|
Созвонившись, мы подъехали на площадь Пикадилли, которую внимательный кинозритель сразу бы узнал по огромной неоновой рекламе на одном из зданий. Все встречи беглый подполковник ФСБ назначает здесь, в лучших традициях политэмиграции предпочитая не раскрывать место, где проживает.
"Извини, Ахмед, ко мне журналисты приехали, перезвоню", - прервал разговор по мобильному телефону Литвиненко, увидев нас. Как выяснилось через несколько минут, собеседником подполковника был Закаев. "Я дружу с Ахмедом, вхож к нему в дом. И вот что вам скажу: лучше друзей, чем чеченцы, не найти. Правда, и враги они такие, что не дай бог", - пояснил нам Александр.
Беседа наша продолжалась под проливным дождем. Но насчет погоды бывший офицер ФСБ нас успокоил, уверив, что дожди в столице Британии - явление не столь затяжное, как в России. "Правда, мне-то все равно. Я ведь солдат, могу и на земле голой спать, ко всему привык, в Чечне бывал", - сразу оговорился Литвиненко. Он еще долго не мог выйти из образа покрытого шрамами ветерана иностранного легиона на заслуженном отдыхе.
Беседовать с Литвиненко нам пришлось в китайском ресторанчике, расположенном в переулке неподалеку. Как и положено хорошему оперу, Литвиненко сам выбрал ресторан, столик и даже раскрытую сумку поставил на соседнее сиденье.
- Не скучаете по дому?
- Непривычно, конечно, но у меня выбора никакого не было: не сбежал бы - меня бы уничтожили. Успокаиваю себя тем, что сын вырастет в нормальной стране, он тут у меня совсем англичанином стал: даже говорить по-английски ему нравится больше, чем по-русски, - не без гордости отметил бывший оперативник ФСБ. – Хотя родственникам моим - матери и отчиму (сейчас он умер, но когда я бежал, он еще был жив) - здорово досталось. ФСБ давила на них очень сильно. Сестра у меня в Нальчике в местной ФСБ работала, уволить ее не смогли, потому что она мать-одиночка, и перевели в гараж работать - на самую грязную работу. Брат Володя - в Москве, его побили. Отчима избили, через два дня - инсульт, через две недели умер. Вот и Максим (брат Александра, 19 лет. - Ред.) пострадал из-за меня: он учится в Италии и несколько дней назад его задержали по наводке российского консульства и пытались экстрадировать из страны. А на следующий день после задержания Максим попросил политическое убежище в Италии.
- Как вы устроились здесь, где живете?
- Снимаю квартиру в четвертой зоне (не самый престижный район города. - Прим. авт.). Девятилетний сын ходит в школу, жена работает по специальности -
преподавателем бальных танцев. Так что все в порядке. Получил статус политического беженца.
- А с этим проблем не было?
- Поначалу были, по местным законам было недостаточно доказательств того, что меня преследуют в России. Но тут, как ни смешно, мне помогли мои же враги. В России против меня возбудили еще одно дело и, как вы знаете, заочно осудили. Этого оказалось достаточно.
- Лондон не дешевый город, как вы зарабатываете на жизнь?
- Помогаю российским бизнесменам, которые переводят свои деньги из России за рубеж, - а таких людей в последнее время стало очень много - правильно
организовать процесс: "хвосты рубить" и прочее. Я же все-таки в этом разбираюсь. Ну и что скрывать, Борис (Березовский. - Ред.) поддерживает: Фонд гражданских свобод выделил мне грант.
Впрочем, в Лондоне Литвиненко открыл в себе еще один талант. Он пишет публицистические статьи для чеченских сайтов. В основном чтобы позлить бывшее начальство: "Они же всегда говорили, что Литвиненко даже писать грамотно не умеет, ну пусть теперь читают".
Соратник
Впрочем, не всем участникам той знаменитой пресс-конференции так повезло, как Литвиненко. Михаил Трепашкин, также перебежавший дорогу системе, сидит за решеткой. Как и Литвиненко, Трепашкин дослужился до подполковника. Правда, в отличие от лондонского диссидента, попавшего в органы из дивизии Дзержинского, Трепашкин много лет прослужил в КГБ. Во времена СССР он расследовал нашумевшее дело о контрабанде икон и антиквариата через послов африканских государств. Как говорил Михаил, в конфликт с ФСБ он вступил по принципиальным соображениям: отказался покрывать своих коррумпированных начальников, из-за чего был уволен из органов. Не смирившись с таким положением дел, Михаил подал в суд на начальство.
Вступив в зону риска, Трепашкин решил идти до конца и в 1998 году принял участие в знаменитой пресс-конференции, на которой прозвучали обвинения в адрес ФСБ в коррупции и беспределе. Лишившись работы, бывший следователь стал зарабатывать на жизнь адвокатской практикой, но борьбы не прекратил. Он участвовал в работе общественной комиссии по расследованию взрывов жилых домов в Москве в 1999 году.
Благодаря Трепашкину в прессу попала информация, что террорист, организовавший взрывы, вовсе не Ачи-мез Гочияев, которого разыскивают спецслужбы, а другой человек - агент ФСБ. Трепашкин сотрудничал и с нашей газетой, предоставляя материалы о противоречивых моментах расследования взрывов 1999-го и о следе ФСБ в теракте на Дубровке.
Так же как в случае с Литвиненко, ФСБ не простила бывшему сотруднику подобной деятельности. Сначала Трепашкина обвинили в разглашении государственной тайны и хранении боеприпасов, а затем, даже не дождавшись решения суда, организовали еще одно обвинение. В октябре его арестовали за незаконное хранение оружия, подбросив, как утверждает Трепашкин, в автомобиль пистолет. Сам Трепашкин считает, что на нем отыгрались за все: сразу после ареста подполковника держали голодного в камере с завшивевшими.
Кстати, как рассказывает Александр Литвиненко в своей книге "Лубянская преступная группировка", впервые он услышал о Трепашкине, когда руководство УРПО (Управление по разработке и пресечению деятельности преступных объединений) приказало ему "разобраться" с опальным следователем. В качестве одного из вариантов предлагалось подбросить ему пистолет...
Око за око
Между тем, считает Литвиненко, нынешние злоключения Трепашкина – результат неудавшейся провокации ФСБ против Березовского. Эта фантастическая история "подготовки покушения на президента Путина опальным олигархом Березовским" подробно освещалась в прессе. Суть ее заключалась в том, что в Лондон приехал Андрей Понькин, бывший сослуживец Литвиненко, вместе с коммерсантом Алехиным.
Встретившись с Литвиненко, Понькин предложил ему убить Путина, задействовав возможности Березовского. В результате оба вояжера оказались в местной полиции, которая задержала их по заявлению Литвиненко. В конце концов после допросов россиян выслали из страны.
Провокация была организована достаточно серьезно. Как заявил Литвиненко, в качестве "подельников" по устранению Путина Понькин предлагал двух офицеров из высшего звена Федеральной службы охраны РФ - Вадима Медведева из выездного отдела ФСО (сотрудники этого подразделения выезжают за три недели в страну, которую собирается посетить президент, и прорабатывают маршрут его следования) и Юрия Калугина, генерал-майора, начальника одного из управлений ФСО, служившего в Службе безопасности президента во времена Александра Коржакова.
Обоих офицеров Литвиненко знает лично, это его сослуживцы по дивизии Дзержинского. Любопытно, что именно Калугин с Литвиненко, уже перейдя на службу в ФСБ, писали на Понькина, также служившего в Дзержинке, запрос на перевод в Федеральную службу безопасности.
При этом Литвиненко утверждает, что давно знал о том, что Понькин приставлен к нему для слежки: "Я это, еще когда меня арестовывали, заметил. Я возвращался из Подмосковья, а Понькин все мне названивал и спрашивал, где я. В общем, устанавливал местоположение. А уж когда я собрался бежать, про Понькина все точно понял".
По мнению Литвиненко, тот факт, что Михаила Трепашкина арестовали сразу после возвращения Понькина в Россию, - не случайное совпадение. Как утверждает Литвиненко, "Трепашкина посадили в отместку за то, что Понькин в Англии сидел в тюрьме".
"Ведь пистолет, который подбросили Трепашкину, имеет чеченское происхождение. Вполне вероятно, что потом Михаила обвинили бы в том, что он получил этот пистолет от Закаева. А потом бы привязали к этому провокацию Понькина. Тем более что накануне приезда Понькин приходил к Мише и просил дать мой телефон. Трепашкин отправил мне письмо по электронной почте с предупреждением о приезде Понькина. Вот вам и причастность к покушению президента. Но у них ничего не вышло, вот теперь и мстят", - считает Литвиненко.
P.S. На момент сдачи номера Михаил Трепашкин находился в "Матросской Тишине". Его адвокат Елена Липцер рассказала, что по "делу о пистолете" она направила жалобу в Европейский суд по правам человека в Страсбург. Адвокат считает, что ее подзащитный совершенно незаконно содержится под стражей и в заключении подвергался жестокому обращению и пыткам.
Москва – Лондон
Еще на эту тему:
Трепашкин против ФСБ
22 октября 2003 г. Михаил Трепашкин, адвокат из Москвы, был арестован по обвинению в незаконном хранении оружия после того, как в его машине был обнаружен пистолет. Вечером того же дня обозревателю «Версии» Марине Латышевой удалось связаться с Михаилом Трепашкиным по телефону, и он рассказал, что в 17 часов возвращался в Москву из города Дмитрова, где был по делам своего клиента. На 45-м км Дмитровского шоссе его остановили рядом с постом ДПС. Вокруг машины сразу появились несколько сотрудников милиции. Из их разговоров Трепашкин понял, что его автомобиль остановили по ориентировке. Милиционеры решили досмотреть машину и попросили адвоката открыть бардачок, а затем приподнять переднее, водительское сиденье. Как рассказал Михаил Трепашкин, в тот момент, когда он опускал его после осмотра, он заметил, что на переднем кресле появился пистолет, а от двери спешно отошёл один из милиционеров. Адвокат попросил немедленно убрать появившееся оружие, но в ту же секунду около автомобиля появились понятые. Милиционеры начали составлять протокол изъятия пистолета Иж-21. Чуть позже начальник СКМ ГУВД Московской области Геннадий Дейнеко сообщил, что Михаил Трепашкин находится в статусе подозреваемого и задержан на трое суток в порядке статьи 91 УПК РФ.
Трепашкин давно находился в конфликте с российскими спецслужбами. В прошлом он сам работал следователем ФСБ, но в 1996 году его уволили из органов после того, как он отказался покрыть случай коррупции среди высших чинов ФСБ. В 1998 году он принял участие в знаменитой пресс-конференции, на которой прозвучали обвинения ФСБ в повальной коррупции и организации бессудных казней. Он был уволен из ФСБ, опротестовал это решение в суде, но в органы так и не вернулся и занялся адвокатской практикой и работой в общественной комиссии по расследованию взрывов жилых домов в Москве в 1999 году.
На момент ареста Трепашкин уже находился под следствием по другому обвинению по линии ФСБ - в разглашении государственной тайны. Он подозревается в том, что передал постороннему лицу данные об агентуре Федеральной службы безопасности.
23 октября в отношении бывшего полковника ФСБ Михаила Трепашкина было возбуждено уголовное дело по статье "незаконное хранение, ношение и перевозка огнестрельного оружия и боеприпасов" (ст. 122 УК России), сообщил начальник Службы криминальной милиции ГУВД Московской области Геннадий Дейнеко. "Трепашкин находится в статусе подозреваемого и задержан на трое суток в порядке статьи 91 УПК. В настоящее время он находится в ОВД города Дмитрова", - сказал Дейнеко.
31 октября сотрудники Дмитровского РУВД провели обыск на квартире Михаила Трепашкина в Москве, передает ПРИМА. Обыск длился чуть более часа. Следователи не нашли ничего запрещенного и уехали, ничего не изъяв. Во время обыска в квартире находились жена Трепашкина Татьяна, ее родственница и двое сотрудников правозащитного информационного агентства ПРИМА.
11 ноября Московский окружной военный суд отложил на 25 ноября предварительное слушание по уголовному делу бывшего полковника ФСБ Михаила Трепашкина, обвиняемого в разглашении сведений, составляющих гостайну, и в незаконном хранении боеприпасов. Как сообщили РИА "Новости" в пресс-службе суда, заседание не состоялось, поскольку подсудимый не смог явиться в суд, так как находится под стражей в следственном изоляторе Волоколамска по обвинению в незаконном хранении пистолета. Вызвать его из СИЗО военный суд не может, поскольку в СИЗО он находится по другому делу. Кроме того, Мособлсуд перенес на 13 ноября рассмотрение кассационной жалобы адвокатов Трепашкина на решение Дмитровского городского суда, который 5 ноября повторно санкционировал арест их подзащитного в связи с обвинением отставного полковника в перевозке оружия. В первый раз Дмитровский городской суд выдал санкцию на арест его подзащитного 24 октября, 31 октября Мособлсуд отменил это решение, удовлетворив кассационную жалобу защиты, и постановил освободить арестованного из под стражи. Однако Трепашкин не был освобожден, и 5 ноября Дмитровский городской суд вновь санкционировал его арест, удовлетворив ходатайство прокуратуры города Дмитрова.
В тот же день, 11 ноября «Московские новости» опубликовала часть предоставленных накануне ареста Трепашкиным доказательств того, что за чеченцами, организовавшими взрывы в Москве в 1999 году, стоят агенты ФСБ. Трепашкин сообщил корреспонденту Игорю Королькову имя арендодателя подвала в доме, где проживала Морозова: Марк Блюменфельд. Трепашкин сообщил, что Блюменфельд опознал в арендаторе подвала другого человека, нежели того, которого считают главным подозреваемым.
После ареста Трепашкина Корольков связался с Блюменфельдом. Хозяин подвала сообщил журналисту под запись на пленку, о том, что на фотороботе преступника, составленном правоохранительными органами с его слов, фигурирует не Ачемез Гочияев. Первый фоторобот впоследствии исчез из дела, и, по словам Блюменфельда, сотрудники ФСБ вынудили его опознать Гочияева, которого он никогда ранее не видел, по фотографии.
В газете «Московские новости» говорится, что Трепашкин опознал человека, которого и он сам, и ряд других свидетелей видели на первом фотороботе. Им оказался некто Владимир Михайлович Романович, тайный агент ФСБ, который специализировался на внедрении в чеченские группировки и который спустя несколько месяцев после взрывов погиб на Кипре, попав там под машину. Трепашкин сталкивался с Романовичем шесть лет назад, когда еще работал в ФСБ. По словам Трепашкина, в 1996 году Романович был арестован в Москве как член чеченской ОПГ, которая занималась вымогательством и контрабандой оружия в Чечню, однако был вскоре отпущен после вмешательства высших чинов ФСБ. Именно тогда Трепашкину сообщили, что Романович работает на ФСБ.
2 декабря 2003 года Михаил Трепашкин снова был взят под стражу. Московский окружной военный суд санкционировал его арест по первому уголовному делу, связанному с обвинением в разглашении сведений, составляющих гостайну, злоупотреблении должностными полномочиями и незаконном хранении боеприпасов. Таким образом, было удовлетворено ходатайство прокурора Главной военной прокуратуры, считавшего, что обвиняемый "не прекратил заниматься преступной деятельностью". Под этим подразумевалась перевозка оружия. 22 октября сотрудниками ДПС ГУВД в машине Трепашкина был обнаружен пистолет.
В поддержку Михаила Трепашкина выступили правозащитники. С поручительствами отпустить его на свободу под свою личную ответственность (в чем было отказано) выступили такие известные общественные деятели как депутат Госдумы Сергей Ковалев, глава Московской Хельсинской группы Людмила Алексеева, адвокат и правозащитница Карина Москаленко. Международная комиссия юристов в Женеве выступила с протестом по поводу ареста Трепашкина, назвав его «пародией на власть закона».
Еще на эту тему:
Рецидивист спецслужб
Совместный проект «Версии» и «Агентуры.Ру»
Недавно Московский окружной военный суд принял к рассмотрению дело о разглашении гостайны в отношении Михаила Трепашкина. Бывший высокопоставленный сотрудник следственного отдела КГБ СССР, а затем и ФСБ России подозревается в том, что передал постороннему лицу данные об агентуре Федеральной службы безопасности. Михаил Трепашкин известен тем, что принимал участие в пресс-конференции Александра Литвиненко, где сотрудники ФСБ поведали о том, что им приказывали организовать убийство Бориса Березовского. А также тем, что он был уволен из ФСБ, опротестовал это решение в суде, но в органы так и не вернулся и занялся адвокатской практикой и работой в общественной комиссии по расследованию взрывов жилых домов в Москве в 1999 году. О том, что в действительности стоит за судебным процессом в отношении его — МИХАИЛ ТРЕПАШКИН в интервью МАРИНЕ ЛАТЫШЕВОЙ.
— Михаил Иванович, расскажите, почему вас уволили из органов и как вам удалось опротестовать это решение?
— В КГБ СССР я служил с 1979 года, в основном в следственном отделе КГБ СССР, где занимался расследованиями деятельности международных групп контрабандистов, занимавшихся произведениями искусства. После распада КГБ работал в Управлении собственной безопасности ФСБ РФ (защита сотрудников, членов их семей и лиц, приближённых к ним). Работая по этому направлению, занимался сбором информации о преступных группировках Москвы и России. С 1996 года перешёл на службу в Управление перспективных программ ФСБ России. Оно было создано по указанию тогдашнего секретаря Совбеза Александра Лебедя. Уволился я в 1997 году.
— Чем вы занимаетесь сегодня? Как продвигается расследование о взрывах в Москве?
— Сегодня я — практикующий адвокат, член коллегии адвокатов «Межрегион» при управлении Минюста по Москве. Как адвокат я сотрудничаю с общественной комиссией ГД РФ по расследованию взрывов домов в Москве в 1999 году. Комиссия пользуется моими услугами как эксперта. Например, по поручению комиссии я проверял показания Гочияева. Когда-то этот человек работал в московской фирме «Капстрой-2000», через которую взрывчатка поступала в Москву и потом была использована для взрывов домов. Гочияев говорил, что он звонил в органы и предупреждал о возможности взрывов, называл адреса, куда развозилась взрывчатка. При этом спецслужбы считают его главным подозреваемым, в ФСБ отрицают, что он им звонил и о чём-то предупреждал. Я могу установить местонахождение Гочияева (который до сих пор находится в розыске), но, судя по реакции ФСБ, там этого не хотят. Такое впечатление, что спецслужбам России выгоднее, чтобы человек, который может многое рассказать об этих взрывах, так и находился в розыске. Могу сказать, что в работе комиссии есть новости, комиссия готовит отчёт о расследовании, который скоро будет обнародован. Кроме того, я консультирую новую общественную организацию — «Норд-Ост», в которую входят родственники погибших. Одним из поводов для возбуждения уголовного дела против меня о разглашении гостайны явились выступления в прессе, в том числе в декабре 2001 года, когда я указал на неудовлетворительную организацию со стороны руководства ФСБ расследования этих терактов. По моему мнению, имея такой мощный аппарат специалистов, при правильной организации эти преступления давно были бы раскрыты. Так что я уверен, что моя общественная деятельность ещё скажется на ходе судебного процесса надо мной.
— Вас судят за разглашение гостайны. Формально разглашение заключается в том, что вы передали постороннему лицу сведения об агентуре ФСБ. Но, насколько мне известно, вы передали информацию о появлении в столице известных чеченских полевых командиров и их помощников человеку, который работал в ФСБ.
- Да, за несколько месяцев до захвата «Норд-Оста» мне из моих источников стало известно, что в Москве появилось несколько чеченцев, которые когда-то были связаны с Салманом Радуевым. В том числе полевой командир Абдул. В своё время я знал Абдула, когда работал в Управлении собственной безопасности ФСБ и лично его задерживал за вымогательство денег у руководства одного московского банка. Он требовал от банкиров, чтобы те полгода работали с деньгами для боевиков в Чечне, а для начала требовал 1,5 млрд. рублей. Абдул сбежал в Турцию, и мне стало известно из моих источников, что меня и некоторых сотрудников банка — Александра Шевченко и Александра Гагаева — Абдул приговорил к смерти. В то время, а было это в 1995 году, я представил в ФСБ всю информацию о том, где конкретно в Турции находится Абдул. Тогда ФСБ устами начальника ЦОС Здановича уверяла, что чеченских бандитов обязательно найдут и привлекут к ответственности. Но ничего сделано не было, так их никто и не нашёл. И вот эти люди стали вдруг появляться в Москве: свободно ходили с оружием, на встречи и ничего не опасались. И именно это меня и насторожило. На тот момент я в ФСБ уже давно не работал. И так совпало, что в то время мне постоянно звонил Виктор Шебалин, только что уволившийся из Управления по разработке преступных организаций ФСБ. Он настойчиво просил меня поставлять ему информацию о Литвиненко, который к тому времени уже уехал в Англию и с которым я поддерживал контакт. Он говорил, что неофициально работает теперь на Управление собственной безопасности ФСБ. Я и посоветовал ему и его коллегам не бегать за Литвиненко, а заняться конкретной информацией, которая лично у меня вызывала подозрение, но я сам ничего сделать не мог, потому что к органам уже отношения не имел. Я передал ему мою информацию о концентрации в Москве чеченских экстремистов, а также сказал, что в ФСБ имеются мной же собранные архивы на этих людей и спецслужбы могут ими воспользоваться. Я не настаивал на том, что эти люди что-то готовят, у меня не было на то оснований, но я предлагал их проверить, исходя из информации, которая содержалась в моей справке. Шебалин пообещал, что эту информацию он обязательно передаст своим шефам. А затем случился «Норд-Ост». Остаётся только гадать: либо Шебалин ничего не передал, либо по этой информации никто работать не стал? И вот после этого в отношении меня вдруг возбудили дело о разглашении гостайны (ч. 1 ст. 283 УК РФ) — агентуры ФСБ — постороннему лицу. Я ещё могу понять пассаж о постороннем лице (Шебалин тогда как раз уволился из ФСБ), но вот обвинение в том, что я разгласил ему данные об агентуре ФСБ, меня поразило. Получается, что эти чеченские полевые командиры работали на ФСБ? Правда, потом, в ходе разбирательства, обвинение оговорилось, что я разгласил данные о планах ФСБ, способах и методах их работы.
— Ещё работая в органах и получая информацию о чеченских боевиках в столице, вы столкнулись с тем, что высшее руководство госбезопасности заблокировало вашу работу. Тогда вы были с ними в суде в первый раз, но отстояли свою правоту. Фактически вы обвиняете их в связях с боевиками. Какие у вас основания для таких обвинений?
— Тогда, в 1995 году, когда шла первая чеченская кампания, никто ещё и не догадывался о наёмниках, например из Иордании, которые могут воевать в Чечне. И вот тогда по моей оперативной информации выяснилось, что в Москве как раз занимаются вербовкой иностранцев для этой войны. В своей докладной записке начальнику Управления собственной безопасности Николаю Патрушеву, который тогда только появился в управлении, я написал даже конкретный адрес, где можно найти всех этих людей и их клиентов. Сначала была дана команда работать по этой записке совместно с РУОПом и УЭКом (управление экономической контрразведки). Тогда в ходе первой операции и был задержан полевой командир Абдул, о котором мы с вами уже говорили. И вдруг вскрылась информация о связи этих эмиссаров с высшими чинами МВД, Минобороны и ФСБ. И тогда нам запретили работать по этому направлению и давать информацию РУОПу. Мне сказали, что приказ прекратить работу исходил непосредственно от нового руководителя управления Патрушева. В отношении меня было инспирировано служебное расследование, мне инкриминировали то, что я незаконно задерживал подозреваемых без указания руководства. Мне объявили служебное несоответствие, после этого я и уволился из органов. А потом, в 1998 году, Московский гарнизонный военный суд по моему иску признал, что меня наказали необоснованно. Мне были даны письменные указания по поводу этого задержания и Патрушевым, и начальником отдела управления Виктором Балдиным. Отсюда я могу сделать простой вывод. Моё наказание было инспирировано, чтобы не дать мне возможности продолжать работу по этой линии. Ну и чтобы другим неповадно было.
— Расскажите о вашем новом процессе, чем этот суд может закончиться?
— Первое заседание было 15 сентября 2003 года. Но процесс перенесли на октябрь. Этот процесс закрытый, с меня пытались взять подписку о неразглашении, но по закону я имею право не давать такой подписки. Что я жду от этого дела? Я надеюсь на объективность судьи и его порядочность. Тем более что однажды он уже признал мою правоту. Именно судья Седов рассматривал мой гражданский иск к ФСБ о незаконности моего наказания в 1998 году и признал, что наказали меня необоснованно. Кроме того, все эти почти уже десять лет войны с ФСБ я постоянно сталкиваюсь с какими-то нелепостями в их обвинениях. Вот примеры только из последнего дела. Одно из обвинений гласило, что у меня дома нашли незаконно хранящуюся записную книжку со списком агентурного аппарата ГШ ВС РФ, которую я и разгласил. Потом Главная военная прокуратура признала, что никакой такой книжки у меня не нашли. Или вот совсем уж какая-то глупость. В обвинении было указано: «...в 1993—1997 годах, проходя службу в органах КГБ СССР и ФСБ РФ». И больше года я занимался тем, что доказывал: в 1993—1997 годах уже не было ни КГБ СССР, ни самого СССР. Доказал. При обыске у меня дома и при составлении протокола об изъятии секретных документов в качестве секретных документов были изъяты и отправлены на экспертизу для определения степени секретности более двух сотен конспектов работ Маркса, Энгельса, Фейербаха, Ленина, материалы съезда КПСС, оставшиеся у меня со времени учёбы в Высшей школе КГБ. Даже адвокат мне не сразу поверил, когда я ему об этом рассказал. Если все их обвинения составлены таким образом и построены на таких нелепостях, то я, конечно, смотрю в будущее с оптимизмом.
(Опубликовано в «Версии» 29.09.03)
|
