|
Сразу после войны, в 1945 году, во всем Советском Союзе насчитывалось 678 тысяч детей-сирот. Сегодня в России таких детей 850 тысяч, из них 760 тысяч — социальные сироты, т.е. дети, брошенные родителями. Многие из них бродяжничают. В государственных учреждениях живут 260 тысяч сирот и детей, оставшихся без попечения. Такое количество сирот — позор для страны. Такое отношение к ним — и позор, и трагедия. Общество, бросающее своих детей, тяжело больно.
БОЛЬ НА БОБАХ
Наши больницы забиты брошенными детьми
Вообще-то этой проблемы как бы не существует. Ну бросают у нас иногда детей непутевые мамы прямо в роддомах. Ну лежат они потом в больницах. Мест-то в домах ребенка не хватает…
Раньше их называли подкидышами, теперь — отказниками. Такого количества брошенных детей, как сейчас, не было никогда.
Попасть в палату к отказникам практически невозможно. Больницы и так объекты, что называется, режимные. А все связанное с сиротством и усыновлением у нас и подавно считается чуть ли не военной тайной. Еще с советских времен.
Сегодня в этом закрытом от общества мирке творится страшное. Дети, однажды уже брошенные родителями, по сути, брошены и государством.
Больничный пленник
…В палате вдоль облупившихся стен стоят детские кроватки. Над ними бумажки с записями от руки: имя, фамилия, дата рождения, дата поступления. Все данные известны, потому что большинство детей поступает прямо из роддомов. Дети лежат неподвижно, кто-то спит, кто-то без особого любопытства рассматривает вошедших.
— Это наша Машенька, — наклоняется над одной из кроваток медсестра Тамара Антоновна. — Ей уже третий годик, но выглядит она на восемь месяцев. Недавно Машеньке сделали операцию — вырезали грыжу.
Всю свою короткую жизнь девочка провела в больнице. Таких старожилов со “сроками” от года и выше в палате еще четверо. В другой комнате лежат “новенькие”: даты поступления — сентябрь, октябрь. В этой подмосковной больнице отказникам выделено пол-этажа. Еще несколько лежат в инфекционном отделении.
В палате “новеньких” одна кроватка пустует — мальчика Мишу сегодня забрали усыновители. Ему повезло, большинство остальных детей “зависнет” в больнице надолго. Все, что они будут видеть в первые месяцы жизни, — стены с облупленной краской. Изредка их будут перекладывать из кроватки в кроватку, чтобы сменить обзор. А когда подрастут, перенесут в другую комнату — с манежем посередине. На улице маленькие узники оказываются только в том случае, если требуется обследование в Москве.
Просто так погулять детей не выносят. Не потому что персонал черствый, а потому что на прогулки нет ни сил, ни времени. Штат рассчитан по нормам обычной больницы. Но если с обычными детьми лежат их мамы, то здесь на два десятка грудничков — санитарка да медсестра. Воспитателей и нянь не предусмотрено.
— С одним-то ребенком мама дома выбивается из сил, — жалуется медсестра. — А тут пока уколы сделаешь, пока питание разведешь, подогреешь, пока всех покормишь, перепеленаешь.
Какие прогулки… Хорошо, если подгузники поменяют хотя бы два раза в день. Впрочем, памперсов для этих детей тоже не предусмотрено. Пить лишний раз детям стараются не давать.
Может, по нормативам на такое количество детей персонала полагается и больше. Но голая ставка медсестры — 2700 рублей. Понятно, что никто не пойдет. Вот и берут совмещение и дополнительные ночные дежурства, чтобы натянуть хотя бы 5—6 тысяч. А количество подопечных все увеличивается.
— Такого никогда раньше не было, — продолжает Тамара Антоновна. — Я сама подкидыш, в больнице работаю 40 лет. Раньше бывало два-три ребенка, ну пять, а сейчас постоянно 25—30.
По словам медсестры, бурный рост начался года три назад. О его причинах пожилая женщина судит по-простому — рыночные торговцы виноваты.
— Нагуляла ребенка, а возлюбленный уехал в свой Таджикистан, вот она и бросает. Или, если сама приезжая, боится домой вернуться с дитем. Однажды прямо на рынке мальчика нашли.
Такой у нас, видимо, нынче период истории: во всем виноваты гастарбайтеры. Хотя у большинства детей в палатах и внешность, и фамилии вполне славянские…
Человеческий фактор
Два года назад Елена Альшанская угодила в больницу со своим ребенком. Из-за стены в палату постоянно доносился детский плач. Не выдержав, Елена заглянула в соседнюю дверь и увидела там кроватки с плачущими в них малышами, к которым никто даже не подходил. Это была встреча, как пишут в романах, перевернувшая ее жизнь.
— Сначала я думала, что это только в нашем городе такое, — вспоминает Елена. — Исключение из правил. Но выяснилось, что везде то же самое. Я обращалась в органы опеки, предлагала свою помощь, но мне отвечали: такой проблемы у нас не существует.
Сегодня Елена — один из лидеров организации волонтеров, оказывающих помощь отказникам в больницах. В сообществе уже более сотни активистов, в основном — женщины. У многих, как и у Елены, началось с того, что случайно увидели в больнице глаза отказных детей. Волонтеры шефствуют над десятками клиник в Москве и области.
…Волонтер Татьяна курирует две подмосковные больницы. В ее обязанности входит доставлять в них собранную помощь. Вот и сегодня багажник и заднее сиденье ее машины забиты упаковками памперсов и детского питания. На вид Татьяне чуть больше двадцати, она работает финансовым аналитиком и на вопрос, почему стала волонтером, отвечает так:
— Я считаю, раз мне удалось неплохо устроиться в жизни, я должна помогать другим.
Татьяна не замужем, и еще до будущего замужества (“не знаю, когда это будет”) она собирается усыновить ребенка.
В больнице Татьяна беседует с врачами, записывая на одном листке первоочередные нужды, а на другом — перспективные. Здесь хотели бы получить стиральную машинку: пеленки-распашонки не новые, при стирке в больших промышленных машинах они рвутся.
Часто волонтерам заказывают детские кровати. В больницах они, как нигде, быстро приходят в негодность: предоставленные сами себе, дети буквально съедают деревянные прутья бортиков. Везут волонтеры детскую косметику, пеленки, книжки, кассеты с детскими песнями. И, конечно же, памперсы, горы памперсов. Вот в чем нужда есть везде и всегда. Детей слишком много. В одной из подшефных больниц Татьяны — 27, в другой — 18.
Это типичная для всей страны картина. В Москве чуть лучше: даже закрыли несколько домов ребенка из-за того, что они не заполнялись. В Подмосковье тоже есть города, где ситуация порадостней: Реутов, Видное, Одинцово, Егорьевск… В Химках еще до появления волонтеров главврач и зав. детским отделением нашли спонсоров, пробили дополнительное финансирование, установили контакт с храмом, откуда приходят прихожанки гулять с детьми. Дети и живут в нормальных условиях, и надолго в больнице не задерживаются.
— Иногда складывается впечатление, что органы опеки, забрав ребенка от родителей-алкоголиков и устроив его к нам, успокаиваются, — говорит зав. отделением Елена Штанько. — Тут многое зависит от медиков. Можно написать письмо в опеку и забыть. А мы постоянно звоним, напоминаем о своих детях, пока их не устроят.
Увы, в большинстве городов создать сносные условия для “больничных узников” не удается: нет ни денег в местных бюджетах, ни спонсоров.
Сирота страна моя родная
Вообще-то жить в больнице никто не должен. Это место, где оказывают помощь в экстренных случаях. Но по факту действует такая схема. Отказной ребенок попадает в стационар на обследование. Оно должно длиться три недели (если необходимо — дольше). За это время на ребенка должны оформить документы и занести его в государственный банк данных. Потом он переводится в дом ребенка, откуда его отдают в новую семью.
Теоретически все должно происходить быстро. Поскольку каждый лишний день в казенном доме разрушительно влияет на психику малыша. На практике же дети “зависают” в больницах на месяцы и даже годы!
Это во-первых.
Во-вторых, это сложности с оформлением документов. Типичная история: мать сбежала из роддома, бросив ребенка. Официального отказа не написала. Начинаются поиски, чтобы получить от нее бумагу. Или ребенка забирают из семьи, где его жизнь подвергается опасности. Лишение родителей прав потом тоже растягивается на месяцы. Отдельная канитель — с установлением гражданства. Если мы хотим сократить пребывание отказников на “перевалочном пункте”, всю юридическую сторону надо обязательно упрощать.
В-третьих, в домах ребенка нет мест, они переполнены. В Подмосковье, к примеру, никак не достроят два новых дома ребенка — в Красногорске и Мытищах. Но вот их сдадут — и что, проблема будет решена?
— Выбор между больницей и детдомом — это выбор между тюрьмой и казармой, — говорит Елена Альшанская. — Ребенок не должен жить ни там, ни там. Он должен жить в семье. У нас в стране четверть миллиона сирот живут по казенным учреждениям, и одновременно есть 5 миллионов бесплодных пар, многие из которых хотят усыновить ребенка!
Этот нонсенс говорит только об одном — об отсутствии эффективной системы устройства детей в семьи. И в этом первая и главная причина нынешнего бедствия с отказниками в больницах.
— Во всем цивилизованном мире соцслужбы занимаются поиском, обучением и последующей поддержкой замещающих семей, — говорит Альшанская. — Педагоги и психологи работают с этими родителями и детьми и до усыновления, и после. Такую же службу надо создавать и в нашей стране.
Увы, с тех пор как в нас очередной раз взыграла “национальная гордость великороссов”, Запад нам не указ. А после двух-трех подряд трагических случаев с усыновленными в США российскими детьми в этой сфере — тем более. Но факт остается фактом: в тех же США нет детдомов и нет брошенных на произвол судьбы сирот.
К слову, с международным усыновлением все получилось в наших “лучших” традициях, когда вместе с грязной водой выплескивается и ребенок. Вместо того чтобы усилить контроль над процессом, его пытаются попросту свернуть. Но ведь иностранцы спасали наших сирот, вытаскивали их из казарм, делали дорогущие операции детям, считавшимся здесь безнадежными. И таких семей не две-три — в тысячи раз больше! Только их не показывают по всем телеканалам. Как не показывают и армию подкидышей, скопившихся сегодня в больничных палатах. Кстати, еще одной из причин этого “девятого вала” специалисты считают именно зажим международного усыновления, которого всегда было больше, чем отечественного.
Государственный госпитализм
Такое количество сирот — позор для страны. Такое отношение к ним — и позор, и трагедия. Ведь самый популярный возраст для усыновления — от 0 до 3 лет. После трех шансы обрести семью у ребенка эфемерны. Зависание в больнице на год уменьшает эти шансы на треть. А о том, что год жизни в таких условиях значит для развития ребенка, рассказывает Наталья Николаевна Авдеева, профессор Московского психолого-педагогического университета:
— Во время Второй мировой войны сама жизнь поставила эксперимент. В Вене новорожденные, оставшиеся без родителей, были собраны в приюте, где за 10—12 младенцами ухаживала одна женщина. После войны этих детей показали на конгрессе психологов — ученые пришли в ужас. К трем годам никто из них не мог говорить. Явление получило название “госпитализм” — глубокая психическая и физическая отсталость ребенка, вызванная дефицитом общения со взрослым в первый год жизни. Даже в домах ребенка норма в развитии не достигается, а то, что творится сейчас в больницах, — это катастрофа. Раньше в больнице оказывался один подкидыш, его любила вся больница, и у него было хоть какое-то общение. Сейчас детей столько, что их успевают только покормить. А если до трех лет у ребенка не образовывается привязанность к взрослому, в большинстве случаев ее уже и не будет. Ребенок вырастает асоциальным: не любит себя, не любит и не уважает никого вокруг.
Из “венского эксперимента” по разные стороны “железного занавеса” сделали прямо противоположные выводы. Вернее, у нас не сделали никаких и продолжили строить детдома и интернаты. А на Западе приняли принципиальное решение, что дети-сироты должны воспитываться только в семьях.
С тех пор система замещающих семей прекрасно себя зарекомендовала. Таким семьям государство не только оказывает психологическую помощь, но и платит деньги. Это совершенно нормально: ты снимаешь обузу с государства — оно тебе за это платит. Но, разумеется, голливудские звезды усыновляют сирот не из желания подзаработать. Просто в обществе сформирована модель поведения, в которой усыновление — это норма. В благополучных семьях даже принято брать на воспитание чужого ребенка.
— А у нас тайна усыновления, — сетует Елена Альшанская. — Если бы было несколько брошенных детей на всю страну — пожалуйста, соблюдайте тайну. Но получается, что из-за какой-то части семей, которые стесняются соседей, все сироты оказались под грифом “секретно”. Общество не знает, что происходит в этой сфере. Сегодня, наоборот, надо давать как можно больше информации. Если бы на каждом углу — в женских консультациях, поликлиниках — висели фотографии детей, их бы давно разобрали.
Несмотря на то, что в наших законах семейному устройству сирот отдается приоритет, в реальной жизни чиновники расставаться с системой детдомов не спешат. Ведь эти учреждения — неплохая кормушка для любителей “распиливать” бюджетные средства. Поэтому перестройка социальных служб — дело долгое. Но у волонтеров есть предложения, которые можно начать реализовывать прямо сейчас. К счастью, отношение к ним начинает меняться.
— Нам удалось найти общий язык с правительством Московской области, — говорит Елена Альшанская. — Минздрав готов увеличить финансирование, выделить на каждую больницу ставки воспитателя и медсестры. Мы тоже будем помогать медперсоналу. Частично проблема будет снята.
Но лишь частично, заметим, и только в Подмосковье. А отказными детьми забиты больницы по всей стране. Можно лишь догадываться, в какой нищете и заброшенности существуют отказники в самых бедных регионах. Чтобы их спасти, нужны шаги на уровне государства. И еще нужно постоянно помнить: каждый лишний день, проведенный этими детьми в больничных койках, отнимает у них будущее.
СПРАВКА "МК"
По официальным данным, ежегодно в Московской области остаются без попечения родителей более 4 тысяч детей. Передаются на воспитание в семьи усыновителей, опекунов, приемных родителей 2 тысячи детей-сирот в год. Соответственно, еще 2 тысячи каждый год пополняют интернаты, дома ребенка и больницы.
Такая форма устройства сирот, как “приемные семьи”, внедряется и в России. В Московской области размер оплаты труда приемных родителей — 2880 рублей каждому родителю за каждого ребенка. О “популярности” этого института говорят официальные данные: из 18 830 детей-сирот, зарегистрированных в области, в 114 приемных семьях воспитывается 193 ребенка. Еще 357 детей переданы на патронатное воспитание.
|
