Место смерти изменить нельзя : Террористы издевались над ними три дня. Издевательства чиновников над бывшими заложниками продолжаются третий год

		Печать
Агентство Федеральных Расследований (www.FLB.ru)

Место смерти изменить нельзя Террористы издевались над ними три дня. Издевательства чиновников над бывшими заложниками продолжаются третий год
"– Прошло два года. Во-первых, мы до сих пор не знаем, что с нами произошло. Во-вторых, наши власти занимаются мародерством… – Ира волнуется, без надобности поправляет вполне ровно сидящие на носу очки, но формулирует свои мысли четко. Чувствуется, что это вступление к нашему разговору она продумала, только что не наизусть выучила, – чтобы сразу, что называется, захватить меня темой. Впрочем, в этом и надобности нет: «захватило» меня еще ее электронное письмо, которое я получил в конце августа: «…Заставила меня обратиться к Вам ситуация, сложившаяся вокруг нас – бывших заложников. Не буду описывать ужас и унижения, которые мы испытали тогда, 1–3 сентября 2004 г., и продолжаем испытывать уже от наших чиновников-«террористов». Многим из нас сейчас стыдно и страшно говорить, что мы бывшие заложники. Мы молчим, мы не «качаем» права. За это время никто из руководства республики не поинтересовался, как мы живем, с какими проблемами мы столкнулись (а их немало). И каково было наше удивление, когда на днях к нам приехали представители одной общественной организации (как нам неофициально объяснили, по поручению главы республики) для «совместного решения проблем пострадавших». В итоге выяснилось, что нам хотят всего лишь заткнуть рты («давайте достойно встретим годовщину трагедии, поведем себя прилично, ведь приедет много гостей, а после сентября мы будем потихоньку решать ваши проблемы»), чтобы мы не озвучили, как была разворована гуманитарная помощь, как издеваются над пострадавшими наши чиновники, как отправляют в оздоровительные поездки людей, не имеющих к теракту никакого отношения…» Годовщину, как известно, встретили вполне достойно: бывшие заложники повели себя прилично, челом бить на местных чиновников высоким гостям не стали. Впрочем, при всем желании не смогли бы: госмужи федерального ранга вновь, как и в сентябре прошлого года, не сочли необходимым приехать на место гибели 333 сограждан. Так что самым высоким гостем оказался тот самый глава республики, который, по неофициальным сведениям, и посылал к бесланцам гонцов с просьбой на него не жаловаться. Выходит дело, зря старался, мог и не посылать. Заговор пострадавших Опасное это, конечно, дело: утверждать, что помощь, которая со всех концов света шла пострадавшим бесланцам, не полностью была пущена по прямому назначению. Ведь еще в феврале общественная комиссия по контролю за распределением материальной помощи семьям погибших и пострадавших отчиталась, что называется, до последнего рубля: выплачено разным категориям пострадавших 1 миллиард 54 миллиона 790 тысяч 200 рублей. На счету, открытом для пострадавших, остается 1 миллион 815 тысяч 300 рублей. Правда, эта точность «до рубля» как раз и смущает: она кажется подогнанной под ту цифру – в среднем 53 тысячи долларов на пострадавшего, – которую озвучил еще в сентябре прошлого года президент Путин на встрече с «Матерями Беслана». Но дело даже не в цифрах, о которых, в конце концов, можно спорить до хрипоты и посинения и ни до чего не доспориться – тем более что сами списки с именами жертвователей и суммами их взносов большей частью оказались утрачены во время водопроводной аварии и затопления подвала районной администрации, в котором они хранились. Дело в людях, которые считают себя не то что даже чего-то недополучившими, а униженными, обманутыми и брошенными на произвол судьбы. Они говорят об этом в голос – десятки пострадавших, с которыми я встречался в этот раз: некоторых знаю уже два года, с другими познакомился только в этом сентябре. И ни от одного человека я не слышал, что все, мол, более или менее в порядке, власти помогают, и жизнь пусть медленно, но налаживается. Просто заговор какой-то этих неблагодарных пострадавших. Мнение же, что все тип-топ, всем сестрам раздали по серьгам и люди просто с жиру бесятся, приходится слышать с противоположной стороны, чиновничьей. Очень мне по-человечески симпатичный глава администрации Правобережного района Владимир Хаджимурзаевич Ходов (на этот раз не удалось с ним встретиться, он был в командировке) накануне в интервью местной газете сказал, что, мол, пострадавшие сами не знают, чего уже и хотеть, накупили на полученную помощь «квартиры и «мерседесы», а теперь еще и денег на лечение требуют. Что-то «мерседесов» я в Беслане не заметил, а мои старые, равно как и новые знакомые из числа бывших заложников по большей части живут в изрядных халупах, несколько поколений в одной квартире, друг у друга на голове. Но дело даже не в этом. Что, разве денежная помощь предназначалась, чтобы люди потратили ее на лечение? Разве не государство должно было взять на себя все расходы по их лечению и всю заботу об их здоровье? То самое государство, правоохранительные органы и спецслужбы которого позволили до зубов вооруженным террористам, не скрываясь, проехать 1 сентября 2004 года несколько десятков километров по Северной Осетии и в считанные минуты захватить школу с более чем тысячью заложников. То самое государство, высокие политические и военные чины которого сначала провалили возможность переговоров с террористами, а затем затеяли бездарный штурм, погубив в десять раз больше заложников, чем террористов, и еще изуродовав беззащитных людей без счета. Японские ангелы и владикавказские боги А если за свое лечение должны платить сами пострадавшие, то вся эта денежная помощь, весь этот миллиард с хвостиком, все эти 53 тысячи на каждую пострадавшую душу, – простите, жалкая мелочь по сравнению с реальными необходимыми затратами. Вот у моего нового доброго знакомого, полковника в отставке Зелима Хосонова, тяжело пострадали жена Фатима и дочка Дзерасса, которая 1 сентября 2004 года пошла во второй класс. Девочка была ранена в ногу и в висок, потеряла глаз, а ее мама получила множественные осколочные ранения в живот. Дзерасса уже перенесла 12 операций, Фатима – 9. Девочке предстоят еще две операции на глазу, а Фатиме, в теле которой до сих пор сидит пуля и 35 осколков, – три. Причем эти операции нужно делать за границей. Японский фонд «Ангелы Осетии», благодаря которому был спасен не один бесланец, уже подыскал клинику, где берутся прооперировать девочку и маму. Японцы уже и калькуляцию прислали, я ее видел, судя по всему, она предусматривает серьезные скидки, но все равно с учетом перелета, проживания и т.д. и т.п. «набегает» без малого 40 тысяч долларов. Так как же из «щедрой» помощи нашего государства, которое, насколько я помню, на каждого тяжелораненого «отжалело» по 750 тысяч рублей, выкроить деньги на лечение? Не говоря уже о «мерседесе». А со всеми этими справками, медкомиссиями, назначениями инвалидности – какие приходится терпеть унижения! И опять же – не было человека, который бы об этом не рассказывал, так что никак не приходится заподозрить кого-то одного, Иру, Фатиму или Альбину, в преувеличении или абсолютизации своего собственного неудачного опыта. Они вообще говорят об этом очень спокойно, почти без эмоций: хождение по мукам подобного рода стало для них рутиной. Фатима чуть ли не с улыбкой вспоминает, как недавно врачиха ВТЭКа сказала строго, поучительно, словно одолжение сделала: – В этом году, так и быть, мы вам даем 2-ю группу инвалидности, а в следующем даже не приходите, не дадим… Это было сказано женщине, у которой, по ее собственному выражению, все внутренности собирали по кусочкам, осколки по сей день сидят в печени, в голове, а в поврежденной ноге не осталось ни сосудов, ни мениска… Один видный местный парламентарий и по совместительству банкир изрек как-то: «Если бывшим заложникам дать все деньги, которые для них собраны, у них голова закружится…» Фатима смеется: «Что-то когда я сидела в спортзале и над головой бомбы рвались, никто из властей не беспокоился, не кружится ли у меня голова!» (Надо сказать, что Фатима с дочкой оказались в спортзале в самом окаянном месте, под баскетбольным щитом: из сидевших там вообще мало кто выжил.) Бывшая школа номер один, сентябрь 2006 года Фото ЛЕОНИД ВЕЛЕХОВ И еще Фатима риторически спрашивает, вспоминая изречение банкира-парламентария: «Почему милостыню, которую по всему миру собирали, они в карман положили?» В карман не в карман, пока не пойман, как известно, не вор. (Впрочем, если не ловить, то кого же поймаешь? Мой друг Марат Березов, до недавнего времени работавший начальником отдела по борьбе с экономическими преступлениями РОВД Правобережного района, помню, все удивлялся: почему же начальство не даст задание проверить, что происходит с материальной помощью, раз так много люди говорят, что она разворовывается? Доудивлялся – пришлось уволиться.) Но то, что «они», идентифицирующие себя с властью, считают себя вправе распоряжаться и этой самой «милостыней», и человеческими судьбами, и вообще на людей смотреть как на неразумных овец, – факт. И еще одно. Государство, собрав «милостыню» со всего мира и раздавая ее бесланским потерпевшим с видом благотворителя, будто это оно само им эти деньги пожертвовало, отмеривая чужую помощь с такой рачительной скуповатостью, чтобы у неразумных бедняг «голова не закружилась», не сделало того, что только оно могло и просто обязано было сделать. Оно не предоставило людям, пострадавшим и искалеченным по его, государства, вине, никаких социальных льгот и гарантий. Ни по медобслуживанию, ни по ЖКХ. (Ограниченный круг льгот существует только для семей погибших.) А когда республиканского замминистра труда г-жу Туганову потерпевшие спросили насчет соцгарантий, она ответила почти возмущенно: – Мы вам дали деньги, что вы еще хотите? Это они, бюрократы-аппаратчики Республики Северная Осетия – Алания дали деньги, понимаете? Из республиканского бюджета (не такого уж тощего, если вспомнить, сколько в республике производится водки) пострадавшим от теракта вообще, кажется, не было выделено ни гроша. Впрочем, будем точны: от имени республики выдали по 50 тысяч рублей. Только, по утверждению моих собеседников, взяты они были из тех же мировых пожертвований. Но республиканские чиновники называли эту выплату уважительно: «дзасоховские деньги». После бесславной отставки Александра Сергеевича, наверное, забыли это звучное наименование. Наследники Бендера Так что случаев, чтобы пострадавшие сильно нажились на своем горе, я что-то не знаю. То ли потому, что люди в основном приличные, то ли бдительные местные банкиры-парламентарии не дают. Но я знаю, к примеру, Эмму Бетрозову, потерявшую в сентябре 2004-го двоих сыновей и мужа и всю полученную «за них» денежную компенсацию (больше трех миллионов рублей) отдавшую на помощь другим пострадавшим. Вот такие случаи я знаю. А еще я знаю случаи, когда на бывших заложниках наживаются не имеющие отношения к пострадавшим в теракте. Мародеры – так их называют в жесткие военные времена. В этом году группа из 50 школьников – бывших заложников вместе с учителями, тоже пережившими теракт, выехала летом в Хорватию. В специально для них приготовленном летнем лагере их встретили со всем традиционным балканским радушием. Директор первым делом поинтересовался: – А почему прошлогодних бесланских детей нет? Им что, у нас не понравилось? Настал черед учителей удивляться: они понятия не имели, что в прошлом году их ученики тоже отдыхали в Хорватии. Чтобы развеять недоразумение, директор повел их в свой кабинет, где на стене висела большая стенгазета. Под заголовком «Дети Беслана в Хорватии» красовались фотографии детей, которых бесланские учителя не только что не видели среди заложников, но вообще впервые лицезрели в своей жизни. – Снимите, пожалуйста, эту газету, – попросила завуч школы номер один, бывшая заложница Елена Касумова. – Почему? – удивился милейший директор. – Там нет детей Беслана. По словам Лены, директор как стоял, так сел: хорошо, за его спиной оказался диван. Он долго еще не мог прийти в себя. В отличие от эмоционального хорвата, не менее эмоциональные осетинские учительницы не так уж сильно были шокированы случившимся. Они уже были наслышаны о манипуляциях с заграничными поездками и путевками в санатории, о десятках, если не сотнях, самозванцев, прокатившихся по всему миру под видом «жертв теракта». Бывшие заложницы Ирина, Альбина и Фатима и сегодня не могут спокойно вспоминать события двухлетней давности Фото ЛЕОНИД ВЕЛЕХОВ Та же Лена рассказывает мне: недавно в гости в школу приезжали «вымпеловцы» – спецназовцы, участвовавшие в событиях 1–3 сентября. Поинтересовались, хорошо ли отдохнули бесланские дети в Греции. Оказывается, этим летом они решили передать путевки, выделенные их детям, в дар детям Беслана. Кто на самом деле отдохнул в Греции, неизвестно до сих пор. В последнее время чиновники республиканского минтруда и соцстраха уже перестали тушеваться, когда их ловят на подобных трюках. Одна мадам даже подвела под эту практику целую теоретическую базу. В ответ на обвинение, что вместо пострадавших бесланцев на отдых ездят дети сотрудников республиканского минтруда и соцстраха, заявила: – Ваших ненормальных терактников-бесланцев одних отправлять в поездку нельзя. Их надо разбавлять нашими нормальными владикавказскими детьми… И «разбавляют», порой уже совершенно гласно, не стесняясь. Так и объявляет какая-нибудь очередная тетя из минтруда: «Набирается группа в Иорданию, 90 мест, 20 выделено на Беслан». Кем это выделено? И кто приглашал в Иорданию небесланцев? Как видите, даже термин специальный появился: «терактники». Самим бывшим заложникам он кажется оскорбительным, а мне – нет. Похоже на «блокадники». Знаете, сколько таких историй человеческого бесстыдства я услышал в Беслане? И не верить им у меня нет никаких оснований. Но больше всего меня потрясла одна, рассказанная моим приятелем Юрой. Сын его знакомого, влиятельного во Владикавказе деятеля, не просто прокатился под видом бесланской жертвы в Великобританию. Там он был приглашен на футбольный матч Кубка чемпионов, перед началом матча диктор по стадиону сообщил, что среди публики присутствует мальчик, переживший бесланский теракт, назвал его фамилию, вызвал в центр поля, парнишку чествовали, надели на него футболку одной из знаменитых, игравших в тот день команд, и стадион аплодировал ему стоя… Сегодня юноша учится в колледже в Ирландии, куда был принят, конечно, тоже на особых условиях, как бывший заложник. Слушая рассказ Юры, я представил себе, как однокашники и преподаватели расспрашивают парня о Беслане, о том, каково ему было в заложниках, и он, небось, уже заучил целые «легенды» по-английски, выступает с ними на семинарах, рассказывает, что пережил за те три дня в сентябре. А британские сверстники слушают с увлажненными глазами этого подрастающего Остапа Бендера. Героем скольких еще «автопробегов», в которых он не принимал участия, станет он в своей жизни? Детей, конечно, дурить совсем просто. Со взрослыми у североосетинских чиновников случаются и сбои. Казбек Мисиков – человек, которого террористы в те сентябрьские дни трижды выводили на расстрел и трижды он мысленно прощался с жизнью, – наконец, после долгого обивания порогов получил путевку в санаторий. Пришел за нее расписываться и с удивлением увидел против своей фамилии целый столбец помеченных разными датами, начиная с сентября 2004 года, одинаковых записей: «от путевки отказался»… Как тут не вспомнить «Кавказскую пленницу»: – Три бутылки вина – выбросила в пропасть… – Пиши: четыре… Похожим образом моя знакомая Альбина, побывавшая в заложницах вместе с маленькой дочкой, пришла в этом году впервые попросить путевку в санаторий «Зори Ставрополья». Чиновница соцстраха первым делом сказала, что путевок в этот санаторий нет. И спросила недоверчиво: – Неужели вы ни разу нигде не были? – Ни разу. – А мы вот сейчас проверим! – задорно сказала чиновница. И, на свою голову, открыла файл с фамилией Альбины. Из него Альбина неожиданно узнала, что уже 10 сентября 2004 года, через неделю после теракта, Красный Крест великодушно отправил ее с дочкой на отдых в Сочи. Лето 2005 года она провела в Анапе, и там ей, видимо, так понравилось, что и этим летом она вновь отдыхала в Анапе. Зная боевитый характер Альбины, могу лишь предположить, что пришлось выслушать чиновнице, но не буду пытаться текстуально воспроизвести это. Во всяком случае, заслушав лишь часть эмоционального монолога, соцстраховская дама примиряюще сказала: Муж Фатимы Зелим тоже не может спокойно слушать их рассказы, хотя, наверное, знает их наизусть ФотоЛЕОНИД ВЕЛЕХОВ – Вы уже нигде не были! И стерла из компьютера всю истории Альбининых поездок на юг. И спросила совсем уже нежно: – Так вы хотели путевку в «Зори Ставрополья»? Родителям Дианы Муртазовой, чудом выжившей, но прикованной к инвалидной коляске, было отказано в автомобиле «Ока», который так необходим, чтобы возить девочку в поликлинику. Речь шла не о том, чтобы за казенный счет машину покупать: несколько десятков автомобилей было прислано в Беслан из Татарии для пострадавших. Но родителям парализованной девочки было отказано на том основании, что машины прислали семьям погибших, а не «вообще» пострадавшим. Попеняв на излишнюю бюрократическую строгость, все же можно было бы признать, что комиссия по распределению помощи блюдет порядок: кому машины прислали, тому они и должны достаться. Можно было бы, если бы ответ комиссии не оказался на поверку очередным чиновничьим враньем. Позвонил кто-то из бесланцев в Татарию, на Елабужский автозавод, и выяснил, что автомобили слали как раз инвалидам, а не семьям погибших. И не надо обладать богатым воображением, чтобы предположить: когда кто-то из семей погибших обратился с просьбой об «Оке», ему, возможно, ответили, что автомобили прислали строго адресно – инвалидам… Небогоугодное заведение Честно говоря, мне казалось, что денег, которые всем миром собирали для Беслана, хватило бы не только на помощь потерпевшим, но еще и на то, чтобы город привести в порядок. Это, возможно, моя иллюзия, держаться за нее не буду. Но ведь Беслану помогали и помогают не только путем частных пожертвований: существуют всякие целевые программы, под которые выделяются финансы из федерального центра. Еще 24 октября 2004 года был создан специальный фонд «Возрождение Беслана» – он аккумулирует, распределяет и контролирует средства, поступающие на благоустройство города. Фонд есть, средства поступают, возрождения Беслана что-то не видать: бываю тут регулярно в течение последних двух лет, свидетельствую ответственно. К примеру, еще 12 декабря прошлого года президент Путин подписал распоряжение о ремонте бесланской больницы и выделил на это 6 миллионов 180 тысяч рублей. Ремонт так и не начался, а бесланская больница это, я вам скажу, зрелище не для слабонервных. Русского человека трудно удивить видом больничной разрухи, но приезжайте в Беслан, зайдите в горбольницу – гарантирую, удивитесь. Вид ее мало чем отличается от вида старой школы номер один после теракта. Здешний хирург Савелий Торчинов вспоминает, в каких жутких условиях приходилось оказывать помощь раненым 3 сентября 2004 года, оперировать при свете из окна и с ручной кислородной помпой. Савелий, который работает в этой больнице 21 год, – классический русский правдоискатель, хотя и осетин. Он давно, еще с «дотерактных» времен сражается с руководством за право бесланских больных на нормальное лечение, а сентябрьская трагедия двухлетней давности эту борьбу, понятное дело, подстегнула. У Савелия в школе была захвачена 9-летняя дочка Лайма, но, слава богу, вышла оттуда невредимой. Весь мир обошли кадры: после начала штурма 3 сентября девочка выбегает из школы и стремглав несется не в укрытие, а к водяному фонтанчику в центре школьного двора и жадно к нему припадает, не обращая внимания на свистящие вокруг пули. Это и есть Лайма. Кого-то бесланская трагедия просветлила и сделала совестливее, но только не воров и коррупционеров. Как говорится, кому война, а кому мать родна. Для них, как мы уже видели, она открыла новые возможности воровать и наживаться на чужой беде. И еще: спрятать в воду концы старых финансовых грехов. Именно в этом обвиняет Савелий руководство горбольницы. Ведь помимо шести «путинских» миллионов еще до теракта, начиная с 2000 года, на ремонт больницы было выделено более 12 миллионов рублей из бюджета республики. В октябре исполнится пять лет, как начался ремонт родильного отделения, находящегося в отдельно стоящем корпусе. Ремонт так и не закончен, хотя близок к концу. Но четыре месяца назад началось строительство нового Дома матери и ребенка, на которое целевым финансированием выделено 70 миллионов рублей. Зачем, спрашивается, если отремонтированный роддом вот-вот вступит в строй? Где взять в Беслане рожениц на два роддома? Но, понятное дело, в таком финансово-строительном хаосе те, кто его устроил, чувствуют себя как рыба в воде. Два роддома – оба, правда, пока что на бумаге, но с открытым финансированием, – чудовищная больница, на ремонт которой тоже идут и идут деньги, а ремонт и не начинался, и еще в проекте реабилитационный центр – да это же просто золотое дно! А тем временем в больнице недавно умерла последняя тяжелораненая во время теракта. Она стала 333-й погибшей. Савелий вспоминает, с каким трудом каждый раз приходилось выбивать деньги на памперсы и оплату сиделок у ее койки. «Когда рассказываешь, что у бесланской больницы нет денег, – говорит Савелий, – надо мной смеются. Особенно те люди, которые доподлинно знают, какое сюда идет финансирование…» Ему вторит Альбина: «Я поехала в поликлинику во Владикавказ, чтобы пройти обследование. Доктор удивился: «Зачем ты к нам ездишь? У вас же там самое новейшее оборудование!» Видели бы вы это оборудование. Попечитель богоугодных заведений Артемий Филиппович Земляника, у которого, как известно, больные выздоравливали, как мухи, содержал свое хозяйство прямо-таки в порядке по сравнению с бесланской больницей. У того хоть больные были похожи на кузнецов: здесь они похожи на тени забытых предков, когда бредут по коридору, освещенному сорокаваттной лампочкой, вдоль облупившихся, в разводах плесени стен, мимо дверных проемов, на которых нет почему-то дверей, а висят несвежие простыни. У Артемия Филипповича хоть капустой несло по коридорам, а здесь благоухает так, как не во всякой привокзальной общественной уборной. Шесть миллионов, отпущенных Путиным на ремонт, очевидно, ушли на заделку той самой дыры в полу на первом этаже, в которую он чуть не провалился, когда нанес визит в больницу 5 сентября 2004 года. Ту дыру заделали, а аналогичная, на втором этаже, зияет: видимо, на нее средств уже не хватило. В нее чуть не провалился на этот раз я. Следствие закончено, забудьте Но самым, конечно, проклятым вопросом Беслана остается расследование событий 1–3 сентября 2004 года. Усилиями властей – на этот раз уже федеральных – оно превращено в фарс и сведено к нулевому результату. К тому времени, когда выйдет этот номер газеты, так называемая «комиссия Торшина» – сборная команда депутатов Госдумы и Совета Федерации, которая почти два года занималась «независимым» расследованием теракта, – должна была доложить о результатах своей работы. Даже не доложить: раздать текст депутатам и на этом поставить точку. Мероприятие планировалось на 22 сентября. Все мы помним, как эта комиссия формировалась – в нее не допустили оппозиционных депутатов, вроде Владимира Рыжкова. Все мы помним, как она работала. Сперва попыталась проявить какую-то самостоятельность при расследовании обстоятельств штурма школы, в результате которого сотни людей погибли и получили увечья, а потом – видимо, после того, как ее наставили на путь истинный сверху, – о самостоятельности забыла и превратилась в тень и эхо официального следствия. В результате гора родила мышь: доклад комиссии не проливает ровным счетом никакого нового света на бесланские события и повторяет – порой дословно, целыми страницами – крайне сомнительные выводы следствия. А оно, как известно, вывело из-под ответственности представителей федеральной и местной власти (в частности, членов так называемого штаба по освобождению заложников, который молва давно переименовала в штаб по их уничтожению). Видимо, сам Александр Торшин все это понимал, поэтому сперва заявил, что «не видит смысла» в публичном обсуждении плода двухлетних трудов. Зачем только тогда было трудиться? (В одном из недавних интервью г-н Торшин вообще проронил фразу, полностью дискредитирующую деятельность его комиссии: заявил, что ситуационная и пожаротехническая экспертизы «ничего нового не дали». Что же это, спрашивается, за экспертизы такие были? Ведь что могло быть, по идее, важнее их для установления истины?) А потом и вовсе мероприятие, назначенное на 22 сентября, из повестки дня исчезло: то ли решили переложить его на более поздний срок, то ли вовсе доклад не презентовать. Справедливости ради надо добавить, что доклад «комиссии Торшина» стал лишь вторым актом фарса: первым был закончившийся несколько месяцев назад судебный процесс над «единственным оставшимся в живых террористом» Нурпаши Кулаевым. Следствие умудрилось прийти к выводам, противоречащим показаниям большинства бывших заложников и свидетелей. Да и о чем говорить после того, как из тысячи с лишним свидетелей Кулаева опознало не более 15 человек? Был ли вообще «мальчик»? Проведя суд над полумифическим террористом, правоохранительные органы откровенно «поставили галочку», отрапортовали: по нашему ведомству работа сделана, следствие закончено, забудьте. О том, как эта работа делалась, и мы, и некоторые другие независимые издания не раз писали, повторяться не стоит. Дополню картину лишь еще несколькими штрихами-свидетельствами. Когда Ира (та самая, по письму которой я поехал на этот раз в Беслан), оправившись после теракта, пришла к следователю, чтобы дать показания, он ей сказал: «Нам ваши показания не нужны; мы уже все знаем». Дело было в конце сентября 2004 года. Другую пострадавшую, тоже уже фигурировавшую в моем рассказе Альбину, следователь Айларов все-таки стал слушать. Но его следовательского терпения хватило ненадолго. Через несколько минут он протянул ей чистый бланк свидетельских показаний и попросил: «Ты подпиши, а я потом заполню. А то ты очень быстро рассказываешь, я не поспеваю за тобой записывать…» Эллу Кесаеву (это имя хорошо известно, она возглавляет общественную организацию «Голос Беслана») следователь спросил: «А вам так важно знать, от чьей пули погиб ваш сын?» (Мальчик выбежал, когда начался штурм, из школы во двор и был там застрелен – скорее всего, федералами, а не террористами. Элла настаивала на баллистической экспертизе.) Чего больше было в этом вопросе – цинизма или полного непрофессионализма, – не берусь определить. Рукописи не конфискуются Конечно, далеко не все было фарсом. Помимо «комиссии Торшина», была еще и комиссия, составленная депутатами североосетинского парламента и возглавляемая вице-спикером Станиславом Кесаевым. По принципиальным вопросам, говорит сам Кесаев, их выводы кардинально расходятся с выводами «большой» комиссии. «Комиссия Кесаева» в своем докладе обозначила вину власти в том, что операция по освобождению заложников превратилась в операцию по их уничтожению. И, как выразился в нашем разговоре Станислав Магомедович, поставила вопрос перед спецслужбами: как они оценивают собственные катастрофические потери во время штурма – 10 бойцов, – красноречиво свидетельствующие о бездарной организации операции. Но спецслужбы у нас на вопросы, как известно, не отвечают. Ограниченные полномочия, которые были у республиканской комиссии, сетует вице-спикер, не позволили ей расследовать больше того, чем она расследовала. Но Кесаев уверен: придет время, и будут рассекречены материалы служебного расследования спецподразделений, рассекретят радиоперехваты и «прослушку» тех дней, заговорят после ухода в отставку «альфовцы». Вот тогда мы узнаем много нового. Поздновато, однако, будет. Наконец – и это, наверное, самое главное – так называемая «комиссия Торшина» «дала течь». Депутат Юрий Савельев провел собственное расследование, по выражению одного моего владикавказского собеседника, «с дотошностью студента-отличника облазив все окрестности с линейкой и отвесом». Он пришел к принципиально иным, чем следствие и его коллеги по комиссии, заключениям по вопросам о том, сколько было террористов; как происходил захват школы; как начался штурм, что стало причиной первого взрыва в спортзале и почему произошло возгорание школы; из какого оружия федеральные силы вели по школе стрельбу; что стало причиной смерти и тяжелых увечий подавляющего большинства заложников. Особое мнение Савельева так взволновало власть, что его доклад был конфискован 4 сентября этого года в бесланском аэропорту. Аж три сотни экземпляров этого вредного документа изъяли. Власть лишний раз доказала, что мысленно живет в каком-то дремучем прошлом, а не в настоящем времени. Во времена интернета рукописи не только не горят, но и не конфискуются. В основу доклада Савельева, помимо его собственных изысканий и расчетов, легли результаты нескольких самостоятельных расследований, которые параллельно с депутатом Госдумы вели непосредственные свидетели и участники трагических событий 1–3 сентября, в частности Валерий Карлов. Отец Валерия, Иван Карлов, – фигура уже легендарная. Он работал в котельной школы номер один и в момент захвата школы, никем из террористов не замеченный, находился на рабочем месте. Мог бы и спастись, но вместо этого стал спасать детей, помогая им убежать через окно котельной. И за этим занятием был убит террористами. Валерий Карлов провел свою, тщательнейшую экспертизу событий, в том числе ситуационную и пожаротехническую. Доводил ее до сведения замгенпрокурора Шепеля, затем сменившего Шепеля Сыдорука. В ответ либо молчание, либо отписки. Как он сам не без юмора сказал мне, в своих обращениях в прокуратуру он «не ставит вопрос о «кровавом кремлевском режиме». Главное, в чем он винит следствие: в том, что перед ним вообще не стояла задача – расследовать, почему погибли люди. И доклад Юрия Савельева, и самостоятельное расследование Валерия Карлова дают основания надеяться, что власти не удастся совсем уж «заровнять», как выразился Станислав Кесаев, место бесланской трагедии. Это робкая надежда, но ею живут сегодня многие бесланцы, в частности, Эмма Бетрозова, Элла Кесаева и другие участники «Голоса Беслана», которые на основе доклада Савельева готовят кассационную жалобу на результаты официального следствия. Новая история писающего мальчика Напоследок, уже перед отъездом, я зашел к моим самым первым, а потому самым дорогим бесланским знакомым – учительницам школы номер один, проведшим все три дня в сентябре 2004 года вместе со своими учениками в заложниках. Тогда, два года назад, приехав в Беслан, я первым делом пошел в учком – учительский комитет. Учителя первой школы, сами еще не оправившись от потрясений, сорганизовались, чтобы помогать товарищам по несчастью и их семьям. Завели сайт в интернете и открыли счет, на который пошли первые пожертвования. Все было сделано так чистоплотно, мысли ни у кого не возникало, что хоть рубль из пожертвований может прилипнуть к учительским рукам. Поступавшие на счет учкома деньги тут же разносились Мариной Бицоевой и другими учителями по домам пострадавших. Походил и я тогда с Мариной, переходя в буквальном смысле слова с одних поминок на другие. Очень скоро учком упразднили: распределение пожертвований перешло в более опытные руки. Почему-то только этим более опытным рукам люди не доверяют. Замечательные эти женщины – хрупкая физкультурница Марина, завуч Лена Касумова, которую я в прошлогодней публикации назвал «почти голливудской красавицей» и она мне в этот раз призналась, что немного обиделась на это «почти», – ждали меня в учительской новой школы, построенной год назад вместо сгоревшей. Тоже какая-то произошла ерунда с этой школой, почему-то не хотят ей официально присвоить порядковый номер первый, хотя здесь учатся четыре пятых бывших заложников и преподают абсолютно все учителя бывшей первой школы. Может быть, оно и неправильно, что все бывшие заложники сгрудились под одной крышей, принеся сюда тяжелые переживания, так и не ставшие для них до сих пор лишь воспоминаниями. Но с другой стороны, что же сделаешь, если те три дня в сентябре так объединили этих людей и расставаться, разбредаться по разным школам они не захотели? А сегодня еще прочнее объединяет их обида на власть, на унижающих их чиновников. Учительницы с горечью рассказывают, что бывший выпускник школы, глава республики Теймураз Мамсуров, несмотря на их просьбы, ни разу в школу не приехал и их у себя не принял. Чем же он так занят и что может быть важнее в его республике, чем ликвидация последствий бесланской трагедии? Учительницы вспоминают: сразу после сентябрьских событий им говорили, что они достойны государственных наград, а сегодня, стоит им заикнуться о каких-то льготах и социальных гарантиях, их в лицо называют «шкурниками». А ведь действительно многие из них достойны были наград – в отличие от тех милицейских и эфэсбэшных чинов, которые награды за Беслан получили секретными ведомственными приказами. Единственная «льгота», которую получили: сразу после сентябрьских событий списали задолженность за газ всем, у кого она была. Но учителя люди аккуратные, долгов по газу почти ни у кого и не было. В общем, обид много, женщины есть женщины, они еще и заводят друг друга, но и не выслушать их нельзя. Но потом, кто-то уходит, торопясь на рейсовый автобус (и не преминув при этом вспомнить, что в дар школе номер один была прислана в свое время целая колонна автобусов, но до места назначения так и не доехала), и направление разговора меняется. Начинаются воспоминания о тех трех сентябрьских днях, страшных, но вместе с тем открывших в людях поразительную человеческую красоту и силу. Неужели те дни стали для многих звездным часом, и они будут вспоминать их всю оставшуюся жизнь? И, казалось, уже все истории известны, однако нет. В учительской я впервые слышу рассказ о брате и сестре, на руках у которых на третьи сутки от обезвоживания стала кончаться любимая бабушка. В отчаянии они принялись вытаскивать уже западающий язык, а потом мальчика осенило, он нашел бумажный стаканчик, махнув рукой на все предрассудки, у всех на виду в него помочился и напоил бабку. И что вы думаете? Спас. Я полагаю, этот мальчик должен войти в какой-нибудь современный эпос или летопись. А вместо этого, я представляю себе, чиновники гоняют его с сестрой и бабкой по медкомиссиям, норовя переквалифицировать из «потерпевших» в «свидетели», обманывают с путевками и еще нагло бросают бабушке в лицо, что ее внук – «терактник ненормальный», которого надо «разбавлять» нормальными детьми. Беслан – Москва Автор благодарит Аслана ТАТРОВА за помощь во время командировки в Республику Северная Осетия – Алания Юрий САВЕЛЬЕВ: «Спасти людей можно было» Леонид ВЕЛЕХОВ: Вы действительно занялись собственным расследованием бесланских событий из-за неприятия нынешнего политического курса и, в частности, личной неприязни к Путину, как об этом написала одна московская газета? – Полная ерунда. К Путину я отношусь с уважением, мы вместе работали в мэрии Санкт-Петербурга. Я там был председателем комитета по управлению зоной свободного предпринимательства, сменив на этом посту Анатолия Чубайса, а Путин возглавлял комитет по внешнеэкономическим связям. К тому же в Петербурге мы были соседями: я живу на 3-й линии, и его дом как раз напротив моего. Да, сегодня я критикую правительство, но Путину, я считаю, Россия обязана тем, что он остановил ее дальнейший распад и сползание в хаос. И мою деятельность по Беслану в какой-то степени подхлестнула его прошлогодняя встреча с «Матерями Беслана». Я увидел, что он просто многого не знал и, поняв это во время встречи, был подавлен и растерян. – Тогда что на самом деле заставило вас начать альтернативное расследование? – Так ведь оно поначалу и не было альтернативным. Я, как и все, полагал, что школу захватили какие-то отпетые отморозки, которые убивали детей, насиловали школьниц, сами устроили взрывы и пожар, стреляли в спину бегущим людям и так далее. Так что я приехал в Беслан после теракта вместе с комиссией лишь затем, чтобы подтвердить это, уже сформировавшееся у меня мнение. Но по мере изучения реальной картины многое оказалось не таким, как я себе представлял. Конечно, основа событий осталась, никто ее не опровергает: террористическая группа во главе с Хучбаровым захватила школу, в первые же часы они убили пятерых человек неизвестно за что – застрелили Фраева, стоявшего на улице у своей машины, Бетрозова убили на глазах у двоих его сыновей, и еще троих. Но дальше, когда появилась более подробная официальная версия и тем более когда бывшие заложники стали давать показания на процессе Нурпаши Кулаева, я стал обнаруживать все больше несоответствий между выводами следствия и тем, что я видел своими глазами и слышал своими ушами. Например, официальные источники отрицали, что применялись гранатометы и реактивные пехотные огнеметы. Первый же выезд комиссии Госдумы и Совета Федерации на место событий 20 сентября 2004 года – и член комиссии Олег Пантелеев залез на крышу пятиэтажки, что по соседству со школой, и обнаружил шесть тубусов от гранатомета. А я еще до этого смотрел сводный акт о расходовании боеприпасов за 1 – 4 сентября: никаких гранатометов. И только когда мы обнаружили эти тубусы, боеприпасы к гранатометам в акт вписали. Причем так вписали, что осталось непонятным, сколько их выдали и сколько израсходовали. То же по танкам: утверждали, что они не стреляли, а я сам подобрал здоровенный осколок от 125-миллиметрового танкового снаряда. Это было для меня моментом истины. А настоящим шоком стали показания заложников на суде, когда они один за другим говорили, что в них стреляли не боевики, а «наши», как они выражались. Да еще многие свидетельствовали, что боевики, когда начался штурм, прикрывали их крышками от парт, выносили детей в безопасное место и так далее. Это заставило меня всерьез заняться анализом событий. И первое, в чем я решил разобраться: почему взорвался спортзал? Ведь следствие до сих пор не дало ответа на этот вопрос. Во всех официальных заключениях – одна фраза на этот счет: «В 13.03–13.05 в спортивном зале прозвучали два взрыва». Прозвучали – и все! По какой причине, кто взорвал – не было сделано даже попытки разобраться. Разве этого ждали от следствия? Ведь именно в результате этих двух взрывов погибло значительное число заложников. Я поставил перед собой цель ответить на три вопроса: в каком месте произошли взрывы; какие от них были последствия; какой величины заряд при этом использовался. Я все-таки в «Военмехе» читал курс физики горения и взрывов, так что разбираюсь в этой материи. На основании многочисленных фото- и видеодокументов и показаний бывших заложников я пришел к выводу, что взрывы произошли не в тех местах, на которые указало следствие. Показания подавляющего большинства заложников – в соотношении примерно сорок к одному – расходятся на этот счет с его выводами. Теперь о последствиях. Ни одно из взрывных устройств боевиков не сработало в те 22 секунды, которые разделяли первые два взрыва. Огромный пролом в стене под окном диаметром полтора метра якобы – по официальной версии – образовался от того, что сработало взрывное устройство боевиков. Но пол в пятидесяти сантиметрах от пролома, где и должно было находиться устройство (по версии следствия, оно лежало на стуле), не поврежден. Деревянная рама окна вместе с переплетом осталась цела: как это может быть? Если бы сработало взрывное устройство, на нее пришлась бы ударная нагрузка больше чем в 10 тонн – да она должна была в мелкую труху превратиться от такого взрыва! Значит, заряд был доставлен, как выражаются специалисты, извне. По известной еще с Первой мировой войны любому эксперту формуле, зная диаметр разрушений и расстояние от эпицентра взрыва, легко вычислить вес заряда. Я посчитал: получилось около шести килограммов в тротиловом эквиваленте. Оружие, которое «доставляет» заряд такой мощности, это, скорее всего, реактивная штурмовая граната РШГ-1 осколочно-фугасного действия. Она влетела второй. А первый выстрел был произведен из гранатомета РПГ-7В1, стреляющего гранатами термобарического действия. По показаниям заложников, многие из которых говорили об «огненном шаре» и «белом порошке», которым все было усыпано после взрыва, это была именно термобарическая граната… – Одна из заложниц, моя знакомая тетушка Зара, даже платье сохранила, все усыпанное и во многих местах прожженное этим белым пеплом… – Да, это магний, который входит в состав огненной смеси. Я так подробно рассказываю, чтобы показать на этом примере методологию своей работы: показания заложников и расчеты, больше ничего. Никакой политики. – В целом, как вы считаете, был ли оправдан штурм? И можно ли было избежать такого количества жертв? – Это очень сложный вопрос. Вы ведь знаете, что я по чистой случайности оказался в Беслане 1 сентября 2004 года. Делегация нашей фракции «Родина» накануне была в Назрани, поздно вечером 31-го мы приехали во Владикавказ и на следующее утро собирались вылететь в Москву. Уже в аэропорту мы узнали о захвате школы и помчались к месту событий. Мы даже раньше Дзасохова там оказались, около 10 часов утра, а он приехал через полчаса. Ничего еще невозможно было понять, но все с самого начала знали, что в школе больше 800 человек, большинство – дети. Первое, что мы сказали: надо идти на переговоры, другого выбора нет в этой ситуации. Прошляпили захват – так теперь надо хотя бы спасти людей. Требования террористов были вполне конкретные: вывод войск из горных районов Чечни (а не со всей территории) и освобождение их товарищей, схваченных в Назрани 21 июня. Особенно вторую тему можно было с ними, так сказать, «прокачать» и найти компромисс. Они же явно хотели добиться результата при помощи захвата заложников, а не загнать самих себя и нас в тупик. Те четверо, которых они требовали для переговоров, должны были сделать этот шаг. Дзасохов был готов, я видел это своими глазами, он просто рвался «в бой». Спасти людей можно было, пусть и ценой политического унижения. Вы знаете, мне почему-то особенно жалко тех, кто успел покинуть спортзал после начала штурма. Они ведь уже почти спаслись, и тут их накрыл обстрел здания школы из «шмелей», РПГ-26, РШГ-2 и тяжелой техники. По моим подсчетам, вне спортзала во время штурма находилось 300–310 заложников, из которых погибли 106–110 человек. – Меня крайне удивили слова г-на Торшина в одном из интервью, что пожаротехническая экспертиза не дала ничего нового. Как же это так, если именно от огня погибло огромное количество людей? – Пожар в спортзале возник в результате первого выстрела, фактически в 13.05. После попадания термобарической гранаты начали гореть чердачное помещение, балки потолка и утеплительная обшивка. Горящие балки и обшивка падали на заложников. Приказ от начальника оперативного штаба генерал-майора ФСБ Андреева на тушение пожара поступил в 15 часов 10 минут. Первая вода пошла в зал в 15.28, то есть через два с половиной часа после начала пожара. За это время в зале сгорели заживо все остававшиеся там заложники. – В своем докладе вы утверждаете, что террористов на самом деле было в два раза больше, чем установило официальное следствие. Куда они подевались? – На этот вопрос я ответить не могу, пока что у меня одни догадки. Но мне совершенно непонятно, зачем 2 сентября вечером к месту событий подогнали десять «Икарусов». Ведь террористы ни разу не говорили о намерении уйти. Переговоров не было, так что у них даже не было возможности ни требования свои озвучить, ни намерения. Многие заложники потом свидетельствовали, что часть террористов из здания школы исчезла в ночь со 2-го на 3-е. – Почему место событий было зачищено уже на следующий день и помешало ли это в дальнейшем расследованию? Если да, то что это было: очередная ошибка или желание замести следы? – Думаю, что последнее. Если бы не зачистили, то были бы найдены и головные части реактивных гранат, и многое другое, что свидетельствовало о применении оружия неизбирательного действия. Эти следы и надо было скрыть. – Части специального назначения понесли колоссальные – по своим меркам – потери. Наверняка было проведено придирчивое служебное расследование. Вам, членам парламентской комиссии, что-нибудь известно о его результатах? – Ничего. Это все держится в глубокой тайне. Хотя ведь президент делегировал нашей комиссии право вызывать для опроса всех руководителей силовых структур и обязал их отвечать на любые наши вопросы. Они у нас побывали, но на вопросы отвечали по своему усмотрению. По моей инициативе мы запрашивали у силовых структур, в частности ФСБ, информацию о том, с каких мест и по каким целям велась стрельба из гранатометов и огнеметов (когда было наконец признано, что это оружие применялось). Мы запросили также у них, какая существовала необходимость в использовании этого оружия и на основании чего они пришли к выводу, что в местах, избранных ими в качестве цели, не было заложников, а только террористы. Ни разу мы не получили ответы на эти вопросы. – Справедливо ли, что никто из членов так называемого штаба, из руководства Северной Осетии не предстал перед судом? – Я думаю, что точка в этом деле еще не поставлена. Ведь сейчас отстранены абсолютно все, кто вел следствие. Пришли новые люди, у которых руки, будем надеяться, не связаны. И работа комиссии, я думаю, будет продолжена, хотя официальной информации на этот счет у меня нет. Я не уверен, что меня пригласят в случае продолжения работы комиссии, но это уже другой вопрос. Сам я при этом не был, но мне рассказали, что глава Совета Федерации Миронов уже заявил, что в связи с появлением альтернативного доклада одного из членов комиссии так просто ее работа свернута быть не может, это требует дополнительного изучения и проверки. Значит, что-то там сдвинулось… "
02.11.2006	Леонид ВЕЛЕХОВ Совершенно секретно