|
Отсидев «положенное», он был отпущен на все четыре стороны за недоказанностью каких бы то ни было обвинений в его адрес. Чуть ли не прямо от ворот тюрьмы в местечке Толмеццо «герой нашего времени» отправился в Россию, на свою Родину. Корреспондент «Версии» встретился с Алимжаном Тохтахуновым, который дал нашему изданию эксклюзивное интервью.
Париж: посланец Высокой моды
Первая моя встреча с Алимжаном Тохтахуновым была в Париже много лет назад. В тот период маргинальный русский француз пребывал «в шоколаде»: принимал меня в своей роскошной квартире в престижном 16-м, «золотом» районе французской столицы, представляясь в качестве посла и спонсора российской культуры. Он имел уже вид на жительство во Франции, где вёл свой бизнес по линии российской Высокой моды. Помню, в то время одна из наших газет поместила фотографию с характерной подписью: «Представители всех направлений нашей богатой культуры: от искусства — Вознесенский, от политики — Собчак, от братвы — Тайванчик».
Министерские чиновники на него наезжали, приписывая лидеру русской мафии во Франции нашумевшее убийство предпринимателя Мажарова. Но адвокаты Тохтахунова выиграли дело. На прогулках и за обедами в японско-французских ресторанах Алик временами неожиданно разражался очередной тирадой:
— А скажите, почему дискредитируют мою биографию, мой образ? Какое пресса имеет право видеть во мне мафиози?..
Я тогда заметил, что глаза и взгляд Алика как у профессионального картёжника (кем в прошлом он и был): они быстро бегают, мгновенно оценивая ситуацию. Глаза точно перископы. Они видят всё и везде. Иногда, когда они замирали, вперившись в тебя, становилось жутковато.
Венеция: в тюрьме, где сидел Казанова
Потом Тохтахунов переехал в Италию. В местечке Форте-ди-Марми снял себе дачу-палаццо, где его навещали наши знаменитые культуртрегеры. Ведь и здесь Алик мог многим помочь. И в первую очередь своей дочери Лоле, которая делала артистически-балетную карьеру — с ней занималась сама Суламифь Мессерер, легенда советского балета, тётка Майи Плисецкой. Она-то волей-неволей и стала свидетельницей неожиданных и шокирующих событий.
— Ты знаешь, как они брали мой дом, — как в американских боевиках, — рассказывал мне во вторую нашу встречу Алимжан. — Тихая старушка, жившая только искусством танца и музыкой, видела, как полиция нагрянула ко мне «в гости». Как вооружённые карабинеры лезли через забор чуть ли не с задорными криками из классических ковбойских фильмов. Много пережившая Суламифь, поняв, что дело пахнет керосином, воскликнула: «Алик, ну прямо как у нас в 37-м!»
Но у итальянской Фемиды тоже ничего не вышло с Тохтахуновым. Продержав его 10 с половиной месяцев в кутузках Венеции и Толмеццо, его выпустили на свободу.
— Я не понимаю, почему они меня арестовали, я не совершил ничего противозаконного. Ни в Италии, ни во Франции, ни в США. Да, я следил за Олимпиадой, мне это было интересно, ведь в прошлом я и сам спортсмен. Скажу, и это не секрет, что, когда в 1998 году Буре получил травму ноги, я пригласил Пашу в Париж и он, проживая в комфортабельных условиях на окраине города, тренировался около живописного озера, восстанавливая форму. Я этим горжусь. Всегда старался помочь людям, попавшим в беду: спортсменам, артистам, бизнесменам. Той же Марине Анисиной, с которой когда-то познакомился почти случайно. Она ведь талантливая фигуристка, ничего не скажешь. Русского происхождения. Почему не поболеть за неё, сидя у телевизора? Не позвонить, не поддержать словом?! Что я могу больше этого? А на меня повесили всю эту возню вокруг её и Пейзера наград. Обвинили, превратили в козла отпущения, виновного чуть ли не в судьбе всего олимпийского движения. Я много над этим думал, сидючи в тюрьме, да и сейчас размышляю. Но так и не могу ничего придумать. Может, эту гадкую комбинацию изобрели в ЦРУ или в высших эшелонах американского спорта? Я не могу ни на кого показывать пальцем. Даже на тех, кто вроде бы и вправду меня хорошо знает. А это люди авторитетные, и я пребывал с ними в деловых и дружеских контактах, но и они в те дни, возможно, немного испугались шумихи вокруг меня. Я их понимаю — у них бизнес, они опасались, что их могли не впустить во Францию. И я их не осуждаю.
Москва: начинаю жизнь почти сначала
Несколько месяцев назад приехав в Москву, Тохтахунов первое время жил в гостинице «Метрополь». Сейчас он съехал из фешенебельного отеля, но встречу со мной назначил именно там. В холле у барной стойки. По-прежнему элегантный Алимжан в окружении друзей и красивых дам.
— Полгода назад, Алик, хоть и после итальянской тюрьмы, вы выглядели на целый «лимон» американских долларов. А сейчас, как мне кажется, и на целых два. Дома-то лучше?
— Конечно. За время сидения в застенках я, к моему удивлению, набрал лишние десять килограммов. Надо срочно худеть. Как ни странно, я сейчас снова полюбил русскую кухню. Меня не тянет ни на узбекскую, ни на итальянскую, ни на французскую, ни на японскую, с которыми я познакомился за границей. А вот супчики, борщики, картошечка, селёдка — это по мне. И водку люблю больше, чем изысканные вина.
— Официальный статус нынче каков?
— Получил российский паспорт, хлопочу о заграничном. Прописан у дочки. Какое-то время мне не выдавали документов. В милиции возникла путаница. Но я гражданин России, здесь мои дети. Всё пришлось восстанавливать через суд.
— Но ведь у вас было двойное гражданство. Как с этим?
— Да, я имел гражданство Израиля, так как моей женой была израильтянка. Но она умерла, и я отказался от Земли обетованной. Жить там я не собираюсь.
— Вернувшись в Москву, сразу рванули к самым верным друзьям?
– Да, это так. Настоящий друг — Иосиф Давыдович Кобзон. Пока я сидел в итальянской тюрьме, он помогал мне как мог. Я очень его люблю, его детей. Мы дружим семьями.
— Слышал, что, пытаясь вас оправдать, он дошёл до самого итальянского премьер-министра Берлускони.
— Не совсем так. Кобзон, возможно, и хлопотал обо мне по официальным инстанциям, у него есть такая возможность. А к Берлускони обращались всемирно знаменитые спортсмены Шевченко и Каладзе. А Кобзон и впрямь помогает тем, кто в беде. Он человек с большой буквы. И я рад, что, когда я звоню ему, предлагая встретиться, он, несмотря на свою занятость, мне не отказывает.
— А каковы нынче контакты с Валентином Юдашкиным? Ведь когда у вас были французские сложности, как я слышал, он предпочёл дистанцироваться от вашего имени.
— А что Юдашкин? Нормальный парень. Моим именем ведь всех пугали. Ещё и визы закрывали за общение со мной. У Юдашкина серьёзный бизнес, и, конечно, он остерегается подпортить свой имидж. Я его понимаю, как и всех других. Когда меня арестовали, у людей, звонивших мне, были неприятности: обыски, обструкция, слежка... Сегодня в Москве у меня с Валентином вполне нормальные отношения.
— О вашей давнишней дружбе с Ротару много говорили. А вот интересно, виделись ли вы с ней после приезда?
— Нет, но часто говорим по телефону. Бедная София Михайловна, она ведь мужа похоронила... Ей нелегко, теперь она тянет всю семью: детей, внуков, близких...
— Когда-то ей было нужно покровительство, помощь. И вы участвовали в её творческой судьбе.
— Никогда ей ничего не было нужно. Мы просто дружили, и всё. Какое покровительство? Она народная артистка СССР, Украины, России, Молдавии, её опекают первые лица государства. Она сильная женщина и всегда была такой. Мы дружим, созваниваемся. И всё.
— Скажите, а правда ли, что вам не дали помочь восстановить могилы русских людей, нашедших последнее пристанище на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа?
— Да, было такое. Тогда после урагана в Европе деревья попадали на могилы, повалились надгробия. К могилам великих русских — Бунина, Ремизова, Зайцева и многих других — трудно было пройти. Мы с приятелями приехали на кладбище, нашли директора, и я представился, сказал, что за меценатство получил в России общественную награду и мы хотим на наши средства привести погост в порядок. В ответ прозвучало нечто неожиданное: могилы застрахованы, и они будут ждать от властей денежной компенсации, и ещё функционирует, дескать, комитет родственников похороненных здесь русских. И если приводить в порядок могилы будут люди со стороны, то комитету будет нечего делать, а родственники привыкнут к такого рода поблажкам. Короче, нам не разрешили проявить и свой душевный порыв, и патриотические чувства. И ещё довольно долго Сен-Женевьев-де-Буа пребывало в разорении.
— О какой награде в свой адрес вы говорите?
— Я горжусь орденом Святого Константина Великого, наградой, которая даётся за благотворительность. Я помог восстановить кладбище русских моряков в Тунисе в Бизерте. Это трагическая страница нашей русской истории, когда 5 тысяч моряков, целая эскадра, были вынуждены покинуть Родину после революции навсегда.
— Что стало с вашей роскошной, на целый этаж, квартирой-хоромами в Париже? Небось, конфисковали.
— Кто посмеет?! Это же моя собственность, просто я не могу теперь поехать в Париж. Там ведь думали-думали, чем меня взять, что на меня повесить. И осенило: фигурное катание, «крыша», покровительство... Не могли ничего придумать, кроме фигуристки с русской фамилией.
— Кстати, чем всё же закончился тот всепланетный олимпийский шухер, связанный с вашим именем?
— Да ничем. Больше я ничего не знаю об этом деле. Знаете, на допросах, вот парадокс, меня ни разу не спросили про фигурное катание. Задали только один вопрос — знаком ли я с Мариной Анисиной? Но знаком или незнаком — им до лампочки. Всё равно засадили в тюрягу. Потому что, уверен, американцы науськали. Я имел вид на жительство в Риме. Но если Америка меня запрашивает, даёт санкцию на арест, то меня должна арестовать римская полиция. И я должен был сидеть в римской тюрьме. А меня повязали венецианцы, и мне, конечно, не признались, что наводку дали Штаты. Сажают в тюрьму, хотя я вообще в Венеции практически не был. Короче говоря, хвалёное западное правосудие налицо — итальянцы нарушили собственную конституцию. Об этом мне сказали адвокаты. Римский суд признал обвинения Америки необоснованными, и меня выпустили.
— Я слышал, что «уликой» ФБР против вас является как бы записанный разговор между вами и Вячеславом Иваньковым. Тем самым ФБР якобы нашло связь между вами. И после этого вы стали «смотрящим» «крёстного отца русской мафии», Япончика, в Европе. Круто! Американцы даже проигнорировали официальное заявление бывшего министра внутренних дел России Рушайло о том, что в архивах МВД против вас ничего нет. Помните, он назвал вас всего лишь «каталой»?
— Да, у меня сохранилась запись этого телеинтервью. Да и кто такой катала, подумаешь — карточный игрок.
— Кстати, в своё время я брал интервью у другого министра внутренних дел, Анатолия Куликова, и тоже спросил его о вас. Он ответил почти так же, как и Рушайло...
— Моим арестом итальянцы поначалу хотели явно сыграть на руку «старшему брату», США. Встали на вытяжку: есть! А потом, по-видимому, одумались, ведь Буш не мог склонить Италию встать на его сторону в борьбе с Хусейном. Италия была солидарна с Европой — Францией, Германией. Тут мне подфартило — попал в конфликт политических интересов и меня решили не экстрадировать в Штаты. ФБР получило хороший подзатыльник. А как же им хотелось меня растерзать. Конечно, я считал, что рано или поздно разберутся. Но всё же временами страх посещал. Особенно когда получал русские газеты, в которых мне «обещали» 25 лет и миллионы штрафа. Начитаюсь и с ума схожу, глубоко впечатлялся. А потом сам себя выводил из этой прострации. Я же ничего не сделал, за что хотят меня засадить в тюрьму на всю оставшуюся жизнь?.. Какая взятка, если я и героев скандала в Солт-Лейк-Сити просто не знал. А Мари Ле Гунь, олимпийского арбитра, и в глаза не видел.
— Алик, а что такое итальянская тюрьма? Мы знаем о ней только по самому, пожалуй, знаменитому её узнику — Казанове.
— Да, я оказался заключённым той самой тюрьмы, где сидел этот плейбой и картёжник. Тюрьмы Италии, надо отдать им должное, не такие ужасные, как в России. Там спрашивают, с кем ты хочешь сидеть в одной камере! И ты выбираешь русского, или итальянца, или ещё кого-то... Ну, чтобы по характеру сходились, чтобы на одном языке общались. В моей камере всё время был кто-то из русскоговорящих: молдаванин, украинец... Поначалу поместили с каким-то парнем по имени Серёжа. Он болел белой горячкой. Мы сдружились, и я его выходил. Он помогал мне тем, что хорошо разбирался в документах. Я же в них ничего не понимаю. Сергей учил меня грамотно ставить акценты, обращать внимание на детали.
Алимжан и Шакира. «Крёстный отец» и царица джунглей. Для свидания с экзотической гостьей «Версии» А. Тохтахунов прибыл в нашу редакцию
фото Сергей ТЕТЕРИН
Не думай, что меня кормили баландой. Качественной и вкусной едой у меня был заполнен большой шкаф. На продукты и на бытовые мелочи разрешалось тратить 420 евро в месяц. Но, знаешь, в тюрьме нет аппетита. Каких только пицц не было в моём меню, но всё съесть невозможно.
Когда меня перевели в другую тюрьму, в Толмеццо, я попросил, чтобы в сокамерники мне дали русского заключённого. А поселили чернокожего. Он наркоманом оказался. На прогулке я познакомился с одним русским, Володей. Я написал заявление, чтобы нас поселили вместе. И просьбу выполнили. Володя сидел за убийство, дали ему 14 лет. Одиннадцать с половиной из них он уже отбыл. Опытный зэк, тёртый калач. Он-то и стал моим консультантом по тюремной жизни. Адвокаты меня успокаивали: дескать, всё будет хорошо. Я, конечно, им верил, но всё же... И вот однажды после ужина сидим мы с Володей, балакаем. Спрашиваю: а когда обычно отпускают? Говорит, вечером. Как только решение суда привозят, мгновенно выгоняют на волю. Даже адвокаты не успевают узнать об этой радости. И тут, будто бы по мановению волшебной палочки, нарисовался офицер: «Тохтахунов, собирай вещи!» А я уже знал, что должны произнести слово «либерте» — «свобода». Спрашиваю: «Перке?» («Почему?») А он, наклонившись, тихо произнёс: «Либерте», и я вмиг стал счастливым.
Собрал вещички. Между прочим, одна из сумок была полна русских газет, без которых в камере мне было бы скучно. Стал ждать, чтобы деньги мои принесли, отобранные при аресте. А у них в кассе — ни лиры, ни евро, ни рубля. Повели на выход, по пути всё нашлось. Кругом полицейские орут: «Либерте, либерте!» А я обнаглел и говорю: «Вызови мне такси». А тот так грубо: «Проваливай». Вышел, а куда идти, не знаю. Ни людей, ни машин. Хорошо, что неподалёку оказалась заправочная станция. Я туда. Даю 50 евро, мельче не было, говорю, закажи такси. Работник заправки испугался, потом пришёл в себя и довёз меня до ближайшего отеля. Первым делом к телефону — позвонил жене, сыну, друзьям. Ощущение свободы было непередаваемым. Радость великая, будто полжизни сбросил, помолодел. И воздух такой лёгкий. Ведь за пару часов до этого сидел и не знал, что будет дальше, — могли вывезти меня в Америку. И тю-тю четвертак годков. Жуть!
Но вместо этого я здесь, в Москве. И это — счастье!
— Ну а как показалась наша столица после столь долгого в ней отсутствия?!
— В Москве я не был 15 лет. Из них десять без въезда. Совсем другой город. Я бы сказал, что Москва нынче намного красивее Милана, а жизнь более насыщенная, чем в Париже. Творческая жизнь просто кипит. Каждый день новые спектакли, презентации, встречи, аншлаги, стадионы полны. В том же Париже, если пять спектаклей или выставок случается, то они считают себя самой культурной столицей Европы. Но с Москвой не сравнить.
— А стоило ли тогда уезжать за границу?
— Помните что происходило тогда? Произошла перестройка, поменялась система. У меня был свой бизнес, я знал, что мне надо делать. В то время деньги мне приносила профессиональная игра в карты. (Тохтахунов считался гениальным картёжником, едва ли не лучшим каталой всех времён и народов. — Ф.М.) Но эпоха изменилась, бизнес стал другим, более крупным, масштабным. Да и само понятие «бизнес» было ещё как бы вне закона. И я к такому повороту событий не был готов. Жизнь надо было начинать с нуля. И я принял для себя решение: уехать, подучиться за границей, в Европе. Считаю, что я научился многому, чем и горжусь. Наука давалась с трудом, за 15 лет столько натерпелся — мне вставляли палки в колёса, третировали. За мной гонялась полиция, хотя я не нарушил ни единого закона тех стран, где проживал.
— На вашего друга Кобзона тоже накатывают, обвиняя в разных грехах. Но он, как мне видится, держится. Те же американцы не пускали его в Штаты, в Израиле Иосифа Давыдовича не выпустили за пределы аэропорта.
— Ну, Кобзон сильный человек. И он всегда прав. Его нелегко свалить наземь, задавить. У него такая биография, такая жизнь. Его же любят и уважают все. Кроме американских спецслужб, которые считают себя всезнающими. В адрес депутата, народного артиста, друга многих сильных мира сего бросать упрёки, что он «мафиози» — это беспредел. Отсутствие всяких норм морали и права.
— А как вы прокомментируете факт выдвижения Анзори Кикалишвили (Аксентьева) на пост Президента России? Ему ведь тоже те же фэбээровцы приписывают какие-то прегрешения перед законом.
— Как я отношусь?! Нормально. У нас свободная, слава богу, страна. Хочешь быть президентом — выдвигайся. Другое дело, насколько у него хватило бы сил и способностей быть во главе государства. Впрочем, я человек вне политики. Я не стал бы никуда выдвигаться.
— Как вы считаете, в России и впрямь наступил капитализм? Или до настоящего западного капитализма ещё далеко?
— Я считаю, не капитализм, а бандитизм. Знаете, русские — единственный народ, который, смотря по телевизору какие-то военные кровавые кадры, связанные с чужим горем, плачет. На Западе не плачут.
— За свою личную безопасность здесь не боитесь? Есть ли охрана?
— За свою жизнь? Так же, как и все. Не сказал бы, что так уж и опасаюсь. Я живу честно. Как добропорядочный, хотя и неженатый, семьянин. Моя семья — дочь Лола, сын Миша, способный, как считают, учёный, пишет сейчас диссертацию. Я рад, что соединился с ними. Дорогу никому не перехожу. Плохо никому не делаю. По крайней мере стараюсь... А там уж чему суждено быть, того не миновать. Охраны как таковой нет, но есть служба, которая всегда со мной. Близкие мне люди помогают мне ориентироваться в жизни и в бизнесе.
— Выходит, доживать свой век будете в России, на родине?
— Как сказать, думаю, что да. По крайней мере уезжать куда-то не собираюсь. А там — как судьба сложится.
|
