|
Сергей Григорьевич Сватиков
…В конце мая 1917 г. Временное правительство направило за границу со специальным заданием 35-летнего Сергея Сватикова. Ему поручалось, во-первых, ликвидировать заграничную агентуру упраздненного департамента полиции и, во-вторых, провести проверку российских дипломатических служб на предмет лояльности их персонала новой власти. На деле ему пришлось решать и другие, не менее сложные, задачи. Он посетил страны Скандинавии, Англию, Италию, Швейцарию и Францию. В Лондоне выступил с речью на собрании в палате общин, учредившем «Русско-британское братство». В Петроград он вернулся в сентябре. Но Временному правительству было уже не до Сватикова.
В водовороте последующих событий следы нашего героя затерялись. Впрочем, книжку «Русский политический сыск за границей», написанную им по итогам командировки, не только заметили в СССР те, кому полагалось обо всем знать, но и переиздали накануне нападения Германии с грифом «Для служебного пользования» – факт, который можно приравнять к присвоению знака качества. Ее ценят и современные историки. Но понятно, что автора, ставшего «белоэмигрантом», НКВД не поставил в известность о переиздании, да и не было тогда закона об охране авторских прав.
Рядовой советский читатель мог почерпнуть кое-какие сведения о Сватикове из когда-то весьма популярных воспоминаний генерала А.А. Игнатьева «50 лет в строю». Со Сватиковым Игнатьев встречался в 1917 г. в Париже как военный атташе русского посольства. Посланца Временного правительства он представил в карикатурном виде. Возможно, излишне самоуверенный «толстенький штатский господинчик» «с большим красным бантом в петлице» сам дал к тому повод, устроив Игнатьеву в первый же день по приезде в Париж «грозный разнос». Возможно, Игнатьев знал, когда писал книгу, что Сватиков отзывался о нем в письмах из Парижа в Петроград нелестно и рекомендовал его отозвать. Правда, комиссар Сватиков не жаловал и прочих русских дипломатов, военных и штатских, назначенных до февраля. Он предполагал, что все они мечтают о реставрации монархии и потому саботируют распоряжения нового правительства. И нельзя сказать, что подозрения были всегда необоснованными.
Жизнь, однако, оказалась сложнее. Никто не мог тогда предвидеть, что граф Игнатьев, сын и внук царских сановников (причем отец его был убит в 1906 г. террористом-эсером), перейдет на сторону большевиков и, получив советское гражданство, сохранит для СССР 225 млн руб. золотом, находившихся во французских банках.
Так что ни от того, ни от другого не приходится ждать объективности оценок. Лишь в последние годы, усилиями исследователей, стал вырисовываться образ Сватикова, близкий к реальному. Проясняются, между прочим, и подробности заграничной миссии 1917 г., о которой Сватиков составил подробный, но в свое время не востребованный отчет.
В биографии Сергея Григорьевича Сватикова, общественного деятеля, публициста, историка по основной профессии, типичные черты облика интеллигентов начала XX в. переплетаются с чертами своеобразными. Впечатление некоторой странности производила не только его внешность. Не всем была понятна и его непреклонность в отстаивании убеждений. Главный свой научный труд он не случайно посвятил истории донского казачества: уроженец Дона, он любил этот край. Вырос он в семье учителя, окончил ростовскую гимназию и поступил в Петербургский университет, но был исключен за участие в студенческих волнениях, после чего продолжил образование в Германии, в Гейдельбергском университете. В 1904 г. защитил там диссертацию, сразу же опубликованную по-немецки. По возвращении в Россию часто печатался в журналах, называл себя «историческим публицистом».
Как социал-демократ, меньшевик умеренного толка Сватиков читал лекции в рабочих аудиториях, помогал социал-демократическим депутатам Государственной думы. Занимался также юридической практикой. Если к этому добавить, что в 1917 г. он был твердым «революционным оборонцем», сторонником войны «до победного конца», вполне объяснимо, почему Временное правительство доверило ему ответственную миссию за границей.
Полученная Сватиковым перед отъездом инструкция предписывала расследовать деятельность заграничной агентуры, осуществлявшей до февраля 1917 г. слежку за русскими политэмигрантами, выяснить ее личный состав, допросить секретных сотрудников – русских подданных и иностранцев. Дело, однако, осложнялось тем, что часть агентов одновременно работала на военную контрразведку, раскрывать их Сватиков не хотел (остальные после допроса были уволены с выдачей жалованья за два месяца).
Временное правительство поручило Сватикову проверку заграничной агентуры
С другой стороны, слухи о германском проникновении в среду русской эмиграции заставляли относиться с осторожностью к просьбам эмигрантов оказать им содействие в возвращении на родину. Понятно, речь не шла о проезде через Германию. Больше того, по словам Сватикова, еще в Петрограде он «ходатайствовал… не допустить в Россию г-на В.И. Ульянова-Ленина и пассажиров его поезда», но Временное правительство к его предостережениям не прислушалось. На корабли стран Антанты, идущие к русским берегам, эмигрантам приходилось ждать очереди, да к тому же возвращение морем было сопряжено с риском подорваться на немецких минах – такое случалось. Между тем эмигранты не всегда имели заработок, многие проживали последнее имущество.
В этих условиях Сватиков проявил и человеческое участие, и максимально возможное беспристрастие. Он не отдавал предпочтения своим единомышленникам. При его содействии было восстановлено доброе имя эсера М. Куриско, заподозренного в сотрудничестве с царской охранкой, сняты обвинения в шпионаже в пользу Германии с будущих советских наркомов иностранных дел Георгия Чичерина и Максима Литвинова. Чичерина, лондонского эмигранта со стажем, Сватиков даже уполномочил участвовать в дознании о провокаторах.
Заграничная поездка Сватикова имела и неожиданный побочный результат. Ему удалось пролить свет на происхождение антисемитского апокрифа – «Протоколов сионских мудрецов». Что это фальшивка, изготовленная путем плагиата из французских сочинений на совсем другую тему, установили еще раньше. Теперь из показаний допрошенного Сватиковым одного из старых секретных сотрудников выяснилось, что «Протоколы» были сфабрикованы в конце 90-х гг. XIX в. под руководством тогдашнего заведующего заграничной агентурой П.И. Рачковского. Этот провокационных дел мастер прославился фабрикацией поддельных «документов», якобы исходивших от революционеров, а во время визита Александра III во Францию «раскрыл» подготовку покушения на царя, которое «готовили» нанятые Рачковским же мнимые «бомбисты».
Позже, в 1934 г., Сватиков выступил в качестве свидетеля и эксперта на втором из трех судебных процессов в Берне, в итоге которых «Протоколы», взятые к тому времени на вооружение гитлеровцами, окончательно были признаны фальшивкой.
А в 1917 г. ему пришлось еще заниматься проблемами доставки предназначенных России военных грузов. Непорядков здесь было много, но Сватиков, не желавший находить общий язык с отвечавшими за это русскими дипломатами, часто бесцеремонно вторгался в их компетенцию и в итоге попадал впросак. Везде он искал злоумышленников, не отдавая себе отчета в том, насколько война затруднила мировые экономические связи, как осложнилось финансовое положение России в результате сокращения хлебного экспорта и т. д. Сравнительно успешнее комиссар Временного правительства действовал, заботясь о находившихся в бедственном положении больных и раненых русских воинах, в том числе бежавших из плена.
С 1916 г. вместе с французскими войсками сражался на Западном фронте Русский экспедиционный корпус. Отзвуком революционных событий в России явился мятеж части солдат корпуса, считавших, что они «проданы французам за снаряды», и требовавших возвращения на родину. Красноречие выступившего перед солдатами Сватикова не изменило их настроений: они «смотрели хмуро и недоверчиво, курили, даже стоя в первых рядах». Игнатьев считал, что публичные выступления вообще не удавались Сватикову. Но ведь и Керенский, оратор не чета Сватикову, не удержал своей первоначальной сверхпопулярности.
Вспомнил ли посланец, как когда-то отреагировали слушатели на его лекцию в одном из петербургских рабочих клубов? Рассказывая о событиях российской истории, лектор мимоходом (подробно не разрешалось) упомянул французскую революцию конца XVIII в. и террор якобинцев, а для наглядности набросал мелом на доске чертеж гильотины. При этом он пояснил, что марксистам не следует подражать якобинцам: господство эксплуататорских классов будет уничтожено «не истреблением личностей, а лишением их социально-экономического преобладания». Слушателей комментарий лектора не удовлетворил, они прислали записки с возражениями. По мнению авторов записок, гильотину нужно не только сохранить, но усовершенствовать, «чтобы она в ужасном виде бегала по улицам и домам и рвала живыми злодеев». «Или вы и ево хотите миловать?» – спрашивал один из слушателей, имея в виду царя.
Из сказанного ясно, что кровожадностью Сватиков не отличался, террор совсем не приветствовал, но как искренний республиканец он мог только радоваться. «Отольются кошке мышкины слезки», – заметил он в письме Плеханову, где описал эпизод в рабочем клубе. Когда же монархия пала, он, по-видимому, был уверен в том, что революция на этом остановится, с таким настроением и отправился за границу. Прочность власти Временного правительства он явно переоценивал и, поглощенный порученными ему делами, отделенный от России двумя линиями фронтов, плохо различал то, что там происходило. Мы уже видели, что, несмотря на всю свою энергию, не вполне он преуспел и в заграничных делах. Но сомнительно, чтобы кто-нибудь другой, оказавшись на месте Сватикова, сумел бы добиться большего. В его успехах и неудачах проявилась общее послефевральское явление – дезорганизация власти, из которой в конце концов сумели извлечь выгоду только большевики.
С начала гражданской войны бывший историк снова на Дону, где пытался сотрудничать с руководителями Белого движения. Сохранилось письмо донского промышленника Парамонова генералу Деникину, в котором автор письма характеризует Сватикова. «Я Сватикова знаю 23 года, знаю все его недостатки, к сожалению, может быть, и немалые, но знаю и положительные его качества, и последние заставили меня обратиться к нему с просьбой помочь мне организовать отдел пропаганды Добровольческой армии… Знаю... как энергичного настойчивого работника, знакомого с организацией правительственных учреждений, как порядочного знатока истории и государственного права, вопросов политических и партийных взаимоотношений…» Парамонов считал, что, отталкивая от себя таких людей, как Сватиков, Белое движение обрекает себя на неуспех.
По рекомендации Парамонова Сергей Григорьевич занял должность товарища председателя отдела пропаганды при Особом совещании (правительстве) Деникина. И вызвал дружную ненависть в ближайшем окружении Деникина тем, что предлагал признать проведенную большевиками ликвидацию помещичьей земельной собственности и создать коалицию «от умеренных социалистов до монархистов». Другое дело, имелся ли хоть какой-то шанс эти идеи осуществить. В тот момент, в 1919 г., в стане белых думали, что вот-вот «добровольцы» под колокольный звон вступят в Первопрестольную, и тогда несдобровать и социалистам...
Второй опыт «государственной» деятельности Сватикова продлился недолго. Но он остался в убеждении, что «большевистский Карфаген должен быть разрушен». Еще до эвакуации деникинских войск он снова отправился в Париж с дипломатическим паспортом «Донской республики», на этот раз надеясь развернуть пропаганду в странах Европы в поддержку белых.
Непосредственно политикой Сватиков в дальнейшем не занимался, в политические группировки эмигрантов не входил, но принимал участие в организациях взаимопомощи писателей и ученых, многое делал для детей эмигрантов. Преподавал, писал исторические труды, исполнял обязанности секретаря правления Русской библиотеки имени И.С. Тургенева и парижского представителя Русского заграничного архива в Праге. После Второй мировой войны архив перевезли в СССР. Но об этом Сватикову не суждено было узнать, он умер в 1942 г., в оккупированной нацистами Франции. Более точную дату и место его смерти установить не удалось.
|
