|
– Прошло два года. Во-первых, мы до сих пор не знаем, что с нами произошло. Во-вторых, наши власти занимаются мародерством… – Ира волнуется, без надобности поправляет вполне ровно сидящие на носу очки, но формулирует свои мысли четко. Чувствуется, что это вступление к нашему разговору она продумала, только что не наизусть выучила, – чтобы сразу, что называется, захватить меня темой.
Впрочем, в этом и надобности нет: «захватило» меня еще ее электронное письмо, которое я получил в конце августа:
«…Заставила меня обратиться к Вам ситуация, сложившаяся вокруг нас – бывших заложников. Не буду описывать ужас и унижения, которые мы испытали тогда, 1–3 сентября 2004 г., и продолжаем испытывать уже от наших чиновников-«террористов». Многим из нас сейчас стыдно и страшно говорить, что мы бывшие заложники. Мы молчим, мы не «качаем» права. За это время никто из руководства республики не поинтересовался, как мы живем, с какими проблемами мы столкнулись (а их немало). И каково было наше удивление, когда на днях к нам приехали представители одной общественной организации (как нам неофициально объяснили, по поручению главы республики) для «совместного решения проблем пострадавших». В итоге выяснилось, что нам хотят всего лишь заткнуть рты («давайте достойно встретим годовщину трагедии, поведем себя прилично, ведь приедет много гостей, а после сентября мы будем потихоньку решать ваши проблемы»), чтобы мы не озвучили, как была разворована гуманитарная помощь, как издеваются над пострадавшими наши чиновники, как отправляют в оздоровительные поездки людей, не имеющих к теракту никакого отношения…»
Годовщину, как известно, встретили вполне достойно: бывшие заложники повели себя прилично, челом бить на местных чиновников высоким гостям не стали. Впрочем, при всем желании не смогли бы: госмужи федерального ранга вновь, как и в сентябре прошлого года, не сочли необходимым приехать на место гибели 333 сограждан. Так что самым высоким гостем оказался тот самый глава республики, который, по неофициальным сведениям, и посылал к бесланцам гонцов с просьбой на него не жаловаться. Выходит дело, зря старался, мог и не посылать.
Заговор пострадавших
Опасное это, конечно, дело: утверждать, что помощь, которая со всех концов света шла пострадавшим бесланцам, не полностью была пущена по прямому назначению. Ведь еще в феврале общественная комиссия по контролю за распределением материальной помощи семьям погибших и пострадавших отчиталась, что называется, до последнего рубля: выплачено разным категориям пострадавших 1 миллиард 54 миллиона 790 тысяч 200 рублей. На счету, открытом для пострадавших, остается 1 миллион 815 тысяч 300 рублей.
Правда, эта точность «до рубля» как раз и смущает: она кажется подогнанной под ту цифру – в среднем 53 тысячи долларов на пострадавшего, – которую озвучил еще в сентябре прошлого года президент Путин на встрече с «Матерями Беслана». Но дело даже не в цифрах, о которых, в конце концов, можно спорить до хрипоты и посинения и ни до чего не доспориться – тем более что сами списки с именами жертвователей и суммами их взносов большей частью оказались утрачены во время водопроводной аварии и затопления подвала районной администрации, в котором они хранились.
Дело в людях, которые считают себя не то что даже чего-то недополучившими, а униженными, обманутыми и брошенными на произвол судьбы. Они говорят об этом в голос – десятки пострадавших, с которыми я встречался в этот раз: некоторых знаю уже два года, с другими познакомился только в этом сентябре. И ни от одного человека я не слышал, что все, мол, более или менее в порядке, власти помогают, и жизнь пусть медленно, но налаживается. Просто заговор какой-то этих неблагодарных пострадавших.
Мнение же, что все тип-топ, всем сестрам раздали по серьгам и люди просто с жиру бесятся, приходится слышать с противоположной стороны, чиновничьей. Очень мне по-человечески симпатичный глава администрации Правобережного района Владимир Хаджимурзаевич Ходов (на этот раз не удалось с ним встретиться, он был в командировке) накануне в интервью местной газете сказал, что, мол, пострадавшие сами не знают, чего уже и хотеть, накупили на полученную помощь «квартиры и «мерседесы», а теперь еще и денег на лечение требуют. Что-то «мерседесов» я в Беслане не заметил, а мои старые, равно как и новые знакомые из числа бывших заложников по большей части живут в изрядных халупах, несколько поколений в одной квартире, друг у друга на голове. Но дело даже не в этом.
Что, разве денежная помощь предназначалась, чтобы люди потратили ее на лечение? Разве не государство должно было взять на себя все расходы по их лечению и всю заботу об их здоровье? То самое государство, правоохранительные органы и спецслужбы которого позволили до зубов вооруженным террористам, не скрываясь, проехать 1 сентября 2004 года несколько десятков километров по Северной Осетии и в считанные минуты захватить школу с более чем тысячью заложников. То самое государство, высокие политические и военные чины которого сначала провалили возможность переговоров с террористами, а затем затеяли бездарный штурм, погубив в десять раз больше заложников, чем террористов, и еще изуродовав беззащитных людей без счета.
Японские ангелы и владикавказские боги
А если за свое лечение должны платить сами пострадавшие, то вся эта денежная помощь, весь этот миллиард с хвостиком, все эти 53 тысячи на каждую пострадавшую душу, – простите, жалкая мелочь по сравнению с реальными необходимыми затратами.
Вот у моего нового доброго знакомого, полковника в отставке Зелима Хосонова, тяжело пострадали жена Фатима и дочка Дзерасса, которая 1 сентября 2004 года пошла во второй класс. Девочка была ранена в ногу и в висок, потеряла глаз, а ее мама получила множественные осколочные ранения в живот. Дзерасса уже перенесла 12 операций, Фатима – 9. Девочке предстоят еще две операции на глазу, а Фатиме, в теле которой до сих пор сидит пуля и 35 осколков, – три. Причем эти операции нужно делать за границей. Японский фонд «Ангелы Осетии», благодаря которому был спасен не один бесланец, уже подыскал клинику, где берутся прооперировать девочку и маму. Японцы уже и калькуляцию прислали, я ее видел, судя по всему, она предусматривает серьезные скидки, но все равно с учетом перелета, проживания и т.д. и т.п. «набегает» без малого 40 тысяч долларов. Так как же из «щедрой» помощи нашего государства, которое, насколько я помню, на каждого тяжелораненого «отжалело» по 750 тысяч рублей, выкроить деньги на лечение? Не говоря уже о «мерседесе».
А со всеми этими справками, медкомиссиями, назначениями инвалидности – какие приходится терпеть унижения! И опять же – не было человека, который бы об этом не рассказывал, так что никак не приходится заподозрить кого-то одного, Иру, Фатиму или Альбину, в преувеличении или абсолютизации своего собственного неудачного опыта. Они вообще говорят об этом очень спокойно, почти без эмоций: хождение по мукам подобного рода стало для них рутиной. Фатима чуть ли не с улыбкой вспоминает, как недавно врачиха ВТЭКа сказала строго, поучительно, словно одолжение сделала:
– В этом году, так и быть, мы вам даем 2-ю группу инвалидности, а в следующем даже не приходите, не дадим…
Это было сказано женщине, у которой, по ее собственному выражению, все внутренности собирали по кусочкам, осколки по сей день сидят в печени, в голове, а в поврежденной ноге не осталось ни сосудов, ни мениска…
Один видный местный парламентарий и по совместительству банкир изрек как-то: «Если бывшим заложникам дать все деньги, которые для них собраны, у них голова закружится…» Фатима смеется: «Что-то когда я сидела в спортзале и над головой бомбы рвались, никто из властей не беспокоился, не кружится ли у меня голова!» (Надо сказать, что Фатима с дочкой оказались в спортзале в самом окаянном месте, под баскетбольным щитом: из сидевших там вообще мало кто выжил.)
Бывшая школа номер один, сентябрь 2006 года
Фото ЛЕОНИД ВЕЛЕХОВ
И еще Фатима риторически спрашивает, вспоминая изречение банкира-парламентария: «Почему милостыню, которую по всему миру собирали, они в карман положили?»
В карман не в карман, пока не пойман, как известно, не вор. (Впрочем, если не ловить, то кого же поймаешь? Мой друг Марат Березов, до недавнего времени работавший начальником отдела по борьбе с экономическими преступлениями РОВД Правобережного района, помню, все удивлялся: почему же начальство не даст задание проверить, что происходит с материальной помощью, раз так много люди говорят, что она разворовывается? Доудивлялся – пришлось уволиться.) Но то, что «они», идентифицирующие себя с властью, считают себя вправе распоряжаться и этой самой «милостыней», и человеческими судьбами, и вообще на людей смотреть как на неразумных овец, – факт.
И еще одно. Государство, собрав «милостыню» со всего мира и раздавая ее бесланским потерпевшим с видом благотворителя, будто это оно само им эти деньги пожертвовало, отмеривая чужую помощь с такой рачительной скуповатостью, чтобы у неразумных бедняг «голова не закружилась», не сделало того, что только оно могло и просто обязано было сделать. Оно не предоставило людям, пострадавшим и искалеченным по его, государства, вине, никаких социальных льгот и гарантий. Ни по медобслуживанию, ни по ЖКХ. (Ограниченный круг льгот существует только для семей погибших.) А когда республиканского замминистра труда г-жу Туганову потерпевшие спросили насчет соцгарантий, она ответила почти возмущенно:
– Мы вам дали деньги, что вы еще хотите?
Это они, бюрократы-аппаратчики Республики Северная Осетия – Алания дали деньги, понимаете? Из республиканского бюджета (не такого уж тощего, если вспомнить, сколько в республике производится водки) пострадавшим от теракта вообще, кажется, не было выделено ни гроша. Впрочем, будем точны: от имени республики выдали по 50 тысяч рублей. Только, по утверждению моих собеседников, взяты они были из тех же мировых пожертвований. Но республиканские чиновники называли эту выплату уважительно: «дзасоховские деньги». После бесславной отставки Александра Сергеевича, наверное, забыли это звучное наименование.
Наследники Бендера
Так что случаев, чтобы пострадавшие сильно нажились на своем горе, я что-то не знаю. То ли потому, что люди в основном приличные, то ли бдительные местные банкиры-парламентарии не дают.
Но я знаю, к примеру, Эмму Бетрозову, потерявшую в сентябре 2004-го двоих сыновей и мужа и всю полученную «за них» денежную компенсацию (больше трех миллионов рублей) отдавшую на помощь другим пострадавшим. Вот такие случаи я знаю.
А еще я знаю случаи, когда на бывших заложниках наживаются не имеющие отношения к пострадавшим в теракте. Мародеры – так их называют в жесткие военные времена.
В этом году группа из 50 школьников – бывших заложников вместе с учителями, тоже пережившими теракт, выехала летом в Хорватию. В специально для них приготовленном летнем лагере их встретили со всем традиционным балканским радушием. Директор первым делом поинтересовался:
– А почему прошлогодних бесланских детей нет? Им что, у нас не понравилось?
Настал черед учителей удивляться: они понятия не имели, что в прошлом году их ученики тоже отдыхали в Хорватии. Чтобы развеять недоразумение, директор повел их в свой кабинет, где на стене висела большая стенгазета. Под заголовком «Дети Беслана в Хорватии» красовались фотографии детей, которых бесланские учителя не только что не видели среди заложников, но вообще впервые лицезрели в своей жизни.
– Снимите, пожалуйста, эту газету, – попросила завуч школы номер один, бывшая заложница Елена Касумова.
– Почему? – удивился милейший директор.
– Там нет детей Беслана.
По словам Лены, директор как стоял, так сел: хорошо, за его спиной оказался диван. Он долго еще не мог прийти в себя.
В отличие от эмоционального хорвата, не менее эмоциональные осетинские учительницы не так уж сильно были шокированы случившимся. Они уже были наслышаны о манипуляциях с заграничными поездками и путевками в санатории, о десятках, если не сотнях, самозванцев, прокатившихся по всему миру под видом «жертв теракта».
Бывшие заложницы Ирина, Альбина и Фатима и сегодня не могут спокойно вспоминать события двухлетней давности
Фото ЛЕОНИД ВЕЛЕХОВ
Та же Лена рассказывает мне: недавно в гости в школу приезжали «вымпеловцы» – спецназовцы, участвовавшие в событиях 1–3 сентября. Поинтересовались, хорошо ли отдохнули бесланские дети в Греции. Оказывается, этим летом они решили передать путевки, выделенные их детям, в дар детям Беслана. Кто на самом деле отдохнул в Греции, неизвестно до сих пор.
В последнее время чиновники республиканского минтруда и соцстраха уже перестали тушеваться, когда их ловят на подобных трюках. Одна мадам даже подвела под эту практику целую теоретическую базу. В ответ на обвинение, что вместо пострадавших бесланцев на отдых ездят дети сотрудников республиканского минтруда и соцстраха, заявила:
– Ваших ненормальных терактников-бесланцев одних отправлять в поездку нельзя. Их надо разбавлять нашими нормальными владикавказскими детьми…
И «разбавляют», порой уже совершенно гласно, не стесняясь. Так и объявляет какая-нибудь очередная тетя из минтруда: «Набирается группа в Иорданию, 90 мест, 20 выделено на Беслан». Кем это выделено? И кто приглашал в Иорданию небесланцев? Как видите, даже термин специальный появился: «терактники». Самим бывшим заложникам он кажется оскорбительным, а мне – нет. Похоже на «блокадники».
Знаете, сколько таких историй человеческого бесстыдства я услышал в Беслане? И не верить им у меня нет никаких оснований.
Но больше всего меня потрясла одна, рассказанная моим приятелем Юрой. Сын его знакомого, влиятельного во Владикавказе деятеля, не просто прокатился под видом бесланской жертвы в Великобританию. Там он был приглашен на футбольный матч Кубка чемпионов, перед началом матча диктор по стадиону сообщил, что среди публики присутствует мальчик, переживший бесланский теракт, назвал его фамилию, вызвал в центр поля, парнишку чествовали, надели на него футболку одной из знаменитых, игравших в тот день команд, и стадион аплодировал ему стоя… Сегодня юноша учится в колледже в Ирландии, куда был принят, конечно, тоже на особых условиях, как бывший заложник.
Слушая рассказ Юры, я представил себе, как однокашники и преподаватели расспрашивают парня о Беслане, о том, каково ему было в заложниках, и он, небось, уже заучил целые «легенды» по-английски, выступает с ними на семинарах, рассказывает, что пережил за те три дня в сентябре. А британские сверстники слушают с увлажненными глазами этого подрастающего Остапа Бендера. Героем скольких еще «автопробегов», в которых он не принимал участия, станет он в своей жизни?
Детей, конечно, дурить совсем просто. Со взрослыми у североосетинских чиновников случаются и сбои.
Казбек Мисиков – человек, которого террористы в те сентябрьские дни трижды выводили на расстрел и трижды он мысленно прощался с жизнью, – наконец, после долгого обивания порогов получил путевку в санаторий. Пришел за нее расписываться и с удивлением увидел против своей фамилии целый столбец помеченных разными датами, начиная с сентября 2004 года, одинаковых записей: «от путевки отказался»… Как тут не вспомнить «Кавказскую пленницу»:
– Три бутылки вина – выбросила в пропасть…
– Пиши: четыре…
Похожим образом моя знакомая Альбина, побывавшая в заложницах вместе с маленькой дочкой, пришла в этом году впервые попросить путевку в санаторий «Зори Ставрополья». Чиновница соцстраха первым делом сказала, что путевок в этот санаторий нет. И спросила недоверчиво:
– Неужели вы ни разу нигде не были?
– Ни разу.
– А мы вот сейчас проверим! – задорно сказала чиновница.
И, на свою голову, открыла файл с фамилией Альбины. Из него Альбина неожиданно узнала, что уже 10 сентября 2004 года, через неделю после теракта, Красный Крест великодушно отправил ее с дочкой на отдых в Сочи. Лето 2005 года она провела в Анапе, и там ей, видимо, так понравилось, что и этим летом она вновь отдыхала в Анапе. Зная боевитый характер Альбины, могу лишь предположить, что пришлось выслушать чиновнице, но не буду пытаться текстуально воспроизвести это. Во всяком случае, заслушав лишь часть эмоционального монолога, соцстраховская дама примиряюще сказала:
Муж Фатимы Зелим тоже не может спокойно слушать их рассказы, хотя, наверное, знает их наизусть
ФотоЛЕОНИД ВЕЛЕХОВ
– Вы уже нигде не были!
И стерла из компьютера всю истории Альбининых поездок на юг. И спросила совсем уже нежно:
– Так вы хотели путевку в «Зори Ставрополья»?
Родителям Дианы Муртазовой, чудом выжившей, но прикованной к инвалидной коляске, было отказано в автомобиле «Ока», который так необходим, чтобы возить девочку в поликлинику. Речь шла не о том, чтобы за казенный счет машину покупать: несколько десятков автомобилей было прислано в Беслан из Татарии для пострадавших. Но родителям парализованной девочки было отказано на том основании, что машины прислали семьям погибших, а не «вообще» пострадавшим. Попеняв на излишнюю бюрократическую строгость, все же можно было бы признать, что комиссия по распределению помощи блюдет порядок: кому машины прислали, тому они и должны достаться. Можно было бы, если бы ответ комиссии не оказался на поверку очередным чиновничьим враньем. Позвонил кто-то из бесланцев в Татарию, на Елабужский автозавод, и выяснил, что автомобили слали как раз инвалидам, а не семьям погибших. И не надо обладать богатым воображением, чтобы предположить: когда кто-то из семей погибших обратился с просьбой об «Оке», ему, возможно, ответили, что автомобили прислали строго адресно – инвалидам…
Небогоугодное заведение
Честно говоря, мне казалось, что денег, которые всем миром собирали для Беслана, хватило бы не только на помощь потерпевшим, но еще и на то, чтобы город привести в порядок. Это, возможно, моя иллюзия, держаться за нее не буду. Но ведь Беслану помогали и помогают не только путем частных пожертвований: существуют всякие целевые программы, под которые выделяются финансы из федерального центра. Еще 24 октября 2004 года был создан специальный фонд «Возрождение Беслана» – он аккумулирует, распределяет и контролирует средства, поступающие на благоустройство города. Фонд есть, средства поступают, возрождения Беслана что-то не видать: бываю тут регулярно в течение последних двух лет, свидетельствую ответственно.
К примеру, еще 12 декабря прошлого года президент Путин подписал распоряжение о ремонте бесланской больницы и выделил на это 6 миллионов 180 тысяч рублей. Ремонт так и не начался, а бесланская больница это, я вам скажу, зрелище не для слабонервных. Русского человека трудно удивить видом больничной разрухи, но приезжайте в Беслан, зайдите в горбольницу – гарантирую, удивитесь. Вид ее мало чем отличается от вида старой школы номер один после теракта.
Здешний хирург Савелий Торчинов вспоминает, в каких жутких условиях приходилось оказывать помощь раненым 3 сентября 2004 года, оперировать при свете из окна и с ручной кислородной помпой. Савелий, который работает в этой больнице 21 год, – классический русский правдоискатель, хотя и осетин. Он давно, еще с «дотерактных» времен сражается с руководством за право бесланских больных на нормальное лечение, а сентябрьская трагедия двухлетней давности эту борьбу, понятное дело, подстегнула. У Савелия в школе была захвачена 9-летняя дочка Лайма, но, слава богу, вышла оттуда невредимой. Весь мир обошли кадры: после начала штурма 3 сентября девочка выбегает из школы и стремглав несется не в укрытие, а к водяному фонтанчику в центре школьного двора и жадно к нему припадает, не обращая внимания на свистящие вокруг пули. Это и есть Лайма.
Кого-то бесланская трагедия просветлила и сделала совестливее, но только не воров и коррупционеров. Как говорится, кому война, а кому мать родна. Для них, как мы уже видели, она открыла новые возможности воровать и наживаться на чужой беде. И еще: спрятать в воду концы старых финансовых грехов. Именно в этом обвиняет Савелий руководство горбольницы. Ведь помимо шести «путинских» миллионов еще до теракта, начиная с 2000 года, на ремонт больницы было выделено более 12 миллионов рублей из бюджета республики. В октябре исполнится пять лет, как начался ремонт родильного отделения, находящегося в отдельно стоящем корпусе. Ремонт так и не закончен, хотя близок к концу. Но четыре месяца назад началось строительство нового Дома матери и ребенка, на которое целевым финансированием выделено 70 миллионов рублей. Зачем, спрашивается, если отремонтированный роддом вот-вот вступит в строй? Где взять в Беслане рожениц на два роддома?
Но, понятное дело, в таком финансово-строительном хаосе те, кто его устроил, чувствуют себя как рыба в воде. Два роддома – оба, правда, пока что на бумаге, но с открытым финансированием, – чудовищная больница, на ремонт которой тоже идут и идут деньги, а ремонт и не начинался, и еще в проекте реабилитационный центр – да это же просто золотое дно!
А тем временем в больнице недавно умерла последняя тяжелораненая во время теракта. Она стала 333-й погибшей. Савелий вспоминает, с каким трудом каждый раз приходилось выбивать деньги на памперсы и оплату сиделок у ее койки.
«Когда рассказываешь, что у бесланской больницы нет денег, – говорит Савелий, – надо мной смеются. Особенно те люди, которые доподлинно знают, какое сюда идет финансирование…»
Ему вторит Альбина: «Я поехала в поликлинику во Владикавказ, чтобы пройти обследование. Доктор удивился: «Зачем ты к нам ездишь? У вас же там самое новейшее оборудование!»
Видели бы вы это оборудование. Попечитель богоугодных заведений Артемий Филиппович Земляника, у которого, как известно, больные выздоравливали, как мухи, содержал свое хозяйство прямо-таки в порядке по сравнению с бесланской больницей. У того хоть больные были похожи на кузнецов: здесь они похожи на тени забытых предков, когда бредут по коридору, освещенному сорокаваттной лампочкой, вдоль облупившихся, в разводах плесени стен, мимо дверных проемов, на которых нет почему-то дверей, а висят несвежие простыни. У Артемия Филипповича хоть капустой несло по коридорам, а здесь благоухает так, как не во всякой привокзальной общественной уборной. Шесть миллионов, отпущенных Путиным на ремонт, очевидно, ушли на заделку той самой дыры в полу на первом этаже, в которую он чуть не провалился, когда нанес визит в больницу 5 сентября 2004 года. Ту дыру заделали, а аналогичная, на втором этаже, зияет: видимо, на нее средств уже не хватило. В нее чуть не провалился на этот раз я.
Следствие закончено, забудьте
Но самым, конечно, проклятым вопросом Беслана остается расследование событий 1–3 сентября 2004 года. Усилиями властей – на этот раз уже федеральных – оно превращено в фарс и сведено к нулевому результату. К тому времени, когда выйдет этот номер газеты, так называемая «комиссия Торшина» – сборная команда депутатов Госдумы и Совета Федерации, которая почти два года занималась «независимым» расследованием теракта, – должна была доложить о результатах своей работы. Даже не доложить: раздать текст депутатам и на этом поставить точку. Мероприятие планировалось на 22 сентября. Все мы помним, как эта комиссия формировалась – в нее не допустили оппозиционных депутатов, вроде Владимира Рыжкова. Все мы помним, как она работала. Сперва попыталась проявить какую-то самостоятельность при расследовании обстоятельств штурма школы, в результате которого сотни людей погибли и получили увечья, а потом – видимо, после того, как ее наставили на путь истинный сверху, – о самостоятельности забыла и превратилась в тень и эхо официального следствия. В результате гора родила мышь: доклад комиссии не проливает ровным счетом никакого нового света на бесланские события и повторяет – порой дословно, целыми страницами – крайне сомнительные выводы следствия. А оно, как известно, вывело из-под ответственности представителей федеральной и местной власти (в частности, членов так называемого штаба по освобождению заложников, который молва давно переименовала в штаб по их уничтожению). Видимо, сам Александр Торшин все это понимал, поэтому сперва заявил, что «не видит смысла» в публичном обсуждении плода двухлетних трудов. Зачем только тогда было трудиться? (В одном из недавних интервью г-н Торшин вообще проронил фразу, полностью дискредитирующую деятельность его комиссии: заявил, что ситуационная и пожаротехническая экспертизы «ничего нового не дали». Что же это, спрашивается, за экспертизы такие были? Ведь что могло быть, по идее, важнее их для установления истины?) А потом и вовсе мероприятие, назначенное на 22 сентября, из повестки дня исчезло: то ли решили переложить его на более поздний срок, то ли вовсе доклад не презентовать.
Справедливости ради надо добавить, что доклад «комиссии Торшина» стал лишь вторым актом фарса: первым был закончившийся несколько месяцев назад судебный процесс над «единственным оставшимся в живых террористом» Нурпаши Кулаевым. Следствие умудрилось прийти к выводам, противоречащим показаниям большинства бывших заложников и свидетелей. Да и о чем говорить после того, как из тысячи с лишним свидетелей Кулаева опознало не более 15 человек? Был ли вообще «мальчик»? Проведя суд над полумифическим террористом, правоохранительные органы откровенно «поставили галочку», отрапортовали: по нашему ведомству работа сделана, следствие закончено, забудьте. О том, как эта работа делалась, и мы, и некоторые другие независимые издания не раз писали, повторяться не стоит. Дополню картину лишь еще несколькими штрихами-свидетельствами. Когда Ира (та самая, по письму которой я поехал на этот раз в Беслан), оправившись после теракта, пришла к следователю, чтобы дать показания, он ей сказал: «Нам ваши показания не нужны; мы уже все знаем». Дело было в конце сентября 2004 года. Другую пострадавшую, тоже уже фигурировавшую в моем рассказе Альбину, следователь Айларов все-таки стал слушать. Но его следовательского терпения хватило ненадолго. Через несколько минут он протянул ей чистый бланк свидетельских показаний и попросил: «Ты подпиши, а я потом заполню. А то ты очень быстро рассказываешь, я не поспеваю за тобой записывать…» Эллу Кесаеву (это имя хорошо известно, она возглавляет общественную организацию «Голос Беслана») следователь спросил: «А вам так важно знать, от чьей пули погиб ваш сын?» (Мальчик выбежал, когда начался штурм, из школы во двор и был там застрелен – скорее всего, федералами, а не террористами. Элла настаивала на баллистической экспертизе.) Чего больше было в этом вопросе – цинизма или полного непрофессионализма, – не берусь определить.
Рукописи не конфискуются
Конечно, далеко не все было фарсом. Помимо «комиссии Торшина», была еще и комиссия, составленная депутатами североосетинского парламента и возглавляемая вице-спикером Станиславом Кесаевым. По принципиальным вопросам, говорит сам Кесаев, их выводы кардинально расходятся с выводами «большой» комиссии. «Комиссия Кесаева» в своем докладе обозначила вину власти в том, что операция по освобождению заложников превратилась в операцию по их уничтожению. И, как выразился в нашем разговоре Станислав Магомедович, поставила вопрос перед спецслужбами: как они оценивают собственные катастрофические потери во время штурма – 10 бойцов, – красноречиво свидетельствующие о бездарной организации операции. Но спецслужбы у нас на вопросы, как известно, не отвечают.
Ограниченные полномочия, которые были у республиканской комиссии, сетует вице-спикер, не позволили ей расследовать больше того, чем она расследовала. Но Кесаев уверен: придет время, и будут рассекречены материалы служебного расследования спецподразделений, рассекретят радиоперехваты и «прослушку» тех дней, заговорят после ухода в отставку «альфовцы». Вот тогда мы узнаем много нового. Поздновато, однако, будет.
Наконец – и это, наверное, самое главное – так называемая «комиссия Торшина» «дала течь». Депутат Юрий Савельев провел собственное расследование, по выражению одного моего владикавказского собеседника, «с дотошностью студента-отличника облазив все окрестности с линейкой и отвесом». Он пришел к принципиально иным, чем следствие и его коллеги по комиссии, заключениям по вопросам о том, сколько было террористов; как происходил захват школы; как начался штурм, что стало причиной первого взрыва в спортзале и почему произошло возгорание школы; из какого оружия федеральные силы вели по школе стрельбу; что стало причиной смерти и тяжелых увечий подавляющего большинства заложников.
Особое мнение Савельева так взволновало власть, что его доклад был конфискован 4 сентября этого года в бесланском аэропорту. Аж три сотни экземпляров этого вредного документа изъяли. Власть лишний раз доказала, что мысленно живет в каком-то дремучем прошлом, а не в настоящем времени. Во времена интернета рукописи не только не горят, но и не конфискуются.
В основу доклада Савельева, помимо его собственных изысканий и расчетов, легли результаты нескольких самостоятельных расследований, которые параллельно с депутатом Госдумы вели непосредственные свидетели и участники трагических событий 1–3 сентября, в частности Валерий Карлов. Отец Валерия, Иван Карлов, – фигура уже легендарная. Он работал в котельной школы номер один и в момент захвата школы, никем из террористов не замеченный, находился на рабочем месте. Мог бы и спастись, но вместо этого стал спасать детей, помогая им убежать через окно котельной. И за этим занятием был убит террористами. Валерий Карлов провел свою, тщательнейшую экспертизу событий, в том числе ситуационную и пожаротехническую. Доводил ее до сведения замгенпрокурора Шепеля, затем сменившего Шепеля Сыдорука. В ответ либо молчание, либо отписки. Как он сам не без юмора сказал мне, в своих обращениях в прокуратуру он «не ставит вопрос о «кровавом кремлевском режиме». Главное, в чем он винит следствие: в том, что перед ним вообще не стояла задача – расследовать, почему погибли люди.
И доклад Юрия Савельева, и самостоятельное расследование Валерия Карлова дают основания надеяться, что власти не удастся совсем уж «заровнять», как выразился Станислав Кесаев, место бесланской трагедии. Это робкая надежда, но ею живут сегодня многие бесланцы, в частности, Эмма Бетрозова, Элла Кесаева и другие участники «Голоса Беслана», которые на основе доклада Савельева готовят кассационную жалобу на результаты официального следствия.
Новая история писающего мальчика
Напоследок, уже перед отъездом, я зашел к моим самым первым, а потому самым дорогим бесланским знакомым – учительницам школы номер один, проведшим все три дня в сентябре 2004 года вместе со своими учениками в заложниках. Тогда, два года назад, приехав в Беслан, я первым делом пошел в учком – учительский комитет. Учителя первой школы, сами еще не оправившись от потрясений, сорганизовались, чтобы помогать товарищам по несчастью и их семьям. Завели сайт в интернете и открыли счет, на который пошли первые пожертвования. Все было сделано так чистоплотно, мысли ни у кого не возникало, что хоть рубль из пожертвований может прилипнуть к учительским рукам. Поступавшие на счет учкома деньги тут же разносились Мариной Бицоевой и другими учителями по домам пострадавших. Походил и я тогда с Мариной, переходя в буквальном смысле слова с одних поминок на другие. Очень скоро учком упразднили: распределение пожертвований перешло в более опытные руки. Почему-то только этим более опытным рукам люди не доверяют.
Замечательные эти женщины – хрупкая физкультурница Марина, завуч Лена Касумова, которую я в прошлогодней публикации назвал «почти голливудской красавицей» и она мне в этот раз призналась, что немного обиделась на это «почти», – ждали меня в учительской новой школы, построенной год назад вместо сгоревшей. Тоже какая-то произошла ерунда с этой школой, почему-то не хотят ей официально присвоить порядковый номер первый, хотя здесь учатся четыре пятых бывших заложников и преподают абсолютно все учителя бывшей первой школы. Может быть, оно и неправильно, что все бывшие заложники сгрудились под одной крышей, принеся сюда тяжелые переживания, так и не ставшие для них до сих пор лишь воспоминаниями. Но с другой стороны, что же сделаешь, если те три дня в сентябре так объединили этих людей и расставаться, разбредаться по разным школам они не захотели?
А сегодня еще прочнее объединяет их обида на власть, на унижающих их чиновников. Учительницы с горечью рассказывают, что бывший выпускник школы, глава республики Теймураз Мамсуров, несмотря на их просьбы, ни разу в школу не приехал и их у себя не принял. Чем же он так занят и что может быть важнее в его республике, чем ликвидация последствий бесланской трагедии?
Учительницы вспоминают: сразу после сентябрьских событий им говорили, что они достойны государственных наград, а сегодня, стоит им заикнуться о каких-то льготах и социальных гарантиях, их в лицо называют «шкурниками». А ведь действительно многие из них достойны были наград – в отличие от тех милицейских и эфэсбэшных чинов, которые награды за Беслан получили секретными ведомственными приказами. Единственная «льгота», которую получили: сразу после сентябрьских событий списали задолженность за газ всем, у кого она была. Но учителя люди аккуратные, долгов по газу почти ни у кого и не было.
В общем, обид много, женщины есть женщины, они еще и заводят друг друга, но и не выслушать их нельзя. Но потом, кто-то уходит, торопясь на рейсовый автобус (и не преминув при этом вспомнить, что в дар школе номер один была прислана в свое время целая колонна автобусов, но до места назначения так и не доехала), и направление разговора меняется. Начинаются воспоминания о тех трех сентябрьских днях, страшных, но вместе с тем открывших в людях поразительную человеческую красоту и силу. Неужели те дни стали для многих звездным часом, и они будут вспоминать их всю оставшуюся жизнь?
И, казалось, уже все истории известны, однако нет. В учительской я впервые слышу рассказ о брате и сестре, на руках у которых на третьи сутки от обезвоживания стала кончаться любимая бабушка. В отчаянии они принялись вытаскивать уже западающий язык, а потом мальчика осенило, он нашел бумажный стаканчик, махнув рукой на все предрассудки, у всех на виду в него помочился и напоил бабку. И что вы думаете? Спас.
Я полагаю, этот мальчик должен войти в какой-нибудь современный эпос или летопись. А вместо этого, я представляю себе, чиновники гоняют его с сестрой и бабкой по медкомиссиям, норовя переквалифицировать из «потерпевших» в «свидетели», обманывают с путевками и еще нагло бросают бабушке в лицо, что ее внук – «терактник ненормальный», которого надо «разбавлять» нормальными детьми.
Беслан – Москва
Автор благодарит Аслана ТАТРОВА за помощь во время командировки в Республику Северная Осетия – Алания
Юрий САВЕЛЬЕВ: «Спасти людей можно было»
Леонид ВЕЛЕХОВ: Вы действительно занялись собственным расследованием бесланских событий из-за неприятия нынешнего политического курса и, в частности, личной неприязни к Путину, как об этом написала одна московская газета?
– Полная ерунда. К Путину я отношусь с уважением, мы вместе работали в мэрии Санкт-Петербурга. Я там был председателем комитета по управлению зоной свободного предпринимательства, сменив на этом посту Анатолия Чубайса, а Путин возглавлял комитет по внешнеэкономическим связям. К тому же в Петербурге мы были соседями: я живу на 3-й линии, и его дом как раз напротив моего. Да, сегодня я критикую правительство, но Путину, я считаю, Россия обязана тем, что он остановил ее дальнейший распад и сползание в хаос. И мою деятельность по Беслану в какой-то степени подхлестнула его прошлогодняя встреча с «Матерями Беслана». Я увидел, что он просто многого не знал и, поняв это во время встречи, был подавлен и растерян.
– Тогда что на самом деле заставило вас начать альтернативное расследование?
– Так ведь оно поначалу и не было альтернативным. Я, как и все, полагал, что школу захватили какие-то отпетые отморозки, которые убивали детей, насиловали школьниц, сами устроили взрывы и пожар, стреляли в спину бегущим людям и так далее. Так что я приехал в Беслан после теракта вместе с комиссией лишь затем, чтобы подтвердить это, уже сформировавшееся у меня мнение. Но по мере изучения реальной картины многое оказалось не таким, как я себе представлял. Конечно, основа событий осталась, никто ее не опровергает: террористическая группа во главе с Хучбаровым захватила школу, в первые же часы они убили пятерых человек неизвестно за что – застрелили Фраева, стоявшего на улице у своей машины, Бетрозова убили на глазах у двоих его сыновей, и еще троих. Но дальше, когда появилась более подробная официальная версия и тем более когда бывшие заложники стали давать показания на процессе Нурпаши Кулаева, я стал обнаруживать все больше несоответствий между выводами следствия и тем, что я видел своими глазами и слышал своими ушами. Например, официальные источники отрицали, что применялись гранатометы и реактивные пехотные огнеметы. Первый же выезд комиссии Госдумы и Совета Федерации на место событий 20 сентября 2004 года – и член комиссии Олег Пантелеев залез на крышу пятиэтажки, что по соседству со школой, и обнаружил шесть тубусов от гранатомета. А я еще до этого смотрел сводный акт о расходовании боеприпасов за 1 – 4 сентября: никаких гранатометов. И только когда мы обнаружили эти тубусы, боеприпасы к гранатометам в акт вписали. Причем так вписали, что осталось непонятным, сколько их выдали и сколько израсходовали. То же по танкам: утверждали, что они не стреляли, а я сам подобрал здоровенный осколок от 125-миллиметрового танкового снаряда.
Это было для меня моментом истины. А настоящим шоком стали показания заложников на суде, когда они один за другим говорили, что в них стреляли не боевики, а «наши», как они выражались. Да еще многие свидетельствовали, что боевики, когда начался штурм, прикрывали их крышками от парт, выносили детей в безопасное место и так далее. Это заставило меня всерьез заняться анализом событий. И первое, в чем я решил разобраться: почему взорвался спортзал? Ведь следствие до сих пор не дало ответа на этот вопрос. Во всех официальных заключениях – одна фраза на этот счет: «В 13.03–13.05 в спортивном зале прозвучали два взрыва». Прозвучали – и все! По какой причине, кто взорвал – не было сделано даже попытки разобраться. Разве этого ждали от следствия? Ведь именно в результате этих двух взрывов погибло значительное число заложников.
Я поставил перед собой цель ответить на три вопроса: в каком месте произошли взрывы; какие от них были последствия; какой величины заряд при этом использовался. Я все-таки в «Военмехе» читал курс физики горения и взрывов, так что разбираюсь в этой материи. На основании многочисленных фото- и видеодокументов и показаний бывших заложников я пришел к выводу, что взрывы произошли не в тех местах, на которые указало следствие. Показания подавляющего большинства заложников – в соотношении примерно сорок к одному – расходятся на этот счет с его выводами. Теперь о последствиях. Ни одно из взрывных устройств боевиков не сработало в те 22 секунды, которые разделяли первые два взрыва. Огромный пролом в стене под окном диаметром полтора метра якобы – по официальной версии – образовался от того, что сработало взрывное устройство боевиков. Но пол в пятидесяти сантиметрах от пролома, где и должно было находиться устройство (по версии следствия, оно лежало на стуле), не поврежден. Деревянная рама окна вместе с переплетом осталась цела: как это может быть? Если бы сработало взрывное устройство, на нее пришлась бы ударная нагрузка больше чем в 10 тонн – да она должна была в мелкую труху превратиться от такого взрыва! Значит, заряд был доставлен, как выражаются специалисты, извне. По известной еще с Первой мировой войны любому эксперту формуле, зная диаметр разрушений и расстояние от эпицентра взрыва, легко вычислить вес заряда. Я посчитал: получилось около шести килограммов в тротиловом эквиваленте. Оружие, которое «доставляет» заряд такой мощности, это, скорее всего, реактивная штурмовая граната РШГ-1 осколочно-фугасного действия. Она влетела второй. А первый выстрел был произведен из гранатомета РПГ-7В1, стреляющего гранатами термобарического действия. По показаниям заложников, многие из которых говорили об «огненном шаре» и «белом порошке», которым все было усыпано после взрыва, это была именно термобарическая граната…
– Одна из заложниц, моя знакомая тетушка Зара, даже платье сохранила, все усыпанное и во многих местах прожженное этим белым пеплом…
– Да, это магний, который входит в состав огненной смеси. Я так подробно рассказываю, чтобы показать на этом примере методологию своей работы: показания заложников и расчеты, больше ничего. Никакой политики.
– В целом, как вы считаете, был ли оправдан штурм? И можно ли было избежать такого количества жертв?
– Это очень сложный вопрос. Вы ведь знаете, что я по чистой случайности оказался в Беслане 1 сентября 2004 года. Делегация нашей фракции «Родина» накануне была в Назрани, поздно вечером 31-го мы приехали во Владикавказ и на следующее утро собирались вылететь в Москву. Уже в аэропорту мы узнали о захвате школы и помчались к месту событий. Мы даже раньше Дзасохова там оказались, около 10 часов утра, а он приехал через полчаса. Ничего еще невозможно было понять, но все с самого начала знали, что в школе больше 800 человек, большинство – дети. Первое, что мы сказали: надо идти на переговоры, другого выбора нет в этой ситуации. Прошляпили захват – так теперь надо хотя бы спасти людей. Требования террористов были вполне конкретные: вывод войск из горных районов Чечни (а не со всей территории) и освобождение их товарищей, схваченных в Назрани 21 июня. Особенно вторую тему можно было с ними, так сказать, «прокачать» и найти компромисс. Они же явно хотели добиться результата при помощи захвата заложников, а не загнать самих себя и нас в тупик. Те четверо, которых они требовали для переговоров, должны были сделать этот шаг. Дзасохов был готов, я видел это своими глазами, он просто рвался «в бой». Спасти людей можно было, пусть и ценой политического унижения.
Вы знаете, мне почему-то особенно жалко тех, кто успел покинуть спортзал после начала штурма. Они ведь уже почти спаслись, и тут их накрыл обстрел здания школы из «шмелей», РПГ-26, РШГ-2 и тяжелой техники. По моим подсчетам, вне спортзала во время штурма находилось 300–310 заложников, из которых погибли 106–110 человек.
– Меня крайне удивили слова г-на Торшина в одном из интервью, что пожаротехническая экспертиза не дала ничего нового. Как же это так, если именно от огня погибло огромное количество людей?
– Пожар в спортзале возник в результате первого выстрела, фактически в 13.05. После попадания термобарической гранаты начали гореть чердачное помещение, балки потолка и утеплительная обшивка. Горящие балки и обшивка падали на заложников. Приказ от начальника оперативного штаба генерал-майора ФСБ Андреева на тушение пожара поступил в 15 часов 10 минут. Первая вода пошла в зал в 15.28, то есть через два с половиной часа после начала пожара. За это время в зале сгорели заживо все остававшиеся там заложники.
– В своем докладе вы утверждаете, что террористов на самом деле было в два раза больше, чем установило официальное следствие. Куда они подевались?
– На этот вопрос я ответить не могу, пока что у меня одни догадки. Но мне совершенно непонятно, зачем 2 сентября вечером к месту событий подогнали десять «Икарусов». Ведь террористы ни разу не говорили о намерении уйти. Переговоров не было, так что у них даже не было возможности ни требования свои озвучить, ни намерения. Многие заложники потом свидетельствовали, что часть террористов из здания школы исчезла в ночь со 2-го на 3-е.
– Почему место событий было зачищено уже на следующий день и помешало ли это в дальнейшем расследованию? Если да, то что это было: очередная ошибка или желание замести следы?
– Думаю, что последнее. Если бы не зачистили, то были бы найдены и головные части реактивных гранат, и многое другое, что свидетельствовало о применении оружия неизбирательного действия. Эти следы и надо было скрыть.
– Части специального назначения понесли колоссальные – по своим меркам – потери. Наверняка было проведено придирчивое служебное расследование. Вам, членам парламентской комиссии, что-нибудь известно о его результатах?
– Ничего. Это все держится в глубокой тайне. Хотя ведь президент делегировал нашей комиссии право вызывать для опроса всех руководителей силовых структур и обязал их отвечать на любые наши вопросы. Они у нас побывали, но на вопросы отвечали по своему усмотрению. По моей инициативе мы запрашивали у силовых структур, в частности ФСБ, информацию о том, с каких мест и по каким целям велась стрельба из гранатометов и огнеметов (когда было наконец признано, что это оружие применялось). Мы запросили также у них, какая существовала необходимость в использовании этого оружия и на основании чего они пришли к выводу, что в местах, избранных ими в качестве цели, не было заложников, а только террористы. Ни разу мы не получили ответы на эти вопросы.
– Справедливо ли, что никто из членов так называемого штаба, из руководства Северной Осетии не предстал перед судом?
– Я думаю, что точка в этом деле еще не поставлена. Ведь сейчас отстранены абсолютно все, кто вел следствие. Пришли новые люди, у которых руки, будем надеяться, не связаны. И работа комиссии, я думаю, будет продолжена, хотя официальной информации на этот счет у меня нет. Я не уверен, что меня пригласят в случае продолжения работы комиссии, но это уже другой вопрос. Сам я при этом не был, но мне рассказали, что глава Совета Федерации Миронов уже заявил, что в связи с появлением альтернативного доклада одного из членов комиссии так просто ее работа свернута быть не может, это требует дополнительного изучения и проверки. Значит, что-то там сдвинулось…
|
