|
"Через год после захвата бесланской школы президент дал обещание перепроверить следствие по бесланскому теракту.
Потому что только через год на встрече матерей с президентом выяснилось: а) президента дезинформировали тогда; б) президента продолжают дезинформировать сейчас.
К этой президентской версии можно как угодно относиться, но те матери и отцы, которые приехали в Москву из траурного Беслана, президенту предпочитают пока верить.
Но потом в Беслан прилетела комиссия от Генпрокуратуры во главе с замгенпрокурора Колесниковым. Проверять работу Генпрокуратуры, в том числе и работу самого Колесникова, который, как известно, с первого дня активно участвовал в расследовании теракта.
Все это напоминает известную бюрократическую традицию: пожаловался человек на чиновника в вышестоящую инстанцию. Через месяц человеку приходит ответ: мы отправили вашу жалобу чиновнику, на которого вы пожаловались.
В нашем случае прошел не месяц, а день. Но сути это не меняет.
Что, по логике президента, должен был сделать в Беслане Колесников? Если логика у бесланцев и президента одна, то — проверить своего коллегу Шепеля и коллегу Криворотова (он в итоге возглавил предварительное следствие). Проверить с пристрастием и в конце концов сделать вывод: следственная группа профнепригодна. Потому что потерпевшие не опрошены должным образом, а свидетели проигнорированы. Потому что ни одна из версий, противоречащих официальной, не отработана. Потому что ни одна из ключевых экспертиз не проведена и проводить их уже поздно. Колесников, правда, сказал: лучше поздно, чем никогда. Но в данном случае слово «никогда» более точно. В известной поговорке на место преступления возвращаются убийцы, а не следователи. Следователям на месте преступления, после которого прошел год, делать уже нечего.
Ну и что сделал Колесников? Защитил Шепеля. Раз. Отказал матерям в ходатайстве об объединении разрозненных дел по бесланскому теракту в одно. Два. Наехал на руководство республики и североосетинскую парламентскую комиссию по Беслану. Три.
С одной стороны, надо же было Колесникову на кого-то наехать. Но, увы, это не простой наезд. Выполнен он в лучших традициях черных пиар-технологий. Например, Колесников прекрасно знает о том, что руководитель республики Т. Мамсуров в Москве. И дает пресс-конференцию, на которой заявляет, что гражданин Т. Мамсуров вызван на допрос, но не явился — значит, отказывается сотрудничать со следствием. В это время Таймураз Дзамбекович, у которого в теракте пострадали дети и который уже допрашивался на предварительном следствии, срочно вылетел во Владикавказ и уже явился к дверям республиканской прокуратуры. Но ему вежливо говорят: извините, Колесников не может вас сейчас допросить — дает пресс-конференцию. Приходите завтра. Завтра Мамсуров собирается в прокуратуру, но ему опять звонят: извините, у нас страшный завал, мы можем допросить вас завтра. Мамсуров говорит: хорошо, завтра. А через некоторое время на лентах информагентств появляется гневный Колесников, с которым опять отказался сотрудничать «рецидивист» Т. Мамсуров, более того, отказался давать показания вице-спикер местного парламента С. Кесаев.
Но Станислав Магомедович не отказывался давать показания. Он готов опять рассказать следствию все, что видел 1, 2 и
3 сентября 2004-го. Хотя уже сделал это на предварительном следствии. Принципиально другое. Вызывали не Кесаева — очевидца, а Кесаева — руководителя парламентской комиссии. В первом случае это вызов свидетеля, во втором — вызов на ковер.
Кесаев отказался держать ответ перед Старшим братом, а его обвинили в отказе сотрудничать со следствием. Какое именно сотрудничество имеется в виду, объяснил Николай Шепель: «С парламентской комиссией, возглавляемой Торшиным, у следствия полное взаимодействие. Получая какие-то факты, эта комиссия обращается к нам за запросом, следствие проверяет эти факты и отвечает депутатам. И выводы следствия и депутатов парламентской комиссии во многом совпадают, потому что есть взаимодействие. Чего нельзя сказать о комиссии товарища Кесаева. Она как бы сама по себе…».
По сути, Генпрокуратура зачислила формально независимую комиссию Торшина в нештатные следователи. И Торшина эта роль устраивает, потому что позиция у него такая. А у Кесаева другая позиция. В итоге результаты работы североосетинской комиссии действительно не совпали ни с комиссией Торшина, ни с официальным расследованием. Зато совпали с расследованием жителей Беслана и независимых журналистов. О чем это говорит?
Только о том, что расследование Кесаева опасно. Надо скомпрометировать. Если не в глазах общественности, то хотя бы в глазах президента. Не хотят сотрудничать со следствием! И поди президент разберись, кто чего не хочет и с какой целью!
Мы публикуем расшифровку встречи замгенпрокурора Колесникова с Комитетом «Матери Беслана». Там есть один интересный пассаж.
Эльбрус Ногаев (потерпевший): Почему (первый. — Е.М.) взрыв произошел именно тогда, когда уже была договоренность с Масхадовым, что он должен приехать? Это — показания Дзасохова, он убедил (жителей Беслана. — Е.М.), что должны приехать новые люди (для участия в переговорах. — Е.М.)…
Замгенпрокурора Колесников: Это Дзасохов или нынешний руководитель республики?
Эльбрус Ногаев: В газете я читал показания Дзасохова, что он договорился через Закаева с Масхадовым и объявил возле Дворца культуры, что приедет Масхадов, а через час после этого произошел взрыв… Неужели все это случайность?
…Речь идет об известном факте: 2 сентября с подачи Аушева и Дзасохова был установлен контакт с Масхадовым через посредника А. Закаева. Масхадов дал согласие принять участие в освобождении заложников и приехать в Беслан. Последний звонок от Закаева был в 12 часов 3 сентября. Дзасохов попросил два часа для того, чтобы организовать приезд Масхадова. Но через час начался штурм. Начался, по свидетельству очевидцев, с обстрела крыши спортзала извне.
Этой версии придерживается и североосетинская комиссия. Эта версия начала находить свое подтверждение в судебном расследовании на процессе по обвиненному в терроризме Нурпаши Кулаеву. Но именно эту версию никто из федералов — ни Генпрокуратура, ни комиссия Торшина — исследовать не хотели.
Меня же в этом кратком диалоге настораживает невинное уточнение замгенпрокурора Колесникова — это Дзасохов или Мамсуров активно говорит о сотрудничестве с Масхадовым?
Может, это напрасное подозрение, но желание хоть в чем-то обвинить руководство республики слишком явно проявилось у высокой комиссии, посланной президентом.
P.S. В пятницу совет парламента Северной Осетии направил обращение генпрокурору РФ Владимиру Устинову, осуждающее некорректное поведение прокурора Колесникова. Парламент потребовал принести официальные и публичные извинения за «скоропалительные выводы и резкие обвинения» конкретных работников Генпрокуратуры в адрес североосетинской парламентской комиссии по расследованию обстоятельств бесланского теракта.
Елена МИЛАШИНА
12.09.2005
Владимир КОЛЕСНИКОВ:
МЫ ПРИЕХАЛИ, ЧТОБЫ НАЧАТЬ РАБОТАТЬ
Стенограмма встречи заместителя генерального прокурора России с жителями Беслана и Комитетом матерей. Встреча состоялась 6.09.05
Колесников: …Я вас внимательно слушаю.
Сусанна Дудиева: Мы недавно вернулись из Москвы… мы весь год добивались встречи (с президентом. — М.К.) и все-таки поехали второго числа, постарались донести до президента информацию… почему мы считаем расследование необъективным. Потому что у нас очень много вопросов и расследование должно быть проведено таким образом, чтобы у нас не оставалось этих вопросов. Он (президент. — М.К.) показал нам справку, которая была представлена ему. Видимо, это ваша справка? Ведь именно расследование Генеральной прокуратуры он зачитывал нам, и мы говорили, по каким вопросам мы категорически не согласны… И он сказал: хорошо, я согласен, я по отдельным вопросам… затребую дополнительную информацию… Мы разбили условно, прямо с президентом, весь теракт на несколько этапов: до захвата, начиная с того, что бандиты с Ингушетии приехали до школы… и тут, конечно, есть виновные. Это в первую очередь ФСБ, вина райотдела милиции, которые допустили это, не выставили посты и т.д. Дальше захват школы, на этом этапе тоже есть свои виноватые — тот же райотдел, та же служба безопасности — и потом уже произошел сам захват, и на этом этапе есть виноватые, которые допустили такое количество жертв. И есть ответственные лица, которые за каждый этап операции по освобождению (заложников. — М.К.) допустили какие-то промахи, какую-то безответственность или бездеятельность… Мы сказали… мы не требуем крови, мы не требуем казни, но мы требуем, чтобы виновные были названы и наказаны. И он (президент. — М.К.) с нами согласился и сказал, что будем работать. Вопросы касались пересечения границы, президент это записал, потом о захвате школы, мы сказали, что не согласны с тем, что одна группа (32 боевика. — М.К.) с оружием приехала и захватила. Президент сказал: «Вот у меня свидетели». Мы сказали, что у нас есть другие свидетели, их тоже очень много. Он сказал: «Будем разбираться по этому поводу». По оружию у него справка, что оружия в школе не было. Мы сказали, что есть другие свидетели, которые доказывают обратное… Если есть версия, нужно работать по этой версии, ее нужно или доказать, или опровергнуть. Дальше были вопросы, касающиеся переговоров. Мы считаем, что переговоры не велись, а если и велись, то они результата не дали, и какие были переговоры, кто их вел, насколько профессиональными и ответственными были люди, которые вели переговоры, мы не знаем до сих пор. Мы говорили о том, что первый день (теракта. — М.К.)… был безвозвратно потерян. Потому что 1 сентября не было штаба, центром не был назначен руководитель штаба. Президент сказал, что там вроде бы взял на себя ответственность Дзасохов. Мы заметили, что он (Дзасохов. — Е.М.) ответственность свою отрицает. Руководитель штаба Андреев (начальник УФСБ РСО-А. — М.К.) был назначен только второго числа. Кто в федеральном центре должен нести ответственность за то, что полтора суток не было оперативного штаба? …Уже были убитые, мучились дети, сутки государством потеряны, кто за это должен нести ответственность? Президент согласился и с этим тоже. Мы ему так сказали: «Даже если это прямая ваша ответственность, вы должны это признать». На что он сказал: «Да. Ответственность за то, что произошло в Беслане, я с себя не снимаю»… Еще мы говорили о лжи, которая была с самого первого дня. Я даже записала за президентом. Он дословно сказал: «Мне сообщили, что в школе 300—350 заложников…».
На плакате написано: «Путин!!! В заложниках находится не меньше 800 человек». Этот плакат жители Беслана держали перед телекамерами 1, 2 и 3 сентября 2004 года. На российские каналы этот кадр из фильма «Беслан» (Англия, Channell 4) тогда не попал.
Колесников: Я тоже по телевизору слышал 300—350…
С. Дудиева: 300—350 человек — эту цифру президенту называли до самого конца, пока не произошла развязка. Я сказала президенту: «Следовательно, это дезинформация, вы согласны с тем, что это дезинформация?». Путин ответил: «Да». И тогда кто-то из женщин спросил, а почему ему докладывали неправду, и он ответил: «По-видимому, страх — может, передо мной, может, перед миром — назвать реальную цифру заложников. Видимо, это страх, это по-человечески…». Мы президенту сказали, что кто-то должен за дезинформацию президента и всего мира нести ответственность…
Колесников: За дезинформацию — обязательно!..
С. Дудиева: Президент тоже так сказал. И мы попросили: «Накажите тех, кто вот так дезинформировал вас и весь мир». Потом говорили о том, почему не зашли (в школу. — М.К.) те люди, которых звали. Если был приказ не идти (имеется в виду приказ президента Путина, запрещающий идти на переговоры в школу А. Дзасохову и М. Зязикову. — М.К.), насколько был обоснован этот приказ? Мы спросили президента: «Если бы вы были одним из тех, кого звали (террористы в школу. — М.К.), вы бы зашли? Как бы вы себя вели? И почему президент республики (А. Дзасохов. — М.К.) в такой момент должен раздумывать, идти или не идти, и должен подчиняться чьему бы то ни было приказу, если он считал этот приказ нецелесообразным? Это скорее моральный аспект, но мы и об этом с президентом говорили… Дальше мы говорили, почему одни не зашли, одним в школу идти запретили, а другие зашли, и этим другим, видимо, не запретили. Мы Аушева имели в виду. А также почему после визита Аушева не было сделано ничего из того, что ожидали террористы. Опять звучала по телевизору ложь о количестве заложников. Это разъярило террористов, а ведь они хотели выпустить детей до семилетнего возраста. Уже списки составляли…
Потом мы говорили с президентом о третьем дне. У президента была справка, что взрыв начался от того, что, террорист на кнопке, прочитав Коран, закрыл книгу и снял ногу с кнопки. Это вот то, что у него было в справке. Он даже посчитал на пальцах, сколько есть свидетелей: один, два… Мы сказали, что в зале было очень много людей, многие из них остались живы, и есть несколько версий того, от чего произошли взрывы. И каждую версию нужно доказывать, и мы рассказали о том, какие версии еще есть. Он согласился, что это еще нужно расследовать. И мы сказали, что есть также версия, которую озвучивают многие взрослые люди, заложники. О том, что был какой-то выстрел извне и после этого произошел взрыв. Президент слушал нас молча, было видно, что вот этого у него в справке нет. Мы сказали, что именно это должно быть тщательно расследовано… и президент был с нами согласен. И пообещал, что затребует информацию… Потом мы говорили о действиях пожарных. Почему приказ о тушении пожара (в спортзале. — М.К.) поступил только через 40 минут в пожарные подразделения, а еще через 40 минут пожарные смогли добраться до школы. За эти 80 минут там все сгорели… За это тоже должны понести ответственность, за то, что не было моментального тушения пожара и пожарные подразделения не были готовы. Президент сказал: «Да, безусловно»… Мы сказали, это все говорит о бездейственности, о непрофессиональной деятельности или растерянности оперативного штаба. Вы же тоже согласны со мной? Правильно, вы согласны. Мы хотим, чтоб это все расследовалось. Потом мы говорили о том, что начали стрелять огнеметы. И вот Путин читает по справке, что ««Шмель» не применялся и вообще огнемет не носит зажигательного действия». Мы президенту тогда сказали: «Пускай назовут огнемет водометом. Но мы-то обнаружили на месте преступления огнеметы. С двумя полосками (РПО-А), с тремя (РПО-З), и все эти тубусы у нас есть. То есть при штурме школы были применены и термобарические, и зажигательные». На что президент сказал: «Но ведь огнеметами стреляли не по спортзалу, а по школе». На что я сама лично сказала: «Владимир Владимирович! В школе ни один класс не обгорел, ни один оконный проем не имеет следа, что туда стрелял огнемет. Ни одна стена не поражена огнеметом. Горел только спортзал, выходит, что огнемет стрелял только в спортзал. И больше никуда не было выстрелов. Я знаю, какое действие оказывает огнемет, я подняла литературу по огнемету и прочитала, что он применяется для уничтожения снайпера. Допустим. Но со второго этажа (и с крыши. — М.К.) вслед убегающим детям стреляли террористы. Если бы туда, в эти окна, были применены огнеметы, мы бы согласились, что огнеметы стреляли по тем позициям, где сидели террористы. Но туда огнеметы не стреляли… Потом мы начали говорить о применении танков. У президента в справке: «…танк стрелял в 21 час и что есть этому свидетели. Один-два выстрела были произведены по углу школы по второму этажу, болванкой, и остальные выстрелы — были в 21.00». Это написано у него в справке, и там перечисляются военные, которые подтверждают это. На что мы сказали, что есть очень много свидетелей, которые находились вокруг, и они дают показания, они приходят в суд, и даже сами военные об этом говорят, что танк начал стрелять где-то около 14 часов. Президент сказал: «Разберемся» и все это записал, так что, пожалуйста, давайте будем разбираться. Мы очень старались говорить с ним так, чтобы не было эмоций, чтоб была одна заинтересованность с нашей стороны и с его стороны узнать правду… Вот после этой беседы он направил вас к нам, я думаю, что вы заинтересованы в том, чтоб была найдена правда.
Одновременно с первым взрывом над крышей спортзала поднялось вертикально вверх дымовое облако правильной формы, а куски шифера разлетелись на расстояние до 100 метров от спортзала. По мнению ведущих экспертов-взрывотехников, дымовое облако правильной формы и раздробленное шиферное покрытие спортзала — это следствие обстрела крыши здания извне. Вы можете посмотреть фрагмент из фильма «Беслан» (Англия, Channell 4) на котором видно возникновение данного дымового облака одновременно со звуком первого взрыва.
Колесников: Все, я вас внимательно выслушал, с интересом, поверьте мне, и приехал я к вам по указанию генерального прокурора…
Миссия одна — это выслушать вас, руководителей республики. Самым тщательным образом. У нас еще будут встречи, это так мы просто встретились, чтобы обсудить, определить наши позиции, направление дальнейшей работы. И все то, что вы сами говорили и будете говорить, я бы хотел получить в письменном виде, и на каждый поставленный вопрос мы постараемся дать объективные, полные, всесторонние ответы. Я понимаю, что вас могут они не устроить, тогда мы еще раз встретимся и выясним, какие параметры нашего ответа не устраивают тех или иных людей, мы будем работать до тех пор, пока белых пятен не останется… Да, работа тяжелая, кропотливая, и, как мне представляется, она займет не день и, может быть, даже не один месяц, но те сотрудники, которые приехали вместе со мной, поверьте мне, профессионально подготовлены, и, я думаю, эта тяжелейшая задача им по плечу. Раз здесь есть СМИ, хочу сказать, что следственно-оперативная бригада, которая и по сей день работает, сделала огромную, поистине титаническую работу, и, конечно, люди, которые работали, они тоже и психологические издержки, и психологические травмы получили, потому что видеть все это, вот то страшное, поверьте мне, ни одна психика этого не выдержит. Одно я прошу, я приезжал, и вчера, и позавчера, и сегодня я приезжаю уже не как заместитель генпрокурора, а как человек с ответным сердцем, воспринимая ту боль, которая присутствует в каждом у присутствующих и отсутствующих. А боль эта у всех. Все помыслы будут направлены на то, чтобы, поверьте мне, эффективно разобраться. Я призываю и себя прежде всего, и присутствующих к полнейшей объективности, к порядочности в высказываниях. Я не хотел бы, чтобы на этом страшном горе присутствовали какие-либо элементы политики. …Я, поверьте, не только процессуалист, я скорее был оперативником, агентуристом, первым заместителем министра внутренних дел, я располагаю не только гласной информацией, но располагаю и так называемой негласной информацией. Очень много информации есть у меня… Но я еще раз всех присутствующих и неприсутствующих призываю (они меня услышат через СМИ): главное сейчас — это высочайшая порядочность и объективность. Чтобы наши слова не разошлись с нашими делами. Я просил бы активной помощи следственно-оперативной бригаде и тем, кто приехал. Это, кстати, касается и политиков, которые занимают определенные должности в республике. Мы их будем приглашать и завтра, и послезавтра, мы их тоже послушаем, так что давайте все вместе мы сделаем так, чтобы в кратчайшие, оптимальные сроки разобраться и дать оценку всему и вся по случившейся трагедии. Я открыт, я готов встречаться с вами для решения этой основной задачи. Вот коротенько, что я хотел бы сказать. Тут была мысль о солидарности (со следователями, чью работу приехал проверять Колесников. — М.К.). Нет у меня никакой солидарности, когда происходит вот такое вот страшное. Да! Мне больно отправлять на скамью подсудимых того, кого я много лет знал. Но у меня рука не дрогнет. Не дрогнет, поверьте мне. Поэтому если у вас вопросов больше ко мне нет…
Александр Гумецов (потерпевший, погибла дочь Аза): Разрешите один вопрос. Вы говорите, что, как и президент, по телевизору услышали цифру 350 человек. Но вот Генпрокуратура во главе с замгенпрокурора Фридинским уже с 1 сентября прошлого года завела уголовное дело по факту захвата свыше 600 (!) заложников.
— Ну и что?
— Ну они же как-то должны вам отчитываться? Или они вас дезинформировали?
— Да, но что я вам могу сказать? По телевизору — 300. А он (кто? — М.К.) возбуждает и указывает до 600 человек, правильно? Более 600 — это, может быть, и 700 и 600 с чем-то. И только в ходе расследования мы выясняем… реальные числа. Иногда как бывает? Иногда возбуждается уголовное дело по факту кражи, а выходит, что не кража, а разбойное нападение, даже убийство. Мы сейчас и приехали, чтобы определиться и начать работать, не выискивать сейчас, дело не в… В общем, я вас внимательно выслушал. Давайте мы все сомнения вместе устраним!
— Но почему бы вам не спросить с тех, кто заводил в то время вот уголовное дело, как у них эти цифры появились и почему вы там наверху об этих цифрах ничего не знали? Правильно?
— Еще вопросы.
— Что — еще? Это самое первое! Что ложь о количестве заложников пошла…
— Я вас внимательно выслушал, я понял, это идет повторение. Ну давайте уже… У кого-нибудь еще есть вопросы?
Эльбрус Ногаев (потерпевший): Вопрос по уголовному делу. Из судебной медэкспертизы уже ясно, сколько боевиков и отчего погибло. Но нет ни одного, кто погиб бы от применения огнемета «Шмель». Зато есть огромное количество обгоревших, обугленных тел детей. Так в кого все-таки стреляли из огнеметов?
— Я понял вопрос… понял…
— И вот еще мысль: почему взрыв произошел именно тогда, когда уже была договоренность с Масхадовым? Что он должен приехать — это показания Дзасохова. Он убедил (жителей Беслана. — М.К.), что должны приехать новые люди, через два часа должен был он приехать, а через час…
— Это Дзасохов или нынешний руководитель республики?..
— В газете я читал показания Дзасохова, что он договорился через Закаева с Масхадовым, и объявил возле Дворца культуры, что приедет Масхадов. А через час после этого произошел взрыв… Неужели все это случайность?
— Я не знаю… Мы это все проверим…
— У нас есть еще, Владимир Ильич, интервью с Ахмедом Закаевым на два с половиной часа, которое сделали по нашей просьбе журналисты. Может, вам дать почитать это интервью?
— Конечно, я возьму, это интересно. Важно послушать, что там Закаев говорит. Если там есть крупицы…
— Вот именно! Там очень полезные крупицы правды… Еще, Владимир Ильич! Вот почему-то учитываются в уголовном деле только те показания свидетеля, которые явно выгодны Шепелю. У нас по этому поводу уже конфронтация (на суде по Кулаеву. — М.К.) между прокуратурой и потерпевшими. Кулаев сядет пожизненно, никуда не денется от этого. Но куда нам другие показания девать? Другие показания вообще не учитываются. Почему?.. Пускай как-то ваши сотрудники покорректнее себя ведут с людьми. А то мы уже сделали заключение, что прокуратура, видимо, сначала сделала выводы, а потом под эти выводы подобрала доказательства. У нас сложилось такое мнение…
— Дорогие мои, я не могу сейчас отвечать. Как я могу отвечать? Я несолидно буду выглядеть (выделено на аудиозаписи голосом самого Колесникова. — М.К.). У нас есть время на все эти вопросы поговорить и дать исчерпывающие ответы. И устроим пресс-конференцию…
— У нас есть предложение — прежде чем приступить к совместной работе, чтобы Шепеля убрали из Осетии за дезинформацию лично вас и президента. Мы настаиваем, чтобы убрали Шепеля.
— Я понял. Да, но это не так просто, вы знаете… Опять-таки если в процессе проверки мы придем к выводу, что — да, есть ошибки в действиях, то генеральный прокурор примет решение не только в отношении Шепеля, но и любого из нас. Поэтому не будем забегать вперед. Есть проблема, и надо ее изучить. И еще у меня есть просьба, так как мы сейчас будем прощаться. Председательствующему судье очень тяжело, я это искренне говорю, так как ему тяжело и как процессуальному лицу, и как человеку, ему не позавидуешь. Поэтому я бы убедительно вас попросил: давайте мы поможем ему провести этот процесс… Чтобы мы активно приходили на процесс, давали показания, помогли разобраться в истине. Давайте поможем, поможем ему. Ведь весь мир смотрит, весь мир, мы не просто потерпевшие, мы граждане Осетии. У нас свой менталитет, своя душа, вот эту нашу непосредственность, красоту давайте покажем, это я неспроста так говорю. Кому-то хотелось бы, чтобы мы немножко по-другому выглядели, используя элемент нашей боли, страшной боли. А я призываю: давайте покажем им наше благородство и красоту, будем взаимно требовательны, но в рамках обычаев наших, традиций и законов — вот у меня к вам такая просьба.
Подготовил Мурат КАБОЕВ, cпециально для «Новой»
12.09.2005
|
