|
Все это звучит довольно правдоподобно, однако при оценке глазьевских перспектив не учитывается такое важное обстоятельство, как уникальный послужной список кандидата, побывавшего в пяти политических командах и сумевшего предать их все. Гайдаровское правительство, затем Демпартия России, где Глазьев схарчил основателя ДПР Н.И. Травкина и привел ДПР к распаду, затем Конгресс русских общин, где схарчить соратников не удалось и пришлось уходить самому, затем КПРФ, где копание под Зюганова кончилось так же неудачно, как и в КРО, теперь "Родина", которую Глазьев пытается вытащить из-под Рогозина-Бабурина. Конечно, в политике бывает, что "Кукушка воробью разбила темя,// За то, что он кормил ее все время", но быть пятикратным кукушонком - это уже некоторый перебор. Речь идет не о попытке морализирования, а всего лишь о констатации той объективной закономерности, что летуны с таким послужным списком до сих пор никогда не делались первыми лицами. Фуше и Талейран, правда, превзошли Глазьева по числу принесенных ими присяг, но все-таки это - лица не первые, и к тому же им баллотироваться было не надо.
Если речь идет о карьере, делаемой по демократическим правилам, то кукушата там не выживают в силу простой причины. Поход во власть - это не какое-то индивидуальное начинание, а обширная кампания большой партийной команды. Лояльность к собственной партии, из рядов которой выйдут носители высоких должностей, есть conditio sine qua non, с репутацией пятикратного перебежчика там делать нечего. Не то чтобы партийные нравы были совсем уже строгими. Консервативный премьер У. Черчилль начинал свою карьеру в рядах либералов, но зато он и сам признавал, что переметываться вообще-то можно, но лишь единожды, а многократную нелояльность не поймут.
На то, конечно, можно возразить, что в условиях рутинной демократии оно, может, и так, а для российских реалий, где больше харизматики, да притом авторитарного толка, эти закономерности уже не действуют. Однако история XX века знает много вождей чрезвычайно авторитарного свойства, но перманентных перебежчиков и среди них не обнаруживается. Вожди и фюреры от Ленина до Гитлера исправно держались своих партий, а если и совершали внутрипартийные перевороты, то уже после прихода к власти, а не до этого. Что и понятно. Восхождение к вершине авторитарной власти - мероприятие не менее и даже более серьезное, нежели возглавление правительства в условиях демократической чехарды. Ставки здесь максимальны, оттого максимальны требования и к вождю, и к соратникам - см. самоопределение большевиков как "железной когорты", культ "старых борцов" в НСДАП etc. У многолетнего летуна ни демократической партийной команды, ни тоталитарной "железной когорты" не может быть по определению.
Суть глазьевского феномена как раз в том, что социалист-экономист не является политическим животным, чьи действия определяются волей к власти - потому что у подлинного властолюбца всегда хватает ума прокалькулировать цену предательства. Первичной тут является не воля к власти, а некая сверхценная идея, приводящая и к полному уплощению этики, и к сбою всех политических калькуляций. Более уместно тут сравнение с другим экономистом из гайдаровской команды, имеющим устойчивую репутацию человека неадекватного.
К концу 90-х стало популярным присловье "Зюганов - наше счастье", смысл которого был в том, что лидер КПРФ пугает, а нам не страшно, но, напротив, безопасно. Непонятно, зачем было расставаться с тем нашим счастьем, но, раз уж так случилось, пора осознавать, что и кукушонок с деструктивными оргнаклонностями - тоже наше счастье, хотя и не столь симпатичное, как Зюганов. Судьба Онегина хранила.
|
