Повесть о настоящем коммунисте

В мае 1965го журналист Владлен Кривошеев уезжал собкором «Известий» в Чехословакию. Кривошеев был молод, «Известия» считались второй по статусу газетой СССР, Чехословакия – уютным и стабильным социалистическим государством. Если б можно было предугадать, как аукнется эта командировка! Но именно в те дни, когда паковались чемоданы и подписывались последние бумаги, Кривошеев впервые услыхал о человеке, про которого сегодня рассказывает «Аргументам неделi».


Может ли генсек ссориться с редактором?

– Так совпало, что из Москвы тогда же уезжал Богуш Хнеупек, собкор «Братиславской правды» (потом – многолетний министр иностранных дел Чехословакии). Мы друг друга знали, встретились. Хнеупек объяснил, почему уезжает, – и я, если честно, обалдел. Его попросил вернуться домой Первый секретарь ЦК компартии Словакии Александр Дубчек – так я впервые эту фамилию услышал. У Дубчека возникли разногласия с главным редактором «Братиславской правды» Клокачем – речь шла о перспективах Словакии. И Первый секретарь – нет чтобы снять непокорного подчиненного, нет чтобы его «стереть в порошок», – решил создать альтернативный печатный орган ЦК КПС и своего друга Хнеупека звал главным редактором. Два этих издания должны были дискутировать между собой.

Диалог – не ошибка!

– Скажу вещь, которая сегодня, возможно, прозвучит немодно, но принципиальна для понимания и того времени, и личности Дубчека. Он был настоящим коммунистом. Не большевиком! Большевик – это человек, считающий, что его точка зрения единственно верная; что кто не с нами, тот против нас, а кто против нас – тот враг, а если враг не сдается, его уничтожают – и т. д. Дубчек же был человеком искренне коммунистических убеждений и одновременно – таким же убежденным демократом. Он не просто допускал оппозицию, он считал, что оппозиция необходима. «Понимаешь, – объяснял мне как­то, – я ведь не святой. На моем посту последствия ошибки окажутся вдвойне печальными. Потому необходимо выслушать людей с другой точкой зрения! Они тоже могут ошибаться, но без диалога нельзя выйти на истину. Ошибка – не диалог, ошибка – если без диалога та или другая сторона берет верх».

«Пан или пропал!»

– Личное знакомство тоже оказалось необычным. Через пару месяцев Дубчек со своей командой из Братиславы приехал на какое­то мероприятие в Прагу. И после совещания в холле гостиницы (в Чехословакии это принято) они собрались на… Нельзя сказать «на пьянку», в стране много не пили (разве что иногда пивом набирались), так – вино, орешки… Хнеупек представил меня Дубчеку. Дубчек неожиданно чуть ли не силой меня усаживает рядом с собой – и начинает люто нес­ти на Новотного, тогдашнего Первого секретаря КПЧ и президента Чехословакии. Мне слегка не по себе. Да, Дубчек – крупная величина, лидер Словакии, но Новотный – глава всей Чехословакии. А я вообще ино­странец. Провокация? Пытаюсь объясниться, встать – он: «Сиди! Слушай!»
Дело не только в том, что Новотный был такой нехороший и реакционный, а Дубчек – славный и прогрессивный. Между Чехией и Словакией назревали свои проблемы. Изда­вна Словакия воспринималась чуть ли не как аграрно­сырьевой придаток индустриальной Чехии. Между тем в Словакии уже сформировалась своя элита, которой такое положение не нравилось. Добавьте традиционное для чехов подтрунивание над словаками, личные качества Новотного – это был классический партфункционер старой выучки.
Все можно было списать на местные трения. Но проходит неполных три года. Январь 1968 года. Помню, в Чехословакию приехал Отто Лацис, мы ужинали в гостиничном ресторане. Гостиница эта не была «цековской», но там традиционно останавливались командировочные партаппаратчики.
И вот за соседним столиком вижу Дубчека, он ужинает со словацким секретарем по идеологии. Закончили, проходят мимо, Дубчек делает знак: «Выйди!» Выхожу. Он: «Завтра – пан или пропал!»
Я понял, в чем дело. «Завтра» был январский Пленум ЦК КПЧ. Дубчек на нем выступил и высказал все, о чем говорил мне тогда при первой встрече (разве что в более дипломатичных выражениях). Новотного освободили от функций «Первого», во главе ЦК стал Дубчек, и, по сути, с этого началась Пражская весна. Но есть деталь, про которую уже не помнят. Пленум не был полностью январским. Заседания начались в декабре, и Дубчек успел заявить свою позицию – а далее пленум прервали на рождественские каникулы. Все время участ­ников пленума обрабатывали против «смутьяна».
И здесь – два важных момента. Первый – мужество Дубчека: он совсем не был уверен в успехе. Но все равно: «пан или пропал». И второе: члены ЦК его поддержали. Значит, точку зрения Дубчека разделяло большинство.

Что было и чего не было

– Вы – очевидец Пражской весны. Что там происходило такого, после чего понадобилось вводить советские танки?
– Введение танков – кретинизм, но про это особо. А вопрос ваш поставлю так: что было и чего не было из того, что вменялось чешскому руковод­ству в вину. Так вот – заявляю ответственно, как человек, который тогда постоянно общался с ним, – не было желания выйти из СЭВ (звучали лишь предложения о некоторой реорганизации). Не было планов выхода из Варшавского договора. То есть – главных обвинений, выдвинутых против Дубчека и его соратников.
Теперь о том, что было. Прежде всего «весне» предшествовала попытка экономических реформ: мягких, косыгинского толка. Я писал про них материалы под рубрикой «Опыт друзей» – и статьи шли «на ура». При этом, поверьте, в соседней Венгрии Янош Кадар без лишнего шума такие же реформы проводил и шире, и глубже.
Но экономические реформы всегда идут рука об руку с реформами общественными, политическими. Последовала отмена цензуры – и она совпала с очень своеобразным процессом…

«Образец для нас – советский ресторан»

– Чехи после войны невероятно симпатизировали СССР. Давнее поверье: свобода от немецкого ига придет, когда казацкий конь омочит копыто во Влтаве – и вот в 45-м Прагу освобождает маршал по фамилии Конев. Восхищение всем советским доходило до глупостей. Пражский кабачок, из тех, что воспеты еще в «Швейке», – уникальная ресторанная культура, а на стене призыв – «Образец для нас – советский ресторан!». Я вспоминал родные «тошниловки» и краснел. Фабрика «Кохинор» делала лучшие карандаши в мире, но «совет­ский карандаш – наш образец!». После ХХ съезда нравы стали мягче, чехи поехали к нам учиться, просто туристами – и с интересом выясняли, что не все в СССР так идеально. Маятник качнулся в другую сторону. Но советские флаги попрежнему вывешивались по каждому поводу, советский гимн по радио звучал перед чехословацким. Дураки расшибали лбы в молитвах. Праздник виноделов, карнавал, колонна в шутовских костюмах несет советский флаг. Я – местному начальнику: «Вам не кажется, что флаг здесь как­то не к месту?» В ответ: «Но положено, чтобы он был!»

Где-то в 1966м произошел неприятный инцидент: несколько студентов сожгли советский флаг. Не политика, скорее, дурацкая бравада. У меня был разговор в посольстве: «Хочу сделать материал. Похоже, людей перекормили «демьяновой ухой». Надо разобраться». «Ни в коем случае! Это мелкое хулиганство, не способное испортить чешскосоветских отношений. Мы в Москву даже не сообщали».

Когда отменили цензуру, накопившееся раздражение хлестнуло через край. Недавнее официальное преклонение перед СССР стало поводом для зубоскальства. Естественно, в газетах пошли материалы про советские недостатки – в основном справедливые, хотя нередко резкие по тону: столько молчали, давайте лягнем «старшего брата»! Но газетыто уже свободны! Самая хлесткая публикация в каких­нибудь «Литерарных новинах» (чешской «Литгазете») отражала лишь точку зрения этих «Новин» – не более. А наш тогдашний посол в Чехословакии (фамилию называть не хочу, он уже умер и не может возразить) таких вещей не понимал. Как это – свободная газета? И в Москву потоком полетели панические сообщения: в Праге с разрешения руководства страны творится черт знает что…

А войска там не стояли…

– Я считаю, что есть два фактора, предопределившие ввод войск в Чехословакию. Первый: действия посла, всячески пугавшего Кремль. Второй: позиция военных. Именно в силу традиционной симпатии чехов к СССР там не стояли наши войска. В Германии стояли, в Польше, в Венгрии – а в Чехословакии нет. Армию волновало, что «чешский коридор» остается открытым. И генералы объективно были заинтересованы в раздувании истерии: в Чехословакии возникает угроза социализму.
– Но почему было умному и дипломатичному Дубчеку не договориться о том, чтобы войска вошли, спокойно стали на границах – а во внутренние дела не лезли?

– А ему и в голову не приходило, что происходящее так раздражает Москву! В мае 1968-го в Чехословакии был Косыгин – вроде бы никакого возмущения не выказывал. Брежнев как­то подколол Дубчека: «Вы строите социализм с человеческим лицом, а у нас, потвоему, какой?» – но сказано было без злости, Дубчек отшутился. Вообще (документы сейчас открыты) Косыгин и Брежнев были против ввода войск. Но на них давили «ястребы» – Андропов, переживший Венгрию 1956 года, Суслов, «лобби» ВПК.
– Вы вспомнили Венгрию. Там оппозиция действительно начала расправляться с местными чекистами, партработниками. А в Чехословакии были реальные провоцирующие действия?

– Что считать провокацией? Появляется ехидная заметка: в Москве – вот дураки! – машины улицы моют в дождь. Меня зовут на телевидение. Объясняю: в Москве огромное строительст­во, мощными струями смывает грязь, а в дождь – чтобы пыль не поднималась столбом. И вообще мытье московских и пражских улиц – разные процессы: в Праге улички узенькие, у вас их окропляют чем­то вроде душа... Все, вопрос закрыт. А посольство отправляет шифровку: прошла очередная телепередача с издевательствами над советским образом жизни. Сами понимаете, как преподносились высказывания о демократизации, о «социализме с человеческим лицом». Что помимо этого? Внутри партии была критика Дубчека: дескать, слишком мягкотел в продвижении им же провозглашенных реформ. Но что­то реальное… Нет, не припоминаю.

Одно к одному

– Буквально за три дня до ввода войск в Чехословакию прилетел с официальным визитом, кажется, Чаушеску. Все понимали, что так он демонстрировал нам в укор солидарность с перестройкой в Чехословакии. (Свою поддерж­ку выказывал и Тито.) Я был приглашен на прием. После приема Дубчек минут сорок не отпускал меня, зазвал в зал, где были члены правительст­ва и партруководст­во: «Владлен, почему ваши мне не доверяют?» Видимо, пытался выяснить: известно ли мне что­нибудь по неофициальным каналам о предстоящем вторжении? Теперь понимаю: Дубчек осознавал его неизбежность, не знал лишь, когда именно… Очень уж он был нер­в­ный в эти дни. Зато, думаю, наверняка знал генерал Дзур, министр обороны – ведь через него решалось, окажет ли армия сопротивление. У Дзура был вид человека, уже смирившегося: «Присоединяйся, Владлен, будем пить вино, петь песни…»
Незадолго до того я действительно летал в Москву. Три собкора – я, Василий Журавский из «Правды» и Саша Дидусенко из «Труда» – договорились: надо срочно выходить на свое руководство и разъяснять: посольство неправильно информирует, нагнетает обстановку, никакой контрреволюции в Чехословакии нет. Договорились, что «по начальству» пойду я. Увы, в лучшем случае меня вежливо выслушивали. Зимянин из «Правды» отрезал: «Мы сами знаем, что там происходит».

– Фотокор, после ввода войск снимавший в Москве переговоры Брежнева с Дубчеком, говорил мне, что на лбу у Дубчека была ссадина. Тут же пошли разговоры: то ли наши десантники приложили, то ли кто­то из соратников – за то, что сдал страну русским.
– Нет, все проще. В Москве в гостиничном номере поскользнулся в ванной, ударился о кран. Потом усмехался горько: надо же, все одно к одному. Мне этот факт подтвердил один из членов делегации, он в тот момент говорил с Дубчеком, стоя на пороге ванной.

Взгляд из 2006-го

Владлен Михайлович Кривошеев после «пражских событий» вернулся в Москву. Но писать «что требовалось», как объясняет, уже не мог и из «Известий» ушел. Некоторое время ходил без работы, потом выручило знание чешского – дальше отдельный жизненный сюжет. Сейчас – ученый-экономист, кандидат наук. Советское вторжение в Чехословакию считает идиотским шагом, поссорившим народы. Хотя подчеркивает – после того как современная Прага поддержала американские бомбежки Югославии, чехи не вправе попрекать нас 1968 годом. Что ни говорите – мы вас не бомбили. А вы приложили руку к тому, чтобы на чужой земле пролилась кровь.

– С Дубчеком мы встретились уже после перестройки. Нет, разговор был хороший, но сам Дубчек сильно изменился. Годы ссылки даром не прошли, что­то в нем надломилось. Чехи относились к нему не как к действующему политику, а как к символу, не более… Должность председателя Федерального собрания была сугубо декоративной. В Словакии его позиции были крепче, он мог стать ее первым президентом, но – автокатастрофа...

Из досье «Аргументов неделi»

Александр Дубчек (1921–1992) – первый секретарь ЦК КПЧ (с 5 января до 21 августа 1968 г.). Родился в семье словацкого коммуниста. В 1925 г. семья переехала в СССР (с тех пор свободно говорил порусски). В 1938м Дубчеки вернулись в Чехословакию. Отец был арестован местным пронацистским режимом, Александр был слесарем, кузнецом, работал в антифашистском подполье. Участник Словацкого восстания, дважды ранен. С 1951 г. – в аппарате ЦК компартии Словакии, далее – на партийной работе.
В начале 1968 г. на январском Пленуме ЦК КПЧ избран первым секретарем компартии Чехословакии. С именем Дубчека связаны попытки проведения в Чехословакии экономических реформ, время гласности, мечтаний о «социализме с человеческим лицом» – явление, получившее название Пражская весна.

Пражская весна закончилась в ночь с 20 на 21 августа 1968 г., когда на территорию Чехословакии вошли войска Варшавского договора (основу составляли советские части). Руководство КПЧ во главе с А. Дубчеком вывезли в СССР «для беседы», после чего он был отстранен от руководства партией и страной.

Дубчека отправили послом в Турцию, через два года исключили из партии и фактически сослали в Словакию, где он работал в лесничест­ве (последняя должность – слесарь-­механизатор).

В годы перестройки вновь востребован чехословацким обществом, после «бархатной революции» 1989 г. избран главой Федерального собрания, но в сентябре 1992 г. попал в тяжелейшую автоаварию, от последствий которой через два месяца умер.