|
Нет зверя опаснее спецназовца ГРУ, поставленного вне закона, бежавшего из западни, спасающего свою шкуру. Слишком многому обучен, слишком самобытна его мораль.
Капитана Ульмана это не касается. За пятнадцать лет службы он так и не стал профессиональным офицером специальной разведки. Ему следовало выбрать другую профессию. Для разведчика он оказался недостаточным мерзавцем.
Пастух и четыре сникерса
Сначала история из жизни спецназа. Чтоб уяснить суть профессии.
Июль 2003-го. Ульман уже полтора года сидит под следствием. Контртеррористическая операция идет своим чередом. Юго-восток Чечни, горное село Регита. В трех километрах от села стоят на горке десантники, каждую ночь кто-то обстреливает их из миномета. Два-три выстрела за ночь, но нервируют, да и потери — двое раненых, один убит. В этом же районе служба радиоэлектронной борьбы засекает вражеский передатчик. Эфир раз в двое суток на чеченском открытым текстом, но расшифровать невозможно — диалог между посвященными: “Приди к нашему камню, двадцать шагов на запад, найдешь, что просил”. И ясно, что на связи с радистом несколько групп боевиков. Обстановка в районе сложная, постоянные обстрелы наших опорных пунктов, подрыв на фугасе уазика, гибель двух офицеров ФСБ. Разведывательная группа спецназа ГРУ получает задачу — обыскать лес, найти связиста, захватить или уничтожить. Разведчиков привозят в расположение части ВДВ тайком в хлебовозке, и ночью группа выходит на задачу. Спускается с горы, маскируется в редком лесу и наблюдает окрестности.
Наутро замечают мужчину лет сорока с палкой. Утром пришел, вечером ушел, с рассветом вернулся. Следят за ним двое суток, потому как не могут понять — мирный он или боевик. Одет в камуфлированную куртку, но оружия вроде нет. Бродит подозрительно далеко от села, но не один, а с тремя коровами, и место для выпаса удобное, с хорошей сочной травой. А может, коровы — только прикрытие, а пастух и есть тот самый минометчик, который нарочно гонит коров поближе к десантникам, чтобы разведать расположение их палаток и огневых позиций? Но в его осанке, походке, манерах дурных намерений не угадывается — ступает уверенно, не таясь, особо ни к чему не приглядывается, никого не боится, не озирается опасливо. Захватывать его не спешат.
Если он и в самом деле пастух, то можно провалить всю задачу. Отпустить его с миром будет уже нельзя — группа рассекретится, и придется уходить из района поиска, а радист выходит на связь именно здесь. Таскать с собой или убить тоже опасно — односельчане хватятся, пойдут его искать, весть о пропавшем человеке пронесется по всей округе, и разведчикам опять же придется уходить. Спецназовцы лежали и ждали, когда пастух либо уйдет совсем, либо, если он не пастух, как-то себя выдаст. Двое разведчиков из группы захвата подползли к пастуху метров на восемьдесят и ждали команды. И вдруг мужчина отбросил палку и начал что-то искать по своим карманам. Измученные ожиданием, разведчики тут же решили, что он лезет за портативной станцией. Один из автоматчиков, привстав на колено, крикнул: “Бросай все, иди сюда!” Пастух бросился бежать. Снайпер из группы захвата с бесшумной винтовкой ВСС оглянулся на командира группы. “Стреляй”, — кивнул тот. Снайпер целился в ноги, как приказывали, но попал в бок, за что получил от командира в лоб. Когда разведчики подбежали к пастуху, он хрипел и терял сознание. При нем нашли: пакетик сухой лапши, наручные часы, перочинный ножик, записную книжку с молитвами и сторублевую купюру, уже измазанную в крови. Ни радиостанции, ни оружия. Пастуха подняли и бегом потащили в лес. Нашли заросли погуще, вырыли неглубокую ямку. Пастух был еще жив, провинившемуся снайперу приказали выстрелить ему в голову.
А теперь о профессиональных тонкостях. Почему человека не добили сразу, а тащили еще километр? Потому что труп тяжелее живого примерно на треть. Зачем спрятали тело? Чтобы выкроить еще хотя бы сутки на поиски вражеского радиста. Почему закопали как можно дальше от расположения десантников? Чтобы у тех не было претензий к разведчикам. У боевиков есть пропагандистский прием, рассчитанный на местное население. Они обстреливают военные части, вблизи которых находят трупы мирных жителей.
На следующий день разведчики уже открыто возвращались с задачи. Остановились возле рынка, купили четыре сникерса и бутылку воды. Расплатились сотней, найденной у пастуха. Отмыть купюру полностью не удалось, продавщица взяла ее с презрением: мол, даже деньги у спецназа и те в крови. А радиста боевиков убили через два месяца. Сотрудники ФСБ нашли его по наводке своих агентов. Кстати, после убийства пастуха минометные обстрелы десантников сразу прекратились. Может, он и был тем минометчиком. А может, у настоящего минометчика просто закончились мины.
Диверсант-перебежчик
Самое время объяснить смысл выражения “спецназ ГРУ”. Их называют “специальными” не потому, что они быстрее бегают, выше прыгают или точнее стреляют, это под силу любому спортсмену. А потому, что выполняют исключительные задачи. Действуя порой за пределами человеческой морали. Война насквозь аморальна. Именно поэтому любому обществу необходим такой спецназ. Такие люди окутаны романтическим ореолом, но, по сути, являются париями гражданского общества. Японцы уважали самураев, но недолюбливали ниндзя — таких же спецназовцев-диверсантов. Настоящий спецназовец, если понадобится, способен стать палачом, как тот мазила-снайпер. Но даже если бы он попал в ноги, пастуха все равно бы добил командир группы. Радиста боевиков можно взять в плен, а от подстреленного мирного пастуха одни проблемы — проще добить. Случайные жертвы среди мирного населения постоянно сопровождают спецназ ГРУ, поэтому эти подразделения не могут участвовать в вооруженных конфликтах на собственной территории. Но заменить их некем. На Северном Кавказе идет диверсионная война, и на равных воевать с диверсантами могут только диверсанты.
С изменением сути вооруженного конфликта должны меняться и правила применения специальной разведки. Но и после двух чеченских кампаний, и после громкого дела Ульмана в военных нормативных документах не появилось ни одной строчки о том, как действовать спецназу на собственной территории среди соотечественников. Война изменилась, а правила прежние. И все во власти командира разведоргана — оставить человека жить или решить, что он пожил уже достаточно.
По меркам нынешнего спецназа любой человек, неспособный убить при необходимости безоружного, — профнепригоден. Поэтому капитан Ульман никакой не спецназовец. Тогда у села Дай он так и не смог никого застрелить, поручив это своим бойцам Калаганскому и Воеводину. “Не хотелось мне этого делать, — говорил мне Ульман. — Палаческая работа, кому она нужна. Не хочу, и все. Не мое это. Не к этому я готовился”.
Слова честного солдата, но не спецназовца.
Вот ГРУ без сожаления и сдало Ульмана, потому что он поступил как чужак, нарушив главные заповеди специальной разведки — убивай тихо, уходи быстро. Эту ситуацию я разберу позже, а пока еще один штрих к портрету Ульмана.
Страшно, если в спецназ ГРУ попадает мерзавец. Он использует любую возможность для убийства. Но не менее опасна другая крайность — капитан-идеалист Эдуард Ульман. Казнивший пятерых не из подлости, а поверив приказу. Дело Ульмана наглядно показывает, что может случиться, если буквально следовать нынешним уставным нормам. И если комплексно проанализировать действия капитана, то первым виновником этого убийства является тот, кто решил применить глубинную разведку в собственной стране, забыв предупредить об этом разведчиков.
Спецназовцы осуждают Ульмана. Не за то, что убил, а за то, что сделал это не таясь, на глазах у всей округи. Обыватель думает, что палача Ульмана поймали за руку. А палач сдался с повинной и достоин снисхождения. Если бы Ульман убил так, как обычно убивают разведчики, история у села Дай была бы известна не больше, чем та, которую я рассказал вначале.
Другие штрихи к портрету Ульмана — в следующей части.
|
