаголовка: "Документальный роман-расследование". Автор применил к фигуре Ильича метод, никогда и никем не применявшийся ранее, -- метод следствия, криминалистической экспертизы. С помощью текстуальных, психологических, правовых методов Евгений Данилов неопровержимо доказывает: Ленин не организовывал революции, в него не стреляла Фанни Каплан, он не был народным вождем и, что самое главное -- многие его действия подпадают под многочисленные статьи Уголовного кодекса и могут быть объяснены лишь одним -- серьезнейшим психическим заболеванием. Эта огромная работа автора заслуживает пристального внимания. Ведь Ленин, как и Гитлер, Сталин, Мао, другие диктаторы века, не материал для историка. Это -- "вечно живые примеры" политической опасности для целых наций, которые должны постоянно находиться в поле нашего зрения.
|
