Ефимыч

Уроки сочинского пляжа.


Борька Фрицев с самого рождения был баловнем судьбы. В старых романах про таких иносказательно и вместе с тем пафосно писали: «Родился с серебряной ложкой во рту». Серебро в семье Ефима и Дины Фрицевых, действительно, наличествовало в виде чайных ложек и подстаканников. Однако Фортуна, с младых ногтей поворачивавшаяся к Борьке исключительно лицом, а не задом, благословила Фрицева-юниора провести юные годы в городе Сочи. Этот пункт на географической карте СССР был тогда местом, о сказочном житье в котором мечтали миллионы советских граждан, поверивших блатной присказке «знал бы прикуп, жил бы в Сочи». Оборотной стороной этого фальшивого мифа было грязное море, бешеные цены, варварское обслуживание и нахрапистые аборигены, которые цель своего существования видели исключительно в том, чтобы облапошить и объегорить любого зазевавшегося отдыхающего.

Борька вместе с лучами жаркого южного солнца впитал главный завет пляжной жизни: отдыхающие - это лохи, созданные Господом Богом для обогащения местных жителей, которые априори являются некоей высшей человеческой кастой.

Соседский пацан по кличке Мишка-акула учил младщего по возрасту Борьку-фрица : «Запомни, фраер, отдыхающие – это наш навар, надо только уметь его снять»

Борька завет усвоил. С одной лишь поправкой. К отдыхающим он стал относить весь род людской, за исключением своих родных и близких, а также друзей-приятелей.

На горячем пляжном песке Борька постигал азы снятия навара. Здесь все средства были хороши от подпольной торговли подслащенной водой из-под крана под видом газировки до карточного шулерства. Однако был один ограничитель – не «сильно» преступать закон и не попадать в милицию.

По этому поводу Борькин наставник Мишка-акула, впоследствии известный сочинский бандит, высказывался лапидарно : «Падлой буду, но никогда не сяду». Этот урок вместе с подзатыльниками сочинской шпаны, гонявшей его с лучших «точек» на пляже, Борька тоже запомнил на всю жизнь.



Малый из Нижнего



Рос Борька стремительно, как майская трава после теплого дождя. К окончанию школы он превратился в кудрявого здоровяка ростом под 190 сантиметров и весом без малого в пять пудов. И хотя к тому моменту отец давно покинул семью, а Сочи пришлось сменить на Нижний Новгород (правда, тогда город носил громкое имя великого пролетарского писателя Максима Горького), Фортуна продолжала улыбаться Борьке всеми 32 зубами.

Как это обычно принято в блюдущих старые традиции еврейских семьях, самые важные жизненные решения должны приниматься исключительно под присмотром и контролем родни. Поэтому для получения Борькой высшего образования был выбран местный радиотехнический институт, где родной брат Дины Фрицевой – Борькин дядя возглавлял одну из ведущих кафедр. Нет нужды говорить, что мальчик, неглупый и неленивый от природы, прошел вступительные испытания, как финский нож кусок сливочного масла. Возможно, Борька и сам поступил бы и в любой другой вуз страны, однако мать предпочла не рисковать будущим любимого сына, а слово родительницы для послушного ей чада была с юных лет, если не решающим, то весьма значимым фактором.

Дядя пригрел племяша на родной кафедре, щедро одарив его собственными идеями и научными наработками, которые и легли затем в основу борькиной кандидатской. С легкой руки старшего родственника и в немалой мере благодаря его протекции – а дядя был ученым всесоюзного масштаба - автореферат сверхсолидного по меркам кандидатской диссертации борькиного научного труда был перепечатан в отрывках даже в ряде уважаемых зарубежных изданий.



Фортуна снова улыбается баловню судьбы



После защиты кандидатской диссертации биография баловня судьбы стала развиваться с головокружительной быстротой. Сделав имя на шумихе вокруг закрытия еще не достроенной и потому не открытой Горьковской АЭС, Борька на волне безбашенного народного фанатизма и жажды перемен к лучшему влетел в депутаты. На фоне отъявленных крикунов и горлопанов из Верховного Совета РСФСР первого демократического созыва Фрицев был бесцветен и незаметен как воздух – не набрался еще ума-разума и политического веса. Из его друзей-парламентариев никто не помнит, чтобы Борька хоть раз выступал с высокой парламентской трибуны – все больше жался по кулуарам и по курилкам шастал.

Тогда Фрицев отлично знал, что АЭС – это очень плохо для Нижнего, а вот что такое хорошо для его города и страны он пока не ведал. Возможно, поэтому Борька с остервенением ухватился за идею, подброшенную ему бывшими диссидентами, сосланными КГБ еще в советские времена на поселение в закрытый для иностранцев город Горький, - вернуть волжской метрополии ее историческое имя, что и было сделано при возгласах всеобщего воодушевления.

Присвоение чужих идей, слов, инициатив стало для Борьки бичом на всю оставшуюся жизнь. Его голова была всегда под завязку набита ворованными замыслами. Своих же затей у него почти не наблюдалось, однако он с пол-оборота зажигался чужими и уже через короткое время искренне считал себя их подлинным отцом. При этом как правило забывал поблагодарить именно того человека, который ему подбросил свежую мысль.

Однако в Верховном совете Борьке все же подфартило. Его взял под крыло один из самых скандальных и языкастых парламентариев – Виктор Баксючиц, в просторечье – Витька Бакс, готовый сколачивать политический и любой иной капитал на чем угодно. Из демократов первой волны Баксючиц, не меняя выражения жизнерадостного румяного лица, перекочевал в махрово коммунистический Фронт национального спасения. Затем он засветился в числе защитников расстрелянного подкалиберными снарядами из танков в октябре 1993 года Белого дома, а вскоре на голубом глазу вновь провозгласил себя демократом первой волны. Эх, да из таких бы гибких людей делать в промышленных масштабах не гвозди, как в свое время призывал ныне забытый советский поэт, а гофрированные шланги для ванн и туалетов.

Баксючиц быстро обратил провинциала Борьку в свою веру, закрепив это формальным принятием его, то есть Борьки, в ряды образованной Баксючицем Либерально-православной партии. Впоследствии факт членства в этой экзотической организации, вскоре почившей в бозе, был тщательно вымаран из биографий Борьки, однако в узком кругу он никогда не отрицал ошибок политической молодости.

Именно Баксючиц выдал Борьке 19 августа 1991 года после совместно проведенной в загуле бурной ночи желтые джинсы (свои провинциальные нижегородшвеевские портки были заляпаны грязью, залиты вином и без капитальной стирки стали абсолютно непригодны для дальнейшей носки). Утром этого памятного для всей страны дня умытого и прибарахленного Борьку Баксючиц вывел к гостинице «Москва» не только опохмелиться, но и побеседовать с солдатами и танкистами, выполнявшими приказы Государственного комитета по чрезвычайному положению ( ГКЧП).

Надо признать, что беседа с военспецами у отеля «Москва» не задалась с самого начала.

Борька осторожно осведомился : «Ребята, а зачем вас сюда пригнали. Неужели вы будете стрелять в своих братьев и сестер?».

На этот выпад злой от безголовых приказов командования и потому уже с утра хмельной старший лейтенант из Таманской дивизии, смачно матюгнувшись, заметил : «Я тебе,ЧМО кучерявое , не брат. Вали отсюда.»

Однако провал самовольно взятой на себя миротворческой миссии Борьку не огорчил. Главное - он «засветился» как защитник демократии. Более того, неуклюжая попытка агитации угодила даже в объектив фотокамеры корреспондента одного из центральных изданий. И этот-то снимок, попавшийся на глаза людям в окружении президента Бельцина, сыграл в борькиной судьбе роковую с огромным знаком плюс роль.

Именно в момент разгуливания в желтых портках перед фронтом войск ГКЧП Борька, сам того не ведая, вступил в высшую лигу российской политики. Первый секретарь тогдашнего Горьковского обкома КПСС и заодно глава областного совета народных депутатов публичного присягнул на верность ГКЧП. В результате он был немедленно занесен в «черный список» врагов не только демократии, но и враз набравшего силу президента Бельцина. Бельцин был тогда крут, за что и любим народом в отличие от своего похожего на застывшую манную массу оппонента – экс-президента СССР Горбатого. На Руси не бывает двух медведей в одной берлоге, а тем более двух президентов в одном Кремле. После разгрома ГКЧП Горбатому указали даже не на дверь, а на несравненно более отдаленный ориентир.

Тут–то у Бельцина, наконец, дошли руки до провинции, правда, ненадолго. В ту смутную пору Кремль для скорости и верности назначал своих наместников в областях указами президента. Так казалось проще и надежней. Однако Бельцин плохо был знаком с политической и деловой элитой многих регионов, а вот депутатов Верховного совета знал отлично. Именно из-за этого обстоятельства Борьке вновь повезло.

В Нижнем Новгороде Бельцин не знал никого из местного начальства. Потому и рассудил так – на губернаторское место посадим человека из числа верных демократии депутатов от области. Самым известным лично Бельцину и потому самым верным демократии депутатом от Нижегородской области был Борька Фрицев. Однако советники президента отговаривали Бельцина от такого назначения. Мол, слишком молод да зелен кандидат на губернаторство.

А самый близкий на тот момент к державному уху помощник Сухариков даже прямо сказал президенту : «Нельзя Борьку назначать - у него ветер в голове гуляет». Эта-то капля и переполнила чашу терпения Бельцина, который не выносил физически, когда ему перечили либо пытались переубедить. Не раздумывая ни секунды, Бельцин бросил в лицо Сухарикову : «Скажи, чтобы немедленно готовили указ на назначение Борьки. А если он обмишурится, то я его выгоню хоть через три месяца».

Однако в виду наплыва государственных дел времени у Бельцина для пристального изучения ситуации в нижегородской губернии так и нашлось, а Борька, сам не веривший своему счастью, усидел в губернаторском кресле.



Вверх по служебной лестнице



Для закрепления в губернаторском кресле Борьке, а с этого момента его стали называть исключительно Борисом Ефимовичем понадобились две вещи - идеи ( их стойкий дефицит он ощущал на протяжении всей жизни) и галантерейное обхождение, которому, как известно, можно обучиться не мытьем так катаньем. Для подпитки идеями в Нижний был приглашен с целой командой экспертов друг Бориса Ефимовича с депутатских времен - Григорий Алексеевич Незапылинский. Его программа насчет того, как создать рыночную экономику за 500 дней и ночей, осталась невостребованной президентом Бельциным. Отказ главы государства испытать на практике его, то есть Григория, хозяйственные задумки поразил экономиста-теоретика в самое сердце, навеки наполнив его ядом недоверия и нелюбви к федеральной власти.

Однако Борька-губернатор – это не федеральная власть, а местная, значит, совсем другое дело, рассуждал Незапылинский. А если в Москве увидят, как у него в Нижнем лихо дела пошли, то, может, еще и призовут, еще и попросят его научно-методической помощи.

Впрочем, этот стратегический план Григория Незапылинского полностью провалился.

А вот нехитрый расчет Ефимыча на то, что кое-что из наработок романтика от народного хозяйства удастся применить на волжских берегах с пользой для собственного имиджа, удался.

Однако больше Борис Ефимович – человек недюжинной практической сметки (говорят, правда, злые языки, что в данном случае его мама надоумила) полагался на специально созданный при губернаторской администрации Отдел по приему официальных делегаций. Другого такого Отдела не было во всей России. Простые и главные специалисты Отдела так горячо и страстно принимали разнокалиберных гостей, причем далеко не всегда официальных и в том числе и закордонных, что аляповатость и очевидная незавершенность нижегородских реформ не так сильно бросались в замутненные сорокоградусной и элитными коньяками глаза визитерам.

Губернатор всегда лично работал с местной, не говоря уже о столичной прессе, создавая по капельке, по буквочке Нижнему имидж столицы российских реформ. На интервью и прямые эфиры Ефимыч времени служебного и личного не жалел никогда.

Тут надо честно признать, что губернатором Борис Ефимыч был превосходным, любимым народом. Днем и ночью он срывался и лично мчался на место любого природного или техногенного катаклизма - от разрыва трубы канализации до пожара на макаронной фабрике. Лично принимал толпы рядовых граждан и если не мог помочь, то хоть внимательно выслуживал ходоков. Таких открытых на народную боль градоначальников земля нижегородская не видела долгие века.

Неожиданно в Борисе Ефимовиче проснулась хозяйственная жилка. Он стал покровительствовать местным бизнесменам. Однако в виду неумения Фрицева разбираться в людях губернатора окружили главным образом прохиндеи и прихлебатели. Лучшим его другом заделался дважды судимый Андрей Клейменный.

Самое удивительное, что внешне Клейменный – по манере одеваться, говорить, по повадкам - был типичным уголовником. Не увидеть это мог только слепой. Недаром седовласый шеф областного КГБ ( затем ФСК, ФСБ), генерал с почти сорокалетним стажем работы в органах просил Ефимыча прекратить связи с дружком с уголовным прошлым. «Подведет он вас под монастырь, Борис Ефимыч, стащит деньги, а на вас свалит. Откажитесь вы от него» – говорил матерый контрразведчик. «Да брось ты глупости говорить, не 37-й год, чтобы о человеке по судимостям судить», - хорохорился Ефимыч.

Однако генерал как в воду глядел. Клейменный спер взятый под гарантии областной администрации ( бумаги подписал лично Ефимыч) иностранный кредит на 18 млн. долларов и скрылся за кордон. Однако когда его все-таки удалось поймать, на суде он неожиданно заявил, что действовал заодно с губернатором, которому-де дал взятку в виде чемодана, набитого «зеленью». Суд этой сказке про «белого бычка» не поверил, однако Ефимыч получил удар ниже пояса со всего маху. От шумного скандала он трудом, но оправился и даже морально отмылся. А вот Клейменному пришлось туго. Доказательств и свидетелей у него не было. Кроме того, уж больно проштрафившийся авторитетный бизнесмен (а третий срок за хищение кредита он таки получил и отсидел) был внешне неотличимо похож на блатного пахана.

Несмотря на ошибки и промахи, опыт Ефимыча как губернатора стали перенимать даже в других регионах, правда, нередко без ссылки на первоисточник. Так столичный градоправитель Пужков усвоил немало приемов и ноу-хау из арсенала Фрицева. Например, именно в Нижнем, а отнюдь не в Москве впервые в стране придумали доплачивать из областной казны добавку к пенсии ветеранам труда, и если в Нижнем эту прибавку старики называли «фрицевкой», то московские пенсионеры именовали ее не иначе как «пужковкой»…

Годы шли, Ефимыч крепчал и мужал. И тут-то он вновь понабился президенту Бельцину, вернее сказать, его шустрому окружению.



Маня и Абрамыч охмурили Ефимыча



Выиграв вторые президентские выборы, Бельцин утратил не только душевные и физические силы, но и былую любовь и уважение соотечественников. Одряхлевший царь – а именно Ефимыч первым так назвал Бельцина в своей книжке «Человек из провинции» - чувствовал, что уже не в состоянии править огромной страной. Для сохранения его у руля государства нужно было переложить часть непомерно тяжкого для Бельцина властного бремени на других политиков – помоложе, побойчее, с хорошим рейтингом и незамаранной биографией. К кореннику решили добавить сменных пристяжных.

Для этой цели стали подбирать людей из провинции. В пустую топку рейтинга Бельцина нужно было постоянно подбрасывать дрова. Тогда кому-то из кремлевских политтехнологов пришла на ум строчка из стихотворения бессмертного шотландского поэта Роберта Бернса: «Король лакея своего

Назначил генералом,

Но он не может никого

Назначить честным малым»

В семейном окружении президента решили, что Бельцин уже назначал лакеев генералами, а вот ни одного записного честного малого рядом с главой государства не видать. Пробел надо было восполнить. Честных парней стали искать там, где они еще не перевелись, - в провинции. А для такой завидной, почти кинематографической роли Борька Фрицев годился лучше других.

Воплотить в жизнь тонкий замысел «назначения» честного малого генералом было поручено его автору и одновременно самому близкому к Кремлю на тот моменту олигарху - Борису Абрамычу Бесовскому.

Бесовский создал тогда свой первый крупный политический проект под условным названием «Тандем молодых реформаторов».

Первым реформатором был Анатоль Чумайс, занимавший тогда пост первого вице-премьера и министра финансов. Причем он в отличие от Борьки Фрицева с самого начала был посвящен во все закулисные тонкости готовящейся операции.

Ефимыча об этих подводных камнях оповещать не стали для его же собственного спокойствия и блага. .

Борис Абрамыч обнародовался в феврале 1997 года в Нижнем как тайный посланец Кремля. Как всегда без формальных полномочий и как всегда с большими посулами от имени Бельцина.

Беседа за закрытыми дверями в кабинете губернатора продолжалась не один час. «Боря, пойми, ты будешь преемником Бельцина. Такой человек как ты ему необходим как воздух», - ораторствовал Бесовский.

«Бельцин начал выдыхаться. Кремлю нужен приток свежей крови. Разве ты не хочешь стать президентом?» - искушал Абрамыч Ефимыча.

Конечно же, Ефимыч до дрожи, до боли хотел стать преемником и даже президентом. Однако умудренная жизнью мама Дина как-то раз обронила : «Еврей, даже еврей-полукровка, мой милый, в этой стране никогда президентом не будет» Умом Борька понимал несбыточность посулов Бесовского, однако сердце шептало: «Попробуй, авось, и получится!»

В этот раз Ефимыч устоял перед столичным змеем-искусителем. Резон тут был прост. Борька уже давно сумел уяснить, что сделки, от которых зависит карьера, надо заключать не с посредниками, а напрямую с первыми лицами.

Но такой оборот событий в планы Абрамыча не входил. Ведь, если можно обойтись без посредников, то на кой черт нужен в этой комбинации он сам – Борис Абрамыч Бесовский.

По этой-то низменной причине стратегические замыслы Абрамыча и примкнувших к нему домочадцев Бельцина напрочь исключали подключение к диалогу одряхлевшего президента.

Следующим посланцем в Нижний стала дочь Бельцина – Мария, а проще Маня Архиерейченко (по второму мужу). Чтобы не болтаться без дела, она подрабатывала в должности папиного советника, а лучше сказать советчицы. Весь вес этой диковинной для России фигуры на политической шахматной доске был абсолютно равновелик ее влиянию на престарелого отца, который на себе же на беду безгранично доверял своему недалекому, но горячо любому чаду.

Бесовский подучил Архиерейченко от имени Бельцина пообещать Борьке Фрицеву пост преемника главы государства. Маня как по бумажке повторила Борьке слова Бесовского о том, что от него, от Ефимыча, ждут в Кремле невиданной прыти по части ускорения реформ. Чтобы убедить несговорчивого Борьку, прямо из его кабинета был организован телефонный мост с Кремлем, в ходе которого Бельцин подтвердил необходимость ускорения реформ и вливания во властные структуры свежей крови, однако не взял на себя никаких обязательств перед Борькой.

Зная от Абрамыча о слабых сторонах натуры Ефимыча, Маня Архиерейченко тонко намекнула Фрицеву, что практически все уже давно готовые наработки белодомовских и кремлевских аналитиков по усилению реформистской составляющей общественно-политической и всякой иной жизни Борька будет обнародовать от своего имени либо в крайнем случае от лица участников тандема Фрицев-Чумайс.

Этот коварный выстрел Мани Архиерейченко поразил Борьку в самое сердце, жаждущее славы и известности. Со второго захода Ефимыч наживку заглотил, причем вместе с крючком.

По возвращении из Нижнего в Москву Бесовский и Архиерейченко встретились на государственной даче в Барвихе.

«Маня, мы его берем как запчасть для автомобиля», .- втолковывал Абрамыч. «А ведь ты знаешь, роль запчасти в том, чтобы выполнять свою функцию в большом механизме. Если начнет сбоить или выработает ресурс, заменим на новую» – говорил Бесовский Архиерейченко.

«Борис, а он, а если он догадается, как его используют, не устроит ли скандал, когда мы его через какое-то время отставим?», - забеспокоилась Маня.

«Во-первых, не догадается. Я его хорошо изучил. А во-вторых, он вполне обучаем и управляем в определенных, довольно узких границах. А для своей игры у него нет ни мозгов, ни воли, ни команды, ни денег. И никогда не будет. Не волнуйся. Проблем с ним у нас не будет» – успокоил с запасом наперед дочку Бельцина Бесовский.

Сам же провинциал верил, что подобно сказочному герою - Иванушке-дурачку сможет обвести вокруг пальца и царя и его хитрых и коварных генералов. Однако доселе благосклонная Фортуна в дальнейшем отказала в покровительстве баловню судьбы. Слишком высоко он забрался, а на такой заоблачной высоте даже сила божественного провидения действует по иным законам.

Впрочем, начиналось все довольно-таки неплохо…



Москва слезам … и провинциалам не верит



Действительно, до Ефимыча в Белом доме уже существовал тандем молодых реформаторов. Правда, публично его так никто не называл. Тандемом были Анатоль Чумайс и Вовка Хватанин.

Чумайс давно крутился в правительстве. Ему удалось то, что доселе не выходило ни у кого. Анатоля по молодости лет бросили на приватизацию. Дело было сверхприбыльное, но и очень грязное из-за неизбежных скандалов. Задание было фактически расстрельным.

Однако на удивлением многим Чумайс как действующий чиновник выжил и даже упрочил свои позиции. Естественные и иные науки не могут до сих пор объяснить этот загадочный феномен. А вот недоброжелатели Чумайса всегда утверждали, что Анатоль нужен власти до тех пор, пока в хозяйстве есть так называемая «грязная работа», которой он никогда не гнушался.. А ведь человека с такой уникальной специализацией еще, как говорится, поискать надо. Кстати сказать, именно по той же банальной причине уникальной личностной специализации первым начальником Всероссийской чрезвычайной комиссии, наводившей страх и ужас на население страны после 1917 года, был назначен человек не из числа «железных» революционеров русской или еврейской национальности, а поляк Феликс Эдмундович Дзержинский. И очень там пришелся к месту.

Вовка Хватанин был сделан из другого теста. Получив в наследство от папы – государственного бюрократа всесоюзного масштаба огромные связи и некоторый стартовый капитал, он ринулся в бизнес. Успешно ловил рыбку в мутных водах приватизации. Хватанин немалого добился благодаря незаменимой и незаметной для многих поддержке того же Чумайса. И если Чумайс старался просчитать аферу на много ходов вперед, то Хватанин как голодный волк бросался на добычу, сломя голову

Именно Вовка Хватанин выступил с гениальной по простоте, но воровской по сути идеей залоговых аукционов. Некая коммерческая структура дает государству кредит под залог акций находящегося на грани банкротства, но потенциально весьма эффективного предприятия. При этом люди данной структуры входят в руководство фирмы. Как и ожидалось, правительство в установленные сроки денег не возвращает, и кредитор становится собственником предприятия. При этом особенно важно, что сумма кредита абсолютно не соответствует реальной стоимости заложенных под нее акций.

Более того, ловким людям даже не пришлось по копеечке экономить деньги, чтобы дать их в долг государству. У структур Вовки Хватанина имелся собственный банк, который Чумайс сделал уполномоченным банком государства. Через «ХватэкСимбанк» шли огромные платежи из бюджета. Чумайс , отвечавший за исполнение бюджета, переводил в банк Хватанина нужную сумму, а тот эти деньги в виде ссуды возвращал государству, получая взамен вожделенные акции. Причем в то же самое время деньги на зарплату бюджетникам задерживались по несколько месяцев к ряду, что давало возможность многократно их «прокрутить» и наскрести таким образом нужную для возврата в казну сумму. За счет этой комбинации Хватанин стал владельцем единственного в мире комбината по производству никеля и металлов платиновой группы – «Северникеля».

Чтобы уникальная по наглости и простоте сделка не сорвалась, Хватанин решил курировать ее изнутри, то есть находясь в составе правительства. Пост ему подготовили не самый последний – заместителя главы кабинета министров.

Правительство тогда возглавлял Виктор Шварцефейсов – несмотря на уникальную фамилию, исконно русский человек, говоривший на родном языке как на иностранном. Премьер-министр позволил себя убедить ближайшим родственникам Бельцина и Чумайсу в необходимости такого кадрового назначения.

Хватанин был вице-премьером ровно столько, сколько нужно было для обеспечения сделки по уводу у государства «Северникеля». Однако уходить, оставив тыл голым, Вовка не хотел. Впрочем, жестокие волчьи законы бизнеса не вполне испепелили его душу. У Вовки Хватанина была «голубая» мечта (к сексуальной ориентации никакого отношения не имеет). Вовке страстно хотелось видеть в правительстве на месте вице-премьера своего антипода - человека честного, наивного и бескорыстного.

По описанному выше стечению очень многих обстоятельств Борька Фрицев подошел на роль как патрон к патроннику.



Белодомовский пролог



Находясь в Нижнем Борька считал себя незаурядным администратором. Поэтому в Москву взял с собой трех ближайших советников, включая пресс-секретаря Шуру Кактусова. Кактусов был аспирантом Борьки в институте и под ефимычевым научным руководством защитил кандидатскую диссертацию. Фрицев доверял Кактусову как сыну.

Дом правительства встретил Борьку холодно. Здесь он был никому не нужен. Чиновничий аппарат не настроен на реформаторские прорывы и позывы, а погружен в рутинную текучку. На этом засиженном бюрократическими мухами стекле появление жужжащего жизнерадостного шмеля в лице Борьки было воспринято как попытка нарушить издревле заведенный порядок вещей. Мухи решили провинциального шмеля не замечать.

Кабинет, предназначенный для вселения в него Фрицева, ремонтировали не просто долго, а вызывающе долго. Тем временем Борьку поместили в скромный покой с телефонами правительственной связи – так называемыми первой и второй вертушками. Правда, добавили даже атрибут высшей государственной власти - аппарат специальной связи, так называемый кремлевский коммутатор, позволяющий выходить прямо на первое лицо в государстве.

Выражением нескрываемого презрения к нижегородскому выскочке со стороны белодомовских старожилов стало то, что трем его вывезенным из Нижнего советникам не дали никаких кабинетов вовсе. А ответом на деликатные просьбы волгарей о выделении помещения были вежливые улыбки либо безучастное молчание.

Таким образом Белый дом дал понять Борьке, что без помощи местных бюрократов он ноль без палочки. В течение первой недели пребывания в Доме правительства на Краснопресненской набережной Борька не сделал ничего вовсе, хотя ему было поручено курировать естественные монополии, транспорт, топливно-энергетический комплекс и реформу жилищно-коммунального хозяйства.

В советское время, если чиновника хотели «опустить» ниже некуда, то его направляли руководить сельским хозяйством. Президент Бельцин поступил точно так же со своим первым и, как потом оказалось, и последним вице-президентом страны – Вруцким. Однако потом у Бельцина разыгралась фантазия, и он решил, что роль сельского хозяйства может с успехом выполнять реформа жилищно-коммунальной сферы.

О том, что у Бельцина разгулялась фантазия, Борька не знал.

Уже на четвертый день пребывания в столице в кабинет Фрицева ворвался его пресс-секретарь Кактусов со словами: «Боря, поедем обратно в Нижний, пока там другого губера не избрали.». «Тут нас никто не слушает, - продолжал канючить Кактусов - все молчат или ругаются. У нас тут ничего не выйдет. Вернемся , Борь…»

Хотя положение самого Борьки среди вице-премьеров было таким же точно, как Кактусова среди рядовых чиновников, Ефимыч сдаваться не собирался. Впереди ему как мираж страждущему в пустыне путнику мерещились эдакими химерами-призраками - Кремль, президентский кабинет…

«Сашка, ты что сдурел. Я же Бельцину слово дал, что буду работать, что горы сверну. А потом – сначала всегда тяжело, нас тут не любят , потому что боятся», - ободрял наперсника Ефимыч.

«Боря, никто нас тут не боится, наоборот, за дурачков держат. Если сам не хочешь, я один вернусь, ты только помоги мне с работой в Нижнем», - плакался в жилетку Кактусов.

«Маловер ты, Сашка. Ладно, с работой помогу, но, знай, захочешь вернуться – дверь открыта», - расчувствовался Ефимыч. Как известно, Москва слезам не верит, а вот в провинции это правило действует далеко не всегда. Вместе с Кактусовым в Нижний вернулась вся борькина рать советников, приехавшая штурмовать зияющие московские высоты.

На дезертиров Борька пожаловался при личной встрече Вовке Хватанину, который, несмотря на формальное возвращение в бизнес с государственной службы, продолжал регулярно бороздить белодомовские коридоры.. Хватанин обещал помочь борькиной беде – и дал команду сотрудникам своего вице-премьерского секретариата перейти на службу к незадачливому нижегородцу, брошенному своим ближайшим окружением на новом месте на произвол судьбы.

Кстати сказать, сотрудники аппарата Вовки Хватанина были похожи на вышколенную профессиональную армию, солдаты которой не только без приказа не стреляют, но даже оправиться не смеют. На фоне разбежавшихся борькиных нижегородских ландскнехтов такая дисциплина и выучка потрясли нового вице-премьера. Борька в Нижнем привык иметь дело не с регулярными частями бюрократов, а с чиновниками-партизанами, которые могли прийти и уйти в любое время, а стреляли в кого и когда хотели вообще без всякой команды.

Однако Хватанин не сказал другу-Борьке двух вещей. Своим

сотрудникам, перешедшим с ним из бизнеса в Белый дом, к нищенской зарплате чиновника Вовка доплачивал ( в конвертах) в полном объеме оклад, который его люди имели на прежнем месте. Хватанин прекрасно понимал, что единственная прочная основа профессиональной армии – хорошее денежное довольствие.

Бедный провинциал Борька больше упирал на идеологическое родство душ. Ни в Нижнем, ни на первых порах в Москве он никогда кому ничего не приплачивал по прозаической причине – у него не было денег и богатых спонсоров.

Второе условие, скрытое Хватаниным от Борьки, было серьезнее. Оставленные на борькином хозяйстве хватанинские люди обязаны были о любой важной информации и готовящихся решениях сначала докладывать Вовке, а уже затем своему формальному начальницу вице-премьеру Фрицеву.

В наследство от Вовки Борьке – а это был предмет особой гордости Фрицева – достались две хватанинские красавицы-секретарши с данными фотомоделей – Оля и Наташа. На работу их доставляли на «Мерседесах» из гаража «Северникеля». Хватанин сосватал Ефимычу и своего юриста – Борьку Безнадежного, которому по статусу не полагалась закрепленная персональная белодомовская машина с водителем. Однако Безнадежный никогда не горевал по этому поводу. По его звонку лимузин тут же подавался из гаража «Северникеля». Как юрист Борька был обязан просматривать и визировать проекты всех бумаг, выходивших из вице-премьерского секретариата. Именно благодаря Безнадежному Вовка Хватанин знал загодя проекты всех решений, которые готовились в аппарате Бориса Ефимовича Фрицева.



Борька Фрицев – государственный человек



Люди, пригласившие Борьку в Москву, прекрасно знали его сильные и слабые стороны.

Пока в окружении Бельцина решали, как лучше использовать Борьку на государственной службе, он, не дожидаясь подсказок сверху, предпринял первую (и как потом оказалось последнюю) собственную политическую инициативу. Фрицев публично, на всю ивановскую предложил пересадить чиновников с иномарок на «Волги». Бельцину, который сам слыл популистом до мозга костей, инициатива понравилась как пропагандистский ход, но не как экономически назревшее и досконально просчитанное решение. Тем не менее президент подписал наскоро составленный Борькой проект указа о пересадке государственных чиновников на авто отечественного производства. Однако сам глава государства на «Волгу» не пересел как, впрочем, и все остальные чиновники высокого ранга. Примеру Борьки последовал лишь один человек - рекрутированный в правительство из Самары бывший тамошний мэр, которого поставили на социальный блок в качестве вице-премьера. Это был второй ( первым был сам Борька) честный малый из провинции. Звали его Олег Сосалкин.

Бюрократы и даже ближайшие соратники прореагировали на борькину реформаторскую прыть по части пересадки чиновников на отечественные автомашины с нескрываемой злостью. «Идиот, пресс-секретарь Горьковского автозавода» – рыкнул Хватанин. «Почему обязательно идиот. Оригинал. Но ему нужно будет кое-что подсказать» – примирительно вставил Чумайс, пользовавшийся как и прежде в качестве служебной машины пятисотым «Мерседесом».

Однако для тех, кто вызвал Фрицева из Нижнего, стало ясно самое главное. Отныне Борька должен выступать только с согласованными инициативами. Поэтому Фрицева решили использовать как проводник или , лучше сказать, полупроводник для обкатки новых идей. Идеи эти как правило придумывали в аппарате Чумайса, подчас даже «чудили» обычно абсолютно безыдейные помощники и советники Бельцина. Часто привлекали к разработке реформ аналитический центр доктора наук Егора Кибальдара – того самого, который в январе 1992 года на правах исполняющего обязанности главы кабинета министров отпустил цены. С тех пор на его политической карьере был поставлен жирный крест. А вот некоторые мысли Кибальдара с удовольствием брали на вооружение Чумайс и даже президент Бельцин, однако при этом упоминать об истинном источнике экономической мудрости считалось дурным тоном.



Недолгое парение в зените



В отличие от аппарата Белого дома Фрицев широкой публике понравился. Он был живым контрастом слабеющему на глазах и все больше утрачивающему контакт с реальностью Бельцину. Молод, хорош собой, боек на язык. Обыватель наивно полагал, что Бельцин – это сегодняшняя Россия, а Фрицев – это завтра великой отчизны.

К тому же Ефимыч слыл записным реформатором. Борьке опять подфартило: он захватил последние месяцы того счастливого периода, когда слово реформатор считалось еще положительной оценкой политика или чиновника. Потом оно превратилось в ругательство, а в официальных речах вместо «реформа» начали осторожно употреблять исконно русское «перемены», «преобразования» либо уж совсем закордонное выражение «диверсификация».

В реформаторском угаре, помня о поставленной перед ним задаче – ускорить процесс преобразований, Борька хватался за все, что ни попадя. Он вводил жилищные сертификаты для военных, критиковал московского мэра за хозяйственные упущения при строительстве кольцевой автодороги, боролся за законодательное закрепление режима соглашений о разделе продукции для нефтяных месторождений. Когда зимой 1998 года на Побережье Черного моря случилось стихийное бедствие, Ефимыч упросил Шварцефейсова направить его бороться со стихией на том основании, что Сочи его родной город.

Борька стал затычкой к любой бочке. Ему было все равно, где выступать - в Думе с изложением принципов реформы ЖКХ или в столичном спорткомплексе «Олимпийский» на юбилее известной певицы с весьма двусмысленным поздравлением. Главное, чтобы рядом были телекамеры и пресса. По этой причине Борька кидался на церемонию открытия аффинажного завода в Магадане, крутил символический вентиль на новом газовом месторождении на Крайнем Севере, устраивал овощные базары для офицерских жен в Кантемировской дивизии. . Не чурался он и международных дел. Возил личные послания Бельцина президенту Чили и канцлеру ФРГ, брался развивать экономические связи с Японией и Китаем. Результат всегда и везде был один и тот же, как в случае с пересадкой чиновников на «Волги», то есть полный и безоговорочный провал, абсолютный ноль. А броуновская хаотичность в работе создавала верный образ чиновника, который берется за все подряд и ничего не доводит до конца.

Рейтинг Борьки, первоначально зашкаливавший за 70 процентов, стал подобно горной лавине стремиться к нулю. А уже через полгода его работы в правительстве число граждан, отрицательно оценивающих деятельность вице-премьера Фрицева, стало превышать число тех, кто давал ему лестные характеристики.

Прохладное же отношение белодомовских бюрократов к Фрицеву превратилось в ледяное.



Ефимыч и царские мощи



Рухнул Борька с крутой служебной лестницы вниз после того, как Бельцин поручил ему заняться останками последнего российского императора и членов царствовавшей семьи. Поручение было даже не расстрельным, а гарантированно убойным. Ведь церковь категорически отказалась признать подлинными эти мощи, а специальная правительственная комиссия несколько лет ни мычала и ни телилась, справедливо опасаясь, что любое ее заключение вызовет бурю недовольства.

Этот-то разряд критического негодования, который артиллеристы назвали бы выстрелом прямой наводкой, Борька принял на себя. И хотя комиссия именно при нем работу завершила, а на церемонию захоронения в Питер приехали не только Бельцин, но и представители нескольких царствующих домов Европы, у многих от всего этого действа остался неистребимый осадок какого-то омерзительного фарисейства. Ведь позиция православного духовенства, а его мнение было в этом вопросе по сути дела главным, осталась неизменной. Клир с презрением взирал на неуклюжие попытки комиссии к назначенной президентом дате подвести черту под работой по определению подлинности останков. Борька, очень спешил рапортовать о выполнении президентского задания в срок, ведь продолжительность его вице-премьерства была в прямой зависимости от воли главы государства. Кроме того, Бельцин не раз на людях говорил, что хочет «упокоить» царственные мощи. Борька, как говорится, рад был стараться. Неумолимым же Патриарху и Архиерейскому Собору торопиться было решительно некуда. Со стороны Господа-Бога понуканий не было. А кроме того, как известно, у Русской православной церкви в отличие от Борьки Фрицева – впереди вечность…А уж за это время судьба подлинных мощей обязательно прояснится…

И тут-то Борьку постигла еще одна невзгода. Его прямой начальник – Шварцефейсов публично унизил Фрицева.

После одного из заседаний правительства он оставил в зале членов президиума кабинета министров для рассмотрения весьма важного и малоприятного поручения президента. Шварцефейсов, пряча улыбку, сообщил, что на днях Бельцин проезжал поздно вечером мимо гостиницы «Москва» и увидел толпу проституток. Прямо из машины президент позвонил премьеру и потребовал «убрать это безобразие из-под стен Кремля».

Шварцефейсов прекрасно понимал, что попал под горячую руку. Поэтому он не стал объяснять главе государства, что вести непримиримую борьбу с жрицами платной любви должны столичные, а не федеральные власти. Премьер мудро промолчал, взял под козырек, а не стал перечить Бельцину. Глава правительства тут же потребовал соединить его с министром внутренних дел Пуликовым. Шварцефейсов передал генералу приказ президента – убрать девиц легкого поведения от гостиницы «Москва». Пуликов обреченно ответил «Есть».

Однако феи как стояли напротив здания Думы, так и остались стоять. Устранить заразу торговли дамским телом путем прямой атаки милиции не удалось. Именно этот вопрос о борьбе с пороком платной любви хотел обсудить премьер на закрытом заседании президиума кабинета. Ведь Бельцин шуток не понимает, и из-за каких-то паскудных ночных бабочек, а в этом месте они стоят и днем и ночью , могут полететь с плеч головы больших сановников. Этого Шварцефейсов допускать никак не хотел.

Совещание премьер начал сухо с обращения к главе МВД : «Владимир Игоревич, доложите обстановку по гостинице «Москва».

Генерал сообщил, что накануне вечером с отрядом ОМОНа , который был скрытно дислоцирован на ближайшей улице, он лично выдвинулся к гостинице «Москва». «Я прибыл один в форме, чтобы на месте изучить обстановку. Ко мне подошла девица легкого поведения и предложила свои услуги. В ответ на это наглое заявление, я предъявил ей свое служебное удостоверение.». Со слов министра выходило, что путана нахально расхохоталась ему в лицо, заметив: «А чего ты хочешь - генерал тоже мужчина и обслуживается на общих основаниях.»

«Тут я не выдержал, - признался Пуликов, - и вызвал ОМОН по рации».

Через 10 минут разгром осиного гнезда порока был завершен. Всех фей забрали и увезли для регистрации в ближайшее отделение милиции. Правда, российские законы не позволяют привлекать проституток к уголовной ответственности. Поэтому после так называемой профилактической беседы их отпустили. «Когда поздно ночью я после работы ехал домой, то приказал водителю свернуть к гостинице «Москва». Путаны были на местах. Однако работу с несознательными элементами порока мы продолжим, хотя у нас, конечно, руки связаны», - признал Пуликов.

«Тебе президент руки-то развяжет, когда в отставку отправит» - съязвил премьер. И уже обращаясь ко всем участникам совещания добавил : «Что делать будем, товарищи. Мне сегодня Бельцину докладывать». Повисла гробовая тишина. Ее нарушил премьерский рык : «Борис Ефимыч. Ты вроде как по всем вопросам. Ты-то что скажешь».

Ефимыч за словом в карман не полез : «Виктор Степанович, Пуликов не справился. Это совершенно понятно. Давайте сегодня вечером мы с Вами туда пойдем, но без удостоверений. Работу проведем разъяснительную».

Сдержанные смешки в зале прервала резкая как выстрел реплика премьера: «Нет, Борис, я с тобой туда не пойду».

Надо признать, что премьер сразу невзлюбил Ефимыча, ибо не мог простить ему знаков симпатии со стороны Бельцина и резкой публичной критики близкого его сердцу «Газпрома», который он, тогда еще не глава кабинета, сам создавал и работе в котором Шварцефейсов отдал лучшие годы жизни..

После пикировки на закрытом заседании президиума кабинета министров Шварцефейсов стал почти в открытую называть Ефимыча «пустобрехом».



Падение с высоты карьерной лестницы



По мере сидения в высоком кресле Борька набирался самоуверенности и самодовольства, не подкрепленных реальными достижениями и аппаратным опытом бытия. За это жизнь его безжалостно наказывала.

Постепенно Борька совсем забыл, кто ездил в Нижний звать его на работу в Москву и кто усадил его в уютное кресло в Белом доме. Впрочем, Бесовский был не из тех людей, кто постеснялся бы напомнить об этом своему политическому крестнику.

Бесовскому и его временному политическому союзнику Утинскому потребовалась помощь в получении большого шмата госсобственности – акций компании «Связьинвест», выставленных в тот момент на аукцион. За торги отвечал Чумайс. Однако он попросил Борьку «поработать с общественным мнением – дать нужную озвучку». Тогда-то Ефимыч публично обвинил своего старого знакомого – Бесовского , а также Утинского в коварных планах захвата «Связьинвести» и обещал «честный конкурс», к организации которого Ефимыч не имел ни малейшего отношения. Впрочем, насчет честного конкурса Борька зря беспокоился, ведь реально курировавший сделку Чумайс уже давно обещал поддержку Вовке Хватанину.

В результате Бесовский и Утинский, помимо Болдайса и сотрудников из его ближайшего окружения, включили в «черный список» своих непримиримых врагов еще и Борьку, хотя первоначально не собирались этого делать.

Таким образом когда Хватанин выиграл аукцион, то широкой публике вдруг стало известно, что Чумайс в числе нескольких авторов, в основном своих друзей и подчиненных, получил за ненаписанную книгу о приватизации кругленькую сумму. Деньги же уже заплатило издательство, принадлежащее Вовке Хватанину.

Скандал грянул невиданной силы. Несостоявшиеся классики в жанре приватизационной литературы фэнтези, все сплошь и рядом госчиновники, подали в отставку. Бельцин подписал все заявления, кроме чумайсовского. Впрочем, через некоторое время и Чумайс был отставлен. Но он упал на четыре лапы, приземлившись в кресло главы энергетической монополии. Это пост позволял сохранить прямой, круглосуточный доступ в Кремль.

Борьку же стали «мочить» из орудий калибром поменьше. Получалось так: то недоброжелатели вытащат на пресс-конференцию в Москве на свет божий предпринимателя из Нижнего с уголовным прошлым - того самого Клейменного, который не только был весьма дружен с губернатором Фрицевым, но и вдобавок еще обвинял его в получении взяток. Неожиданно в желтой, но с огромным тиражом прессе появляются рассказы псевдоочевидцев о «двойной» жизни вице-премьера, о его любовницах, о закопанных на госдаче «чемоданах с долларами».

Однако недруги понимали, что без согласия Бельцина они не могут вцепиться насмерть и разорвать Борьку.

А вот тут Борька, в который уже раз, оказался жертвой своего невоздержанного языка. Раздавая интервью даже не десятками, а сотнями он по инерции перестал задумываться над сказанным. Особо Борька любил западных журналистов, с которыми наши чиновники делаются откровеннее и смелее в словах, чтобы расправить крылья и предстать эдаким орлом в глазах международной общественности.

С англоязычными Ефимыч предпочитал говорить на языке Шекспира, хотя владел им достаточно бойко, но коряво. Это-то его и подвело.

Корреспондент влиятельнейшего американского издания «Уолл-стрит джорнэл» Джефф Пегги просто включил диктофон, а затем аккуратно расшифровал и вставил неправленные ответы вице-премьера в текст статьи. Наутро после ее выхода в свет в Москве гром грянул среди ясного неба. Журнал сухо приводил слова вице-премьера о том, что « в последнее время при дряхлеющем президенте метастазы олигархического капитализма и коррупции стали поражать еще сильнее правительство страны, которое нередко не только не противодействует этой порочной практике, но даже идет у нее на поводу». Эту фразу растиражировали подконтрольные Бесовскому и Утинскому телеканалы.

…Обиделись сразу двое – президент и премьер. Первый, видимо, проявив нечеловеческое усилие воли, виду не подал, второй потребовал объяснений. Объяснение было старым как мир – все переврали журналисты. Глава правительства не поверил, но оргвыводов не последовало.

Сам Бельцин промолчал, зато прорвало его дочь Маню. Архиерейченко в сердцах позвонила Фрицеву и откровенно сказала, что он теперь не улучшает, а ухудшает имидж главы государства, а ведь его не за этим вытащили из провинции в первопрестольную.

Борька всегда недолюбливал Архиерейченко, считая ее особой недалекой, но по-звериному преданной отцу. Именно гремучая смесь из некомпетентности и желания действовать в интересах отца и всей семьи сделали Архиерейченко игрушкой в руках прожженных манипуляторов и политиканов.

Буквально вслед за Маней Ефимычу позвонил глава администрации президента Валентин Кумашкин, впоследствии на дочке Бельцина женившийся. Он сделан Борьке необычное предложение. У Кремля давно бельмом на глазу был Приморский губернатор Хоботенко – типичный удельный князек, доведший регион до экономической и энергетической катастрофы, однако вопреки здравому смыслу пользовавшийся мощной поддержкой населения. При этом Хоботенко критиковал федеральные власти в хвост и гриву, делая исключение разве что для президента.

Кумашкин предложил Фрицеву ехать в Приморье губернаторствовать, а Хоботенко переведут в Москву в правительство на борькино место. На разумное замечание Фрицева относительно того, что губернаторов в России выбирают, а не назначают, глава администрации: заметил: «А ты будешь губернаторствовать до выборов по указу Бельцина, текст мы сконстролим, а ты там пока ситуацию разруливай»..

Сославшись на незаконность такой процедуры, Фрицев отказался ввязываться в авантюру, однако для себя понял – это «черная метка».

Вторую «черную» метку прислал Ефимычу Шварцефейсов, назначив без согласования с Борькой, его первого заместителя в министерстве топлива и энергетики – Сергея Киданенко на пост министра. Борька почти с самого начала своей правительственной карьеры совмещал два поста – вице-премьера и министра топлива и энергетики. Однако в Минтопе Фрицев практически не появлялся, передоверив все дела своему нижегородскому выдвиженцу Киданенко, который раньше никогда не занимался ни нефтью, ни газом., ни энергетикой.

Рассудительный и умеющий от природы контролировать свои эмоции, Киданенко быстро стал фактическим министром, чему был рад Ефимыч, который с головой окунулся в публичную политику.

Но теперь в новой ситуации Борька уже не мог рассчитывать на поддержку Кремля и на терпимое отношение своего непосредственного начальника – премьера.

После ухода из правительства Чумайса, Ефимыч остался фактически не у дел. Важные бумаги не отправлялись для согласования в его секретариат, а самого Борьку перестали звать на совещания, где принимались судьбоносные решения.

Отдушину он находил в бесконечных и похожих одно на другое интервью, в которых громил олигархов. Кстати сказать, само словцо «олигарх» придумал столичный журналист Андрей Фаддинский, погибший в автомобильной катастрофе. Борьке словечко понравилось, он его стал употреблять сто раз на дню. Со временем Ефимыч уверовал, что сам придумал это яркое определение, благо подлинный автор, переселившийся в мир иной, не мог оспорить это утверждение.

От нечего делать Борька взялся за подготовку к печати продолжения «Человека из провинции» – второй книжки под названием «Человек из провинции в столице». Правда, текст писал не Борька, а привлеченный им в свой секретариат в качестве старшего советника Баксючиц. Ефимыч лишь отдавал ему кассеты с надиктованными на электромагнитную пленку мыслями ( многие из них на бумагу не попали), а затем слегка проходился пером редактора по написанному Витькой Баксом.

Кстати сказать, по такой же методе готовился к печати и «Человек из провинции». Правда, тогда роль Баксючица взяли на себя по просьбе Бесовского редакторы одного столичного издательства.

Не будучи серьезно занят по работе, Ефимыч ударяется в общественную деятельность, инициируя создание некоего антиолигархического движения. Об этом отрадном факте возвестила статья Борьки в принадлежащем Бесовскому «Незалежном вестнике». Текст написал Витька Бакс, подпись поставил Ефимыч. Инициированное Борькой движение оказалось мертворожденным. Оно так и не вышло из детских пеленок, не сумело оформиться и даже зарегистрироваться в министерстве юстиции.

.



Премьерский покер



Удивительно, но даже паря на горних вершинах власти, карьера и судьба Ефимыча никогда не были связаны с судьбами страны. Зачастую получалось так, что он был буквально рядом с местом, где принимаются судьбоносные решения, скажем в соседней комнате, но узнавал об этих решениях из газет.

Так же произошло с отставкой Шварцефейсова. Неожиданно для всех и даже для самого назначенца на ставшим вакантным пост премьера был предложен Бельциным борькин выдвиженец Киданенко. До этого Бельцин видел его лишь один раз в жизни в составе большой группы правительственных чиновников. Впрочем, точно также за семь лет до этого Бельцин назначил вице-премьером с полномочиями главы правительства Кибальдара, которого до момента подписания указа вообще в глаза никогда не видел.

В обоих случаях одноразовых назначенцев брали для выполнения грязной «хозяйственной» работы. Кибальдара - для отпуска цен, Киданенко - для разрушения пирамиды государственных казначейских обязательств - ГКО. Оба задачу свою выполнили, но таким образом, что дважды страна оказалась на грани экономического краха. Впрочем, это отнюдь не означало краха отдельных конкретных лиц и частных компаний.

Приехав в обозе Фрицева в Москву, Киданенко видел своего бывшего патрона насквозь. Поэтому при демонстративном уважении к Борьке на людях Киданенко между тем в кругу своих приближенных не жалел для Ефимыча обидных прозвищ и кличек. Киданенко был свято убежден, что Борька патологически не способен хранить какую-либо тайну, включая государственную, и обязательно разболтает ее журналистам. С момента назначения Киданенко премьером вход Борьке на совещания по финансовой политике был закрыт наглухо. А о состоявшемся в августе 1998 года дефолте Фрицев узнал из газет, но отнюдь не от своего нового шефа.

Зато, когда грянули шахтерские бунты, и горняки перекрыли железные дороги, Киданенко с легким сердцем отправил своего дружбана в город Шахты на Северо-Кавказскую магистраль снимать смутьянов с полотна.

Впрочем, у одноразового премьера век недолог, и потому, видимо, так сладок он.

На смену неудачнику Киданенко президент решил послать снова испытанного Шварцефейсова, однако его кандидатуру заблокировала дума, которая, стати сказать, и Киданенко-то одобрила только с третьего раза под угрозой роспуска…



Сказочная глупость Ефимыча



И тут-то Ефимыч сделал прямо-таки сказочную глупость. Когда президент отставил Киданенко, и внес в думу кандидатуру Шварцефейсова, Борька сам добровольно ушел из правительства.

Когда о намерении начальника подать в отставку стало известно аппарату вице-премьера, в кабинет к нему пришли сразу несколько ведущих советников с просьбой пересмотреть скоропалительное решение. Аргумент был прост – если Дума не утвердит Шварцефейсова, а Борька уйдет в отставку, то он окажется в глупом положении. Ведь что может быть анекдотичнее протеста против несостоявшегося назначения. Во-вторых, Киданенко президент выгнал из-за бездарно, безголово объявленного дефолта, к которому Борька ни малейшего отношения не имел. Уйти сейчас означало бы взять на себя ответственность за то, чего ты не делал. Таким образом рациональных причин для отставки не оставалось.

Ефимыч слушал потрясенно.

«А от меня только что ушел Борис Безнадежный. Он меня и убедил написать прошение об отставке. На имя президента. Я вызвал фельдкурьера, которому десять минут назад и отдал бумагу на имя Бельцина. Ребята, а нельзя ли фельда остановить…?» - словно в просветлении воскликнул Ефимыч.

Однако фельдкурьеры в Россиии – это, пожалуй, единственная категория государственных служащих, которые хорошо знают свое дело. К моменту «просветления» у Ефимыча бумага уже была зарегистрирована в канцелярии Бельцина. Ей был дан ход. Президент отставку принял, а через пару недель удостоил аудиенции в Барвихе и самого Борьку, который прежде бывал у Бельцина частым гостем.

После отставки Ефимыча его приятель, бывший вице-премьер и глава Госкомимущества Алик Жох предоставил ему во временное пользование кабинет с аквариумом и городским телефоном в здании без вывески – в помещении своего фонда в Газетном переулке. Здесь Борька принимал журналистов и малочисленных гостей. Однако в Газетном переулке он не засиделся….

Из правительства Ефимыч ушел гол как сокол. Ни запасного аэродрома, ни денег, ни команды. Впрочем, команды у него не было никогда – не дал бог дара работать с людьми, пристегивать их к себе незримыми узами духовного родства или материальных благ.

Однако президент не забыл о своем неудавшемся фаворите. С царского плеча Бельцина за Борькой осталась должность председателя комиссии при президенте по местному самоуправлению. Пост этот Борька получил в период своего стремительного взлета наряду с кураторством во многих комиссиях и комитетах. Однако после возвращения из плотных слоев атмосферы на грешную землю только эта комиссия осталась за Борькой.. По штатному расписанию в ней были секретарь да советник. И небольшой бюджет для поездок по стране. Этим Борькино сердце и успокоилось зимой 1998 года. Однако уже весной 1999 года про него вспомнили, ведь впереди были выборы в Государственную думу.

Вспомнил не кто-нибудь, а Анатоль Чумайс, который привык относиться к Ефимычу как к инструменту, который можно использовать по собственному усмотрению. Однако Борька - человек горячий, увлекающийся. Недаром про него Бесовский говаривал: «Он от юпитеров, от прямого эфира дуреет как от наркотиков. Ради красного словца никого не пожалеет». Потому к эмоциональному Фрицеву нужно было приставить рационального и тоже оставшегося не у дел Киданенко. Вот тебе и готов каркас вполне разумной и подконтрольной власти партии правого толка – Синклита перемещенных ( имеется в виду - с руководящих постов) словесников - (СПС), которая отберет голоса у несговорчивого «Яблока» во главе с Незапылинским. А ведь именно об этом Чумайса и просили в Кремле.

Совсем неслучайно избирательный штаб СПС разместился в здании государственного информационного агентства РИА-«Тревожные вести», а консультировал СПС главный кремлевский политтехнолог Глеб Фуфловский, хотя для отвода непосвященных глаз был нанят некий Марат Шмуль-Ман, в прошлом гребец на каное.

Прекрасно понимая, что лично за него - Чумайса мало кто проголосует, Анатоль остался в тени. Однако в нужные моменты всегда выплывал из-за кулис, чтобы приструнить разругавшихся друг с другом соратников или «подправить» искривившуюся было генеральную линию. А перед самыми выборами в Думу в декабре 1999 года Чумайс каким-то чудом уговорил сменщика Бельцина - нового президента страны, обладавшего огромным рейтингом доверия, сказать пару добрых слов «на камеры» про СПС, мол, и за ребят голосовать стоит.

Ну, а пиаровскую часть Борька отработал на славу. И на дискотеках козликом скакал, и на футбольным поле с резиновым молотком за красоткам топлесс гонялся и в дебатах на телевидении себя не щадил, разве что соком не поливался.

В думу СПС прошел – задачу выполнил, даже «Яблоко» обогнал. . Однако за минувшие четыре года напряженной законотворческой работы ничем избирателям не запомнился. Весь запал ушел – в гудок, то есть в не принятые палатой законопроекты. Потому-то хитроумный Киданенко в самом начале каденции , то есть срока полномочий, ушел из Думы на государеву службы в родной Нижний, представлять президента в Приволжском федеральном округе. И теперь в кругу доверенных лиц шутит, мол, Дума – это сборище неудачников и списанных политиков, которые не смогли пристроиться у кормила исполнительной власти. Потому-то тут толпами ходят бывшие премьеры и вице-премьеры. А от отставных министров в глазах рябит.



Стопудовый хит «с бородой»



В 2003 году для Борьки Фрицева снова наступила горячая пора. Выборы. Как много в этом звуке для сердца политика слилось. А кроме того, нынешний год у думских сидельцев четыре последующих кормит. Сколько ила со дна политического болота поднимет всенародный плебисцит представить страшно, но вполне возможно. Во главе правых сил вместе с боевой подружкой Хамакадкой снова будет шествовать испытанный политик Борька Фрицев.

Методы у Ефимыча отработаны, не меняются. Опять загодя начинает обстреливать грамотного избирателя здоровенными статьями. Недавно уже появились на страницах газет первые ласточки. Заголовки броские – «Стратегия России». Подписано - Борька Фрицев Стратегия покоится на трех китах – свободе, собственности и эффективном государстве.

Неужели опять Витька Бакс за перо взялся? Впрочем, это больше похоже на Кибальдара.

Потом Борька будет пожимать «миллион рук» избирателей. Есть такая выборная технология. Впрочем, имеется и новация. На этот раз руководитель избирательным штабом СПС будет Алик Жох - борькин знакомый и верный человек Чумайса. Вместе с таким Жохом не страшно в арбитражном или любом другом суде ответ держать. Жох – дока, не раз под следствием находился. Однако из воды всегда сухим выходил. На нары не попал, а вот под амнистию угодил.

Так что СПС собрал на этот раз «дрим тим» – команду мечты, а лучше сказать команду молодости нашей. Видимо, до собственной глубокой старости Чумайс при помощи Фрицева, Жоха и Хамакадки рассчитывает баламутить юношеский электорат. На пенсионеров и среднее поколение они ставку делать не решаются – мороки больше, а проку меньше.

Когда недавно бывшего борькина начальника Виктора Шварцефейсова, перешедшего на старости лет на дипломатическую службу, спросили, как он расценивает шансы своего бывшего подчиненного на предстоящих выборах в сравнении с 1999 годом, титан слова заметил : «Снаряд дважды в одну воронку не ударяет. Тем более, что это мы это все уже проходили. Причем не один раз.»