|
КЛЮЧЕВУЮ ФИГУРУ ТРЕТЬЕГО РЕЙХА ВЫВЕЛ ИЗ ИГРЫ СОВЕТСКИЙ СТАРЛЕЙ
Известно, что перед тем, как сдаться в плен, Паулюс успел передать Гитлеру последнюю радиограмму: “У дверей русский...” Скорее всего Паулюс так образно назвал советские войска. Однако был и конкретный “русский”, который действительно первым подошел к логову фельдмаршала. В архивных документах он значится как “старший лейтенант Ильченко”. Именно разведгруппе Федора Ильченко 31 января 1943 г. была поставлена задача: “Паулюс где-то здесь. Отправляйтесь к зданию центрального универмага. Чаще опрашивайте пленных...”
Участников тех исторических событий в живых почти не осталось. Однако “МК” удалось разыскать того самого “старшего лейтенанта Ильченко”. Федору Михайловичу сейчас уже 83 года, но он очень хорошо помнит тот день — когда в подвале сталинградского универмага фельдмаршал Паулюс сообщил о своем решении капитулировать.
Когда я позвонила Федору Михайловичу, ныне полковнику в отставке, в Киев, чтобы договориться о встрече, ветеран, как мне показалось, был несколько удивлен и даже обескуражен. Причина такой реакции обнаружилась быстро. “Да ваши местные коллеги в последнее время все больше про бандеровцев пишут, а мы вроде как и неинтересны никому стали, — печально вздохнул бывший старлей Ильченко, — ну приезжайте, расскажу вам, как все было”.
Несмотря на то что со времени ареста одной из ключевых фигур командования Третьего рейха прошло почти 62 года, Федор Ильченко помнит все так, как будто это было вчера.
— Вот, значит, площадь Павших Борцов Революции, вот универмаг, вот здание райкома партии, — старательно рисует в блокноте схему месторасположения штаба немецкой армии мой собеседник, — а мы были на другой стороне площади, вот прямо тут, рядом с театром, — на листке появляется крестик, обозначающий позиции подразделения Ильченко.
— А как удалось узнать, что Паулюс прячется в подвале этого универмага?
— Это получилось почти случайно. Ведь наше командование до последнего момента понятия не имело, где находится Паулюс. По некоторым сведениям, он якобы успел покинуть окруженный Сталинград на самолете. Когда 8 января 1943 года немцам был впервые направлен ультиматум с предложением о капитуляции за подписью Рокоссовского и Воронова, в нем не было даже четко указано, кому этот ультиматум адресован. Он начинался словами “Командующему 6-й армией или его заместителю”. Тем, что судьбе было угодно сделать меня первым парламентером, вступившим в переговоры с немецким командованием, я, можно сказать, обязан случаю.
28 января (в разговоре с Ильченко меня поразила его способность помнить все даты и с точностью до часов описывать происходящие события. — М.Л.) в одном из домов мои бойцы взяли в плен несколько немецких офицеров. Среди них был переводчик, обер-лейтенант, прекрасно владевший несколькими языками, в том числе русским. Это был очень ценный “язык” — штабные офицеры, да к тому же такие полиглоты, попадались не каждый день. Его тут же “посадили” на паек, который он получал на кухне с остальными солдатами. За тарелку горячего переводчик выслуживался как мог. Немцы же, отсиживаясь в промерзших подвалах (в Сталинграде стоял 37-градусный мороз), к тому времени забыли, что это такое. А я почему-то почувствовал, что ему можно доверять, и стал таскать его за собой, как полезный трофей, на боевые задания.
Через пару дней в другом доме солдаты моего подразделения накрыли немецкий лазарет. Мы с ребятами пошли туда, чтобы разобраться, что к чему. Обер-лейтенант был с нами. В лазарете он сразу узнал трех немецких офицеров и шепнул мне: “Здесь командиры батальонов, переодетые солдатами!” Двое немецких офицеров были лежачими — их мы трогать не стали, а третьего допросили. Он и выдал нам информацию, что, по его сведениям, штаб немецкого командования находится “в подвале большого здания за красивой площадью”. Немцы называли так площадь Павших Борцов Революции. Правда, кроме универмага там были еще здания театра и университета.
О полученных данных я доложил командиру своей бригады, на что тот пошутил и, как оказалось, пророчески: “Ну что ж, Федор, двигайте туда, но если уж и брать кого в плен — то не меньше генерала, и обязательно живым”. И мы стали пробираться к площади, выбивая немцев из близлежащих зданий.
— Получается, Паулюса взяли в плен при штурме?
— Это не совсем так. К вечеру 30 января наши бригады подошли к южной окраине площади. Немцев из зданий театра и университета мы выкурили — там штаба немецкой армии не обнаружилось. Оставалось еще здание универмага, которое находилось на противоположной стороне площади. Там засел враг, однако, поскольку была уже ночь, штурм универмага решили отложить до утра.
Тут прибегает мой ординарец и сообщает, что с противоположной стороны площади немцы активно сигнализируют фонариком и просят прислать к ним парламентеров. Я отдал своим солдатам приказ прекратить стрелять (а беспорядочная стрельба в руинах Сталинграда не прекращалась ни днем ни ночью, даже когда никто не шел в атаку). Немцы вроде тоже затихли. Тогда я взял с собой нескольких бойцов, и мы отправились к универмагу. Не прошли и 15 метров, как с немецкой стороны полоснула автоматная очередь. С нашей стороны ответили — и началось... Пришлось ползком возвращаться назад под перекрестным огнем. Вернулись, доложил об обстановке командованию, оно разозлилось не на шутку и отдало приказ накрыть немцев артиллерийским огнем. Минут 20 мы их из минометов долбили.
Уже светать начало, смотрим — а на противоположной стороне снова кто-то подает сигнал, правда, теперь размахивает белой тряпкой. Пришлось снова идти через площадь, правда, на этот раз обошлось без стрельбы...
Едва мы приблизились к универмагу, как тот немец, что нам махал (он представился адъютантом командующего Южной группой немецких войск генерала Росске), вдруг остановил нас и говорит: дальше, мол, не идите, здесь все заминировано, обходите универмаг с другой стороны.
— А у вас не возникло подозрений, что немцы что-то замышляют?
— Не скрою, такая мысль была. Да и вообще в этот момент всем нам, кто отправился на переговоры с врагом, было как-то не по себе. Нет, было не страшно, просто не хотелось умереть от шальной пули или из-за собственной доверчивости. Однако нас не обманули. Адъютант Росске встретил нас у металлических дверей подвала. “Вы как старший пойдете со мной в подвал один, без оружия”, — заявил он, обращаясь ко мне. Я не согласился, требуя провести со мной и всех остальных бойцов. В конце концов мы сторговались: я, переводчик и офицер связи спускаемся в подвал, а автоматчики остаются снаружи. Правда, оружие мы все же взяли с собой.
По лестнице, ведущей в глубь подвала, мы еле протиснулись — она была буквально облеплена немецкими солдатами. По моим подсчетам, там находилось не менее полутора тысяч человек. В подвале стоял ужасный запах — немцы справляли нужду прямо там, так как боялись артиллерийского огня и уже несколько дней кряду не выходили на улицу. К общему смраду примешивался запах гниющих ран (в подвале было очень много раненых) и тухлой конины, которой немцы питались в укрытии.
Пройдя большой коридор, мы попали в некое подобие кабинета — это и был штаб. Он был пуст, но тут из-за шторки, которая вела в соседнее помещение, начали один за одним выходить немецкие офицеры. Сначала представился генерал Росске — он был очень молодым, я даже удивился, когда же он успел стать генералом? Следом за ним вышел начальник штаба 6-й армии генерал-лейтенант Шмидт. Увидев его, я решил было, что это и есть Паулюс. Шмидт выглядел значительно старше Росске и по виду, как мне показалось, потянул бы на командующего армией. Потом из соседней комнаты вышли еще несколько офицеров, в том числе и личный адъютант Паулюса Вильгельм Адам. “Фельдмаршал ожидает вас в соседней комнате, только идите туда один”, — сказал он.
Я зашел. В комнате за шторкой было намного светлее — на большом столе, накрытом зеленой бархатной скатертью, стояло несколько коптилок, сделанных из гильз. Я сразу обратил внимание, что на одном из стульев стоит аккордеон — видимо, кто-то из высших офицеров протащил его с собой через весь фронт и не расстался даже тогда, когда жизнь буквально висела на волоске. В углу на топчане лежал Паулюс. Его мундир, на который еще не успели пришить фельдмаршальские погоны, висел на стуле. Увидев меня, Паулюс медленно поднялся. Видно, что он был очень плох, — осунувшийся, изможденный, небритый, в замызганной одежде. В отличие от своих офицеров, Паулюс старался не смотреть мне в глаза и не подал руки. Он лишь сказал тихо: “Я хочу, чтобы сюда приехал представитель штаба вашего фронта, 6-й армией я больше не командую”. Это означало капитуляцию.
— Какие действия с вашей стороны последовали за этими словами?
— Мы предложили Паулюсу приказать своим починенным вместе с офицерами Советской армии немедленно объехать боевые позиции обеих сторон с требованием прекратить стрельбу (связь немецких подразделений со своим командованием к тому времени уже была утеряна. — М.Л.). Но Паулюс отказался: “Я сложил с себя полномочия командующего, пусть это сделает генерал Росске”. Росске оказался более сговорчивым. С нашего согласия он составил приказ, суть которого в общих словах сводилась к следующему: голод, холод и измена некоторых частей привели его к решению сложить оружие, однако он выражает своим войскам благодарность за то, что до конца выполняли приказ фюрера. Приказ заканчивался фразой “с нами Господь”.
Донести суть приказа до воюющих сторон на машине отправились два офицера — представители немецкого и советского штабов, а также переводчик. Машина — советский армейский грузовик — нашлась, кстати сказать, в этом же подвале с полными баками бензина (по воспоминаниям адъютанта Паулюса Вильгельма Адама, некоторые немецкие офицеры вынашивали планы вырваться из здания на этом грузовике во время штурма, но в конце концов оставили эту затею, справедливо посчитав ее безумной. — М.Л.). Для того чтобы автомобиль с парламентерами не обстреляли, на нее с двух сторон прикрепили флаги — наш и их. Правда, в суматохе “свободный” советский флаг долго не могли отыскать. В конце концов бойцы нашли в подвале какую-то красную тряпку и повесили на машину ее.
— Как вел себя уже пленный фельдмаршал все время, пока находился с вами в подвале?
— Он все время молчал и выглядел крайне удрученным — я его понимаю, — Федор Михайлович сочувственно вздыхает. — Паулюс обмолвился словом лишь тогда, когда в подвал прибыл начальник штаба 64-й армии генерал Ласкин. Паулюсу передали, что на сборы ему отводится 30—40 минут, после чего он будет препровожден в советский штаб. Фельдмаршал через адъютанта передал просьбу выйти не через лестницу, а через черный ход — видимо, ему было стыдно перед немецкими солдатами, которые все это время находились с ним в подвале, а может, он боялся их мести. Черный ход представлял из себя большое окно, которое снаружи было завалено мешками с песком. Их быстро растащили, фельдмаршала вывели и в сопровождении автоматчиков отправили в штаб. Было 11 утра 31 января. Уже к четырем вечера войска противника были почти полностью разоружены и отправлены в тыл (боевые действия на отдельных участках фронта продолжались до 2 февраля. — М.Л.). А наши солдаты еще весь вечер вывозили на грузовиках из подвала мусор и навоз — все, что осталось от “мозгового центра” 6-й армии.
— Вам приходилось после войны встречаться с кем-нибудь из очевидцев тех событий с немецкой стороны?
— Если вы имеете в виду Паулюса, то с ним я не встречался, а вот с его личным адъютантом Адамом мне пришлось пересечься через 20 лет после описанных событий. Полковник Вильгельм Адам написал книгу воспоминаний о событиях тех дней — “Катастрофа на Волге” — и приехал в Волгоград, как сейчас говорят, ее презентовать. Меня тоже туда пригласили. Книгу я перед встречей прочитал, довольно интересно, но кое-что Адам, на мой взгляд, все же приукрасил, да и Паулюс у него уж больно “гладкий” получился. Я ему, кстати, указал на допущенные неточности. Адам очень удивился — кто это меня, мол, учит? Тогда ему перевели: а вы помните того офицера, который первым пришел брать в плен Паулюса? Он всмотрелся, заахал, руку мне начал жать и говорит: “Ну, товарищ Ильченко у вас еще молодой, у него память лучше, а я уже дедушка, мог и подзабыть кое-что”. Выкрутился, значит...
* * *
Как известно, на Нюрнбергском процессе Паулюс выступал в качестве свидетеля со стороны советского обвинения, однако до 1953 г. он находился в плену. После освобождения поселился в Восточной Германии, в Дрездене, где работал инспектором народной полиции. Фельдмаршал был женат на румынской дворянке Елене-Констанции Розетти-Солеску и имел троих детей — близнецов Фридриха и Эрнста-Александра и дочь Ольгу. Фридрих погиб в Италии в апреле 1944 г. Эрнст в 1970 г. покончил жизнь самоубийством. Сам Паулюс умер от рака 1 февраля 1957 г.
Из детей фельдмаршала, как выяснилось, до сих пор жива дочь, баронесса Ольга фон Кученбах, которой в этом году исполнилось уже 90 лет. “МК” попытался связаться с живущей в Дрездене баронессой, однако родственники старушки выразили категорическое несогласие.
— Понимаете, — объяснял мне житель Дрездена Алекс Х., по роду своей деятельности поддерживающий связь с родственниками Паулюса, — они напирают на то, что баронесса уже старая и стала забываться, поэтому вряд ли вам поможет с воспоминаниями.
Говорят, во времена ГДР Ольга фон Кученбах часто общалась с журналистами. Тогда о ее отце много и положительно писали и рассказывали — память о переметнувшемся на сторону коммунистов бывшем фельдмаршале гитлеровской армии была под охраной СССР. А у нас любили раскаявшихся грешников. Но после падения Берлинской стены ветер общественного мнения поменял направление, и Паулюса стали презирать.
— Сейчас-то к Паулюсу в Германии отношение совсем не то, что раньше, — говорит Алекс. — Видимо, родственники не хотят лишних и совершенно ненужных ассоциаций с его именем. Тем более что один его внук — крупный немецкий промышленник, на очень высоком уровне. Ему светить такое родство ни к чему...
ПАУЛЮСА НА ДОПРОСЕ НАЗЫВАЛИ ГОСПОДИНОМ И КОВЕРКАЛИ ЕГО ФАМИЛИЮ
О первом допросе Паулюса ходят легенды. Мол, и водку ему наливали, и всяческие блага обещали — лишь бы он дал команду своей армии сложить оружие. Но Паулюс, даже будучи пленным, отказывался отдать такой приказ.
Что здесь вымысел, что правда?
В распоряжение “МК” попала копия исторического документа — протокола действительно самого первого допроса Фридриха Паулюса. Так что у читателей “МК” есть уникальная возможность узнать дословно, о чем спрашивали фельдмаршала сразу после пленения и как он отвечал на вопросы советских военачальников.
Первый запротоколированный допрос фельдмаршала Паулюса, отпечатанный на машинке, назывался так: “Стенограмма беседы командующего 64-й армией генерал-лейтенанта тов. Шумилова с командующим 6-й германской армией фельдмаршалом госп. Паулис”. Слово “стенограмма” зачеркнуто чьей-то начальственной рукой и сверху дописано “стенограмма допроса”. А вот ошибку в фамилии фельдмаршала — “госп. Паулис” — не заметили. Скорее всего штабисты просто не знали, как правильно пишется имя командующего германской армией. И дальше в документе фельдмаршал везде значится как “Паулис”, а вежливое обращение “господин” каждый раз жирно зачеркнуто.
При допросе присутствовало несколько советских военачальников, а также плененные “коллеги” Паулюса: начальник штаба генерал-лейтенант Шмидт и личный адъютант фельдмаршала полковник Адам.
Вид у Паулюса был далеко не фельдмаршальский. Пепельно-желтое лицо обросло щетиной, глаза были воспалены, левая щека нервно дергалась. На помятой шинели красовались погоны генерал-полковника немецкой армии — в фельдмаршалы Паулюса произвели лишь накануне, и новой формы у него не было.
“Товарищ Шумилов (далее Ш.) — Прошу предъявить документы.
Господин Паулис (далее П.) — Я имею солдатскую книжку.
Ш. — Удостоверение о том, что вы, господин фельдмаршал, произведены в фельдмаршалы?
П. — Такого удостоверения нет.
Ш. — А телеграмму такую получили?
П. — Об этом я получил только по радио приказ фюрера.
Ш. — Об этом я могу доложить своему Верховному командованию?
П. — Можно. И господин Шмитт — начальник штаба — может подтвердить.
Ш. — Кто с вами пленен?
П. — Вместе со мной начальник штаба генерал-лейтенант Шмитт и полковник штаба 6-й армии.
Ш. — Кто еще?
П. — Имена других я передал в записке парламентерам.
Ш. — Вас пленили части 64-й армии (цифра “64” густо зачеркнута. — Авт.), которые дрались с вами, начиная от Дона и до конца — под Сталинградом. Жизнь, безопасность, мундир и ордена Вам сохраняются. Части армии это гарантируют. Господин фельдмаршал, прошу мне сообщить, по какой причине не принят ультиматум командующего Донским фронтом (приписано от руки: генерал-полковника Рокоссовского. — Авт.), когда было предложено Вам сложить оружие (капитуляция была предложена 8 января 1943 г. — Авт.)?
П. — Русский генерал поступил бы так, как и я. Я имел приказ — драться, и поэтому не имел никакого права нарушать этого приказа.
Ш. — А дополнительно от фюрера Гитлера не получали приказ?
П. — Я с самого начала и до конца имел приказ — драться.
Ш. — Какие мотивы послужили сейчас к сдаче оружия?
П. — Мы не сложили оружия, мы выдохлись, дальше драться не могли: нет боеприпасов. После того, как ваши войска вклинились и подошли к остаткам наших войск, не было боеприпасов, нечем было защищаться, и поэтому борьба была прекращена.
Ш. — Вы отдали приказ Южной группировке сложить оружие?
П. — Я не отдавал этого приказа.
Товарищ Ласкин. — Этот приказ при нас был отдан генерал-майором Роске, который был разослан частям.
Ш. — А вы утвердили приказ о сдаче оружия?
П. — Нет, он сделал это самостоятельно. Я не командующий Южной и Северной группировками, части находятся не в моем подчинении. Господин Роске принял решение сложить оружие.
Ш. — Северной группировке вы отдали приказ сложить оружие?
П. — Нет.
Ш. — Я прошу отдать.
П. — Я не имею никакого права отдавать такого приказа.
Ш. — Вы же командующий ими?
П. — Я не могу не подчиненным мне войскам отдать приказ о капитуляции. Я надеюсь, что вы поймете положение солдата, поймете его обязанности.
Ш. — Каждого солдата обязывает драться до последнего долг, но начальник может приказать своим подчиненным... чтобы это не привело к бесполезной гибели людей.
П. — Это может решить тот, кто непосредственно остается с войсками. Так и получилось с Южной группировкой, в которую я попал случайно.
Ш. — (переводчику) Переведите фельдмаршалу, что я его приглашаю сейчас откушать, после чего он поедет в штаб фронта”.
* * *
В стенограмму не вошло то, как Паулюс отказывался от обеда. Фельдмаршал заявил, что не сядет за стол до тех пор, пока в комнате не появится советский командарм. Да и сам генерал Шумилов понимал, что садиться за один стол с Паулюсом — вопрос щекотливый. Шумилов решил проконсультироваться с маршалом Рокоссовским, командующим Донским фронтом.
Тот, выслушав Шумилова, пошутил: “И пленить, и допросить сумели, а “прием” организовать затрудняетесь. Советую вам пообедать с фельдмаршалом. Пусть знает, что мы уже умеем не только хорошо воевать, но и порядочно относиться к пленным”. И даже водки разрешил налить. “Если Паулюс пожелает произнести тост, не запрещайте, — сказал по телефону маршал. — А вот в протокол допроса заносить это не следует...”
Обед с водкой потом подробно описал в своей книге адъютант Адам.
Справка “МК”.
В ходе Сталинградской битвы были разгромлены 5 вражеских армий, в том числе две немецкие и одна итальянская. Общие потери немецко-фашистских войск убитыми, ранеными и пленными составили более 1,5 миллиона человек, 3500 танков и штурмовых орудий, 12 тыс. орудий и минометов, более 4 тыс. самолетов, 75 тыс. автомашин и большое количество другой техники.
Из книги Вильгельма Адама “Катастрофа на Волге”:
“По дороге большими и маленькими группами в сопровождении красноармейцев тащились в плен остатки 6-й армии. Многие солдаты, обессиленные и истощенные, поддерживали друг друга. Часто двое обессилевших от голода тащили раненого...
...Нельзя было допустить до таких страданий, какие мы наблюдали через стекла наших автомашин. Принятие предложения Красной Армии о капитуляции от 8 января 1943 года избавило бы десятки тысяч людей от трех с половиной недель голода и морозов... Я чувствовал, что мы являемся соучастниками страшного преступления”.
“31 января 1943 года, 7 часов утра. Медленно наступил тусклый рассвет... Паулюс проснулся. Вошел начальник штаба. Он подал генерал-полковнику лист бумаги и сказал:
— Поздравляю вас с производством в фельдмаршалы. Это последняя радиограмма, она пришла рано утром.
— Должно быть, это — приглашение к самоубийству. Но я не доставлю им этого удовольствия, — сказал Паулюс, прочитав бумагу”.
“...Шумилов открыл дверь в сени, где хозяйничала пожилая женщина. На табуретках стояли тазы с горячей водой и лежали куски настоящего мыла, которого мы уже давно не видели. Молодая девушка подала каждому белое полотенце. Умывание было просто блаженством. В течение многих дней мы лишь кое-как оттирали грязь с лица и рук, пользуясь талым снегом.
После этого нас попросили пройти в соседнюю комнату. Там стоял стол со множеством разных блюд...
Шумилов заметил:
— Мне было бы намного приятнее, если бы мы познакомились при других обстоятельствах, если бы я мог приветствовать вас здесь как гостей, а не как военнопленных.
Налили водку, всем из одной бутылки. Генерал попросил нас выпить с ним за победоносную Красную Армию. В ответ на это мы продолжали сидеть неподвижно. После того как переводчик тихо сказал ему несколько слов, Шумилов улыбнулся:
— Я не хотел вас обидеть. Выпьем за обоих отважных противников, которые боролись в Сталинграде!
Теперь Паулюс, Шмидт и я тоже подняли рюмки. Вскоре водка, выпитая на пустой желудок, начала действовать. У меня слегка закружилась голова. Однако это прекратилось, когда я маленькими кусочками съел бутерброд. Паулюс и Шмидт тоже принялись за еду”.
|
