|
17 сентября 1960 года
Нашла ключ ко всей повести! Нашла ключ! “Кто Он?” – вот вопрос, который красной нитью пройдёт через всю книгу. Я всё время буду искать, кто Он? И в каждый момент мне будет казаться: вот Он, и всё-таки это будет не Он. А где-то на половине книги я найду Его и буду рассказывать о нём всё-всё с самого детства.
Вывод: он, конечно герой, но настоящие герои – те, кто дал ему возможность полететь, это учёный, открывший горючее, это конструктор, создавший космический корабль, а в конечном счёте это народ, отдавший всё, чтобы быть первым. Просто счастливая случайность, что полетит именно Он: идеально здоровый человек, перенесший на земле лучше других условия К-са…
19 сентября 1960 года
Первый день сегодня буду на работе, увижу Его, наверное, и не буду знать, что это Он...
Встала чуть свет – в шесть утра, давно уж так не приходилось. В электричке ехала, как всегда, без билета. Всю дорогу гадала: первый вагон или последний, в который я должна садиться. Надеялась, что определю по лётчикам, но тут во всём поезде только лётчики, лётчики…
Едут: кто спит, кто читает, кто разговаривает. О чём разговаривают? О пустяках. Я сразу вспомнила предостережение Сергеева (??) и стала искать глазами: кто же может здесь слушать разговоры и подбирать забытые вещи? Трудно сказать.
***
Дом стоит как новенький – ни пятнышка, ни царапинки, по всему видно, что он совсем недавно поставлен, этот первый дом Центра космонавтов. Даже ярлык с громкоговорителя ещё не снят: поспешили “озвучить” это безмолвие.
Несколько солдат строят дорогу к дому. Времени ещё только девять, а они, видно, давно уже роют землю кирками. Кирками? Да, именно. К-с и кирки у нас ещё уживаются – просто смешно!
27 сентября 1960 года
Я узнала сегодня столько, сколько не узнала за все четыре месяца моего хождения. Оказывается, когда шёл отбор, американская печать сообщила о четырёх слушателях, которые сейчас здесь занимаются (интересно, о ком?). О них тогда и в институте не знали, они ещё только были отобраны, отобраны где-то на Севере, а американцы уже рассказывали о них, и только сетовали, что фотографии не удалось сделать… Вот работают!
***
Дежурный – усатый майор заговорил со мной: “Ну, куда бы мне вас посадить?.. Идёмте в класс”. И он повёл меня в ту самую комнату, в которой проходили как-то политзанятия. Класс оказался не пустой: у окна сидел над тетрадью молодой парень в лётной форме и усиленно что-то зубрил. Дежурный осмотрел меня ещё раз критически и покачал головой: “Кушать надо побольше, а то здесь (он похлопал себя по груди) мало тепла, наверное”. Дежурный ушёл, летчик покосился на дверь и недовольно проворчал ему вслед: “Тебе хорошо, у тебя вон сало-то хоть топором режь…” И снова принялся зубрить. Это были, видимо, записанные им самим лекции с чертежами, рисунками. Вскоре он захлопнул тетрадь и, оставив её на столе, вышел. Я взглянула на надпись: “Рабочая тетрадь Т-ва” (Титова. – Ред.). Потом я встретила эту фамилию в списке у психиатра. Вот он первый к-т, про которого я наверняка знаю, что он один из тех.
***
Любопытные эпизоды рассказал мне Григорий Федулович (??). Шёл обычный день испытаний, уже не первый. И лётчик на центрифуге не новичок. Всё проверено, осмотрено. Врач подаёт команду: “Начинаем вращать!”. Внимательно следит за самописцами. И вдруг самописец начинает плясать: вверх – вниз, вверх – вниз. Что за петрушка, парень-то крепкий, и вдруг… В чём дело?
– Что с тобой, дорогой, почему сегодня показатели у тебя плохие? – заботливо спросил Григорий Федулович.
Оказалось, у парня вчера украли три тысячи рублей (речь идёт о Павле Поповиче. – Ред.)
– И стоило из-за чего волноваться… – только и сказал Григорий Федулович. – Мой совет: за неделю до старта положи все деньги в банк – вот и всё.
…Вращали, как всегда, нормально. Григорий Федулович говорил по ларингофону с человеком в кресле, периодически спрашивая: “Как себя чувствуете?”. И слышал в ответ: “Хорошо”. Вращение прекратили, записали все показания, взяли пробу воздуха, и только когда стали снимать шлемофон, увидели на шее лётчика белые волдыри.
– Это что такое? – удивился врач.
– Во время вращения стало вдруг горячо, – начал было объяснять пилот, но Григорий Федулович перебил его:
– Почему не сигнализировали?!
– Думал, что дотерплю, ну что за две минуты…
– Вы знаете, что может быть за две минуты? – строго спросил врач.
Разговор бы на этом закончился, если бы не склонность пилота рассказывать всё на свой лад. И вот как-то на партсобрании вспомнили этот случай, и не этот лётчик, а совсем другой, стал обвинять руководство, что нет техники безопасности и т.д. и т.п.
Григорий Федулович только и сказал:
– Мы постараемся ещё раз всё проверить и всё предусмотреть, но тем, кто решил испытать свою силу воли путём зажаривания себя на кресле, техники безопасности никакой не дам – пусть зажаривается себе на здоровье!
20 октября 1960 года
Ушла раньше: в четыре должны передавать речь Хрущёва. А зря ушла – надо было попросить Фёдора Дмитриевича (??) передать кусочек речи в барокамеру. Он сказал мне, что как-то передавал. Это было летом, когда Хрущёв вернулся из одной из своих поездок, речь была весёлая, бодрая. Как встрепенулся тот, кто сидел в камере, как взбудоражился, весь просиял. Хотел снять с полки динамик, но побоялся, что “спугнёт” речь, и не тронул. В комнате все по очереди смотрели в глазок киноаппарата. Он блаженно улыбался… И вдруг с досадой махнул рукой – это выключили запись.
Молодец Фёдор Дмитриевич! Он хотел передать в камеру эту запись во время работы над таблицей: собьётся или нет? Но потом подумал и решил, что это будет кощунство над речью, и передал просто так…
…Вернёмся в барокамеру. На её стене, ближе к окну, щит, на котором четыре вентиля – четыре светлых металлических колеса диаметром сантиметров двадцать. На одном из них повешена бумажка с надписью “Вентили не трогать” Узнаю Петра Ивановича (??) – конечно, он повесил. И ещё одно объявление: “Не курить!”. Пётр Иванович здесь блюститель техники безопасности. Он прав, потому что стоит только повернуть один из вентилей, как в камере не останется воздуха – он весь уйдёт в ту цистерну, которая стоит с левой стороны. И испытатель может погибнуть. Был уже здесь один несчастный случай, правда, не с испытателем, а с двумя механиками, которые работали в камере, а в это время включили ёмкость, т.е. ту самую цистерну. Дверь сразу присосало, они как ни пытались открыть – ничего не вышло. Рядом никого не было, они кричали, но никто не пришёл. Выбили стёкла, но воздух отсасывался быстрее, чем входил через маленькие оконца. Так и погибли те двое…
После этого Петра Ивановича можно понять.
11 декабря 1960 года
Его так и звали в детстве: Валька. И когда он стал получать паспорт и ему написали “Валерий”, он сказал:
– Это не мой, я Валька, а тут какой-то Валерий…
Он был искренне огорчён, что его зовут Валерий. Его убеждали, что Валерий хорошее имя, что вот и Чкалов – Валерий. Он кричал:
– Не хочу Чкаловым – я в моряки пойду! – и мягче добавлял: – Как папка.
Вальку мальчишкой увезли в Иран – туда поехал на работу его отец. Мать спрашивает теперь Вальку:
– Помнишь, ты бегал там, чёрный-чёрный?
Вальке было шесть лет, когда отец начал его учить плавать. Сестра его старшая хорошо плавала. А Валька выучился здорово нырять и мог подолгу, дольше всех иранских мальчишек, пробыть под водой. Он бегал с иранскими мальчишками всюду, болтал с ними по-ирански. А сейчас всё перезабыл.
Давным-давно в пионерлагерь, где отдыхал Валька, пришли лётчики с соседнего аэродрома. И рассказывали, рассказывали, рассказывали… Тысячи историй узнали от них мальчишки, тогда и позже. Лётчики пригласили ребят в аэроклуб, пока только на экскурсию, а потом мальчишки сами стали проситься в аэроклубовские кружки.
Той осенью Валька уже не пошёл в школу. Он занимался в аэроклубе. Аэроклуб встретил Вальку сурово и сразу дал пройти мальчишке такое испытание воли и нервов! Те два лётчика вскоре погибли на глазах у пионерлагеря, делая фигуры высшего пилотажа. А когда Валька и его товарищи закончили теорию и им решили показать самолёт, произошло следующее. Маленький зелёный “Ан” бежал по дорожке, а за ним на буксире – планёр. При разгоне что-то произошло, и планёр отцепился. Самолёт остановиться уже не мог. В воздухе вспыхнуло пламя. На глазах у зелёных аэроклубовцев, не совершивших ни одного самостоятельного полёта и, может быть, впервые в жизни пришедших на аэродром, горел самолёт и погибал лётчик. Самолёт врезался в высоковольтную линию и взорвался недалеко от аэродрома.
Командир выстроил всех курсантов и спросил в упор:
– Кто раздумал – два шага вперёд.
Никто не пошевелился.
***
А теперь, как Валька попал в к-ты. Это было в сентябре или октябре 59-го. У Вальки тогда уже и не сосчитать было полётов – и ночных, и боевых, и всяких… В полк приехали врачи. Полковой врач водил их повсюду, о чём-то с ними говорил. Пилоты поговаривали:
– Ну, какая-то комиссия будет…
И правда стали вызывать по одному. Первые выходили и ничего не говорили.
Вошёл и Валька. Доктора посмотрели его, послушали. Полковой врач нахваливал. И вдруг вопрос:
– На новую технику хочешь?
“Неужели в испытатели?” – думал Валька, он давно рвался туда. Да и кто в полку не мечтал об этом.
– Давай… – бросил Валька своё любимое словечко.
Где-то что-то пометили и отпустили. Ещё тогда было огромное желание: только бы вырваться из полка! Почему? По многим причинам: видно, надоело однообразие, всё уже здесь было знакомо. Хотелось чего-то нового, острого, сильного. В полку все завидовали. Но комиссия сделала своё дело и уехала. О ней вскоре позабыли. И только некоторое время спустя, прямо на аэродром Вальке принесли бумагу: вызывает генерал армии. Валька перетрусил – что бы могло такое быть? Поехал. Строгая обстановка у генерала. А сам генерал встретил его совсем неофициально. Он говорил о каких-то вовсе не военных вещах. Потом протянул Вальке бумагу:
– Ложись в госпиталь…
– Разрешите доложить! Здоров как бык, товарищ генерал! Тут, наверное, ошибка?
– Туда больных сейчас мы не посылаем, – спокойно ответил генерал.
…Первым на двенадцать “же” пошёл Юрка. Я волновалась, когда его вращали, и все тоже волновались. Герка в шутку прятался за вибростенд. Когда закончили вращение, все бросились к креслу. Юрка был такой же, как после предыдущих испытаний. Но когда он встал с кресла, мне показалось, что чувствует Юрка себя неважно. Был какой-то неразговорчивый и быстро ушёл.
Гера после вращения был веселее. Это заметил и Григорий Федулович, который так и считает, что Гера в этот раз перенёс испытание лучше. Можно, конечно, объяснить почему: всё-таки Юрка шёл на неизвестное, а Гера шёл по проторённой дорожке. Когда Ада (??) спрашивала Юрку после вращения о самочувствии и впечатлениях, то он пожаловался, во-первых, что задувало под очки и поэтому он не мог точно реагировать на огни. И ещё, что крест на двенадцати чуть-чуть серел (он белый на чёрном. – Ред.). Гера ничего такого не сказал (то ли честно, то ли решил скрыть), он говорил, что после десяти особой разницы не чувствуется, всё равно давит сильно, и уже не поймёшь, сильней или нет.
После вращения опять испытывали капилляры. И тут Ада заметила, что на спине у Юры есть кровоизлияние, маленькое, но есть. Она стала допытываться у новенькой лаборантки Оли, делала ли она на спине у Юры какие-либо бантики. Та призналась, что делала. Ада стала её отчитывать. А я сама слышала, как Валя (??) сказала Оле:
– Заверни просто так.
Когда Ада осматривала Геру после вращения, она опять нашла “бантик”.
На этот раз подозвала Валю и сказала:
– Чтобы этого больше не было! – и показала на синий бантик, который был выдавлен у Геры на спине. Можно себе представить, как же ему, бедному, давило!
…Гера вчера был капризнее обычного. Оля по неопытности, накладывая электроды, слишком обильно смочила ему лоб водой с солью, так, что потекло по щекам аж до губ. Гера отшутился:
– А как же я целоваться буду? Губы-то солёные…
– Ничего оближет, – отмахнулась Валя.
И как-то зашёл дальше разговор о любви. И тут Гера разошёлся:
– Нет любви вообще, ничего нет…
– Ты жене это скажи, – посоветовала я ему.
– А я говорил, она тоже такого мнения…
– Сошлись, значит, на этой основе?
– А ты Катаева читала? Помнишь, у него там: всё это инстинкт продолжения рода…
– Ну, это он не от себя говорит…
– От себя…
Странный человек – Герка. Не поймёшь, когда он говорит серьёзно, когда шутит.
Стр 132
Он (Каманин. – Ред.) так и сказал:
– Не за горами то время, когда люди полетят на Марс и на Венеру, и на многие другие планеты. Мы должны сейчас уже начинать готовить этих людей!
На Марс и на Венеру! Уже сейчас готовить!
Я слышала такие разговоры от ребят. Кто-то из начальства рассказывал об их дальнейшей роли: якобы они будут готовить к-тов в ближайшем будущем, учить их. И когда начнётся новый отбор, их тоже возьмут в полки для отбора. Вот слетает кто-нибудь из них, затем ещё кого-либо пошлют, а уж потом они будут учить других. А чтобы учить других, надо самому быть высоко образованным. Ребята это тоже понимают, и все собираются будущей осенью поступать в институт, кажется авиационный. Потому туда, что по специальности и что там их знают – вероятно, кто-то из института преподавал у них. Молодцы ребята! Вот это будут люди, вот это специалисты! Позавидуешь!
…Как-то прихожу в госпиталь и Павел Михайлович (??) первым вопросом:
– Ну вы слышали о блюдцах-то?
– О каких блюдцах? – удивилась я.
– Ну… – разочаровался он, я думал, вы-то знаете…
И тут я вспомнила, как Сергей Иванович (??) приставал к Григорию Федуловичу с расспросами про какую-то лекцию Фомина “Были ли гости из космоса на Земле?”. Уже несколько дней об этом велись разговоры на центрифуге, с них начиналось каждое утро. И вот инженер решил всех ввести в курс дела. Он начал пересказывать содержание лекции. Я не дослушала до конца, но сделала вывод, что возник какой-то бешеный ажиотаж вокруг этой темы – только об этом говорят.
19 января 1961 года, четверг
Вчера ребята сдавали государственный экзамен. Теперь они называются уже не слушателями, а к-тами. Скоро им дадут удостоверения с этим званием. Первые! Первые! Первые! Черт возьми! И среди них такие разные люди! Может быть, есть и случайные, а пожалуй, просто противоречивые, сложные. Такие и Гришка, и Валерка, и Андрюшка. Пашку так я просто считаю недостойным, хоть он и понравился больше всех К-ну, а я бы не пустила его первым ни под каким предлогом…
Интересно представить, что будет с каждым из них, если он станет первым? Какие качества в каждом усилятся прежде всего?…
Мне кажется, Гера будет ещё критичнее к непорядку, смелости добавится, и уж тогда не остановится ни перед чем. Будет по-прежнему говорить: “Да нет во мне ничего необычного, всё обыкновенно…” Он уже сейчас чувствует себя героем и знает наперёд, что должен герой говорить, как себя вести. Хитрый парень. Вообще-то он действительно очень обыкновенный, и всё же есть в нём что-то необычное. Станет ещё увереннее в себе, и этот тон “запросто со всеми” утвердится в нём. (Что я пишу?! Чепуху!)
Юрка, мне кажется, останется самим собой, может быть, прибавится в нём “начальника”.
Валерку полёт может изменить в лучшую сторону: будет мягче, сговорчивее, перестанет грубить начальству, но тоже останется самим собой в отношении к жизни, к людям, к женщинам.
В Гришке усилится поза порядочного человека, не знаю, что будет за ней стоять, но сама поза будет.
Андрей таким же и останется – скромнягой, молчуном и очень уверенным в деле человеком. Павел будет накапливать барахлишко и всё так же смотреть сквозь розовые очки на жену.
Вчера был первый выпускной экзамен, да, именно выпускной, у к-тов. И кое-кто открылся с новой стороны.
Первым пошёл отвечать Гера. Только розовые пятна на щеках выдавали волнение. Он не отвечал, как другие, тоном школяра, а рассказывал, как будто перед ним люди, не посвящённые в его профессию, надо их, так сказать, просветить – вот это он и делает. Раза два он напомнил комиссии, что должен быть спирт, и это вызвало весёлый смех и разрядило напряжение. За Герой – Андрей. Удивительно спокоен. Раза два ему задавали вопросы, на которые он отвечал невозмутимо и с достоинством.
– А этого просто не случится при полёте.
– На а если всё-таки случится?.. – не отступает Я-й (??)
– Буду делать… И он рассказывает: то, то, то…
Третьим – Гриша. На доске масса формул, отвечал бойко, язык насыщен специальной терминологией. Но, когда ему задавали вопросы, не мог ответить на простейшие вроде что такое электронвольт. Ф-в (??) обнаружил в его вычислениях на доске арифметические ошибки. Гриша был явно смущён этим, но сделал вид, что это случайность. И вообще, конечно, он не надеялся на хорошую оценку.
Валерка пошёл четвёртым, как и накануне. Мне было очень любопытно, как он будет отвечать: его я не могла представить. И вот, этот “негативный” человек, который вечно ругался с начальством, отказывался выполнять простейшие задания, рубил всё напрямик и с плеча, этот человек перед экзаменационной комиссией стал таким вдруг тихим, смущённым, отвечал негромко, своей скороговоркой. Но когда стали задавать ему вопросы, давал такие ответы, что все смеялись. А он даже не замечал того, что шутит.
Его спросили:
– Ну, как вы себя чувствовали в полёте на невесомость?
– Да некогда было чувствовать: за сорок секунд больно много надо было сделать – и поесть, и попить, и ещё кое-что… записи там всякие…
Последним отвечал Юрка. Он-то уж блеснул перед комиссией: обилие формул и формулировок, фундаментальное знание вопросов ошеломили даже инженеров. Ну ещё бы – Юрка окончил индустриальный техникум с отличием!
11 февраля 1961 года
Я уверилась, что Гера – лучший. Да, вот он, мой герой, от которого можно приходить в восторг, про которого можно писать с чистой совестью. Он далеко не классический, он живой: ему даже нравятся другие женщины, кроме своей жены…
Он немножко зазнаётся, чувствуя, что может быть первым. Но это скорее гордость, чем зазнайство, уверенность в себе.
Вот он приехал на опыт в “шарик”. Живой, весёлый, очень хорошее настроение у него. Миша накладывает ему на глаза резинки (как они называются?), а он шутит:
– Я как-то чуть не двинул одному невропатологу, когда он стал мне давить на глаза…
От Юрки отдаёт только спокойствием, но не больше. У него есть круг заученных стереотипных фраз, которыми он может ограничиться в разговоре, иногда он так и делает. На любую похвалу он отвечает всегда одной фразой: “Как учили!”. На вопрос “Какую книжку или музыку тебе передать?” тоже есть свой неизменный ответ: “Про любоф”. Сидя в камере, он часто повторял это слово, даже тогда, когда его никто ни о чём не спрашивал, просто замолкает музыка – и сейчас же из динамика слышится Юркин голос:
– Про любоф! Давай про любоф!
Как-нибудь подшучу над Юркой, спрошу у ребят: “Хотите, Юрка сейчас скажет одну фразу, а мы его и просить об этом не станем?.. Достаточно будет похвалить: “Юр, молодец ты какой… здорово сидел сутки!..” – и вы услышите ответ: “Как учили!”.
И совсем другое дело Гера. Это неиссякаемое остроумие, неожиданность поворотов и фраз, и слов. Он неистощим в выдумке, весел до изобретательности. Он богаче Юрки, конечно, и в чувстве, и в словах, и в находчивости. Может быть, у Геры нет такой инженерной базы, как у Юрки, но ведь это дело наживное. А характер, то, что в тебе заложено, не купишь, не выучишь по книгам. Вообще-то говоря, я давно уже убедилась, что характер человек может сам изменить, свой характер во всяком случае. И если бы Юрке рассказать, а лучше показать все его слабости, он наверняка бы поборол их и переменился. Кстати, ведь Гере тоже кое-что надо менять чуть-чуть, самую малость, а может, и не надо, ведь он живой человек и все его слабости даже привлекательны. А я убеждаюсь ещё и ещё раз: всё зависит от отношения к человеку. Но отношение ведь тоже складывается не из ничего, а зависит от самого этого человека.
8 марта 1961 года
Вчера у Юры родилась дочь, вторая дочь! Назовут её, кажется, Олей. Юрка молодец – он всем говорил, что хочет девчонку, что девчонки лучше – на Валю это хорошо действовало. Она, бедная, наверное, переживает. Ребята над Юркой подшучивают… Я увидела его утром, он такой весёлый, как всегда, улыбка до ушей, меня поздравляет, а о своём молчит… От Владимира Васильевича (??) только и узнала. Скорей побежала его поздравлять, а он уже – в больницу к Вале. Надо её навестить, встретить из роддома – это уж обязательно. Числа 14-го это будет. Интересно, какой день был вчера у Юрки на работе?
ВЫНОС:
Гришка – Григорий Григорьевич Нелюбов,
Герка – Герман Степанович Титов,
Юрка – Юрий Алексеевич Гагарин,
Андрей – Андриан Григорьевич Николаев,
Валерка – Валерий Фёдорович Быковский,
Пашка – Павел Романович Попов.
|
