|
Галина СИДОРОВА:
Благодаря родным, что живут в Питере, мы с детьми бываем здесь каждое лето. И надо же – оказаться в Эрмитаже именно в тот день, когда грянул скандал, да еще услышать от экскурсовода прямо-таки информацию к размышлению. …Холодным декабрьским вечером 1837 года в Зимнем дворце случился большой пожар. Огонь бушевал три дня. В первую очередь гренадеры спасали лошадей из царских конюшен и произведения искусства. Все тогдашнее «содержимое» Зимнего и Эрмитажа – драгоценности короны и коллекцию картин выносили на Дворцовую площадь и укладывали прямо в снег. Позже, при описи спасенного имущества, не досчитались единственной вещи – по одной версии, серебряного кофейника, по другой – шкатулки. Как бы там ни было, вскоре вещицу принес во дворец не то конюх, не то крестьянин; сказал, что откопал ее из-под снега…
Солнечным августовским днем 2006 года в самом Эрмитаже не происходило ничего необычного: толпы туристов спешили припасть к шедеврам, которых, как выяснилось вечером из теленовостей, стало на 221 экспонат меньше.
Вокруг музея события развивались стремительно и драматически. Находки в мусоре около здания местного УВД и возвращение сознательными антикварами нескольких из похищенных раритетов. Аресты мужа и сына хранительницы Эрмитажа Ларисы Завадской и примкнувших к ним любителей русских эмалей. Хранительница, о которой сегодня коллеги вспоминают только хорошее, внезапно скончалась на рабочем месте прошлой осенью перед самой ревизией. А тут еще известие из Москвы: в Российском государственном архиве литературы и искусства обнаружилась пропажа сотен рисунков знаменитого архитектора Якова Чернихова, девять из которых уже успели продать с аукциона Christie’s в Лондоне (правда, по некоторым данным, сделки удалось аннулировать). В общем, как выразился, оценивая масштабы скандала в своем хозяйстве, глава Федерального агентства по культуре и кинематографии Михаил Швыдкой, «драма для системы».
Последовали оргвыводы. Директора Эрмитажа Михаила Пиотровского начальство в лице руководителя Федеральной службы по надзору за соблюдением законодательства в сфере массовых коммуникаций и охране культурного наследия Бориса Боярскова сначала даже похвалило. За то, что «сам заявил о пропаже… и не побоялся вынести свои проблемы на суд общества». Но потом все же объявило ему выговор «за ненадлежащее исполнение служебных обязанностей». Осталось, правда, неясным, с занесением в трудовую книжку или без? Сам же Михаил Борисович публично покаялся, что недоглядел. Но своим наиболее рьяным критикам из числа антикваров дал гневную отповедь: «Какой-то скупщик краденого будет советовать мне, потомственному дворянину, застрелиться или нет? Думаю, это немного неправильно».
Президент Путин по горячим следам счел неправильным все происходящее и распорядился провести масштабную ревизию российских музеев. Для этого до 1 сентября, как сообщил первый вице-премьер Дмитрий Медведев, будет создана комиссия из представителей МВД, ФСБ, Генпрокуратуры и Министерства культуры.
Музейщики отреагировали бурно. На заседании возглавляемого господином Пиотровским Союза музеев России они признали: работа по учету и организации хранения музейных предметов и коллекций «не в полной мере соответствует нормативным требованиям». И сообщили о намерении обратиться к премьеру Фрадкову с просьбой включить Союз музеев в число участников упомянутой проверки культурного достояния России. Что, в общем, естественно. Странно другое: заявление хранителей этого самого достояния об «абсолютной недопустимости передачи контроля за целостностью и сохранностью музейного фонда в руки правоохранительных органов».
В одном из своих интервью двухлетней давности в канун 240-летия Эрмитажа его директор не без гордости заявлял: «Половина эрмитажного бюджета заработана нами самими, а не выделена государством. Это определяет и внутреннее и внешнее ощущение свободы». Теперь и не поймешь, то ли свободы оказалось в избытке, то ли в недостатке.
Однако, дабы переместить внимание общественности и руководства от собственных «отдельных недоработок» к более глобальной, хоть и гипотетической проблеме, а также в полном соответствии с политическим моментом музейщики перешли в наступление: против неких темных сил (в их заявлении упомянуты органы исполнительной власти, пресса, отечественное антикварное лобби, бизнес-структуры). Эти силы якобы пытаются использовать ситуацию в Государственном Эрмитаже для приватизации музеев. «Развязанная сегодня охота на ведьм применительно к музеям страны, – говорится в петиции работников музейного труда, – может иметь только одну цель – смести последние преграды на пути приватизации культурного наследия страны и национального достояния». Музеи, архивы и библиотеки, по словам Михаила Пиотровского, остались единственным сектором государственного имущества, «не доступным для раздела между так называемыми бизнес-элитами».
Вообще Михаил Борисович любит повторять: «Эрмитаж – символ государственности, и эта его связь с политикой мне нравится». И как водится в последнее время, в качестве панацеи от всех бед немедленно прозвучали волшебные слова: «национальный проект». Таковым предложили сделать сохранность культурного наследия участники заседания Союза музеев России. Где уж тут копаться в мелочах, кто у кого и сколько украл…
Собственно, Эрмитаж с самого начала был национальным проектом. Когда Екатерина приступала к своим царским обязанностям, она обнаружила казну пустой. Одна из исторических легенд гласит: мудрая российская правительница специально заслала гонцов подыскать коллекцию живописи для покупки и приобрела ее у берлинского купца на личные сбережения, причем взятые в долг. Чтобы таким неординарным образом убедить беспокойных соседей, что слух о банкротстве российского государства сильно преувеличен. А первая коллекция шедевров получила прописку в Эрмитаже.
Сегодня очевидно: каким бы ни был статус Эрмитажа, он всегда останется национальным достоянием, что бы там ни говорили проштрафившиеся музейщики.
Очевидно и другое. Эрмитаж воспринимается как витрина, лицо страны. И когда на этой витрине уродливые трещины, за державу действительно обидно.
Но ведь Эрмитаж – не просто витрина. Для чего нам беречь культурное наследие? Чтобы удивлять иностранцев и важных гостей Северной столицы? С этим все более или менее в порядке. Чтобы привлекать в эти стены и открывать бесценные свидетельства прошедших эпох обычным людям, новым поколениям, ненавязчиво прививая им интерес и бережное отношение к истории, понимание прекрасного и ту самую гордость за державу?
На мой взгляд, второе – важнее и сложнее, чем даже раскрыть кражу ценностей, наказать виновных или броситься на амбразуру приватизации. Потому что даже музейные руководители, включая потомственного дворянина Пиотровского, до сих пор не поняли, что нельзя к людям, пришедшим посмотреть на шедевры, относиться как к быдлу, толпе. В залах Эрмитажа не осталось ни одной скамейки, где можно было бы присесть и не спеша насладиться истинной красотой, – ситуация, немыслимая для Лувра, Прадо или Метрополитена – перечисляю только крупные музеи мира, где удалось убедиться в этом на личном опыте. У нас же для музейных администраторов до сих пор главное, чтобы «толпа» не скапливалась, а начальство поражалось цифрам посещаемости. В зале римской скульптуры мои дети, посмевшие облокотиться на прикрывавшую подоконник решетку «фабричной работы» конца ХХ века, буквально остолбенели, услышав такую тираду от смотрительницы, что в газете можно воспроизвести только в виде многоточия.
И совсем уж бытовая, но очень показательная эрмитажная «мелочь». Из очереди за билетами опытные посетители сразу перемещаются в значительно более длинную – в туалет. На весь огромный музей их два: парадный и тот, информация о котором доступна лишь посвященным. А самые посвященные знают еще и другое: парадный – от Версаче…
Знаменитый кутюрье, посетив в свое время наше национальное достояние, был настолько потрясен местом, где ему предложили «вымыть руки», что, вернувшись на родину, прислал в дар музею комплект для его отделки и оборудования. Желающие убедиться в этом могут разглядеть на каждой плитке герб маэстро высокой моды. И почему в Лувре помыть руки можно в любом закутке из его многочисленных коридоров, а у нас в Эрмитаже – в единственном, зато от Версаче?..
К нам едет ревизор
Денис ТЕРЕНТЬЕВ
Специально для «Совершенно секретно»
Руководство музея называет причиной беспрецедентной кражи «глубокое несовершенство системы хранения и учета экспонатов, построенной на презумпции невиновности музейщиков».
«Кража карандаша, какую произвел
Великий князь в Эрмитаже императрицы,
он хвастается этим и получает за это выговор».
(Записки императрицы Екатерины Второй)
Первого августа дирекция Государственного Эрмитажа заявила в милицию о краже 221 произведения ювелирного искусства, общую стоимость которых «на глазок» оценили в 130 миллионов рублей. Уже через неделю преступление оказалось фактически раскрыто, главные подозреваемые были арестованы. Поразительная оперативность правоохранительных органов контрастирует с действиями музейных руководителей, которые давно уже имели все основания бить тревогу по поводу масштабной кражи. И это не единственное удивительное обстоятельство теперь уже ставшей знаменитой «пропажи в Эрмитаже».
Без страха и страховки
История началась в октябре 2005 года, когда по графику должна была начаться проверка фонда «Русское искусство». Но непосредственно перед приходом ревизоров 46-летняя хранительница фонда Лариса Завадская скончалась на рабочем месте от сердечного приступа. Проверку свернули, фонд «Русское искусство» опечатали и лишь в апреле 2006 года передали новому хранителю, который и выявил недостачу 221 предмета. Но в милицию никто из музейщиков не пошел.
– Если вещь отсутствует на определенной полке, это еще не значит, что она украдена, – говорил тогда директор Эрмитажа Михаил Пиотровский. – Она может храниться, скажем, в другом отделе.
Проверка хранилища размером 60 квадратных метров продолжалась до конца июля. Это не просто нерасторопность музейных работников. Дело в том, что проверять что-либо в Эрмитаже крайне трудно: в музее нет даже компьютерного каталога, по которому можно было бы быстро определить, где сейчас находится тот или иной предмет – в запаснике, в постоянной экспозиции, на выставке или у реставраторов. Работа над его созданием ведется уже несколько лет, хотя куда более масштабные и сложные электронные каталоги – например, в бывшей Библиотеке имени Ленина – давно уже составлены, причем в гораздо более короткие сроки. Создается впечатление, что в Эрмитаже есть силы, не заинтересованные в «интернетизации» тамошних сокровищ.
Как теперь уже известно, похищенные предметы не были застрахованы. И на этот счет у директора нашлось объяснение.
– Вещи, которые находятся в фондохранилищах, не страхуются, – сообщил Михаил Пиотровский. – Страховка оформляется, только когда экспонаты выставляются в музее или участвуют в экспозициях в разных городах и странах.
Если в Эрмитаже действительно таков порядок вещей, то это дикий порядок. На Западе каждый серьезный музей заключает договор с солидными страховыми компаниями, которые страхуют его риски по всему миру. Причем страховые взносы государственных музеев выплачивает государство. В России из федерального бюджета денег на эти цели не выделяется, для самих же музеев – это непозволительная роскошь. Эксперты говорят, что кражи из крупнейших музеев регистрируются не очень часто (что, впрочем, вовсе не значит, что они редко случаются) и сумма страховых взносов наверняка превысит стоимость похищенного.
Сегодня руководство Эрмитажа называет причиной беспрецедентной кражи «глубокое несовершенство системы хранения и учета экспонатов, построенной на презумпции невиновности музейщиков». А еще недавно те же люди называли доверие к своим сотрудникам одним из главных принципов кадровой стратегии музея.
– Я пришла работать в Эрмитаж в 1941 году, когда фонды музея готовились к эвакуации из блокадного Ленинграда, – рассказывала мне одна из старейших смотрительниц музея. – И мне, совсем юной девчонке, поручили отнести в здание дирекции музея картину Леонардо да Винчи «Мадонна Литта». Меня никто не сопровождал. Я прошла триста метров от главного входа до «директорского» совершенно одна с одним из самых известных в мировой живописи полотен в руках, а рядом шли прохожие. И вся моя дальнейшая работа в Эрмитаже строилась на доверии ко мне со стороны руководства – если бы было иначе, я бы не проработала там всю жизнь. Мы мало зарабатывали, но мы гордились тем, что мы работаем в таком знаменитом учреждении, и никто из нас не украл бы отсюда и серебряной ложки.
Так было в прежние времена. А в наши? Говорит старейший сотрудник музея Олег Боев:
смотрительниц в музее не хватает. Из-за этого громкая кража случилась в 2001 году
– В Эрмитаже в среднем зарплата 12 тысяч рублей, у хранителей чуть больше – 14–15 тысяч. А хранители всегда считались голубой кровью, белой костью. Их в Эрмитаже всего 120 человек. Чтобы занять это место, надо проработать здесь не меньше 10 лет.
«Кроты» в погонах и халатах
Сотрудники музеев все чаще попадаются на кражах. В январе 1995 года в Москве сотрудник охраны Дарвиновского музея во время переезда экспозиции в новое здание украл более 50 экспонатов, включая скульптуры, чучела и картины. В августе 1998 года из краеведческого музея «Кунцево» в Москве сотрудники охраны похитили более 50 монет XVIII–XX вв. Июнь 2005 года – с витрин Центрального музея Вооруженных сил при монтаже экспозиции было похищено 68 германских наград периода Второй мировой войны. Оказалось, что награды украли специалисты, устанавливавшие сигнализацию. Смотритель музея истории Петербурга (Петропавловская крепость) Константин Карасев и семеро его подельников были признаны виновными в краже тысячи с лишним экспонатов, которые заменили высококачественными подделками. Да и в самом Эрмитаже сотрудники давно уже не безгрешны. В январе 1994 года из «Золотой кладовой» пропали золотые монеты. Кражу удалось раскрыть: похитителями оказались сотрудники милиции из охраны музея (сами реликвии не найдены по сей день). В июле 1994 года была похищена египетская чаша III–II вв. до н. э. стоимостью более 500 тысяч долларов. Чаша была обнаружена год спустя во время обыска в квартире бывшего электрика музея.
Последняя громкая кража в Эрмитаже произошла в марте 2001 года. Средь бела дня неизвестный преступник украл из 330-го зала полотно Жана Леона Жерома «Бассейн в гареме» (1876 год), вырезав из рамы холст размером 75,5х62 сантиметра. Впоследствии руководство музея объясняло, что вынуждено было закрыть 330-й зал и три соседних помещения из-за нехватки смотрительниц, зарплата которых на тот момент составляла 367 рублей в месяц. Входы в залы перегородили веревочкой, а смотрительница из соседнего помещения должна была присматривать, чтобы за ограждение никто не заходил. 60-летняя женщина вора просмотрела, а кражу обнаружили как минимум через час после совершения.
– Когда прошел слух, что украли «Бассейн в гареме», я собирался на обед, – рассказывал мне один из сотрудников музея. – Я беспрепятственно покинул здание и отсутствовал около часа. Потом через главный вход вернулся в Эрмитаж и видел, что в музей впускают посетителей в обычном режиме. Еще минут через сорок мне снова потребовалось выйти из здания, но все входы уже перекрыла служба безопасности и милиция – всех посетителей подвергали личному досмотру, затянувшемуся до ночи. Сообщение о том, что в музее произошла кража, прозвучало по внутреннему радио более чем через час после того, как здание было закрыто на вход и выход. Все это время милиционеры, согласно инструкции, объясняли взволнованным гражданам, что «двери блокированы по техническим причинам». Вор к тому времени успел бы доехать до финской границы.
Вместо похитителя задержали двух сотрудников Эрмитажа, пытавшихся вынести фарфоровое пасхальное яичко, шкатулку с бусами и пепельницу. Впоследствии руководство музея заявило, что это были их личные вещи, но журналисты увидели за этими словами скорее нежелание раздувать скандал в благородном семействе. Был составлен фоторобот предполагаемого преступника, который показали по местному телевидению. На следующий день в ГУВД пришел человек, заявивший, что на фотороботе изображен он, но картину не крал. Он – реставратор, работавший в тот день в одном из залов.
Недавно в Кодекс об административной ответственности внесли статью, предусматривающую наказание за ненадлежащее отношение к сохранению архивных фондов. Говорят, авторы поправки настаивали, чтобы она касалась и музейных работников, но встретили мощное сопротивление со стороны директоров музеев: они мотивировали свою позицию тем, что тогда некому будет работать. Но построенный на доверии принцип работы все равно приходится пересматривать.
Как теперь уже доподлинно известно, нынешнюю масштабную кражу осуществили именно «кроты»: по обвинению в совершении кражи задержаны 54-летний муж и 25-летний сын скончавшейся хранительницы Эрмитажа Завадской. Николай Завадский-старший уже признался в том, что сбыл 53 предмета из числа 221 похищенного. Согласно его показаниям, воровать с помощью жены и продавать музейные экспонаты ему предложил в середине девяностых 39-летний доцент Николай Соболев, с которым они вместе преподавали в питерской Академии физкультуры имени Лесгафта. Тогда интеллигент Завадский (ныне он является завкафедрой в Институте бизнеса и права) отказался, но спустя некоторое время примерно то же самое ему предложила жена.
Согласно показаниям Завадского, супруга таскала из хранилища только недорогие вещицы – ложки, сахарницы. К иконам и церковной утвари она якобы не прикасалась. Вещи глава семьи за бесценок сдавал в ломбарды, а вырученные деньги шли на питание семьи, переживавшей тогда тяжелые времена. Вскоре к бизнесу подтянули и сына: Николай Завадский-младший, несмотря на определенные проблемы с наркотиками, некоторое время работал водителем в хозуправлении Эрмитажа и, по версии следствия, тоже был замешан в кражах.
Богатств воры действительно не нажили. После кончины матери отец и сын Завадские продолжали занимать две комнаты в коммуналке, жили, по свидетельству соседей, бедно и постоянно занимали деньги. Завадский-старший рассказывает, что причиной смерти его супруги действительно стала грядущая проверка в Эрмитаже: женщина обнаружила недостачу многих ценных вещей и испугалась, что теперь все спишут на нее. В итоге у нее оторвался тромб.
Экономия на котах
Украсть экспонат из экспозиции Эрмитажа довольно сложно. В залах есть и сигнализация, и невидимые лучи, при пересечении которых включается сирена, и прочие сюрпризы для воров. А вот в служебных помещениях технических ловушек гораздо меньше. На некоторых служебных выходах даже металлодетекторов нет. А там, где есть, дежурные милиционеры часто не обращают внимания на его реакцию.
– Работник Эрмитажа может внести в здание или вынести из него что угодно, особенно если это «что угодно» помещается в кармане, – говорит один из сотрудников музея. – Я работаю здесь несколько лет, и меня ни разу не подвергали личному досмотру на контроле. Были случаи, когда металлодетектор реагировал на ключи или телефон и меня просили выложить все «железо». Но такую активность проявляют лишь милиционеры, которые недавно здесь работают.
После июльского саммита «восьмерки» один из сотрудников Минфина вывозил свою специализированную экспозицию, развернутую в Инженерном замке, и случайно прихватил ящик с фарфором, принадлежащим музею. Впоследствии он его вернул, но важно другое: охрана музея незаконный вывоз не пресекла, и никто из работников музея, похоже, не хватился ценной пропажи.
1986 год. Открытие выставки картин из коллекции Арманда Хаммера (слева – Борис Пиотровский). Американского коллекционера сегодня обвиняют в том, что в советское время он за бесценок скупал картины в том же Эрмитаже
Да и в «публичной» части Эрмитажа меры безопасности нельзя назвать идеальными: не существует универсальной системы контроля входа-выхода, нет рентгеновских установок, которые просвечивали бы сумки, а рамки металлодетектора установлены только на главном входе. Тем не менее затраты Эрмитажа на безопасность составляют 20 миллионов рублей в год, а охрану помещений музея осуществляет специальный батальон вневедомственной охраны.
Сегодня г-н Пиотровский говорит о своем желании совершенствовать систему безопасности. Например, осуществлять вход сотрудников в хранилище только по личным карточкам, на которых проставлялось бы время входа и выхода. Однако критики директора именно его винят в том, что он не уделяет должного внимания безопасности и экономит на том, на чем экономить нельзя. Деталь небольшая, но колоритная и характерная: год назад музей роздал населению Петербурга своих котов-крысоловов. Предки этих животных были «приставлены» к службе еще императрицей Екатериной, а в 2005 году, когда музей, казалось, переживал далеко не худшие времена, решили сэкономить на их питании.
В списках не значились
По факту кражи экспонатов Эрмитажа горпрокуратура Петербурга возбудила уголовное дело: статья 158, часть 4, УК РФ (кража в особо крупных размерах), хотя оно может быть переквалифицировано на ст. 164 (хищение предметов особой ценности). Расследование возложено на Главное следственное управление Петербурга и Ленобласти. Создана оперативная бригада в составе 6 следователей и 6 представителей милицейских структур. Сначала сотрудники питерского ГУВД заявили, что расхищение экспонатов, пропажа которых была установлена в ходе плановой весенней проверки, могло происходить в течение 30 лет. Но это было явное преувеличение: все пропавшие экспонаты в то или иное время бывали на выставках, фигурируют в каталогах. В последний раз некоторые из утраченных эмалей можно было видеть на выставке «Синай. Византия. Русь», проходившей в Эрмитаже в 2000 году.
Но вместе с тем заявление насчет 30 лет тоже симптоматичное. «В связи с тем, что в Эрмитаже десятилетиями не проводилась полная ревизия фондов, а только выборочные проверки, трудно определить период времени, за которое экспонаты были утрачены», – заявил начальник УУР ГУВД Петербурга и Ленобласти Владислав Пиотровский (однофамилец директора Эрмитажа). Как можно объяснить такую запущенность хозяйства, которой мог бы позавидовать гоголевский Городничий?
Внятного объяснения данного факта пока не дали ни Пиотровский, ни его заместители. В начале расследования руководство Эрмитажа не сочло нужным предоставить журналистам ни фотографии наиболее ценных из пропавших экспонатов, ни хотя бы полный список похищенного. Хотя в России действует база по утраченным предметам, специально созданная ради того, чтобы коллекционеры не приобретали краденые шедевры, краденые эмали на момент написания этого текста в ней так и не появились.
У этого факта есть простое объяснение: только половина из 221 похищенного экспоната имеет описание. Фотографии раритетов, появившиеся на сайте Эрмитажа спустя несколько дней, собирались чуть ли не по крупицам с помощью искусствоведов и реставраторов, которые с ними когда-то работали.
У пропавших предметов специалисты отмечают одни и те же особенности. Во-первых, небольшой размер, то есть их можно было вынести просто в кармане. Во-вторых – это изделия не уникальные, а серийные, хотя и выпущенные малыми партиями. И в-третьих, все предметы имеют чисто утилитарное, бытовое назначение. Это означает, что нынешним обладателям экспонатов не придется объяснять их происхождение, достаточно будет представить их, например, «семейными реликвиями». А упущенное время работает на руку приобретателям краденого антиквариата. На этом фоне сообщения о нескольких предметах, которые добровольно вернули их новые хозяева, выглядят просто смехотворно.
Конечно, по словам Пиотровского, не следует преувеличивать потери.
– Это не 3 миллиарда рублей, как пишут СМИ, а 130-150 миллионов, не больше, – сказал директор. – Это не Рембрандт и не иконы ХV века. Не было там и подарков Николаю II. Среди похищенного – ложки, вилки, украшения. Многое, безусловно, представляет художественную и историческую ценность.
Но не надо и преуменьшать потери
Искусство эмали было известно еще в Древней Руси. Основу составляет стекловидный плавень (пережженные олово и свинец, смешанные с толченым стеклом, добавками поташа, натрия, серы), который наносится на золотую, серебряную или медную поверхность. В Эрмитаже были похищены изделия XV–XVIII веков, украшенные так называемой перегородчатой эмалью. Перегородчатая русская эмаль очень высоко ценится в мире, поскольку она появилась на Руси в XV веке, в то время как на Западе ею увлеклись лишь спустя три столетия.
В последние несколько лет русская эмаль активно распространялась на зарубежных аукционах. В декабре 2005 года был проведен большой антикварный аукцион шведского дома Lilla Bukowskis. В числе 1351 лота были представлены русские иконы XVIII–XIX вв., а также триптих из серебра, датируемый 1908 годом. В феврале 2006 года аукционный дом Doyle New York провел торги предметами прикладного искусства рубежа XIX–XX вв. В числе представленных лотов была также коллекция русского декоративно-прикладного искусства и изделий из серебра. В декабре 2003 года аукционный дом Christie's провел торги Important silver, Russian. Изделия были исключительно русскими, преобладали изделия из серебра и эмали. В марте 2006 года аукционный дом Bergmann выставил коллекцию, состоящую из 1036 лотов, среди них были изделия русских серебряных дел мастеров XIX века.
Один из котов-крысоловов Эрмитажа. Год назад их роздали жителям Петербурга: не на что было кормить
Специалисты говорят, что украденным из Эрмитажа предметам не требуется «провенанс» – «чистая» торговая история. А значит, если эрмитажные экспонаты уйдут с молотка, их новый владелец будет считаться добросовестным приобретателем. То есть заставить его по суду вернуть купленную им вещь будет невозможно. А добровольные возращения происходят крайне редко. Не так давно коллекционер из Германии вернул в Устюженский краеведческий музея икону «Сошествие во ад» XVI века, похищенную в 1991 году и оцениваемую в 300 тысяч долларов. Но это единичный случай. И почему, собственно, ни в чем не виноватый человек должен расставаться с ценностями, им купленными, а вовсе не похищенными?
Но версия следствия, что ворованные эмали давно вывезены за рубеж и проданы, пока не находит подтверждения. На четвертый день поиска эрмитажной коллекции один из ее самых заметных экспонатов – икона «Собор всех святых» стоимостью около 200 тысяч долларов обнаружилась в мусорном баке в подворотне рядом с офисом уголовного розыска Петербурга. О ее местонахождении сыщикам сообщил по телефону аноним. Вероятно, он приобрел эту икону с рук, не зная о ее происхождении, но не хотел бы теперь оказаться в центре громкого дела – как оказалось, не напрасно.
Еще один пропавший экспонат (старинный серебряный потир) вернули следствию столичные антиквары, заодно указав продавца – 38-летнего коллегу из Петербурга Максима Шепеля. Последнего тут же записали в соучастники преступления и поместили в СИЗО, где он испытал глубокий психологический шок от общения с сокамерниками и получил тяжелую травму глаза. В итоге Шепеля отпустили без предъявления обвинения: антиквар с самого начала говорил, что законно купил краденый потир в ломбарде на улице Ленина, и эта версия выглядит вполне правдоподобной.
В последующие дни было возвращено около 30 похищенных предметов. Правда, питерские антиквары стали делать это с особой осторожностью, привлекая в свидетели журналистов, чтобы не попасть, как Максим Шепель, под каток громкого расследования.
Предположение, что пропавшие экспонаты все еще находятся в России, согласуется и с изменениями на антикварном рынке.
– Тенденция наметилась два года назад, – комментирует президент аукционного дома «Гелос» Олег Стецюра. – Если раньше мы были лишь поставщиками антиквариата на мировой рынок, то сейчас наоборот – зарубежные шедевры привозят в Россию.
По оценке экспертов, объем антикварного рынка в России в этом году превысит 1 миллиард долларов. Он растет на 15 процентов ежегодно, а особенным спросом пользуется русское искусство: реалистическая живопись XIX – начала XX веков и изделия декоративно-прикладного искусства до середины XX века. Они дорожают на 20–30 процентов в год. В России до сих пор, по разным оценкам, от 50 до 60 процентов предметов антиквариата продаются «в серую» – то есть без налогов и прочих формальностей. Легкому сбыту во многом способствует отмена лицензирования предметов антиквариата, введенная с подачи Германа Грефа в прошлом году. Так что подлинность проверить трудно, и каждая пятая «вещица» на нашем рынке – фальшивка.
Священная корова
Еще в 2000 году у аудиторов Счетной палаты возникли претензии к учету примерно 220 тысяч экспонатов Эрмитажа, которые не закреплены за материально ответственными лицами и, следовательно, в случае их пропажи нести ответственность будет некому. Во время выборочной проверки наличия 50 экспонатов ревизорам были предъявлены только три. По версии руководства музея, 45 экспонатов находились либо в работе у исследователей, либо на временном хранении в других музеях. Еще два экспоната (статуэтка из бивня мамонта и статуэтка «Меркурий») были украдены в 1965 и 1960 годах соответственно. В конце концов отыскать удалось лишь 22 экспоната из списка Счетной палаты, но ее шеф Сергей Степашин подсластил пилюлю, заявив, что речь идет не о злоупотреблениях, а о бесхозяйственности. Теперь, когда скандал разгорелся, Степашин тоже включился в дискуссию, забыв, видимо, как он фактически «закрыл» историю 2000 года.
– Несмотря на то что в два раза выросла раскрываемость хищений в музеях, примерно в два раза выросла и преступность среди самих сотрудников музеев, – констатирует замглавы Росохранкультуры Анатолий Вилков. – Эти факты были выявлены в Историческом музее, в Петропавловской крепости, в Астраханской картинной галерее. В таких случаях музейщики тихо увольняют пойманных за руку сотрудников. Главное для них – сор из избы не вынести. Вот сейчас я узнал, что в один из московских музеев на должность замдиректора принят человек, на которого на предыдущем месте работы было заведено уголовное дело по статье «хищение».
Эксперты подсчитали, что на проведение полной ревизии ценностей Эрмитажа может уйти более 10 лет. Это если уделять каждому предмету по одной минуте.
– Если государство захочет создать комиссию с целью по-настоящему проверить фонды Эрмитажа, то про похищенные эмали и думать забудут, – говорит один петербургский коллекционер антиквариата. – В наших кругах ходят слухи, что многие известные картины Эрмитажа еще в 1920–1930-е годы заменены качественными подделками. Подлинники использовались для подарков главам иностранных государств, для проведения операций внешней разведки. Лучшие картины были проданы на западных аукционах советским правительством вполне открыто – об этом много писали в прессе и вышла книга «Эрмитаж, который мы потеряли». Нынешнее руководство музея в какой-то мере оказалось заложником тех чудовищных экспроприаций. Случись серьезная проверка – они окажутся крайними. Но тотальной ревизии никто не допустит. Эрмитаж – это лицо России. Никто в Кремле не захочет своими руками брызгать в это лицо грязью.
Санкт-Петербург
Похищение Эрмитажа
В Февральскую революцию 1917 года Зимний дворец пострадал от рук вандалов: была порезана обшивка на стульях, разбиты музейные фарфоровые вазы, а на семейных портретах Романовым выкололи глаза. Сколько экспонатов при этом было украдено, никто не подсчитывал.
Во время Октябрьского переворота матросы и красногвардейцы целую неделю хозяйничали в Зимнем дворце и Эрмитаже. Согласно официальной статистике, тогда были похищены «эскиз Рубенса «Сусанна и два старца», три картины, три миниатюры, несколько вышивок XVIII века, золотые часы и кортик Александра II и ряд других предметов».
В ночь на 23 сентября 1925 года из Эрмитажа украли, как сообщала газета «Вечерняя Москва», «имеющий крупное историческое значение ларчик, украшенный алмазами (40–50 тысяч рублей), и веера, осыпанные бриллиантами и изумрудами (бриллианты 108 карат на 200 тысяч рублей)». Эти вещи некогда принадлежали Екатерине Великой. Как установила милиция, один из воров спрятался в зале перед закрытием музея, другой поджидал его на улице под окном. После долгих поисков в Москве в частном ювелирном магазине милиционеры обнаружили ларец и драгоценные камни из вееров. Задержанные воры сознались, что сами веера они сожгли.
Самому крупному ограблению Эрмитаж подвергся в 1920–1930-е годы, когда советская власть занялась распродажей исторических и художественных ценностей. В 1917–1923 годах из Зимнего дворца было изъято 3000 карат бриллиантов, 3,5 пуда золота, 300 пудов серебра, 21 фунт платины. Позже из музея в огромных количествах принялись изымать шедевры мировой живописи, уникальные гобелены и ковры, скульптуры и миниатюры, книги и гравюры, мебель и рукописи. По свидетельству специалистов Всесоюзного объединения «Антиквариат», суммы, вырученные от продажи «вещей первого ранга», были просто ничтожны…
Таисия БЕЛОУСОВА
Необыкновенный «концерт»
Крупнейшей музейной кражей в истории США стало ограбление музея Изабеллы Стюарт-Гарднер в Бостоне 18 марта 1990 года. Похищенные произведения искусства оцениваются минимум в 300 миллионов долларов. Преступление по сей день не раскрыто
<>iiВладимир АБАРИНОВ
Специально для «Совершенно секретно»
Ограбление было совершено во втором часу ночи после Дня Святого Патрика, который в Бостоне справляют особенно бурно. В дверь служебного входа музея постучали, и дежурный охранник отворил. Почему он нарушил строжайшую инструкцию, которая запрещает открывать посреди ночи кому бы то ни было, он и сам потом объяснить не мог. На пороге стояли двое усатых мужчин в форме офицеров бостонской полиции. Впоследствии очевидцы признавались, что усы производили впечатление фальшивых. Но в тот момент, когда визитеры заявили, что в участке сработал сигнал тревоги, на усы как-то никто не обратил внимания. И хотя вошедшие не имели при себе никакого оружия, существенного сопротивления ни один из двух охранников не оказал. Нажать кнопку тревоги, расположенную за столом дежурного, они не успели. Оба очутились в подвале в наручниках и обмотанные особо прочной клейкой лентой, какую употребляют в строительстве для герметизации труб. А грабители беспрепятственно, не спеша, но и не теряя времени даром, приступили к делу.
Музей Изабеллы Стюарт-Гарднер – одно из лучших в мире частных собраний. Наследница текстильного короля, она, как многие состоятельные люди, начала покупать картины для украшения собственного дома. Потом стала посещать лекции по истории искусств и увлеклась эпохой Возрождения, после чего превратилась в серьезного коллекционера. Ее коллекция собрана при участии выдающегося американского искусствоведа, выходца из Литвы Бернарда Беренсона. В ней представлены хрестоматийные работы Боттичелли, Тициана, Рембрандта. Специально для музея было спроектировано и построено четырехэтажное здание Фенуэй-корт в стиле венецианского дворца XV века с использованием подлинных архитектурных деталей, привезенных из Европы. Музей открылся в 1903 году.
Грабители неплохо ориентировались в музее. Они направились на второй этаж, в Голландский зал, и извлекли из рамы полотна Рембрандта «Буря на море Галилейском», «Дама и господин в черном» и «Автопортрет». Из того же зала забрали «Концерт» Вермеера – самую ценную из похищенных картин. Преступники действовали варварски: они вырезали холсты из рам. У четвертого Рембрандта они попытались взломать раму, но рама оказалась слишком прочной, и картину оставили в покое. Последней жертвой в Голландском зале стал «Пейзаж с обелиском» Говарта Флинка – ученика Рембрандта, чьи работы прежде приписывались учителю.
От голландцев мнимые полицейские перешли в Малую галерею второго этажа и сняли со стены пять акварелей и рисунков Эдгара Дега. Из Голубой гостиной на первом этаже похитили картину Мане «У Тортони».
На всю операцию ушло полтора часа. Перед отбытием с места преступления грабители стерли записи видеокамер внутреннего наблюдения. Осталось загадкой, почему они не поднялись на третий этаж, где висит самый ценный экспонат музея – «Европа» Тициана, которую часто называют «Похищение Европы». Не тронули они ни Боттичелли, ни Рафаэля, ни рисунок Микеланджело, ни других, помимо Мане, импрессионистов. Зато грабители прихватили относительно дешевые предметы – бронзовый китайский кубок XI века и бронзового орла, некогда венчавшего древко флага наполеоновской армии.
Внешность преступников удалось установить лишь в самых общих чертах. На сайте ФБР оба описаны как белые, черноволосые и черноглазые, 30–35 лет от роду, комплекции средней, один ростом метр восемьдесят, круглолицый, другой пониже, с лицом продолговатым и в очках в золотой квадратной оправе, с бостонским акцентом. За помощь в расследовании назначено вознаграждение – сначала оно составляло миллион долларов, но потом сумму увеличили до пяти миллионов.
Основной версией следствия была и остается версия о причастности к ограблению организованной преступности. Во-первых, воры действовали высокопрофессионально и не оставили никаких следов. Во-вторых, реализовать похищенное дилетантам не под силу. В-третьих, в Бостоне мафия ирландская, тесно связанная с ирландскими террористами; ирландские же террористы известны тем, что похищают художественные ценности и потом возвращают за выкуп, пополняя таким образом свой бюджет.
По мнению следователей, о музейной краже такого масштаба не мог не знать главарь бостонской ирландской мафии Джеймс Балджер, однако спросить его об этом пока не представляется возможным.
Еще один подозреваемый в соучастии – известный арт-дилер сомнительной репутации Михаэль ван Рейн. Этот человек ведет или вел двойную жизнь. Будучи осведомителем Скотланд-Ярда, он постоянно путается в разные подозрительные истории то с поддельными шедеврами, то с крадеными, при этом выставляя себя непримиримым разоблачителем махинаторов.
В декабре 1999 года с ним встречался корреспондент журнала Atlantic Monthly. Встреча имела место на Тенерифе, где теперь живет ван Рейн с женой и двумя детьми. Антиквар рассказал журналисту, что едва успел улететь из Нью-Йорка – агенты ФБР готовились арестовать его за соучастие в ограблении музея Стюарт-Гарднер. Музей он не грабил, но знает, кто организовал похищение картин и где они могут сейчас быть. Но если он сообщит эту информацию ФБР, его почти наверняка убьют.
Мало-помалу круг подозреваемых сузился до двух лиц. Один из них – опытный музейный вор Майлс Коннор, другой – его коллега и подручный Уильям Янгворт. Правда, в 1990 году Коннор сидел в тюрьме, отбывал 15-летнее заключение за контрабанду антиквариата. Но руководить ограблением можно и из-за решетки.
Картина Вермеера «Концерт» – самая ценная из похищенных. Вверху слева: сотрудник охраны музея Изабеллы Стюарт-Гарднер в утро после ограбления
Майлс Коннор имеет репутацию не просто бандита, но и тонкого ценителя изящных искусств. Его можно было видеть на вернисажах и аукционах, его суждения отличаются компетентностью и безупречным вкусом. В 1997 году он дал в тюрьме интервью журналу Time. На вопрос, имеет ли он отношение к ограблению музея Стюарт-Гарднер, Коннор ответил: «Уж поверьте мне – если бы я обделывал это дельце, то перво-наперво забрал бы «Европу».
Но кое-что интересное Коннор о краже рассказал. Еще в середине 70-х он и его коллега по воровскому ремеслу Бобби Донати пришли в музей Стюарт-Гарднер – не грабить, а полюбоваться шедеврами. Но профессия взяла свое, и экскурсанты обменялись мнениями о том, как легко было украсть из музея картины – система безопасности, мол, просто смехотворная. По ходу непринужденной беседы Донати вдруг увидел наполеоновского орла и сказал, что эта штучка ему ужасно нравится.
Майлс Коннор сказал агентам ФБР, что может навести справки и поинтересоваться, чего хотят за возвращение картин те, в чьих руках они сейчас находятся. Но сидя в тюрьме, он этого сделать не может.
ФБР не стало ходатайствовать о досрочном освобождении Коннора. Но в августе 1997 года, когда сумма награды была увеличена впятеро, в редакцию газеты Boston Herald позвонил Уильям Янгворт, криминальный партнер Коннора. И сказал снявшему трубку репортеру, что картины у него и на них можно даже посмотреть.
Репортер мигом согласился. Янгворт посадил его в машину и после 40 минут езды в неизвестном направлении привез в дом, где журналист и впрямь сподобился увидеть полотно Рембрандта «Буря на море Галилейском». Янгворт позволил ему отскоблить от холста несколько чешуек краски для экспертизы.
Условия Янгворта были простые: он готов вернуть все 13 экспонатов в обмен на пять миллионов долларов наградных, иммунитет от уголовной ответственности и освобождение Коннора. Из ФБР ответили, что в качестве «жеста доброй воли» Янгворт должен вернуть одну картину бесплатно. Но ответа так и не дождались.
«Буря на море Галилейском» – одно из трех полотен Рембрандта, украденных из бостонского музея
Экспертиза краски, которую соскоблил журналист, дала противоречивые результаты, но в итоге специалисты все же пришли к выводу, что журналист видел подделку.
Янгворт вскоре попался на банальном угоне автомобиля и в 2000 году уже отсидел свой срок. В том же, 2000 году условно-досрочно вышел на свободу и Коннор. За ними приглядывают. Следователи уверены, что этот дуэт знает об ограблении многое, если не все.
При расследовании убийства на счету каждый час – если преступление не раскрыто по горячим следам, раскрыть его, когда след простыл, гораздо труднее. При расследовании музейной кражи торопиться некуда. Время работает на следствие.
Зачем похищают произведения искусства? Разумеется, прежде всего – чтобы выгодно их продать. Однако если картина всплывет на рынке сразу же после похищения, за нее тотчас ухватятся сыщики. Необходимо выдержать паузу, дождаться, пока об ограблении музея публика забудет, – тогда и можно будет выставить картину на торги на каком-нибудь не слишком заметном аукционе, потому что на первоклассных, Sotheby’s и Christie’s, происхождение предметов искусства тщательно проверяют, хотя никакой закон этого и не требует.
Статистика говорит, что эта пауза длится несколько лет, а иногда и десятилетий. За это время люди умирают, распадаются семьи и создаются новые, наследства делятся между дальними родственниками – одним словом, вопрос происхождения того или иного предмета запутывается, а так называемый добросовестный приобретатель, как известно, не ответчик за чужие грехи. 51 процент похищенного искусства реализуется отнюдь не на «черном рынке», который во многом миф, а легально, через аукционы и галереи. Важно только набраться терпения.
…«Концерт» Вермеера открывает все списки художественных ценностей, находящихся в розыске. А в музее на месте украденных холстов висят пустые рамы – ведь создатель коллекции Изабелла Стюарт-Гарднер запретила менять что-либо в экспозиции.
|
