|
Ожидая именно такой естественной для президента и его ближайших помощников реакции сразу же после принятия постановления и не дождавшись ее в течение последующих двух дней, многие решили, что тут замешана слишком высокая и тонкая политика. Догадку высказал бывший президент СССР Михаил Горбачев прямо в телевизор. Многим действительно казалось: не отреагировать на постановление Думы об амнистии, причем немедленно, Кремль просто не мог, не имел права перед лицом всей страны, всего мира. А если не реагирует и не протестует, то, значит, там есть что-то такое, что нам, простым смертным, не дано знать, но мы, тем не менее, простые смертные, можем быть уверены в том, что за нас побеспокоились, что все в порядке.
И вот выясняется, что в то время как помощник президента носил письмо спикеру Думы, Генеральный прокурор отрекался от прокурорского "трона", его заместители вершили судьбы страны.
Значит, никакой особой тайны о том, например, что Борис Ельцин договорился с Иваном Рыбкиным и Виктором Черномырдиным о каких-то их политических уступках в обмен на президентскую вольную героям гражданской бойни, просто не существует. Ее нет и не было. А что же в таком случае было?
Постановление об амнистии было принято Думой 23 февраля, в среду, накануне выступления президента с ежегодным посланием депутатам федерального собрания. 24 февраля утром я, как член Президентского совета, пришла на это заседание. Но каково же было мое удивление, когда стоящая у входа в зал охрана, внимательно посмотрев мое удостоверение члена Президентского совета, меня в зал... не пропустила.
В то утро мне никого не удалось увидеть - ни президента, ни его помощников, ни главу администрации. Речь президента я послушала по телевизору, увидев заодно по "ящику" и тех, с кем мне позарез нужно было пообщаться лично. Не услышав в речи президента прямых фраз о постановлении об амнистии, подумала, что, наверное, все-таки есть какие-то решения, о которых мы пока не знаем, и что, значит, ТАК надо. Другого невозможно было даже допустить - что об этом просто никто всерьез не думает. Но я хотела знать наверняка, ТАК ли это надо. Тем более что сразу после принятия этого постановления опытнейший юрист, к тому же представитель президента в Думе Александр Максимович Яковлев в интервью по телевидению заявил о том, что решение Думы - в пределах ее компетенции. А Алексей Казанник также сразу после выступления президента сказал, что он выполнит решение Думы, как только к нему поступят документы, которые не будут противоречить закону.
После выступления президента я начала звонить главе администрации Сергею Филатову с намерением договориться о встрече. У него два кабинета: один - в Кремле, поближе к президенту, другой - на Старой площади, поближе к аппарату. На Старой площади сказали, что он занят. Несколько позже мне ответили, что, увы, он уже уехал в Кремль. В Кремле же сказали, что "его уже не будет до понедельника". Это еще больше укрепило во мне уверенность в том, что все в порядке, что ТАК, значит, надо. Ведь не мог же глава администрации уехать на три дня, в то время как надо было бы выполнять думское постановление об амнистии. Ну не может такого быть в нормальной стране!
Ведь к тому времени Дума уже сделала не одну попытку провести это постановление об амнистии - и непременно таким образом, чтобы освободить камеры в Лефортово. (Один скандально известный политик, обсуждая со мной по телефону эту тему, мрачно пошутил: "Они (имея в виду команду Ельцина. - А.Я.) освободили Лефортово для себя". И все, кто интересуется политикой, вполне справедливо предполагали, что многочисленные эксперты и аналитики администрации денно и нощно прорабатывают варианты возможных действий, а еще лучше - опережающих шагов.
24 февраля мне позвонила редактор "Российской газеты" Наталья Полежаева едва не с истерикой: депутаты Госдумы "достают" ее по городским телефонам и по правительственным "вертушкам": почему газета не напечатала постановление об амнистии? "Я отвечала, - рассказывала Полежаева, - что у меня нет еще всего пакета документов. Кто-то доложил Рыбкину, что и назавтра, 25 февраля, в газете не будет постановления. Рыбкин прислал мне по факсу письмо и потребовал письменного объяснения для Думы. Отправила им свое письмо-объяснение в Думу по факсу. А сама позвонила Костикову. Он выслушал меня и сказал; "Ну, что же делать, надо печатать". И я поставила в номер весь "пакет" документов. Вечером 26 февраля в программе "Новости" объявили о том, что завтра "Российская газета" печатает постановление об амнистии. (Известно, что постановление вступает в действие с момента его опубликования. Значит, эта публикация давала толчок для дальнейшей его реализации. - А.Я.) Сразу же после программы "Новостей" часов в 10 вечера мне домой позвонил Сатаров с вопросом - почему печатается постановление. Я ему популярно объяснила. Он очень сокрушался, сказал, что вот они сейчас с Батуриным будут "что-то кумекать", сочинять какое-то письмо президента Рыбкину. После этого звонка я и поняла, что ничего такого секретного по отношению к амнистии нет, что они там просто ни о чем и не думали..." Я утешила госпожу редакторшу, пошутив, что ей непременно зачтется узниками Лефортово, когда они выйдут на свободу.
26-го, вплоть до освобождения всей компании, звонила по всем важным телефонам Кремля. Отвечали только секретарши. Секретарь первого помощника президента Виктора Илюшина сказала, что "он работает на другой площадке и здесь его сегодня не будет".
Журналистам, которые звонили мне, я говорила, что, возможно, самые приближенные - а таких буквально несколько человек - действительно работают где-нибудь на даче, как это принято у политического истеблишмента нашей страны. Но никаких других "дачных" телефонов у меня не было. Еще никак не верилось, что все до примитивности просто: никто ничего на самом деле не просчитывал, не предпринимал и, похоже, не собирался этого делать. И ЕСЛИ БЫ ПОМОЩНИК ПРЕЗИДЕНТА ГЕОРГИИ САТАРОВ НЕ УСЛЫШАЛ СЛУЧАЙНО ПО КАНАЛУ "ОСТАНКИНО", ЧТО ПОСТАНОВЛЕНИЕ ДУМЫ ОБ АМНИСТИИ БУДЕТ ОПУБЛИКОВАНО В "РОССИЙСКОЙ ГАЗЕТЕ", ТО НИКАКОГО, ДАЖЕ ЗАПОЗДАЛОГО ПИСЬМА ПРЕЗИДЕНТА ИВАНУ РЫБКИНУ УТРОМ 26 ФЕВРАЛЯ ПРОСТО НЕ БЫЛО БЫ.
Письмо Президента, написанное уже после программы "Новости", в ночь с 25 на 26 февраля, призванное показать всем озабоченность впасть предержащих бездумным актом, на самом деле объясняет, во всяком случае для меня, действительно очень важную вещь. Не менее опасную, чем акт об амнистии, принятый депутатами. Верховная власть - случайно или нет, мы узнаем когда-нибудь - оказалась в полном информационном вакууме. Как и в памятные октябрьские дни - все как будто бы умерли в тяжких трудах и заботах на каких-то "других площадках". Только на этот раз в роли Гайдара, подающего сигналы опасности прежде всего для власти, оказались дикторы телевидения. Но, увы, на этот раз, прослышав об акте амнистии тех, против кого выступили в октябре 1993-го, россияне ОСТАЛИСЬ ДОМА. Митинговала только красная оппозиция. НИ ОДНОГО МИТИНГА В ЗНАК ПРОТЕСТА ПРОТИВ РЕШЕНИЯ ДУМЫ И В ПОДДЕРЖКУ "ПИСЬМА ПРЕЗИДЕНТА" НЕ БЫЛО.
В связи с этим у меня возникают некоторые ненавязчивые вопросы, которые я и хотела задать тем, кому так и не дозвонилась в Кремль в течение целой недели.
Во-первых, очень хотелось бы знать фамилию умника, который предложил президенту и убедил его в том, что Ельцину позарез необходимо перехватить идею амнистии у Вольфовича и самому подать такую законодательную инициативу в Думу. Кто он, этот наш доброжелатель? Разве непонятно было целой рати экспертов, аналитиков и политологов Кремля и Старой площади, что Дума непременно воспользуется этим предложением, чтобы добавить и свой пункт - о политической амнистии? А коли это так и автор идеи очень беспокоился о 20 тысячах "сидельцев", то почему он не просчитал и этот вариант и не предупредил президента? Но, допустим, просчитал. Предупредил. А президент все равно решил инициировать амнистию. Тогда почему же президентская рать (уже в обновленном составе) не обдумала и не предложила заблаговременно десяток-другой вариантов на тот случай, который и ожидался? Ведь Дума упорно шла к нему через несколько голосований. Но не хватало голосов. Даже Вольфович со своей командой не мог выдать результат. (Помог, как известно, не кто иной, как две недели тому назначенный самим президентом член Совета безопасности депутат и министр Сергей Шахрай. В сильном беспокойстве о примирении и согласии в обществе, но в решающий момент своим ПРЕСом и выручил всех. Заявив при этом в интервью по телевидению сразу после речи президента, что, дескать, те политические силы, которые проголосовали за амнистию, должны взять на себя ответственность за дальнейшее примерное поведение нерадивых, умолчав скромно о роли своей личности в этой истории).
Не продуманы были не только президентские ходы хотя бы на один вперед, но не подготовленными к такому варианту оказались и государственные средства массовой информации, которые, как подробно рассказала в программе "Итоги" в воскресенье политический обозреватель ТАСС Тамара Замятина, просто не могли ничего и ни от кого за Кремлевской стеной услышать внятного. Только негосударственное телевидение в "Итогах" показало полную картину настроений в Кремле и у Лефортово и в момент освобождения, и после. Только после свершившегося Гостелевидение стыдливо показало кусочки документальных кадров октября 1993-го с призывами брать Кремль, мэрию, "Останкино".
Возле президента очень много людей. В Кремле уже не умещаются. Но в который раз на лезвие бритвы собственной судьбы он оказался их одиноким заложником.
А машина крутится. Месяц тому мы встречались с Президентом и говорили о нищем положении прессы в нашем государстве. За полчаса разговора пять раз он вызывал по селекторной связи своих помощников, сотрудников аппарата, давая им поручения по этим вопросам. После этого несколько раз писала и ему, и его помощникам служебные записки с предложениями, что надо сделать, чтобы избежать дальнейшей конфронтации с журналистами. Увы. Все течет, ничего не меняется.
А пока на выход с вещами собирался генерал Баранников, другой его коллега, тоже генерал КГБ, занимавшийся у Баранникова связями с общественностью, готовился к чуткому руководству прессой в ранге первого заместителя председателя Государственного комитета по печати. Каково, коллеги? Давно уже нами не руководили оттуда. Но вот наступил момент. Документы в правительство на утверждение уже поданы.
Вот вопросы, на которые я хотела бы получить ответы как член Президентского совета и просто как гражданин, которому небезразлична ни судьба страны, ни, естественно, судьба собственных детей.
|
