«Век безумия. Распад и падение Советского Союза».

Глава восьмая. КГБ

Никогда не разговаривайте с неизвестными.
М. Булгаков. Мастер и Мар­га­ри­та

Ут­ром 27 ок­тя­б­ря 1990 го­да моск­ви­чи об­на­ру­жи­ли на пер­вой стра­ни­це «Ком­со­моль­ской прав­ды» со­вер­шен­но не­о­жи­дан­ную ста­тью. Не­смо­т­ря на глас­ность, КГБ ред­ко упо­ми­нал­ся в со­вет­ской прес­се, но в это ут­ро вни­ма­ние чи­та­те­лей при­влек­ла фо­то­гра­фия Ка­ти Майо­­ро­вой, ин­те­рес­ной тем­но­во­ло­сой де­вуш­ки чуть боль­ше двад­ца­ти лет, оде­той в бро­не­жи­лет.

Под за­го­лов­ком «Ка­тя Май­о­ро­ва — Мисс КГБ» шла ста­тья о том, что КГБ, как лю­бая дру­гая ор­га­ни­за­ция, то­же име­ет свою ко­ро­ле­ву кра­со­ты. Май­о­ро­ва, пи­сал ав­тор, но­сит свой бро­не­жи­лет с «утон­чен­ной мяг­ко­с­тью», слов­но мо­дель Пье­ра Кар­де­на. «Но ни­что так не под­чер­ки­ва­ет не­вин­ное оба­я­ние Ка­ти, по мне­нию кол­лег, как спо­соб­ность на­не­с­ти удар ка­ра­тэ по го­ло­ве про­тив­ни­ка».

По­сле по­яв­ле­ния ста­тьи в «Ком­со­моль­ской прав­де» в пресс-центр КГБ по­зво­нил Дэ­вид Рем­ник из «Ва­шинг­тон пост» и спро­сил, мо­жет ли Май­о­ро­ва дать ин­тер­вью. Он ожи­дал, что над ним по­сме­ют­ся, но че­рез де­сять ми­нут ему пе­ре­зво­ни­ли и ска­за­ли, что со­глас­ны.

— Я мо­гу взять фо­то­ап­па­рат? — по­ин­те­ре­со­вал­ся Рем­ник.

— Да, ко­неч­но.

Спу­с­тя не­ко­то­рое вре­мя Рем­ник при­ехал в од­но из зда­ний КГБ в цен­т­ре Моск­вы и встре­тил­ся с Май­о­ро­вой, оде­той в сви­тер из ан­гор­ской шер­сти и уз­кие джинсы.

Май­о­ро­ва не ска­за­ла ни сло­ва о сво­ей ра­бо­те в КГБ, но по­ве­да­ла, что лю­бит «Битлз», иг­ра­ет на ги­та­ре и встре­ча­ет­ся не толь­ко с со­труд­ни­ка­ми КГБ. Она сфотогра­фи­ро­ва­лась ря­дом с па­мят­ни­ком Дзер­жин­ско­му и до­ба­ви­ла, что уме­ет стре­лять из ре­воль­ве­ра. «Нам да­ют все­воз­мож­ные на­вы­ки», — объ­яс­ни­ла она.

Ти­тул Мисс КГБ был лишь ча­с­тью ши­ро­ко­мас­штаб­ных дей­ст­вий по из­ме­не­нию ими­д­жа ор­га­ни­за­ции. Гла­ва КГБ Вла­ди­мир Крюч­ков стал до­сту­пен для ин­тер­вью, в ко­то­рых он рас­ска­зы­вал о се­бе и ор­га­ни­за­ции, о пред­став­лен­ном с его точ­ки зре­ния про­шлом. «На­си­лие, негу­ман­ность, на­ру­ше­ние че­ло­ве­че­с­ких прав, — го­во­рил он в ин­тер­вью ита­ль­ян­ской га­зе­те «Уни­та», — все­гда бы­ли чуж­ды ра­бо­те на­ших се­к­рет­ных служб». Хоть эра Бреж­не­ва и «не бы­ла луч­шей в на­шей жизни», КГБ в то вре­мя все­гда дей­ст­во­вал в со­от­вет­ст­вии с дей­ст­ву­ю­щим за­ко­но­да­тель­ст­вом.

КГБ так­же стал про­во­дить экс­кур­сии по зда­нию Глав­но­го уп­рав­ле­ния на пло­ща­ди Дзер­жин­ско­го с по­се­ще­ни­ем ка­би­не­та на тре­ть­ем эта­же, где ра­бо­тал быв­ший пред­се­да­тель Юрий Ан­д­ро­пов, и му­зея, ко­то­рый по­ми­мо за­лов Ле­ни­на и Дзер­жин­ско­го имел зал с экс­по­на­та­ми, рас­ска­зы­вав­ши­ми об удач­ных опе­ра­ци­ях, прово­див­ших­ся в по­след­ние го­ды.

КГБ со­здал от­дел по свя­зям с об­ще­ст­вен­но­с­тью, воз­гла­вил ко­то­рый ге­не­рал Алек­сандр Кар­бай­и­нов, объ­яс­няв­ший од­но­му за­пад­но­му жур­на­ли­с­ту, что его от­дел су­ще­ст­ву­ет для то­го, что­бы по­ка­зать ми­ру, что цель КГБ — слу­жить об­ще­ст­ву, а не на­обо­рот.

Вот та­ким об­ра­зом КГБ пы­тал­ся из­ме­нить пред­став­ле­ние о се­бе в гла­зах со­вет­ско­го на­ро­да, де­лая это не по­то­му, что дей­ст­ви­тель­но ме­нял­ся, а что­бы со­здать миф.

КГБ был не­ви­ди­мой дви­жу­щей си­лой в СССР, от­вет­ст­вен­ной за все, что, ка­за­лось, про­ис­хо­ди­ло са­мо по се­бе, на­чи­ная от еди­но­глас­ных го­ло­со­ва­ний на за­водских со­бра­ни­ях и кон­чая аб­со­лют­ным без­мол­ви­ем, слу­жив­шим сво­е­об­раз­ным фо­ном для всей жиз­ни стра­ны.

Все дик­та­ту­ры в один го­лос про­воз­гла­ша­ют, что их граж­да­не сча­ст­ли­вы, но со­вет­ская по­ш­ла даль­ше, пы­та­ясь за­ста­вить на­род де­мон­ст­ри­ро­вать «сча­с­тье». Эти де­мон­ст­ра­ции во­все не бы­ли пу­с­тя­ком, они бы­ли жиз­нен­но важ­ны для ус­той­чи­во­с­ти ре­жи­ма, по­то­му что при­тя­за­ние на со­зда­ние об­ще­ст­ва, ха­рак­те­ри­зу­ю­ще­го­ся до­б­ро­воль­ным еди­но­ду­ши­ем, оп­рав­ды­ва­ло все­об­щую кон­цен­т­ра­цию вла­с­ти.

КГБ до­стиг сво­ей це­ли, за­став­ляя cовет­ских граж­дан иг­рать оп­ре­де­лен­ные ро­ли в иде­о­ло­ги­че­с­кой пье­се стра­ны, ис­поль­зуя раз­лич­ные сред­ст­ва: он со­здал об­щие ус­ло­вия для на­вя­зы­ва­ния на­ро­ду под­чи­не­ния, по­ме­с­тив всех под над­зор с по­мо­щью та­кой гу­с­той се­ти ин­фор­ма­то­ров, что не бы­ло клу­ба, жи­ло­го до­ма или ра­бо­чей бри­га­ды, где не ока­за­лось бы хоть од­но­го из них, и за­ста­вив всех по­ве­рить, что ни один че­ло­век, про­явив­ший по­ли­ти­че­с­кую не­за­ви­си­мость, не ос­та­нет­ся на ра­бо­те. В то же вре­мя КГБ ка­му­ф­ли­ро­вал свои дей­ст­вия, при­тво­ря­ясь, что дей­ст­ву­ет в рам­ках «де­мо­кра­ти­че­с­кой» иде­о­ло­гии, и при­ни­мал все не­об­хо­ди­мые ме­ры для то­го, что­бы ни­кто не уз­нал о гор­ст­ке лю­дей, имев­ших му­же­ст­во про­ти­во­сто­ять ре­жи­му.

Эти две функ­ции бы­ли вза­и­мо­свя­за­ны. В стра­не, где на­вя­зы­ва­лась ис­ка­жен­ная, лож­ная вер­сия дей­ст­ви­тель­но­с­ти, не­воз­мож­но бы­ло не по­дав­лять мень­шин­ст­во — ина­че боль­шин­ст­во мог­ло на­чать вы­хо­дить их под­чи­не­ния.



Склон­ность КГБ к со­зда­нию ил­лю­зий не бы­ла бе­зо­бид­ной стран­но­с­тью. Ми­раж еди­но­ду­шия, со­здан­ный все­об­щим под­чи­не­ни­ем, ока­зы­вал мощ­ное пси­хо­ло­ги­че­с­кое дав­ле­ние. В по­ло­же­нии, ког­да все во всем со­глас­ны, непод­чи­нив­ший­ся че­ло­век те­ря­ет на­деж­ду на то, что он мо­жет за­щи­тить свою ин­ди­ви­ду­аль­ность, и да­же на­чи­на­ет со­мне­вать­ся в сво­ем ду­шев­ном здо­ро­вье. И в ко­неч­ном сче­те он при­хо­дит к вы­во­ду, что пол­но­стью изо­ли­ро­ван.

Де­ся­ти­ле­ти­я­ми стрем­ле­ние КГБ со­здать осо­бую ре­аль­ность от­ра­жа­лось на судь­бах кон­крет­ных лю­дей.



В мае 1977 го­да, спу­с­тя два ме­ся­ца по­сле аре­с­та Ана­то­лия Ща­ран­ско­го, Вик­тор Бра­и­лов­ский, ев­рей и дол­го­сроч­ный «от­каз­ник», за­ме­тил за со­бой слеж­ку. Слеж­ка про­дол­жа­лась не­сколь­ко дней, как пеш­ком, так и на ма­ши­нах, и бы­ла очень плот­ной. Од­наж­ды не­мно­го впе­ре­ди и по­за­ди Бра­и­лов­ско­го воз­ник­ли лю­ди в тем­ных паль­то, точ­но как пе­ред аре­с­том. В кон­це кон­цов его вы­зва­ли в Ле­фор­то­во, где его до­про­сил стар­ший лей­те­нант КГБ Алек­сандр Со­лон­чев­ко.

— У ме­ня на­ко­пи­лось до­ста­точ­но ма­те­ри­а­лов, что­бы об­ви­нить вас в го­су­дар­ст­вен­ной из­ме­не, — на­чал Со­лон­чев­ко, пе­ре­ли­с­тав ка­кие-то бу­ма­ги. — Но у нас гуман­ное го­су­дар­ст­во. Ес­ли вы со­гла­си­тесь стать сви­де­те­лем, мы не бу­дем пред­при­ни­мать ни­ка­ких дей­ст­вий про­тив вас.

За­тем Со­лон­чев­ко вы­нул за­яв­ле­ние в за­ру­беж­ную ев­рей­скую ор­га­ни­за­цию, на­пи­сан­ное от ру­ки:

— Экс­перт-гра­фо­лог за­клю­чил, что дан­ный ан­ти­со­вет­ский до­ку­мент на­пи­сан ва­ми.

Он про­тя­нул бу­ма­гу Бра­и­лов­ско­му и вни­ма­тель­но вгля­дел­ся в его ли­цо. Но Бра­и­лов­ский ни­как не сре­а­ги­ро­вал. Со­лон­чев­ко по­ло­жил до­ку­мент и стал рас­спраши­вать о дру­гих за­яв­ле­ни­ях и встре­чах ев­ре­ев, в осо­бен­но­с­ти о встре­че ев­рей­ских «от­каз­ни­ков» с груп­пой се­на­то­ров США в 1975 го­ду. И сно­ва Бра­и­лов­ский от­ка­зал­ся от­ве­чать. Со­лон­чев­ко до­стал вто­рое за­яв­ле­ние и спро­сил Бра­и­лов­ско­го, под­пи­сы­вал ли он его.

— Вы рас­сле­ду­е­те де­ло Ща­ран­ско­го, — от­ве­тил Бра­и­лов­ский, — но пы­та­е­тесь ис­поль­зо­вать мое по­ло­же­ние сви­де­те­ля, для то­го что­бы за­ве­с­ти де­ло на ме­ня.

Не­о­жи­дан­но Со­лон­чев­ко пре­кра­тил свои рас­спро­сы и ув­лек­ся длин­ной ре­чью. Рас­ха­жи­вая по ком­на­те, он об­суж­дал рус­ско­языч­ные ра­дио­тран­с­ля­ции по «Го­лосу Аме­ри­ки» и Би-би-си, вы­ска­зы­вал свою точ­ку зре­ния по по­во­ду раз­лич­ных дис­си­ден­тов, не за­быв и о Са­ха­ро­ве, и пы­тал­ся дать по­нять Бра­и­лов­ско­му, что Юрий Ор­лов — оп­ла­чи­ва­е­мый за­пад­ный агент и что под­держ­ка дис­си­ден­тов За­па­дом по­сте­пен­но ос­ла­бе­ва­ет.

— Ско­ро мы смо­жем сде­лать с ва­ми все, что за­хо­тим, — за­клю­чил он.

За­кон­чив речь, Со­лон­чев­ко сно­ва взял вто­рое за­яв­ле­ние и спро­сил Бра­и­лов­ско­го, под­пи­сы­вал ли тот его.

— Я мо­гу об­ви­нить вас по ста­тье 64* за пять ми­нут, — гро­зил Со­лон­чев­ко, — ес­ли вы не от­ве­ча­е­те на во­про­сы, я по­зо­ву сол­дат, и вас тут же аре­с­ту­ют.

Од­на­ко Бра­и­лов­ский все не от­ве­чал, и Со­лон­чев­ко за­вел но­вый мо­но­лог о си­ту­а­ции в со­вре­мен­ном ми­ре.

Шли ча­сы, а сле­до­ва­тель все не уни­мал­ся, про­дол­жая бес­связ­ный ана­лиз меж­ду­на­род­но­го и вну­т­рен­не­го по­ло­же­ния, пре­ры­ва­ясь толь­ко для то­го, что­бы спросить опять Бра­и­лов­ско­го о под­пи­си на про­ше­нии ев­ре­ев.

— Это про­ше­ние аб­со­лют­но бе­зо­бид­ное, и ва­ша под­пись на нем не оз­на­ча­ет ни­че­го не­за­кон­но­го, — по­вто­рял он, — я про­шу, что­бы вы от­ве­ти­ли на во­прос.

Тем не ме­нее Бра­и­лов­ский был не­пре­кло­нен.

В 8 ча­сов ве­че­ра ста­ло тем­неть, в до­мах че­рез ули­цу уже за­жг­лись ог­ни.

— Вик­тор Льво­вич, — ска­зал сле­до­ва­тель, — вы по­ни­ма­е­те, и я по­ни­маю, что до­ку­мент со­вер­шен­но бе­зо­бид­ный, а во­прос со­вер­шен­но не­ви­нен. По­че­му вы отка­зы­ва­е­тесь от­ве­чать на не­го це­лых один­над­цать ча­сов?

— Я по­ни­маю, и вы по­ни­ма­е­те, что это аб­со­лют­но бе­зо­бид­ный до­ку­мент и аб­со­лют­но не­вин­ный во­прос, — от­ве­тил Бра­и­лов­ский. — Так по­че­му же вы мне его за­да­е­те в те­че­ние один­над­ца­ти ча­сов?

Во вто­рой день до­про­сов сле­до­ва­тель по­вто­рил свое пре­до­сте­ре­же­ние на­счет об­ви­не­ния в го­су­дар­ст­вен­ной из­ме­не и вер­нул­ся к на­пи­сан­но­му от ру­ки до­ку­менту. Со­лон­чев­ко по­вто­рил: экс­перт-гра­фо­лог за­клю­чил, что по­черк при­над­ле­жит Бра­и­лов­ско­му. И сно­ва под­след­ст­вен­ный от­ка­зал­ся от­ве­чать, и Со­лон­чев­ко раз­ра­зил­ся но­вой ре­чью, ко­то­рая на этот раз бы­ла о тра­ги­че­с­кой судь­бе ев­ре­ев, по­ки­нув­ших СССР. Со­лон­чев­ко пы­тал­ся убе­дить Бра­и­лов­ско­го, что все ев­рейские эми­г­ран­ты эго­ис­ты и ве­дут ни­щен­скую жизнь на За­па­де. До­прос длил­ся де­сять ча­сов, но вновь Бра­и­лов­ский от­ка­зал­ся от со­труд­ни­че­ст­ва.

На тре­тий день Бра­и­лов­ский ска­зал, что хо­чет сде­лать за­яв­ле­ние. Со­лон­чев­ко по­дал ему бу­ма­гу, и он на­пи­сал: «Я от­ка­зы­ва­юсь да­вать сви­де­тель­ские по­ка­зания по де­лу Ща­ран­ско­го».

Тут Со­лон­чев­ко вы­шел и че­рез не­ко­то­рое вре­мя вер­нул­ся вме­с­те со стар­шим сле­до­ва­те­лем КГБ, ко­то­рый сел на стул, по­ка Со­лон­чев­ко сто­ял в по­ло­же­нии «смир­но».

Стар­ший сле­до­ва­тель с оза­бо­чен­ным ви­дом об­ра­тил­ся к Бра­и­лов­ско­му:

— Вы де­ла­е­те ошиб­ку, ес­ли ду­ма­е­те, что вас не на­ка­жут. Вы по­лу­чи­те не­сколь­ко лет тру­до­вых ла­ге­рей, мо­жет быть, это и не­мно­го, но мы зна­ем, что вы не­здоро­вы, а со­вет­ские тру­до­вые ла­ге­ря — от­нюдь не до­ма от­ды­ха. У вас ма­ло шан­сов вы­жить. Пред­ла­гаю вам два-три дня по­ду­мать об этом, и ес­ли тог­да вы все еще про­дол­жи­те от­ка­зы­вать­ся от по­ка­за­ний, это ре­шит ва­шу судь­бу.

Че­ты­ре не­де­ли про­шло, а Бра­и­лов­ско­го не вы­зы­ва­ли для да­чи по­ка­за­ний. Ког­да же он был вновь вы­зван к Со­лон­чев­ко, у сле­до­ва­те­ля бы­ло сов­сем дру­гое выра­же­ние ли­ца.

— Вик­тор Льво­вич, — на­чал он, ка­чая го­ло­вой с яв­ной гру­с­тью, — вы сде­ла­ли очень пло­хую вещь. Вы на­ру­ши­ли за­кон — за­кон о том, что сви­де­тель обя­зан давать по­ка­за­ния. Вы хо­ро­шо зна­е­те, что дис­си­дент­ское дви­же­ние на­ста­и­ва­ет на том, что­бы мы дей­ст­во­ва­ли в рам­ках за­ко­на. Вик­тор Льво­вич, из ува­же­ния к дви­же­нию дис­си­ден­тов вы обя­за­ны дать по­ка­за­ния.

Во­ло­сы Бра­и­лов­ско­го вста­ли ды­бом. Поз­же он рас­ска­зы­вал сво­ей же­не: «Я был го­тов к че­му угод­но, но не к это­му». Тем не ме­нее он от­ка­зал­ся да­вать по­ка­зания.

Бра­и­лов­ско­го не вы­зы­ва­ли в Ле­фор­то­во до но­я­б­ря. На этот раз его встре­тил но­вый сле­до­ва­тель — Ко­валь.

— Вик­тор Льво­вич, — на­чал тот, — мне хо­те­лось бы знать, по­че­му вы от­ка­зы­ва­е­тесь от да­чи по­ка­за­ний. Мо­жет, вас не ус­т­ро­ил пре­ды­ду­щий сле­до­ва­тель? Солон­чев­ко еще очень мо­лод. Но да­вай­те по­го­во­рим се­рь­ез­но. Вы ожи­да­е­те ви­зу на вы­езд. Мы не смо­жем вы­дать вам ви­зу, по­ка вы не да­ди­те по­ка­за­ний…

Но Бра­и­лов­ский вновь от­ка­зал­ся от да­чи по­ка­за­ний про­тив Ща­ран­ско­го, и в ито­ге ему поз­во­ли­ли уе­хать.

Га­ли­ну Кре­мен до­пра­ши­вал май­ор Ска­лов, ко­то­рый про­из­нес длин­ную речь о кам­па­нии пре­зи­ден­та Кар­те­ра по пра­вам че­ло­ве­ка.

По­на­ча­лу Кре­мен пре­ры­ва­ла Ска­ло­ва яз­ви­тель­ны­ми за­ме­ча­ни­я­ми, но по­том за­тих­ла. Это был ее пер­вый до­прос, и, не­смо­т­ря на свое по­ло­же­ние, она на­шла речь Ска­ло­ва ин­те­рес­ной.

Ска­лов осуж­дал «от­каз­ни­ков», ко­то­рые, по его сло­вам, пы­та­лись за­пу­гать вла­с­ти. Он клял­ся, что та­кая так­ти­ка не сра­бо­та­ет.

— Мы не бо­им­ся по­ли­ти­ки Кар­те­ра, — за­ве­рял он, — и мы не ста­нем де­лать «от­каз­ни­кам» ни­ка­ких ус­ту­пок, что­бы об­ра­до­вать Кар­те­ра.

В 11 ча­сов ут­ра Кре­мен пре­рва­ла его и спро­си­ла:

— Ког­да у нас бу­дет пе­ре­рыв на обед?

— Обед в час, — от­ве­тил Ска­лов, рас­те­ряв­шись из-за во­про­са.

— Из­ви­ни­те, я долж­на пе­ре­ку­сить, — от­ве­ти­ла Кре­мен, вы­ну­ла из сум­ки яб­ло­ко и бу­тер­б­род и на­ча­ла есть пря­мо при Ска­ло­ве. Опе­шив, он ушел из ком­на­ты и вер­нул­ся че­рез пол­ча­са.

Ког­да до­прос во­зоб­но­вил­ся, Ска­лов спро­сил Кре­мен, зна­ет ли она Ща­ран­ско­го.

— К со­жа­ле­нию, нет, — от­ве­ти­ла Га­ли­на.

— По­че­му к со­жа­ле­нию? — за­ин­те­ре­со­вал­ся Ска­лов.

— Для вас он пре­ступ­ник, а я его та­ко­вым не счи­таю, — по­сле­до­вал от­вет.

Ска­лов спро­сил у Га­ли­ны, что она зна­ет о том, как спи­сок «от­каз­ни­ков» с ад­ре­са­ми их мест ра­бо­ты по­пал на За­пад. Он спро­сил, ка­ко­ва бы­ла роль Ща­ран­ско­го в пе­ре­да­че спи­с­ка и ка­кую роль он иг­рал в ор­га­ни­за­ции де­мон­ст­ра­ций. Кре­мен от­ве­ти­ла, что не мо­жет от­ве­тить на по­доб­ные во­про­сы. За­тем Ска­лов по­ка­зал ей раз­лич­ные про­ше­ния, под­пи­сан­ные ею са­мой и Ща­ран­ским. Он уточ­нил, под­пи­сы­ва­ла ли она эти бу­ма­ги. Она при­зна­лась, что да.

Ска­лов по­ин­те­ре­со­вал­ся, ви­де­ла ли она фильм «Скуп­щи­ки душ» о со­вет­ских ев­ре­ях-ак­ти­ви­с­тах, в том чис­ле и о Ща­ран­ском, ко­то­рый по­ка­зы­ва­ли по со­вет­ско­му те­ле­ви­де­нию.

— Я ви­де­ла его, — от­ве­ти­ла Га­ли­на, — и счи­таю его от­вра­ти­тель­ным.

Ок­но в ка­би­не­те Ска­лов бы­ло от­кры­то и вы­хо­ди­ло на тю­рем­ный двор. Вдруг Кре­мен ус­лы­ша­ла крик. Она по­лю­бо­пыт­ст­во­ва­ла у Ска­ло­ва, что это. Он от­ве­тил, что это в дру­гом по­ме­ще­нии идет фильм по те­ле­ви­зо­ру. И при­ба­вил, что ес­ли лю­ди не да­ют по­ка­за­ния до­б­ро­воль­но, то они мо­гут по­пасть в тюрь­му.

— Что вы слы­ша­ли про Ща­ран­ско­го от му­жа? — про­дол­жал до­прос Ска­лов.

— Я не мо­гу ска­зать что-ли­бо о сво­ем му­же.

— Что вы слы­ша­ли о свя­зи Ща­ран­ско­го с ЦРУ?

— Я не знаю Ща­ран­ско­го.

— Вы зна­ли пер­вую или вто­рую же­ну Ща­ран­ско­го?

— Я ду­ма­ла, что у не­го толь­ко од­на же­на.

— Вы ду­ма­е­те, что по­сле всех ва­ших про­ше­ний боль­ше «от­каз­ни­ков» по­лу­чат раз­ре­ше­ние на вы­езд?

— Это не име­ет от­но­ше­ния к де­лу.

— Ща­ран­ский — над­мен­ный че­ло­век, — за­ме­тил Ска­лов, — он хо­дит буд­то гла­ва го­су­дар­ст­ва.

Тут Ска­лов при­нял­ся рас­ха­жи­вать по ком­на­те, ими­ти­руя по­ход­ку Ща­ран­ско­го. На­ко­нец сле­до­ва­тель вер­нул­ся за стол и за­явил:

— Ду­маю, что Алек­сандр Лунц* был ум­нее Ща­ран­ско­го. Лунц уе­хал, а Ща­ран­ский си­дит в тюрь­ме. Мо­жет, по на­уке Ща­ран­ский и умен, но по жиз­ни — ду­рак.



Ар­ка­дия Мая, уче­ного-ис­то­рика на пен­сии, то­же до­пра­ши­вал май­ор Ска­лов. Для пред­ста­ви­те­ля его по­ко­ле­ния уже про­стой вы­зов в Ле­фор­то­во был тя­же­лой пси­хо­ло­ги­че­с­кой трав­мой, по­то­му что из это­го ме­с­та лю­ди в 1930-х го­дах обыч­но не воз­вра­ща­лись.

С ут­ра Ска­лов не за­да­вал пря­мых во­про­сов о Ща­ран­ском, ко­то­ро­го Май в лю­бом слу­чае как сле­ду­ет не знал. Вме­с­то это­го сле­до­ва­тель ин­те­ре­со­вал­ся его пен­си­ей, пись­ма­ми род­ст­вен­ни­ков из Из­ра­и­ля. Май от­ве­тил, что его пен­сия к де­лу не от­но­сит­ся. А что до пе­ре­пи­с­ки с род­ст­вен­ни­ка­ми, то для КГБ это не со­став­ля­ет се­к­ре­та, ведь его поч­ту пол­но­стью про­сма­т­ри­ва­ют.

Ска­лов рас­сме­ял­ся от ду­ши.

— За­чем все эти во­про­сы? — по­лю­бо­пыт­ст­во­вал Май.

— Нам про­сто хо­чет­ся по­луч­ше вас уз­нать, — от­ве­тил сле­до­ва­тель.

По­сле обе­да Ска­лов стал спра­ши­вать Мая о де­я­тель­но­с­ти Ща­ран­ско­го.

— Мне ин­те­рес­но, ка­кие об­ви­не­ния предъ­яв­ле­ны Ща­ран­ско­му? — спро­сил Май.

Вме­с­то от­ве­та Ска­лов на­чал длин­ную речь, смыс­лом ко­то­рой бы­ло то, что КГБ и «от­каз­ни­кам» не­об­хо­ди­мо со­труд­ни­чать на поль­зу рас­сле­до­ва­нию.

— С мо­ей точ­ки зре­ния, — за­явил Май, — меж­ду на­ми не со­труд­ни­че­ст­во, а борь­ба.

— Что вы име­е­те в ви­ду? — вспо­ло­шил­ся сле­до­ва­тель. — Клас­со­вая борь­ба?

Май сно­ва спро­сил, в чем об­ви­ня­ют Ща­ран­ско­го.

Ска­лов на се­кун­ду за­ду­мал­ся, а за­тем ска­зал:

— Ща­ран­ский пе­ре­дал за­пад­ным кор­ре­с­пон­ден­там се­к­рет­ные све­дения.

— Но ка­ким же об­ра­зом? — уди­вил­ся Май, — ведь Ща­ран­ский встре­чал­ся с жур­на­ли­с­та­ми от­кры­то?

— Он пе­ре­дал све­де­ния в ко­роб­ке спи­чек, — ска­зал Ска­лов.

По­том он спро­сил, что Май ду­ма­ет о встре­че Ща­ран­ско­го с кон­грессме­на­ми и се­на­то­ра­ми.

— А по­че­му вы спра­ши­ва­е­те? Ме­ня там не бы­ло.

— Да, пра­виль­но, мы зна­ем всех, кто там был.

— Так по­че­му вы спра­ши­ва­е­те ме­ня? — по­вто­рил Май.

— Мы хо­тим знать ва­ше мне­ние.

— Мое мне­ние сов­сем не важ­но для де­ла.

По­том Ска­лов вы­шел и вер­нул­ся с до­ку­мен­та­ми, в том чис­ле с ко­пи­ей из­ра­иль­ской га­зе­ты на рус­ском язы­ке, ка­ки­ми-то пись­ма­ми и фо­то­ко­пи­я­ми. Он спро­сил Мая, был ли Ща­ран­ский ав­то­ром пись­ма в из­ра­иль­скую га­зе­ту, рас­ска­зы­ва­ю­щую об из­би­е­нии не­сколь­ких со­вет­ских ев­рей­ских де­мон­ст­ран­тов.

— Вы долж­ны знать, кто на­пи­сал пись­мо, — за­ме­тил Ска­лов, — по­то­му что там упо­мя­ну­то ва­ше имя.

— Я не со­би­ра­юсь об­суж­дать это, по­то­му что га­зет­ная ста­тья — это не до­ку­мент. Кро­ме то­го, мое имя на­пе­ча­та­но с ошиб­кой.

Ска­лов по­ка­зал фо­то­ко­пии кол­лек­тив­ных пи­сем ев­ре­ев, но и их Май от­ка­зал­ся об­суж­дать.

— Ни­ког­да не по­ка­зы­вай­те ко­пии ис­то­ри­ку, — до­ба­вил он, — в ис­то­рии мно­го при­ме­ров фаль­си­фи­ка­ции.

За­тем Май раз­вер­нул про­чел лек­цию на эту те­му, при­ве­дя мно­го при­ме­ров удач­ных под­де­лок, упо­мя­нув и о де­ле Ше­ре­ме­те­вых, ко­то­рые под­де­ла­ли до­ку­мен­ты и сде­ла­лись соб­ст­вен­ни­ка­ми ог­ром­ных вла­де­ний в XVII ве­ке.

— Под­дел­ка бы­ла столь убе­ди­тель­на, — про­дол­жал Май, по­ка Ска­лов бе­зу­с­пеш­но пы­тал­ся пре­рвать его, — что ее не смог­ли раз­ли­чить вплоть до ХХ ве­ка.

— Вы под­пи­сы­ва­ли ка­кие-ни­будь из этих кол­лек­тив­ных пи­сем? — все же про­рвал­ся Ска­лов.

— Это что пре­ступ­ле­ние?

— Что вы зна­е­те о шпи­о­на­же Ща­ран­ско­го?

— Ни­че­го, я счи­таю это об­ви­не­ние аб­сурд­ным.

Май ви­дел, что Ска­лов за­пи­сал в про­то­кол толь­ко сло­во «ни­че­го». За­ме­тив, что Ска­лов не за­пи­сал от­вет пол­но­стью, Май на­ста­и­вал на том, что­бы сле­до­ва­тель до­ба­вил сло­ва «Я счи­таю это об­ви­не­ние аб­сурд­ным», а так­же свои за­ме­ча­ния о том, что Ща­ран­ский пе­ре­да­вал све­де­ния ино­ст­ран­ным кор­ре­с­пон­ден­там че­рез спи­чеч­ные ко­роб­ки. Ска­лов от­ка­зал­ся.



Вла­ди­мир Сле­пак знал Ща­ран­ско­го луч­ше, чем дру­гие «от­каз­ни­ки», но его до­пра­ши­ва­ли по­сле всех ос­таль­ных, воз­мож­но, по­то­му, что КГБ знал, что со­труд­ни­че­ст­во с ним — де­ло без­на­деж­ное, и на­де­ял­ся, что рань­ше «рас­ко­лет­ся» кто-ни­будь дру­гой.

Сле­пак на­чал с то­го, что по­про­сил сле­до­ва­те­ля Ко­ва­ля объ­яс­нить, в чем Ща­ран­ско­го об­ви­ня­ют. Сле­до­ва­тель от­ве­тил, что ему ин­кри­ми­ни­ру­ют 64-ю ста­тью — «из­ме­ну Ро­ди­не».

— В 64-й ста­тье мно­го па­ра­гра­фов, — за­ме­тил Сле­пак, — на­при­мер, от­каз вер­нуть­ся из-за гра­ни­цы, шпи­о­наж, по­бег из СССР. По ка­ко­му па­ра­гра­фу об­ви­ня­ют Ща­ран­ско­го?

Ко­валь ска­зал, что это тай­на след­ст­вия.

— Вам при­дет­ся ска­зать, в чем имен­но об­ви­ня­ют Ща­ран­ско­го, — про­дол­жал Сле­пак, — ес­ли не ска­же­те, я бу­ду вы­нуж­ден сде­лать вы­вод, что рас­сле­до­ва­ние не объ­ек­тив­но, и от­ка­жусь сви­де­тель­ст­во­вать.

Не­о­жи­дан­но для Сле­па­ка Ко­валь раз­го­ря­чил­ся:

— Мы хо­тим знать прав­ду. Ес­ли прав­да за Ща­ран­ским, тем луч­ше для не­го. Так по­че­му вы не хо­ти­те ему по­мочь?

— Вы мо­же­те пе­ре­ина­чить мои сло­ва, — не уни­мал­ся Сле­пак. — Ес­ли я ска­жу что-ни­будь в за­щи­ту Ща­ран­ско­го, вы ис­поль­зу­е­те это про­тив не­го.

Ко­валь пы­тал­ся убе­дить Сле­па­ка, что КГБ про­во­дит рас­сле­до­ва­ния стро­го по за­ко­ну, но по­сле столь­ких лет не­воз­мож­но­с­ти по­лу­чить раз­ре­ше­ние на вы­езд в Из­ра­иль, что бы­ло раз­ре­ше­но за­ко­ном, Сле­па­ка пе­ре­убе­дить бы­ло не­воз­мож­но.

— Я знаю мил­ли­он при­ме­ров, ког­да ва­ша ор­га­ни­за­ция от­прав­ля­ла не­вин­ных лю­дей в ла­ге­ря и на смерть, — ска­зал Сле­пак.

— Но это бы­ло трид­цать лет на­зад.

— Ма­ло что из­ме­ни­лось.

— Вы го­во­ри­те, ма­ло что из­ме­ни­лось, — ска­зал Ко­валь, — но мы сей­час вас не бьем и не за­со­вы­ва­ем вам под ног­ти игол­ки.

— Мно­гие из тех, кто со­вер­шал пре­ступ­ле­ния во вре­ме­на прав­ле­ния Ста­ли­на, сей­час на сво­бо­де, а ни­ка­ко­го рас­сле­до­ва­ния и не бы­ло, — ска­зал Сле­пак. — Ста­лин вновь ста­но­вит­ся ге­ро­ем.

— Он мно­гое сде­лал для стра­ны.

За­тем Сле­пак вы­нул за­яв­ле­ние, в ко­то­ром на­пи­сал, что осуж­да­ет факт рас­сле­до­ва­ния, и по­про­сил Ко­ва­ля вклю­чить это в де­ло. Но тот от­ка­зал­ся.

— Где же ва­ша объ­ек­тив­ность? — спро­сил Сле­пак. — Я пы­тал­ся дать вам сви­де­тель­ст­во в за­щи­ту Ща­ран­ско­го, а вы от­ка­зы­ва­е­тесь его при­ни­мать.

Не­мно­го поз­же Сле­пак на­пи­сал дру­гое за­яв­ле­ние и по­про­сил Ко­ва­ля пе­ре­дать его гла­ве след­ст­вен­но­го ап­па­ра­та КГБ, но опять Ко­валь за­про­те­с­то­вал:

— Ес­ли я от­ка­зал­ся при­нять его, то и он от­ка­жет­ся.

На об­рат­ном пу­ти Сле­пак пы­тал­ся всу­чить за­яв­ле­ние ох­ран­ни­ку у вхо­да, но тот то­же от­ка­зал­ся:

— Я ни­ког­да не бе­ру ни­ка­ких бу­маг.



Де­ло кон­чи­лось тем, что из бо­лее 200 до­про­шен­ных «от­каз­ни­ков» ни один не дал по­ка­за­ния про­тив Ща­ран­ско­го — это сви­де­тель­ст­во­ва­ло о се­рь­ез­ном мо­раль­ном со­про­тив­ле­нии. По­ве­де­ние «от­каз­ни­ков» бы­ло впол­не объ­яс­ни­мым, по­то­му что они рас­сма­т­ри­ва­ли след­ст­вие не как спо­соб уз­нать прав­ду, а как улов­ку, ра­зы­г­ран­ную с це­лью сде­лать пред­ва­ри­тель­ный вер­дикт прав­до­по­доб­ным. Един­ст­вен­ный, кто дей­ст­ви­тель­но дал важ­ные по­ка­за­ния, был во­все не «от­каз­ник», а Ро­берт Тот, мос­ков­ский кор­ре­с­пон­дент «Лос-Ан­д­же­лес таймс», ко­то­рый при­нял рас­сле­до­ва­ние за чи­с­тую мо­не­ту.

Вме­ша­тель­ст­во То­та на­ча­лось в суб­бо­ту 11 ию­ня 1977 го­да. Аген­ты схва­ти­ли его пря­мо на ули­це, ког­да он брал ста­тью по па­ра­пси­хо­ло­гии из рук ее ав­то­ра, мос­ков­ско­го би­о­фи­зи­ка Ва­ле­рия Пе­ту­хо­ва. То­та от­вез­ли в Ле­фор­то­во и тут же ос­во­бо­ди­ли, ска­зав, что он на­хо­дит­ся под след­ст­ви­ем по об­ви­не­нию в шпи­о­на­же и уе­хать из стра­ны не мо­жет. Тот за­вер­шал свое пре­бы­ва­ние в Моск­ве, на ру­ках у не­го бы­ли авиа­би­ле­ты на 17 ию­ня, че­рез шесть дней.

До­прос То­та на­чал­ся в сле­ду­ю­щий по­не­дель­ник и ка­сал­ся не ста­тьи, по­лу­чен­ной от Пе­ту­хо­ва, а ис­клю­чи­тель­но его свя­зей с Ща­ран­ским. Над го­ло­вой То­та ви­се­ло об­ви­не­ние в шпи­о­на­же, и он дал сле­до­ва­те­лям де­таль­ные све­де­ния о его свя­зях с Ща­ран­ским. По­след­ний был од­ним из глав­ных ис­точ­ни­ков ин­фор­ма­ции для То­та, и ре­пор­тер по­дроб­но рас­ска­зал об их от­но­ше­ни­ях — с точ­ки зре­ния аме­ри­кан­ско­го за­ко­но­да­тель­ст­ва скры­вать ему бы­ло не­че­го. По со­ве­ту аме­ри­кан­ско­го по­соль­ст­ва Тот под­пи­сал про­то­кол до­про­са, да­же хо­тя он был на­пи­сан по-рус­ски, а Тот не знал этот язык.

Воз­мож­но­с­ти КГБ для фа­б­ри­ка­ции бы­ли бес­край­ние, и имен­но по­ка­за­ния То­та по­мог­ли КГБ со­ст­ря­пать де­ло про­тив Ща­ран­ско­го, ко­то­рое бы­ло пред­став­ле­но в ию­ле 1978 го­да. Спи­сок се­к­рет­ных пред­при­я­тий, яко­бы най­ден­ный двор­ни­ком в му­сор­ном ба­ке во дво­ре до­ма, где жил Тот, свя­за­ли с де­лом Ща­ран­ско­го, который был об­ви­нен в го­су­дар­ст­вен­ной из­ме­не и при­го­во­рен к 12 го­дам тру­до­вых ла­ге­рей.



Хо­лод­ным де­кабрь­ским днем Ва­си­лий Ба­рац, со­труд­ник со­вет­ско­го Ге­не­раль­но­го шта­ба, был вы­зван в ка­би­нет пол­ков­ни­ка Ко­жев­ни­ко­ва, воз­глав­ляв­ше­го пси­хи­а­т­ри­че­с­кое от­де­ле­ние кли­ни­ки при шта­бе.

Ба­рац по­про­сил об уволь­не­нии из ар­мии ме­сяц на­зад; он и Ко­жев­ни­ков до­го­во­ри­лись, что офи­ци­аль­ной вер­си­ей бу­дет то, что Ба­рац стра­да­ет от «ком­плек­са стра­ха». На са­мом де­ле Ко­жев­ни­ков знал, что при­чи­на, по ко­то­рой Ба­рац не мо­жет боль­ше ра­бо­тать в Ге­не­раль­ном шта­бе, за­клю­ча­лась в том, что КГБ за­те­ял след­ст­вие, по­до­зре­вая Ба­ра­ца в шпи­о­на­же.

Ба­рац по­лу­чил вы­зов, встал из-за сто­ла и сра­зу по­ехал к Ко­жев­ни­ко­ву.

— Из­ви­ни, — ска­зал Ко­жев­ни­ков, ког­да Ба­рац за­шел, — твое про­ше­ние об от­став­ке не удов­ле­тво­ре­но. Те­бе при­дет­ся вер­нуть­ся в гос­пи­таль Бур­ден­ко.

Ба­рац за­ка­чал го­ло­вой:

— Я ту­да не вер­нусь.

Ко­жев­ни­ков со­чув­ст­вен­но взгля­нул на не­го:

— Ес­ли ты не пой­дешь, те­бя от­ве­зут ту­да си­лой.

Ко­жев­ни­ков, вы­бе­жав в ко­ри­дор, стал звать са­ни­та­ров. У каж­до­го пси­хи­а­т­ра есть ключ, ко­то­рым он мо­жет за­пе­реть па­ци­ен­та; од­на­ко Ко­жев­ни­ков ос­та­вил дверь от­кры­той. Ба­рац, по­няв, что это оз­на­ча­ет, вы­ско­чил из ка­би­не­та и по­мчал­ся вниз по ле­ст­нич­ным про­ле­там. Он ныр­нул в ап­те­ку кли­ни­ки, че­рез слу­жеб­ный вход вы­скольз­нул на ули­цу и по­бе­жал вниз по Го­го­лев­ско­му буль­ва­ру в на­прав­ле­нии пло­ща­ди Кро­пот­ки­на.

Был про­моз­г­лый зим­ний день, и, ви­дя, что по­го­ни за ним нет, Ба­рац пе­ре­прыг­нул че­рез же­лез­ную ог­ра­ду, от­го­ра­жи­вав­шую буль­вар, пе­ре­сек его и по­пал в ла­би­ринт пе­ре­ул­ков за Ста­рым Ар­ба­том; он шел в на­прав­ле­нии ог­ром­но­го от­кры­то­го бас­сей­на, вы­ст­ро­ен­но­го на ме­с­те быв­ше­го хра­ма Хри­с­та Спа­си­те­ля. В от­ча­я­нии он ду­мал, что же пред­при­нять даль­ше, и на­ко­нец, по­шел к дру­гу, у ко­то­ро­го и пе­ре­но­че­вал.

По­бег Ба­ра­ца из кли­ни­ки был лишь од­ним из по­след­них эпи­зо­дов кош­ма­ра, ко­то­рый на­чал­ся не­сколь­ко лет на­зад. В 1960-х го­дах, бу­ду­чи сту­ден­том Выс­шей во­ен­но-ин­же­нер­ной ака­де­мии в Ки­е­ве, Ба­рац пред­ло­жил на ком­со­моль­ском со­бра­нии ис­клю­чить ал­ко­го­ли­ка Фе­до­то­ва. Фе­до­то­ва ис­клю­чи­ли, но, за­кон­чив обу­че­ние, Ба­рац стал ра­бо­тать в вы­чис­ли­тель­ном цен­т­ре Ген­шта­ба, где лич­ным со­ста­вом ру­ко­во­дил дя­дя Фе­до­то­ва, а гла­вой сек­то­ра, где ра­бо­тал Ба­рац, был отец Фе­до­то­ва. А вско­ре Ба­рац по­ссо­рил­ся и с Ана­то­ли­ем Ти­ши­ным, со­труд­ни­ком контр­раз­вед­ки КГБ* в вы­чис­ли­тель­ном цен­т­ре. Ка­за­лось, у Ти­ши­на есть что-то лич­ное про­тив сол­дат. Он об­ра­щал­ся с ни­ми в при­сут­ст­вии Ба­ра­ца не ина­че как с от­ре­бь­ем, и од­наж­ды де­ло меж­ду Ба­ра­цем и Ти­ши­ным ед­ва не до­шло до дра­ки.

Че­рез не­сколь­ко ме­ся­цев по­сле этой стыч­ки с Ти­ши­ным с Ба­ра­цем ста­ли слу­чать­ся стран­ные ве­щи. Он сда­вал эк­за­мен по не­мец­ко­му, ко­то­рый при­ни­ма­ли трое граж­дан­ских лиц и два офи­це­ра в фор­ме. Эк­за­ме­на­то­ры за­да­ва­ли во­про­сы це­лых пол­ча­са и, за­кон­чив, объ­я­ви­ли, что он по­лу­чил выс­ший балл — «от­лич­но». Но тут один из офи­це­ров за­го­во­рил с Ба­рат­цем на ан­г­лий­ском. Ба­рац толь­ко сто­ял и глу­по улы­бал­ся, по­то­му что не по­ни­мал, что ему го­во­рят.

Тут один из штат­ских ска­зал по-рус­ски:

— По­че­му вы скры­ва­е­те свое зна­ние ан­г­лий­ско­го?

— Из­ви­ни­те, — про­го­во­рил Ба­рац. — Я не знаю ан­г­лий­ско­го.

— Нет, зна­е­те, — на­ста­и­вал че­ло­век в штат­ском, — вы про­сто скры­ва­е­те это, вы мо­же­те го­во­рить на ан­г­лий­ском в со­вер­шен­ст­ве, луч­ше, чем я.

Ба­рац рас­те­рял­ся, но по­вто­рил, что не го­во­рит по-ан­г­лий­ски.

— Вы вре­те, — за­го­во­рил вто­рой офи­цер. — Вы зна­е­те ан­г­лий­ский, но по ка­кой-то при­чи­не хо­ти­те это скрыть.

Где-то дней че­рез де­сять Ба­рац столк­нул­ся с зам­по­ли­том ча­с­ти пол­ков­ни­ком Лев­ки­ным.

— По­че­му вы скры­ва­е­те тот факт, что зна­е­те ан­г­лий­ский? — спро­сил он. — Че­го вы бо­и­тесь? Вы долж­ны гор­дить­ся. Кто еще сре­ди нас го­во­рит на ино­ст­ран­ном язы­ке?

Ба­рац объ­яс­нил пол­ков­ни­ку, что не го­во­рит по-ан­г­лий­ски, но тот по­смо­т­рел на не­го осуж­да­ю­ще и по­шел прочь.

Ба­рац все­гда был очень ак­ку­ра­тен и по­ста­вил се­бе за пра­ви­ло дер­жать бу­ма­ги в оп­ре­де­лен­ном по­ряд­ке. Но тут он стал за­ме­чать, что каж­дый раз, как он воз­вра­щал­ся на свое ра­бо­чее ме­с­то, они все бы­ли пе­ре­пу­та­ны. По не­по­нят­ной при­чи­не все его кол­ле­ги ста­ли на­зы­вать его «бан­де­ров­цем», по име­ни гла­вы ан­ти­ком­му­ни­с­ти­че­с­ко­го ук­ра­ин­ско­го дви­же­ния Сте­па­на Бан­де­ры. Ба­рац на са­мом де­ле был ро­дом из рай­о­на Кар­пат, где бан­де­ров­цы про­яв­ля­ли боль­шую ак­тив­ность. Ба­рац ле­том 1973 го­да слу­чай­но по­ехал в от­пуск в Кар­па­ты, где встре­тил свою бу­ду­щую же­ну Га­ли­ну Ко­хан, ко­то­рая то­же бы­ла на по­до­зре­нии у КГБ.



В 1968 го­ду из Бе­вер­ли-Хиллз, штат Ка­ли­фор­ния, в СССР в гос­ти к се­мье при­ехал дя­дя Ко­хан, Ми­ха­ил Дям­ко-Дэй­вис. Дям­ко-Дэй­вис эми­г­ри­ро­вал пе­ред Пер­вой ми­ро­вой вой­ной и при­ехал в Кар­па­ты толь­ко в 1931 го­ду, на по­хо­ро­ны сво­е­го от­ца. Он встре­тил­ся с се­с­т­рой и Га­ли­ной в Уж­го­ро­де и, уз­нав об их жиз­ни, ре­шил ку­пить им ма­ши­ну. Дя­дя по­шел в ва­лют­ный ма­га­зин и за­ка­зал экс­порт­ную мо­дель «Вол­ги» для се­с­т­ры. Экс­порт­ная мо­дель бы­ла до­ро­же, у нее бы­ло боль­ше хро­ма и дви­га­тель по­луч­ше, чем у обыч­ной. Но Га­ли­на не смог­ла за­брать ма­ши­ну, по­ка дя­дя был в стра­не, по­то­му что за­ка­зы­вать нуж­но бы­ло че­рез Ки­ев.

Ви­за ис­тек­ла, и Дям­ко-Дэй­вис уе­хал. Но ког­да Га­ли­на по­ш­ла за ав­то­мо­би­лем, ей вы­да­ли обыч­ную «Вол­гу». Она по­про­бо­ва­ла от­ка­зать­ся, но ей от­ве­ти­ли, что вы­бо­ра у нее нет.

Че­рез не­сколь­ко ме­ся­цев Ко­хан еха­ла на ма­ши­не по уз­кой про­се­лоч­ной до­ро­ге, и тут ми­мо нее про­ехал в ка­зен­ном ав­то­мо­би­ле Сле­пи­чев, офи­цер ГАИ, при­сут­ст­во­вав­ший при по­куп­ке. Ко­хан свер­ну­ла на ав­то­за­пра­воч­ную стан­цию. Сле­пи­чев раз­вер­нул­ся и то­же за­ехал на за­прав­ку. Он вы­шел из ма­ши­ны и за­го­во­рил с Ко­хан. Он рас­ска­зал ей, что ее на­ду­ли с ав­то­мо­би­лем, и обе­щал встре­тить­ся и объ­яс­нить, как на­пи­сать пись­мо со­от­вет­ст­ву­ю­щим ор­га­нам вла­с­ти о слу­чив­шем­ся. Че­рез две не­де­ли Ко­хан про­чи­та­ла, что Сле­пи­чев «тра­ги­че­с­ки по­гиб». Лю­ди по­го­ва­ри­ва­ли об убий­ст­ве, но кон­крет­но ни­кто ни­че­го не знал. Поз­же до Ко­хан до­шли слу­хи, что при­чи­тав­ша­я­ся ей «Вол­га» те­перь при­над­ле­жит Луч­ку, ко­то­рый во вре­мя про­да­жи ав­то­мо­би­ля был на­чаль­ни­ком об­ла­ст­но­го МВД, а те­перь стал за­ме­с­ти­те­лем на­чаль­ни­ка Уж­го­род­ско­го от­де­ла КГБ. По­сле та­ких но­во­стей Ко­хан ста­ло дур­но, и с тех пор она жи­ла в по­сто­ян­ном стра­хе.

Она бы­ла учи­тель­ни­цей в шко­ле в де­рев­не Усть-Чер­ная, и, ко­неч­но, у нее слу­ча­лись мел­кие кон­флик­ты с дру­ги­ми учи­те­ля­ми. Од­наж­ды, ког­да Га­ли­на со­бра­лась ехать в де­рев­ню к ма­те­ри, на­хо­див­шу­ю­ся в 250 км от шко­лы, под ка­пот ее ма­ши­ны за­гля­нул ме­ха­ник и про­бор­мо­тал: «Гля­ди-ка, что они пы­та­лись с то­бой сде­лать». Ось бы­ла поч­ти пе­ре­пи­ле­на, и ес­ли бы «Вол­га» на­бра­ла ско­рость, то сло­ма­лась бы.

В 1970 го­ду Га­ли­на Ко­хан по­сту­пи­ла в ас­пи­ран­ту­ру Уж­го­род­ско­го уни­вер­си­те­та и по­чув­ст­во­ва­ла, что за ней на­блю­да­ют. Она бы­ла чле­ном пар­тии с 1963 го­да, и ее ста­ли кри­ти­ко­вать на парт­со­б­ра­ни­ях за то, что она «кра­сит рес­ни­цы, но­сит брю­ки, ез­дит на ма­ши­не и про­па­ган­ди­ру­ет аме­ри­кан­ский об­раз жиз­ни».

Но про­ис­ше­ст­вие, ко­то­рое окон­ча­тель­но убе­ди­ло ее в слеж­ке КГБ, слу­чи­лось в мае 1972 го­да в Моск­ве. Ко­хан по­еха­ла ту­да про­во­дить ис­сле­до­ва­тель­скую ра­бо­ту и ос­та­но­ви­лась в уни­вер­си­тет­ской гос­ти­ни­це. На вто­рой не­де­ле к ней под­се­ли­ли со­сед­ку, мо­ло­дую мед­се­с­т­ру из Ка­ли­ни­на, на­звав­шу­ю­ся Аль­би­ной. С са­мо­го на­ча­ла си­ту­а­ция с Аль­би­ной по­ка­за­лась ей стран­ной. Га­ли­на с боль­шим тру­дом до­ста­ла се­бе ме­с­то в гос­ти­ни­це, ко­то­рую в ос­нов­ном за­ни­ма­ли ака­де­ми­ки, да­же имея на­прав­ле­ние из Уж­го­ро­да; а Аль­би­не, жив­шей не очень да­ле­ко от Моск­вы, уда­лось по­се­лить­ся на не­о­гра­ни­чен­ный срок и яв­но без про­блем. Так­же ка­за­лось, что она ни­ког­да не ухо­дит из но­ме­ра. Аль­би­на спа­ла, ког­да Ко­хан ухо­ди­ла, и уже бы­ла в но­ме­ре, ког­да Га­ли­на воз­вра­ща­лась.

Не­сколь­ко раз Ко­хан, воз­вра­тив­шись в гос­ти­ни­цу, ви­де­ла, что кто-то рыл­ся в ее ве­щах. Она все­гда скла­ды­ва­ла ве­щи ак­ку­рат­но, а тут ста­ла на­хо­дить все по­мя­тым и в бес­по­ряд­ке. Од­наж­ды она вер­ну­лась за за­бы­той ве­щью и уви­де­ла, что Аль­би­на ро­ет­ся в ее че­мо­да­не. Ко­хан об­ра­ти­ла вни­ма­ние, что с ее мы­лом, зуб­ной па­с­той и по­ма­дой что-то не так. Они ис­пу­с­ка­ли стран­ный за­пах, как буд­то в них что-то под­ме­ша­ли, а ее ниж­нее бе­лье бы­ло влаж­ным.

Од­наж­ды ут­ром, че­рез де­сять дней по­сле по­се­ле­ния Аль­би­ны, Ко­хан про­сну­лась и об­на­ру­жи­ла на ру­ках и ли­це крас­ные пят­на. Што­ры бы­ли от­дер­ну­ты, бы­ло уже 8 ча­сов ут­ра, и ком­на­та бы­ла за­ли­та све­том. Аль­би­на уже вста­ла и оде­лась. Га­ли­на чув­ст­во­ва­ла сла­бость и за­ме­ти­ла, что пят­на на те­ле по­кры­ты ма­лень­ки­ми пры­щи­ка­ми, ти­па гу­си­ной ко­жи. Ко­хан зна­ла, что Аль­би­на — мед­се­с­т­ра, по­это­му спро­си­ла, что с ней.

— Ха-ха-ха… ну на­ко­нец-то! — за­сме­я­лась Аль­би­на.

Ко­хан пе­ре­пол­ни­ла ди­кая ярость. Она схва­ти­ла Аль­би­ну и по­та­щи­ла ее к ок­ну:

— Рас­ска­зы­вай, что ты здесь де­ла­ешь. Рас­ска­зы­вай, что все это зна­чит, ина­че я вы­бро­шусь из ок­на вме­с­те с то­бой.

Ко­хан дер­жа­ла Аль­би­ну же­лез­ной хват­кой, а дру­гой ру­кой от­кры­ла ок­но. Ком­на­ту на­пол­нил шум с про­спек­та Вер­над­ско­го. Ни­ка­ко­го кри­ка не ус­лы­ша­ли бы. Она при­под­ня­ла Аль­би­ну до уров­ня ок­на; тут Аль­би­на по­ня­ла, что Га­ли­на не шу­тит.

— Стой, — за­кри­ча­ла она, — я все рас­ска­жу.

Ко­хан опу­с­ти­ла Аль­би­ну и от­ве­ла ее в ван­ную. Аль­би­на от­кры­ла кран на пол­ную мощ­ность. Кровь под­сту­пи­ла к ее ли­цу, а гу­бы по­си­не­ли. Го­лос Аль­би­ны из­ме­нил­ся, это был ше­пот, и он буд­то шел из глу­би­ны гру­ди на по­след­нем из­ды­ха­нии.

— Я умо­ляю те­бя ни­ко­му не го­во­рить, — на­ча­ла Аль­би­на, — ес­ли они ког­да-ни­будь уз­на­ют, что я рас­ко­ло­лась, они и ме­ня убь­ют. Я знаю та­кие слу­чаи.

Аль­би­на рас­ска­за­ла, что ее по­сла­ли за­ра­зить Ко­хан ин­фек­ци­ей, но не зна­ла ка­кой.

— Как же ты мог­ла? — не­до­уме­ва­ла Га­ли­на. — Что я те­бе сде­ла­ла?

— Они за­ста­ви­ли ме­ня, — от­ве­ти­ла Аль­би­на, — ес­ли не я, то кто-ни­будь дру­гой сде­лал бы это.

Она ска­за­ла, что это де­ло рук КГБ. Аль­би­на на­хо­ди­лась на гра­ни сры­ва, как Ко­хан не­сколь­ки­ми ми­ну­та­ми ра­нее. Она по­вто­ри­ла, что Га­ли­на ни­ко­му не долж­на го­во­рить об этом, что она по­про­бу­ет ее вы­ле­чить, что ес­ли Ко­хан пре­даст ее, то при этом не­ми­ну­е­мо по­гиб­нет са­ма.

— Уй­ди, — ска­за­ла Га­ли­на, — у те­бя не бы­ло вы­бо­ра.

Аль­би­на вы­шла, а Ко­хан про­си­де­ла на кро­ва­ти ча­са два; не зная, что де­лать. На­ко­нец она вы­шла из гос­ти­ни­цы и по­ш­ла по го­ро­ду. На дво­ре сто­ял чу­дес­ный ве­сен­ний день, ма­ши­ны чи­с­ти­ли до­ро­ги и ре­мон­ти­ро­ва­ли бор­дю­ры тро­ту­а­ров, го­то­вясь к ви­зи­ту пре­зи­ден­та Ри­чар­да Ни­ксо­на, оз­на­чав­ше­му на­ча­ло по­ли­ти­ки раз­ряд­ки. Ко­хан вспом­ни­ла де­ло Бо­ри­са Спи­ва­ка, ис­то­ри­ка из Уж­го­род­ско­го уни­вер­си­те­та, ко­то­ро­го год на­зад на­шли мерт­вым в той же гос­ти­ни­це. Офи­ци­аль­ной при­чи­ной смер­ти был сер­деч­ный при­ступ, но ни­кто в Кар­па­тах не ве­рил это­му. По­сле по­хо­рон ме­ст­ные вла­с­ти ото­б­ра­ли квар­ти­ру, где жи­ла его вдо­ва с дву­мя де­ть­ми.



Га­ли­на Ко­хан ре­ши­ла ос­тать­ся в Моск­ве до кон­ца сро­ка, а за­тем вер­нуть­ся в Уж­го­род и об­ра­тить­ся за ме­ди­цин­ской по­мо­щью; она зна­ла од­но­го вра­ча, ко­то­ро­му мож­но бы­ло до­ве­рять. Че­рез две не­де­ли симп­то­мы ис­чез­ли. В Уж­го­ро­де ее ос­мо­т­рел зна­ко­мый врач. Он за­клю­чил, что она все же боль­на и нуж­да­ет­ся в ле­че­нии, но не рас­крыл ни­ка­ких по­дроб­но­с­тей. Вме­с­то это­го он дал ей ад­рес вра­ча в Ки­е­ве. Че­рез ме­сяц Ко­хан по­еха­ла в Ки­ев, и врач, к ко­то­ро­му она об­ра­ти­лась, ска­зал, что у нее по­вы­шен­ное со­дер­жа­ние лей­ко­ци­тов.

Он вы­пи­сал ре­цепт на ка­кие-то таб­лет­ки и по­со­ве­то­вал прий­ти еще раз че­рез ме­сяц. Вско­ре Га­ли­на уз­на­ла, что вра­ча пе­ре­ве­ли в Ка­ра­ган­ду, в Ка­зах­стан. Не­сколь­ко ме­ся­цев она ис­ка­ла таб­лет­ки, но их не бы­ло ни­где.

Не­мно­го по­го­дя, при­ехав в са­на­то­рий от Пе­ре­чин­ской хи­ми­че­с­кой фа­б­ри­ки, Ко­хан встре­ти­лась с Ба­ра­цем; их по­зна­ко­мил Сте­пан Ма­лиц­кий, друг Га­ли­ны и глав­врач са­на­то­рия.

Ба­рац при­гла­сил Га­ли­ну на чаш­ку ко­фе. Сна­ча­ла она от­ка­за­лась, бо­ясь, что встре­чи с ней по­вре­дят ка­рь­е­ре Ба­ра­ца. Ког­да Ма­лиц­кий ос­та­вил их на­еди­не, Ко­хан рас­ска­за­ла Ба­ра­цу о Сле­пи­че­ве, о «Вол­ге» и сво­ем по­ло­же­нии.

Ба­рац вы­слу­шал ее очень вни­ма­тель­но, но не вос­при­нял ее си­ту­а­цию все­рьез.

— Ес­ли за де­ло возь­мет­ся Моск­ва, они уви­дят, что это дей­ст­вия ме­ст­но­го КГБ, — ска­зал Ба­рац, — и все про­яс­нит­ся. — За­тем до­ба­вил: — У ме­ня са­мо­го есть про­бле­мы с КГБ. Все­гда мож­но най­ти спо­соб по­ста­вить этих аген­тов на ме­с­то.

В ито­ге Ко­хан со­гла­си­лась встре­чать­ся с Ба­ра­цем, и че­рез не­де­лю они по­обе­да­ли в «Зер­каль­ном за­ле» в Уж­го­ро­де, где, ок­ру­жен­ные соб­ст­вен­ны­ми от­ра­же­ни­я­ми, по­дроб­но об­су­ди­ли все, что с ни­ми про­изо­ш­ло. Они ви­де­лись еще не­сколь­ко раз в Уж­го­ро­де, и ког­да Ко­хан вер­ну­лась в Моск­ву в де­ка­б­ре про­дол­жать ис­сле­до­ва­ния в дис­сер­та­ци­он­ном за­ле Биб­ли­о­те­ки им. В. И. Ле­ни­на, Ба­рац встре­чал ее на вок­за­ле. Че­рез ме­сяц они по­же­ни­лись и от­пра­зд­но­ва­ли свадь­бу у ро­ди­те­лей Ба­ра­ца в за­кар­пат­ском го­род­ке Пе­ре­чин.

Не­смо­т­ря на по­до­зре­ния в зна­нии ан­г­лий­ско­го и в со­кры­тии это­го фак­та, вско­ре по­сле свадь­бы Ба­рац по­лу­чил спе­ци­аль­ный про­пуск в вы­чис­ли­тель­ный центр, вы­дан­ный на­чаль­ни­ком контр­раз­вед­ки. Это зна­чи­ло, что он мо­жет про­но­сить с со­бой порт­фель в лю­бое зда­ние Ми­ни­с­тер­ст­ва обо­ро­ны, не ос­тав­ляя его гар­де­роб­щи­ку, — при­ви­ле­гия, ко­то­рую обыч­но име­ли толь­ко вы­со­ко­по­с­тав­лен­ные во­ен­ные. Но вме­с­те с этим на ра­бо­те его вез­де со­про­вож­да­ли, а за Га­ли­ной ста­ли сле­дить.

Осе­нью 1973 го­да у Ба­ра­ца ча­с­тень­ко под­ни­ма­лась тем­пе­ра­ту­ра, и его гос­пи­та­ли­зи­ро­ва­ли на два ме­ся­ца. Но, к его удив­ле­нию, ни­как не ле­чи­ли. Од­наж­ды, жа­лу­ясь на от­сут­ст­вие ле­че­ния, он в шут­ку спро­сил, не дол­жен ли он в чем-ли­бо при­знать­ся.

На­ко­нец его от­пу­с­ти­ли до­мой, но вес­ной 1974 го­да здо­ро­вье опять ухуд­ши­лось и его по­ло­жи­ли сно­ва. На этот раз его по­ме­с­ти­ли в во­ен­ный гос­пи­таль им. Бур­ден­ко, где его при­нял ка­пи­тан Вла­ди­мир Ютин, ко­то­рый вна­ча­ле пред­ло­жил ос­мотр в пси­хи­а­т­ри­че­с­ком от­де­ле­нии гос­пи­та­ля, а за­тем уточ­нил си­ту­а­цию, ска­зав, что, соб­ст­вен­но, вы­бо­ра у Ба­ра­ца нет. В от­де­ле­нии пси­хи­а­т­рии пол­ков­ник Гри­го­рий Ко­лу­па­ев за­явил Ба­ра­цу, что он слаб и нуж­да­ет­ся в глю­ко­зе и ви­та­ми­нах. За­тем про­ве­ли курс ле­че­ния: 18 уко­лов и таб­лет­ки — сам­по­акс и се­дук­сен (на­зва­ния он уз­нал поз­же). В ре­зуль­та­те ле­че­ния Барац пе­ре­стал кон­тро­ли­ро­вать свою речь. Че­рез 18 дней его вы­пи­са­ли, но он не мог са­мо­сто­я­тель­но пе­ре­дви­гать­ся, пра­вую часть те­ла ча­с­тич­но па­ра­ли­зо­ва­ло, па­мять ухуд­ши­лась. По­сле вы­пи­с­ки ему не раз­ре­ши­ли вер­нуть­ся на преж­нюю ра­бо­ту ин­же­не­ром в вы­чис­ли­тель­ном цен­т­ре, а за­ста­ви­ли, как про­сто­го сол­да­та, за­ни­мать­ся ре­мон­том или ра­бо­тать груз­чи­ком.

По­няв, что его ка­рь­е­ре в во­ен­ном ве­дом­ст­ве при­шел ко­нец, Ба­рац от­пра­вил­ся к пол­ков­ни­ку Ко­жев­ни­ко­ву в пси­хи­а­т­ри­че­с­кое от­де­ле­ние кли­ни­ки Ген­шта­ба и спро­сил, мож­но ли его уво­лить в за­пас на ос­но­ва­нии ме­ди­цин­ских по­ка­за­ний. Имен­но тог­да Ко­жев­ни­ков со­гла­сил­ся, что­бы Ба­рац на­пи­сал за­яв­ле­ние об ухо­де из-за «ком­плек­са стра­ха».

Но вер­нем­ся на­зад. Итак, Ба­рац сбе­жал.

И те­перь, си­дя в сво­ем ук­ром­ном ме­с­те в квар­ти­ре дру­га, Ба­рац осо­знал всю се­рь­ез­ность сво­е­го по­ло­же­ния. Ес­ли он не вер­нет­ся на ра­бо­ту, то ста­нет де­зер­ти­ром. Ес­ли вер­нет­ся, его от­ве­зут в пси­хуш­ку. Об­ду­мав все, он по­зво­нил Ко­жев­ни­ко­ву из так­со­фо­на и вер­нул­ся в ка­би­нет, где его ос­мо­т­ре­ли во­семь пси­хи­а­т­ров. За­тем его от­пра­ви­ли в от­де­ле­ние не­вро­ло­гии Тре­ть­е­го цен­т­раль­но­го во­ен­но­го гос­пи­та­ля в Крас­но­гор­ске, где глав­врач пол­ков­ник Олег Лу­мо­нов ос­мо­т­рел его и за­клю­чил, что он здо­ров. За­тем в со­про­вож­де­нии Лу­мо­но­ва Ба­рац от­пра­вил­ся в гос­пи­таль Бур­ден­ко, где его со­чли фи­зи­че­с­ки не­при­год­ным к служ­бе и уво­ли­ли из ар­мии по со­сто­я­нию здо­ро­вья.

По­сле от­став­ки Ба­рац вздох­нул спо­кой­но, на­де­ясь, что не­при­ят­но­с­ти с КГБ по­за­ди.

В мар­те 1975 го­да он ус­т­ро­ил­ся на ра­бо­ту в вы­чис­ли­тель­ный центр Ми­ни­с­тер­ст­ва лес­ной про­мы­ш­лен­но­с­ти, но пре­сле­до­ва­ние про­дол­жа­лось. Ба­ра­ца по­сто­ян­но ок­ру­жа­ли лю­ди, ин­те­ре­су­ю­щи­е­ся его по­ли­ти­че­с­ки­ми убеж­де­ни­я­ми, а 80-­лет­няя убор­щи­ца рас­ска­за­ла, что кто-то по но­чам бро­дит по офи­су.

Тем не ме­нее от­кры­тых ин­ци­ден­тов не бы­ло боль­ше го­да; за это вре­мя Ко­хан по­лу­чи­ла ме­с­то млад­ше­го на­уч­но­го со­труд­ни­ка на ис­то­ри­че­с­ком фа­куль­те­те МГУ. Ле­том 1976 го­да се­мья ре­ши­ла про­ве­с­ти от­пуск в Кар­па­тах. Од­наж­ды по­зд­но ве­че­ром они шли по де­рев­не Оба­ва, рас­по­ло­жен­ной в до­ли­не в ок­ру­же­нии ле­си­с­тых гор, вне­зап­но на них на­па­ли че­ло­век де­сять с пал­ка­ми и кам­ня­ми. На­ча­лась дра­ка, Ба­ра­цы ста­ли звать на по­мощь. Из­би­е­ние про­дол­жа­лось, пока в бли­жай­шем до­ме не вклю­чи­ли свет, тог­да на­па­дав­шие скры­лись.

Под­няв­шись, Ва­си­лий и Га­ли­на уви­де­ли, что оба в кро­ви; они за­ме­ти­ли и ме­ст­но­го аген­та КГБ за уг­лом, ко­то­рый на­блю­дал за сце­ной, си­дя на мо­то­цик­ле. Спро­сив его, по­че­му он не пы­тал­ся по­мочь, они по­лу­чи­ли от­вет: «А хо­ро­ших лю­дей не бьют». Вер­нув­шись на ра­бо­ту, Ба­рац по­нял, что ат­мо­сфе­ра еще силь­ней усу­гу­би­лась. С ним то и де­ло за­во­ди­ли ан­ти­со­вет­ские раз­го­во­ры, а его ра­бо­чие ма­те­ри­а­лы ста­ли про­па­дать. Од­наж­ды ве­че­ром он по­про­сил о по­мо­щи за­ме­с­ти­те­ля ди­рек­то­ра вы­чис­ли­тель­но­го цен­т­ра Дми­т­рия Че­реш­ки­на, с ко­то­рым Ба­рац под­дер­жи­вал дру­же­с­кие от­но­ше­ния. «Ва­ся, — от­ве­тил Че­реш­кин, — я ни­че­го не мо­гу сде­лать. Те­бе ко­нец. К кон­цу го­да твоя го­ло­ва долж­на ле­жать на блю­де».

В де­ка­б­ре 1976 го­да со­слу­жи­вец дал Ба­ра­цу ксе­рокс рас­ска­за Со­лже­ни­цы­на «Один день Ива­на Де­ни­со­ви­ча». Поз­же во вре­мя обе­да его дип­ло­мат ук­ра­ли, а в 5 ча­сов ве­че­ра на­ча­лось со­бра­ние по об­суж­де­нию до­но­са на Ба­ра­ца по по­во­ду то­го, что он по­те­рял ка­кую-то за­пре­щен­ную ли­те­ра­ту­ру. В ито­ге Ба­ра­ца спас­ло толь­ко то, что ра­бо­чие, при­сут­ст­во­вав­шие на со­бра­нии, ста­ли жа­ло­вать­ся, что на­чаль­ст­во за­став­ля­ет их те­рять вре­мя из-за вся­кой ерун­ды.

В на­ча­ле 1977 го­да Ба­ра­ца по­ни­зи­ли в долж­но­с­ти на три раз­ря­да, и вме­с­то 200 руб­лей он стал по­лу­чать 130 руб­лей в ме­сяц. За­тем ему при­ка­за­ли ехать в ко­ман­ди­ров­ку в Ки­ев вме­с­те с Вик­то­ром Ас­та­хо­вым, за­ме­с­ти­те­лем на­чаль­ни­ка от­де­ла. Но пе­ред по­езд­кой Ас­та­хов за­шел к не­му в ка­би­нет и за­явил, что Ба­рац — ан­г­лий­ский шпи­он и со­би­рал­ся ис­поль­зо­вать его, Ас­та­хо­ва, как при­кры­тие. «Мы ни­ку­да не по­едем, — до­ба­вил Ас­та­хов, — вы хо­те­ли со­здать сеть для сво­их шпи­он­ских це­лей. На­ко­нец-то мы вас пой­ма­ли».

В этот мо­мент Ба­рац по­нял, что КГБ не ос­та­вит его в по­кое. Един­ст­вен­ное, че­го он не знал, — уво­лят его или аре­с­ту­ют.

В на­ча­ле мая его уво­ли­ли. Ему ска­за­ли, что уволь­ня­ют по со­кра­ще­нию шта­тов, а на са­мом де­ле шта­ты как раз рас­ши­ря­ли, и это де­ла­ло уволь­не­ние не­за­кон­ным. Тем не ме­нее проф­со­юз и вы­чис­ли­тель­ный центр одо­б­ри­ли это.

По­те­ря ра­бо­ты в ми­ни­с­тер­ст­ве убе­ди­ла Ба­ра­ца, что в cо­вет­ском го­су­дар­ст­ве ему на­де­ять­ся не на что. Пы­та­ясь вос­ста­но­вить­ся на ра­бо­те, он апел­ли­ро­вал к ми­ни­с­тер­ст­ву и к ре­ги­о­наль­но­му от­де­лу КГБ. Ко­хан пи­са­ла са­мо­му Юрию Ан­д­ро­по­ву, но все бы­ло бес­по­лез­но. От­ча­яв­шись, 4 ию­ля 1977 го­да Ба­рац по­слал пись­мо Бреж­не­ву с за­яв­ле­ни­ем, что он и Га­ли­на от­ка­зы­ва­ют­ся от сво­е­го граж­дан­ст­ва и про­сят раз­ре­шить им уе­хать из СССР. При­чи­на — мно­го­лет­нее и бе­зос­но­ва­тель­ное пре­сле­до­ва­ние КГБ.

Вско­ре по­сле от­прав­ки пись­ма Ко­хан уво­ли­ли с долж­но­с­ти пре­по­да­ва­те­ля ис­то­рии КПСС в МГУ с зар­пла­той 105 руб­лей и пе­ре­ве­ли на став­ку раз­но­ра­бо­чей в 75 руб­лей в ме­сяц.

Се­мья ста­ла до­би­вать­ся эми­г­ра­ции. Их при­ня­ли в мос­ков­ском ОВИ­Ре, где ска­за­ли, что у них нет до­ста­точ­но­го ос­но­ва­ния для вы­ез­да из стра­ны.

Про­хо­ди­ли ме­ся­цы, и до­ход Ба­ра­цев все умень­шал­ся. В кон­це 1977 го­да Ва­си­лий стал рас­про­да­вать свои кни­ги.

В кон­це кон­цов Ба­ра­цы свя­за­лись с Ро­бер­том Прин­г­лом, кон­су­лом аме­ри­кан­ско­го по­соль­ст­ва, на­счет воз­мож­но­с­ти по­лу­чить при­гла­ше­ние в США. Но че­рез не­сколь­ко дней по­сле их встре­чи Ба­ра­ца при­ве­ли в ме­ст­ное от­де­ле­ние ми­ли­ции, где его встре­ти­ли на­чаль­ник, про­ку­рор Печ­ки­на и ка­кой-то че­ло­век в штат­ском.

Они спро­си­ли Ба­ра­ца, по­че­му он не ра­бо­та­ет, и при­гро­зи­ли по­са­дить его за ту­не­яд­ст­во. В дру­гой раз ему вы­да­ли на­прав­ле­ние на ра­бо­ту, и 1 ию­ня 1978 го­да он стал ра­бо­тать под­руч­ным в пра­чеч­ной за 105 руб­лей в ме­сяц.

В те­че­ние сле­ду­ю­щих двух лет Ба­ра­цы на­ста­и­ва­ли на эми­г­ра­ции, но бе­зу­с­пеш­но. По­сле оче­ред­ной бе­зу­с­пеш­ной по­пыт­ки най­ти по­мощь у мос­ков­ско­го чи­нов­ни­ка, ко­то­рый вна­ча­ле, ка­за­лось, про­явил со­чув­ст­вие, Ба­рац ре­шил, что един­ст­вен­ная воз­мож­ность эми­г­ри­ро­вать — стать дис­си­ден­та­ми. С по­мо­щью кон­так­тов по ев­рей­ской ли­нии Ба­рац по­зна­ко­мил­ся с дру­ги­ми людь­ми, ко­то­рые то­же пы­та­лись уехать из стра­ны и ор­га­ни­зо­ва­ли груп­пу «Пра­во на эми­г­ра­цию».

Ме­ня по­зна­ко­ми­ли с Ба­ра­цем дру­гие чле­ны ко­ми­те­та, и в пер­вую встре­чу он по­дроб­но рас­ска­зал мне свою ис­то­рию. Он пы­тал­ся объ­яс­нить, что его опыт не был та­ким уж ис­клю­чи­тель­ным.

— КГБ мо­жет по­до­зре­вать в шпи­о­на­же лю­бо­го, — го­во­рил он, — по­то­му что КГБ сле­дит за все­ми. Агент КГБ мо­жет на­чать пре­сле­до­вать ко­го-то, что­бы от­пла­тить за оби­ду, унич­то­жить со­пер­ни­ка или со­вер­шить лич­ную, мел­кую месть. Но раз де­ло от­кры­ли, за­крыть его труд­но. Лю­бое дей­ст­вие пред­по­ла­га­е­мо­го шпи­о­на рас­сма­т­ри­ва­ет­ся в поль­зу об­ви­не­ния. Ес­ли он пред­при­ни­ма­ет ра­зум­ные ша­ги по за­щи­те са­мо­го се­бя от пре­сле­до­ва­ния, на­при­мер из­бе­га­ет сту­ка­чей или не под­да­ет­ся на про­во­ка­ции, то он ве­дет се­бя как шпи­он. И в ре­зуль­та­те де­ло раз­ра­с­та­ет­ся.

Я дол­жен был по­мочь пре­дать ог­ла­с­ке де­ла лю­дей, об­ра­щав­ших­ся за по­мо­щью, — все, о чем они мне рас­ска­зы­ва­ли, не­од­но­крат­но под­тверж­да­лось. Что же до са­мих Ба­ра­цев, то, ка­за­лось, КГБ про­сто не вы­пу­с­кал их из сво­их тес­ных объ­я­тий.

Ба­рац жил сре­ди до­но­с­чи­ков и шпи­о­нов. Он в каж­дом по­до­зре­вал ос­ве­до­ми­те­ля КГБ (ча­с­то спра­вед­ли­во) и гор­дил­ся, ког­да ему уда­ва­лось об­на­ру­жить, что за ним ве­лась слеж­ка. Ба­рац рас­ска­зал мне, что в со­сед­ней квар­ти­ре за сте­ной ус­та­нов­ле­ны под­слу­ши­ва­ю­щие ус­т­рой­ст­ва.

Ба­рац вспом­нил, что, ког­да они с же­ной въе­ха­ли в квар­ти­ру, в со­сед­ней квар­ти­ре про­жи­ва­ло се­мей­ст­во, лю­бив­шее вы­пить, по­тан­це­вать и по­иг­рать на гар­мош­ке. Но че­рез не­ко­то­рое вре­мя там все стих­ло, слы­шал­ся толь­ко звук ра­дио, ко­то­рое вклю­ча­лось в 6 ча­сов ут­ра. Так про­дол­жа­лось уже три го­да. В жар­кие лет­ние дни, ког­да из-за жа­ры ок­на бы­ли рас­пах­ну­ты на­стежь, как у них, так и у со­се­дей, Ба­ра­цу уда­ва­лось с по­мо­щью длин­но­го ше­с­та и зер­ка­ла за­гля­нуть в со­сед­нюю квар­ти­ру. Он ви­дел со­вер­шен­но пу­с­тую ком­на­ту и боль­шой ме­тал­ли­че­с­кий ап­па­рат. Ино­гда Ба­рац за­се­кал да­же аген­та, ко­то­рый ра­бо­тал с ап­па­ра­том.

Ба­рац был уве­рен, что за ним и Га­ли­ной сле­дят и жиль­цы с ниж­не­го эта­жа, а на ули­це на­про­тив есть на­блю­да­тель­ный пост. Од­наж­ды но­чью он под­вел ме­ня к ок­ну и ука­зал на ма­лень­кий кру­жо­чек све­та на чер­да­ке пря­мо под кар­ни­зом за­тем­нен­но­го зда­ния, сто­яв­ше­го че­рез ули­цу. Он ска­зал, что имен­но от­ту­да аген­ты КГБ на­блю­да­ют за ним.

Груп­па «Пра­во на эми­г­ра­цию» пы­та­лась по­мочь ши­ро­ко­му кру­гу лю­дей: ев­ре­ям, рус­ским, про­стым ра­бо­чим, лю­дям, стра­да­ю­щим от ре­ли­ги­оз­ных го­не­ний. Кро­ме при­вле­че­ния ино­ст­ран­ных жур­на­ли­с­тов Ба­рац со­би­рал ма­те­ри­ал для жур­на­ла «Ис­ход», в ко­то­ром раз­ме­щал по­дроб­ные ис­то­рии жиз­ни лю­дей, ко­то­рым от­ка­за­ли в их же­ла­нии по­ки­нуть стра­ну, и соб­ст­вен­ный ком­мен­та­рий.

Но судь­ба пред­наз­на­чи­ла груп­пе не­дол­гую жизнь — она рас­па­лась. Ба­ра­цы со­шлись с «пя­ти­де­сят­ни­ка­ми» — про­те­с­тан­та­ми, пред­при­ни­мав­ши­ми ак­тив­ные дей­ст­вия по за­щи­те сво­их прав на вы­езд из стра­ны.

По­сле сме­ны ра­бо­ты Ба­ра­цев не­лег­ко бы­ло оты­с­кать. Они мог­ли ис­чез­нуть на не­сколь­ко не­дель, разъ­ез­жая в ма­ши­не Га­ли­ны по при­бал­тий­ским стра­нам или по го­ро­дам Ук­ра­и­ны и от­ка­зы­ва­ясь от­ве­чать, где они бы­ли. За­ин­те­ре­со­вав на не­ко­то­рое вре­мя дру­гих ино­ст­ран­ных кор­ре­с­пон­ден­тов, Ба­рац стал не­уло­вим, и я все ре­же и ре­же его ви­дел. Его борь­ба за­кон­чи­лась 9 ав­гу­с­та 1982 го­да в Ров­но, где он пы­тал­ся сесть на са­мо­лет и был схва­чен, а за­тем из­бит ка­гэ­бэш­ни­ка­ми. Ког­да в Ров­но вы­ле­те­ла Ко­хан, что­бы вы­яс­нить, что с ним слу­чи­лось, ме­ст­ные вла­с­ти от­ка­за­лись да­же под­твер­дить при­сут­ст­вие Ба­ра­ца в Ров­но. Ког­да она в тре­тий раз при­еха­ла в Ров­но, а бы­ло это 23 ав­гу­с­та, ей на­ко­нец ска­за­ли, что Ба­ра­ца дер­жат в Рос­то­ве-на-До­ну. Са­му Ко­хан аре­с­то­ва­ли в Рос­то­ве-на-До­ну 9 мар­та 1983 го­да. Два «шпи­о­на» бы­ли об­ви­не­ны в ито­ге не в шпи­о­на­же, а в ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции.



Од­наж­ды июнь­ским днем 1980 го­да мос­ков­ский фи­зик Вик­тор Блок и двое его дру­зей по Ин­сти­ту­ту ор­га­ни­че­с­ких по­лу­фа­б­ри­ка­тов Юрий Хро­но­пу­ло и Ген­на­дий Кро­чик, то­же фи­зи­ки, за­ня­ли ме­с­та в зри­тель­ном за­ле Клу­ба им. Ма­ка­рен­ко, рас­по­ло­жен­но­го в цен­т­ре Моск­вы, и си­де­ли в ожи­да­нии на­ча­ла филь­ма об Ин­дии. В этот мо­мент они ус­лы­ша­ли за сте­ной вой си­рен и скрип тор­мо­зов. Че­рез мгно­ве­ние в зал во­рва­лись 20 ми­ли­ци­о­не­ров в штат­ском с кри­ка­ми: «Всем ос­та­вать­ся на сво­их ме­с­тах! По­каз это­го филь­ма за­пре­щен!» За­тем ми­ли­ция за­пи­са­ла име­на при­сут­ст­вав­ших в за­ле и уе­ха­ла.

Про­шло че­ты­ре ме­ся­ца, и Хро­но­пу­ло, Блок и Кро­чик не хо­ди­ли боль­ше в ки­но. Но они ча­с­тень­ко за­ха­жи­ва­ли в ла­бо­ра­то­рию би­о­эле­к­тро­ни­ки в Фур­ман­ном пе­ре­ул­ке, где про­во­ди­лись опы­ты по па­ра­пси­хо­ло­гии. След­ст­ви­ем бы­ло то, что Хро­но­пу­ло вы­зва­ли в парт­ком ин­сти­ту­та, где кро­ме чле­нов парт­ко­ма си­де­ли трое не­зна­ком­цев: мо­ло­дой че­ло­век, яв­но из КГБ, ин­ст­рук­тор и член ко­мис­сии ста­рых боль­ше­ви­ков из рай­ко­ма пар­тии.

— Как вы ду­ма­е­те, за­чем вас сю­да вы­зва­ли? — спро­сил со­труд­ник КГБ.

— Не знаю, по­че­му, — от­ве­тил Юрий. — На­де­юсь, вы мне ска­же­те.

— Хо­ро­шо, рас­ска­жи­те нам, ин­те­ре­су­е­тесь ли вы па­ра­пси­хо­ло­ги­ей.

— Да.

— Вы по­се­ща­е­те ла­бо­ра­то­рию би­о­эле­к­тро­ни­ки в Фур­ман­ном пе­ре­ул­ке?

— Да, я да­же по­дал за­яв­ле­ние о при­еме на ра­бо­ту.

— Вы за­пол­ни­ли за­яв­ле­ние, — вме­шал­ся ста­рый боль­ше­вик, по­вто­ряя сло­ва с иро­ни­ей, — а вы не ду­ма­е­те, что ва­ши би­о­гра­фи­че­с­кие дан­ные ле­жат те­перь на сто­ле аме­ри­кан­ской раз­вед­ки?

— Моя би­о­гра­фия на­пе­ча­та­на во всех жур­на­лах, в ко­то­рых я ког­да-ли­бо пуб­ли­ко­вал свои на­уч­ные ра­бо­ты, — от­ве­тил Юрий.

— На­счет филь­ма, — вме­шал­ся ин­ст­рук­тор, — о чем он?

— Я не знаю, — от­ве­тил Хро­но­пу­ло, — у ме­ня не бы­ло воз­мож­но­с­ти его по­смо­т­реть.

— А как фильм на­зы­вал­ся?

— Я не знаю да­же это­го.

— Вы док­тор на­ук, — за­ме­тил ста­рый боль­ше­вик, — и не сты­ди­тесь, что вас втя­ну­ли в сек­ту? Как там ее зва­ли?..

— Вро­де… Об­ще­ст­во Криштаны*, — под­ска­зал ин­ст­рук­тор не­уве­рен­но.

— Я ни о чем та­ком не знаю, — за­явил Юрий.

По ка­кой-то при­чи­не этот от­вет рас­сер­дил ста­ро­го боль­ше­ви­ка.

— За­ня­лись бы луч­ше на­укой! — про­кри­чал он.

— Вы хо­ти­те ска­зать, что за­пре­ще­но ин­те­ре­со­вать­ся па­ра­пси­хо­ло­ги­ей в сво­бод­ное вре­мя?

— Ко­неч­но, мож­но, — ска­зал агент КГБ, пы­та­ясь раз­ря­дить ат­мо­сфе­ру, — но опа­сай­тесь про­во­ка­ции. Вас мо­гут пы­тать­ся во­влечь в ре­ли­ги­оз­ную сек­ту.

Че­рез не­ко­то­рое вре­мя к Бло­ку за­шел ди­рек­тор ин­сти­ту­та.

— Вы хо­ди­те в ла­бо­ра­то­рию би­о­эле­к­тро­ни­ки, — на­чал он, — а КГБ не очень рад это­му. Мой вам со­вет — не хо­ди­те ту­да, ина­че мо­жет воз­ник­нуть си­ту­а­ция, при ко­то­рой мне при­дет­ся вас уво­лить.

Хро­но­пу­ло и Кро­чик по­лу­чи­ли те же пре­ду­преж­де­ния, и все трое по­слу­ша­лись.

Блок ув­лек­ся па­ра­пси­хо­ло­ги­ей в 1962 го­ду, ре­шив по­се­тить ла­бо­ра­то­рию би­о­ин­фор­ма­ции под Кур­ском. Го­во­ри­ли, что там ста­вят экс­пе­ри­мен­ты по те­ле­па­тии. Блок слы­шал, что ла­бо­ра­то­рия от­кры­та по сре­дам, и, при­ехав ту­да впер­вые, спу­с­тил­ся по ле­ст­ни­це в под­вал и во­шел в сла­бо ос­ве­щен­ную ком­на­ту. Ма­лень­кий до­б­ро­душ­ный че­ло­век лет со­ро­ка си­дел за сто­лом и что-то пи­сал.

Блок ска­зал, что хо­тел бы по­на­блю­дать за ра­бо­той в ла­бо­ра­то­рии, че­ло­век энер­гич­но по­жал ему ру­ку и вы­дал член­скую кар­точ­ку.

Вер­нув­шись в сле­ду­ю­щую сре­ду, Блок об­на­ру­жил, что в ком­на­те на цо­коль­ном эта­же мол­ча сто­ят ка­кие-то лю­ди, нет ни­ка­ко­го сто­ла, а че­ло­век, вру­чив­ший ему кар­точ­ку, про­пал. Блок пы­тал­ся за­ве­с­ти с кем-ни­будь раз­го­вор и спро­сил о че­ло­ве­ке, си­дев­шем здесь за сто­лом на про­шлой не­де­ле. Он по­лу­чил от­вет: «Мы то­же не зна­ем, кто он».

Блок боль­ше не был в ла­бо­ра­то­рии, но в 1968 го­ду, бу­ду­чи на по­след­нем кур­се фи­зи­ко-тех­ни­че­с­ко­го ин­сти­ту­та, он про­вел ряд опы­тов по те­ле­па­тии с дру­зь­я­ми в об­ще­жи­тии. Один из них кон­цен­т­ри­ро­вал свое вни­ма­ние на од­ной из пя­ти карт, ко­то­рые ле­жа­ли на сто­ле к не­му ли­цом, а дру­гой пы­тал­ся про­чи­тать его мыс­ли с рас­сто­я­ния де­вя­ти ме­т­ров.

На по­след­нем кур­се ин­сти­ту­та Блок по­се­тил лек­цию Юрия Ка­мин­ско­го об экс­пе­ри­мен­тах по те­ле­па­тии, в ко­то­рых он по­сы­лал и по­лу­чал сиг­на­лы от ак­те­ра Кар­ла Ни­ко­ла­е­ва. Лек­цию чи­та­ли в клу­бе. Сна­ру­жи не бы­ло ни­ка­ких афиш, тем не ме­нее зал был по­лон. Кро­ме рас­ска­за о сво­их экс­пе­ри­мен­тах, Ка­мин­ский по­ве­дал о мно­же­ст­ве дру­гих слу­ча­ев, на­при­мер об ав­ст­рий­ском фи­зи­ке, ко­то­рый ис­кал про­пав­ших де­тей и рас­сле­до­вал пре­ступ­ле­ния.

Блок про­дол­жал ин­те­ре­со­вать­ся ис­сле­до­ва­ни­я­ми по па­ра­пси­хо­ло­гии, но не мог най­ти ни­ка­ких опуб­ли­ко­ван­ных ма­те­ри­а­лов на эту те­му. По­сто­ян­но хо­ди­ли слу­хи, что про­во­дят­ся опы­ты, но Блок мог толь­ко до­га­ды­вать­ся о мас­шта­бе ра­бо­ты.

Окон­чив фи­зи­ко-тех­ни­че­с­кий ин­сти­тут, Блок ус­т­ро­ил­ся на ра­бо­ту в Мос­ков­ский ин­сти­тут ра­дио­тех­но­ло­гии и про­дол­жал с дру­зь­я­ми ста­вить опы­ты по па­ра­пси­хо­ло­гии. Од­наж­ды он встре­тил­ся со сво­ей од­но­курс­ни­цей, ко­то­рая да­ла ему при­гла­ше­ние на Тре­тий все­со­юз­ный съезд по па­ра­пси­хо­ло­гии, про­хо­див­ший в Ин­сти­ту­те граж­дан­ской авиа­ции в Моск­ве. Блок опе­шил от то­го, что в Со­вет­ском Со­ю­зе мо­жет про­хо­дить по­доб­ный съезд, ведь со­глас­но марк­сиз­му-ле­ни­низ­му па­ра­пси­хо­ло­гии во­об­ще не су­ще­ст­ву­ет. На пу­ти к ин­сти­ту­ту Блок встре­тил не­вы­со­ко­го се­до­вла­со­го че­ло­ве­ка лет пя­ти­де­ся­ти. Блок спро­сил его, как прой­ти к Ин­сти­ту­ту граж­дан­ской авиа­ции, а че­ло­век от­ве­тил, что то­же ту­да идет.

— Ме­ня зо­вут Алек­сандр Спир­кин, — пред­ста­вил­ся он, про­тя­нув ру­ку, — воз­мож­но, вы чи­та­ли мой учеб­ник по марк­си­ст­ко-ле­нин­ской фи­ло­со­фии.

— Кто ж не чи­тал? — уди­вил­ся Блок. — Но раз­ве марк­си­ст­ско-ле­нин­ская фи­ло­со­фия не ме­ша­ет вам ин­те­ре­со­вать­ся ми­с­ти­циз­мом?

— Со­вер­шен­но нет, — до­б­ро­душ­но от­ве­тил Спир­кин, — ди­а­лек­ти­че­с­кая фи­ло­со­фия об­ла­да­ет тем пре­иму­ще­ст­вом, что се­го­дня в нее мож­но вклю­чить все, что вы от­ри­ца­ли вче­ра, в том чис­ле и ми­с­ти­цизм.

На съез­де при­сут­ст­во­ва­ло при­мер­но 400 че­ло­век, и зал был пол­но­стью за­бит, не­смо­т­ря на от­сут­ст­вие пла­ка­тов и афиш. Пер­вым вы­сту­пав­шим был Ген­на­дий Сер­ге­ев, док­тор на­ук из Ле­нин­гра­да, рас­ска­зав­ший об экс­пе­ри­мен­тах с Ку­ла­ги­ной, од­ной из не­мно­гих экс­тра­сен­сов в СССР, ко­то­рая мог­ла пе­ре­дви­гать пред­ме­ты. Би­о­фи­зик из Но­во­си­бир­ска по­ве­дал ау­ди­то­рии, как экс­тра­сенс «вел» бе­лых мы­шей по ла­би­рин­ту. Он до­ба­вил, что су­ще­ст­ву­ет вли­я­ние «опыт­ной» мы­ши (ко­то­рая уже од­наж­ды про­шла ла­би­ринт) на «не­о­пыт­ных». «Опыт­ная» мышь в ла­би­рин­те бу­дет «по­мо­гать» «не­о­пыт­ной» прой­ти по ла­би­рин­ту го­раз­до бы­с­т­рее.

До­клад­чик из ла­бо­ра­то­рии би­о­ин­фор­ма­ции, ко­то­рую Блок столь не­удач­но по­се­тил не­сколь­ко лет на­зад, опи­сал по­пыт­ки до­га­дать­ся о со­дер­жи­мом за­кры­тых ко­ро­бок.

В кон­це съез­да до­клад­чик за­явил: «Мы на­де­ем­ся вновь со­брать­ся в сле­ду­ю­щем го­ду». Но о том, ког­да и где со­сто­ит­ся сле­ду­ю­щий съезд, не ска­за­но бы­ло ни сло­ва. Блок так и не уз­нал, кто был ор­га­ни­за­то­ром съез­да, что бы­ло на пер­вом или вто­ром из них и бы­ли ли впос­лед­ст­вии чет­вер­тый и пя­тый. Он так­же не ви­дел ни­ка­ких пуб­ли­ка­ций ра­бот, об­суж­да­е­мых на съез­де.

Про­шло ка­кое-то вре­мя, и Блок стал уже те­рять на­деж­ду уз­нать что-то но­вое о па­ра­пси­хо­ло­гии. Но тут его пред­ста­ви­ли Ва­ле­рию Сер­ге­е­ви­чу Аве­рь­я­но­ву, мос­ков­ско­му ми­с­ти­ку, из­ве­ст­но­му так­же под име­нем Вар Аве­ра.

Один раз к Бло­ку при­шел в гос­ти друг Игорь Сте­пан­ков, ко­то­рый ра­бо­тал двор­ни­ком и изу­чал йо­гу, а так­же чи­тал кни­гу Шпен­г­ле­ра «За­кат Ев­ро­пы». Сте­пан­ков ча­с­то раз­го­ва­ри­вал с Бло­ком о йо­ге, но в тот са­мый день он за­хо­тел по­зна­ко­мить Бло­ка с но­вым учи­те­лем. Они вме­с­те от­пра­ви­лись в центр Моск­вы и за­шли в квар­ти­ру в под­валь­ном эта­же ста­ро­го об­вет­ша­ло­го дву­хэ­таж­но­го зда­ния. Имен­но там Сте­пан­ков по­зна­ко­мил Бло­ка с Аве­рь­я­но­вым.

Аве­рь­я­нов был блон­ди­ном с гру­бы­ми, но вы­ра­зи­тель­ны­ми чер­та­ми кли­но­вид­но­го ли­ца. В его ком­на­те бы­ли ма­лень­кий стол, за­ва­лен­ный ру­ко­пи­ся­ми и кни­га­ми, шкаф с не­мно­го­чис­лен­ны­ми лич­ны­ми ве­ща­ми и длин­ная де­ре­вян­ная ска­мья, по-ви­ди­мо­му спе­ци­аль­но для гос­тей. На сте­не ви­се­ли две боль­шие кар­ти­ны: од­на из них бы­ла аб­ст­ракт­ным по­лот­ном и сма­хи­ва­ла на не­что вро­де вой­ны в ко­с­мо­се, дру­гая — впол­не ре­а­ли­с­тич­ный пор­т­рет жен­щи­ны. В ком­на­те уже бы­ли двое сту­ден­тов Аве­рь­я­но­ва: Ва­ле­ра и На­та­ша.

Аве­рь­я­нов спро­сил Бло­ка, что он ду­ма­ет о кар­ти­нах. Сна­ча­ла Блок за­меш­кал­ся, а за­тем за­явил, что он ви­дит в них стрем­ле­ние объ­е­ди­нить ма­те­рин­ст­во с ко­с­ми­че­с­кой борь­бой.

Аве­рь­я­нов был очень до­во­лен от­ве­том.

— Вы пер­вый, кто по­нял зна­че­ние этих кар­тин, — об­ра­до­вал­ся он. И пред­ста­вил ос­таль­ных: — Ва­ле­ра у нас — бог вой­ны. Игорь — выс­шее бо­же­ст­во. Вы бу­де­те бо­гом му­д­ро­с­ти.

Вско­ре Блок уз­нал, что Аве­рь­я­нов и его уче­ни­ки уп­раж­ня­лись, как они на­зы­ва­ли, в «ко­с­ми­че­с­ком ка­ра­тэ» — при­чи­не­нии бо­ли с рас­сто­я­ния. Аве­рь­я­нов рас­ска­зал о ес­те­ст­вен­ном дви­же­нии энер­гии в ор­га­низ­ме, о том, как ее со­брать, как ею уп­рав­лять и как ее рас­про­­стра­нять. Ког­да у не­го по­яв­лял­ся враг, его уче­ни­ки со­би­ра­лись вме­с­те и ме­ди­ти­ро­ва­ли, что­бы унич­то­жить его. Игорь со­об­щил по­том Бло­ку, что Аве­рь­я­но­ву уда­лось вы­звать сер­деч­ный при­ступ у од­но­го из мос­ков­ских йо­гов.

— Йо­ги пи­шут, что мы долж­ны ме­шать рас­про­ст­ра­не­нию за­ви­с­ти и не­на­ви­с­ти, — ска­зал Аве­рь­я­нов, — но это глу­по. Мы долж­ны рас­про­ст­ра­нять не­на­висть. Мы вы­иг­ра­ли вой­ну с фа­ши­с­та­ми толь­ко че­рез не­на­висть. Не­на­висть — ис­точ­ник си­лы и энер­гии.

Аве­рь­я­нов го­во­рил, что са­мые ог­ром­ные бе­ды при­хо­ди­ли к рус­ским от ки­тай­цев и на­ци­о­наль­ных мень­шинств и что нуж­но ней­т­ра­ли­зо­вать ки­тай­цев.

— Се­к­рет в том, что­бы влезть к лю­дям в го­ло­ву. Ес­ли бы у ме­ня бы­ло 75 уче­ни­ков, вме­с­те мы смог­ли бы из­ме­нить аг­рес­сив­ную на­ту­ру ки­тай­цев, ми­с­ти­че­с­ки пе­ре­вос­пи­тав их во что угод­но. Мы мо­жем изу­чить этот про­цесс, от­ра­бо­тав на­ши ме­то­ды на бу­ря­тах.

Аве­рь­я­нов до­ба­вил, что КГБ не зря пре­сле­ду­ет ев­ре­ев в СССР, но нуж­но де­лать это бо­лее эф­фек­тив­но. Бы­ло яс­но, что он не­на­ви­дит все на­ци­о­наль­ные мень­шин­ст­ва. Го­да­ми Аве­рь­я­но­ва пе­ри­о­ди­че­с­ки ле­чи­ли в псих­боль­ни­цах, и он твер­до знал, что по­сле на­ци­о­наль­ных мень­шинств глав­ным вра­гом его бы­ли пси­хи­а­т­ры, са­жав­шие его в пси­хуш­ки, ког­да яс­но, что он са­мый нор­маль­ный из всех. Един­ст­вен­ное ме­с­то, по его сло­вам, где с ним об­ра­ща­лись ува­жи­тель­но и при­ня­ли очень се­рь­ез­но его идею ко­с­ми­че­с­ко­го ка­ра­тэ, был КГБ.

Аве­рь­я­нов ска­зал, что он тре­бу­ет от сво­их уче­ни­ков вы­пол­не­ния всех сво­их при­ка­зов.

— Ес­ли я ве­лю им раз­деть­ся, вый­ти на ули­цу и про­кри­чать что-ни­будь, они сде­ла­ют это, — уве­рил он.

На­счет то­го, что тре­бу­ет­ся для ов­ла­де­ния «ко