|
ПРОБЛЕМЫ СЛЕДСТВИЯ В СВЕТЕ НОВОГО УПК РФ
И почему это русский человек так любит врать?
Всю жизнь как перед следователем стоит.
М. Е. Салтыков-Щедрин
Принятие нового Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации поставило перед правоприменительной практикой целый ряд актуальных проблем, от которых зависит эффективность механизмов и институтов права в уголовном процессе и пути, по которым пойдет дальнейшее развитие правовых реформ.
Это можно отчетливо показать на примере следственных органов, которые всегда занимали ответственное место в реализации задач уголовного судопроизводства и утверждении стабильного правопорядка. Следствие создает доказательственную базу по делам о преступлениях - ту основу, без которой вообще невозможно вершить правосудие.
Видеть в следствии только орган предварительного расследования было бы явно неправильно и не отвечало бы реальному положению дел в уголовном процессе. Нельзя упускать из виду, что самостоятельное и окончательное решение многих принципиальных вопросов, в том числе связанных с установлением вины, квалификацией преступных действий - это исключительная прерогатива следственного аппарата (можно даже сказать - следственного права). После реализации им своих функций и полномочий никаких последующих стадий процесса, в том числе судебного разбирательства, может не потребоваться.
Это относится, в частности, к ситуациям, когда, во-первых, органы следствия обоснованно и законно отказывают в возбуждении уголовных дел по проверенным ими сообщениям о совершении преступлений. Во-вторых, они прекращают по законным основаниям расследуемые дела, когда приходят к выводам об отсутствии события или состава преступления, или устанавливают непричастность подозреваемых и обвиняемых к совершению преступлений (или не устанавливают их причастность, что юридически одно и то же). Все такие выводы и оценки, если они верны, не могут быть кем-либо поколеблены и становятся окончательными выводами. Функции публичного расследования, цели и задачи уголовного процесса считаются достигнутыми.
Между тем эта сторона деятельности следственного аппарата и присущие ему аспекты самостоятельности зачастую неоправданно принижаются. Им не придается адекватного значения, хотя они являются важнейшими составляющими проблемы уголовной ответственности за каждое совершенное преступление и гарантией обеспечения охраны личности от необоснованного вовлечения в орбиту уголовного судопроизводства и привлечения к уголовной ответственности. Несомненно, что уровень следствия в решающей степени определяется как раз тем, насколько в практической работе проявляются обе его важнейшие стороны: значение его как самостоятельного института и механизма и, вместе с тем, необходимого звена судопроизводства и в целом правовой системы страны.
Новеллы Уголовно-процессуального кодекса во многом изменили традиционные формы и методы работы следствия, его взаимоотношения с прокурорским надзором и судами. Это касается принципов судопроизводства, условий следствия и судебного разбирательства, прав участников процесса, подхода к сбору и оценке доказательств, усиления судебного контроля.
Вместе с тем появилась реальная опасность того, что новые подходы закона могут активно использоваться и даже извращаться в целях, противных интересам правопорядка и обеспечения безопасности личности и общества от преступных проявлений, затруднять достижение справедливости в уголовном процессе, особенно за счет принижения самостоятельности его центральной фигуры, а ей, безусловно, является Следователь.
Если просто отмахнуться от такой опасности, уповая только на то, что сама жизнь расставит все по своим местам, практические работники не будут иметь ясных ориентиров по наиболее принципиальным вопросам своей деятельности. Прежде всего, это правомерность или необоснованность вмешательства в различные сферы личной, предпринимательской, общественной и государственной жизни, объем и пределы следственной власти, ее ответственность, оценка компетентности следствия и его соответствия своему назначению в ситуациях, когда суд не согласится с его основными выводами.
Можно с уверенностью утверждать, что легковесное отношение к этим и многим другим проблемам углубит и обострит и без того нелегкие проблемы расследования, самым неблагоприятным образом скажется на личной и общественной безопасности и состоянии правопорядка.
В новом УПК изложен ряд принципов, которые фактические уже давно стали общепризнанными в теории и практике современного, в том числе и российского права.
В п. 1 ст. 6 УПК предусмотрено, что уголовное производство имеет своим назначением:
1) защиту прав и законных интересов лиц и организаций, потерпевших от преступлений;
2) защиту личности от незаконного и необоснованного обвинения, осуждения, ограничения ее прав и свобод.
Уголовное преследование от имени государства возложено на прокурора, следователя, дознавателя. При этом указано, что уголовное преследование и назначение виновным справедливого наказания в той же мере отвечают назначению уголовного судопроизводства, что и отказ от уголовного преследования невиновных, освобождение их от наказания, реабилитация каждого, кто необоснованно подвергся уголовному преследованию.
В УПК закреплен конституционный принцип презумпции невиновности обвиняемого, который считается невиновным, пока виновность в совершении преступления не будет доказана в предусмотренном в Кодексе порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда.
Подозреваемый или обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность. Бремя доказывания обвинения и опровержения доводов, приводимых ими в свою защиту, лежит на стороне обвинений.
Законодатель установил, что уголовное судопроизводство осуществляется на основе состязательности сторон. Функции обвинения, защиты и разрешения уголовного дела отделены друг от друга. Стороны обвинения и защиты равноправны перед судом. Суд не является органом уголовного преследования, не выступает на стороне обвинения или стороне защиты.
Однако такие следственные действия, как заключение под стражу и продление срока содержания под стражей в качестве меры пресечения, производство обыска в жилище или его осмотра без согласия жильцов, контроль и запись телефонных и иных переговоров и ряд других, отныне являются полномочиями суда, и следователь вправе их производить, получив согласие прокурора, и на основании решения суда.
Нужно все же отчетливо представлять, что действительная роль любых правовых идей заключается в одном: кому и чему они практически служат, что олицетворяют собой - прогрессивные начала, развитие и обновление права или обветшавшие традиции прошлого. Как писал П. Ронсар, "у каждого свое Священное Писанье..."
Проблема прав человека
В практике уголовного судопроизводства решающим станет то содержание, которое в действительности будет вложено в идею о том, что сутью уголовного процесса является защита прав и законных интересов потерпевших от преступления и защиты личности от необоснованного обвинения, осуждения, ограничения прав и свобод.
На первый взгляд, здесь вообще нет никакой проблемы, ибо за "права человека" сейчас выступают все. Политики, государственные и общественные деятели, ученые и практики, прокуроры и адвокаты, истинные правозащитники и те, кто ими прикидывается - все они искренне или лукаво провозглашают, что "права человека" - это высшая ценность человеческого сообщества, которая должна быть безусловно защищена от любых посягательств.
Однако, если вникнуть, за псевдолиберальной популистской фразеологией и чуть ли не ритуальными восславлениями человека и его личности часто стоят совершенно противоположные идейные взгляды, которые могут быть и прогрессивными и реакционными.
Особенно отчетливо это видно в уголовном судопроизводстве, где интересы двух суверенных носителей "прав человека" - потерпевшего от преступления и совершившего это преступление - несовместимы, и их конфликт достигает особой остроты.
Потерпевшая сторона кровно заинтересована в том, чтобы уголовный процесс помог найти и изобличить преступников, чтобы они получили должное воздаяние, были наказаны и возместили причиненный ущерб. Виновный в преступлении (и его "поверенные") зачастую всячески стремится избежать такой ответственности, скрыть свое участие в преступлении, уничтожить следы и улики, а действительно установленные факты и события -представить в выгодном для себя свете.
Но в ходе следствия нет процессуальной фигуры "преступник", а есть подозреваемый и обвиняемый.
Он может быть тем, кто действительно совершил преступление, но может быть и гражданином, на которого подозрение пало неоправданно.
Ясно, что нельзя доверить поиск виновного и его наказание самому потерпевшему: расследование окажется чаще всего безрезультатным, а наказание станет безудержной расправой.
С позиции сегодняшнего права привлечение к уголовной ответственности и наказание невиновного человека не может быть оправдано никакими соображениями. Отсюда - закономерно высокие требования к самому порядку установления вины, к его процедурам, к тому, что мы называем доказыванием и доказательствами, к фактической и правовой основе обвинения.
Верным ориентиром здесь уже сотни лет остаются слова Лабрюйера: "Наказанный преступник - пример для всех негодяев, невинно осужденный - это вопрос совести всех честных людей".
История убедительно доказывает, что справедливость в уголовном процессе не достигается только тем, что судьба обвиняемого передается в руки представителя государства. Важно, чтобы тот, кто устанавливал преступление, собирал улики, не был бы впоследствии судьей, ибо он не может быть объективен.
От личных интересов потерпевшего и человека, неоправданно обвиненного в преступлении, от интересов поддержания правопорядка человечество пришло к необходимости, во-первых, иметь особый аппарат, который собирает доказательства о преступлении и тех, кто его совершил, и, во-вторых, отделить такой аппарат от тех, кто непосредственно вершит суд, чтобы они не утратили качеств блюстителей правосудия.
Публичный интерес истины, справедливости и правопорядка исторически оказался в конечном счете решающим критерием, который стал выше не только любого индивидуального интереса, но даже общественного и государственного интереса, если они противоречили этому критерию.
Так о каких же "правах человека" идет речь в уголовном процессе? Какой интерес должен быть признан приоритетным и определяющим для тех, кто занимается следствием?
Конечно, это не только интерес потерпевшего, которому закон должен помочь законными средствами восстановить нарушенное право и добиться "воздаяния по заслугам" для виновного. Бесспорно, что не могут быть "правами человека" стремления совершившего преступление избежать законной ответственности. Единственное, на что он может претендовать, - это знать, в чем обвиняется, иметь реальную возможность защищаться, опровергать обвинение или признать его обоснованность и рассчитывать на снисхождение суда или указанные в законе обстоятельства, исключающие возможность наказания.
Но вот человек, необоснованно подозреваемый или обвиняемый, как и потерпевший, вправе рассчитывать на то, что будут восстановлены его нарушенные права.
Таким образом, и обвинение, и защита направлены на утверждение порядка, при котором каждый гражданин был бы защищен от преступлений, каждый совершивший преступление был установлен и понес законную ответственность, а каждый подозреваемый и обвиняемый имел бы реальные возможности защищаться и оправдаться перед компетентными и полномочными органами государства - следствием и судом.
Во всяком случае, совершенно ясно: интерес, который лежит в основе деятельности органов следствия, объемней, шире и глубже индивидуальных интересов потерпевшего, обвиняемого и других участников процесса и не может быть сведен только к ним. Любые действия следователя - обвиняет ли он или прекращает уголовное преследование - определяются его служебным и государственным долгом искать истину и делать непредвзятые выводы на основе добытых доказательств.
И суть здесь не в том, чтобы выставить на первый план и поставить над всем индивидуальные права, а в том, чтобы с учетом исторического опыта и на основе современного понимания существа и смысла права определить общечеловеческую сущность прав человека, соотношение и приоритетность сугубо личных, корпоративных и, конечно, государственных и даже межгосударственных начал и интересов, социальную и профессиональную сущность и место следствия в этих проблемах.
При этом нужно исходить из бесценного идейного богатства, доставшегося нам от исторических предшественников, великих мыслителей прошлого, заново, с учетом нынешнего уровня знаний, осмыслить их гениальные догадки и идеи о гуманной роли права, о сути справедливости и свободы во взаимоотношениях личности, общества и государства.
Исторически эти интересы почти всегда рассматривались прежде всего с позиций их противостояния. Иначе и быть не могло, так как на протяжении многих веков правящие режимы, государство рассматривали человека только как объект своей власти и милостиво "наделяли" граждан личными правами лишь в таком объеме, который был необходим для поддержания угодного власти правопорядка. Такой подход вовсе не остался в далеком прошлом и в той или иной мере присущ и любому современному государственному устройству, как бы ни декларировали они свою преданность демократическим ценностям.
Поэтому традиционные представления о проблеме прав человека как проблеме прежде всего его индивидуальных прав имели и сохраняют прогрессивное значение, когда речь идет о борьбе с произволом государственной власти, борьбе за свободу личности и ее общественных институтов от незаконного насилия, неправомерного ущемления прав.
Несмотря на то, что конструктивный характер таких представлений вовсе не исчерпан и в нынешних условиях имеет для себя обширное поле деятельности, на рубеже третьего столетия человечество все же вышло на более высокий уровень понимания прав человека.
Размышляя о взаимоотношениях личности, общества и государства, о сути социальной справедливости и роли права, великие мыслители прошлого пришли к главным выводам: человек, при всей суверенности его личности и его неотъемлемых прав, в одиночку не в состоянии обеспечить ни свое существование, ни свою безопасность, ни прогресс в своем развитии. Если каждый будет ставить на первое место свой личный интерес, свою свободу и свои права, начинается их столкновение, война всех против всех, царствует лозунг: "Человек человеку волк".
Люди должны быть солидарны в решении жизненно необходимых для человеческого сообщества общих вопросов, в поддержании в нем необходимого порядка и ради этого обязаны соотносить свои личные интересы с более приоритетными общечеловеческими - публичными интересами, нести перед сообществом установленную им ответственность за соблюдение таких правил. Именно эти признанные общечеловеческие принципы и ценности должны закрепляться в обязательных для всех законах.
Поэтому, когда утверждают, что права отдельного человека должны быть выше интересов общества и государства, или, напротив, последние всегда должны быть приоритетны - обе эти крайности явно ошибочны.
То, что человек является высшей ценностью, относится ко всему единству - человек, общество, государство. Исходить надо не из противопоставления и противостояния, а из объективной необходимости сохранения, развития и безопасности человеческого сообщества.
Именно поэтому в законах закрепляется приоритетность прав и интересов, основанных на уважении и соблюдении прав каждого, партнерстве и сотрудничестве, а субъективизм, бесконтрольность и безответственность в установлении сфер и пределов этаких прав, произвол в отношении личных и любых других интересов противопоказаны интересам сообщества и, естественно, каждого его члена.
Только право как концентрированное выражение индивидуальных и общечеловеческих прав дало возможность удержать в разумных пределах противоречия между личностью, обществом и государством и способствовать утверждению того, что объединяет, а не разъединяет людей, их общему благу - благоденствию человечества ##1.
##1 "Свобода и распущенность - понятия совершенно противоположные" - Квинтилиан; "Свобода связана с самодисциплиной, самоуважением и самоуправлением" - Г. Бокль; "Свобода - это право каждого человека заботиться о своей безопасности, о сохранности своего имущества, и прежде всего - это самая широкая свобода, которая сама по себе исключает свободу причинять вред"; "Справедливость - соответствие действий частных лиц общественному благу" - К. Гельвеций; "Свобода - в одинаковом подчинении закону" - Ж. Даламбер; "Свобода - что позволено законами" - М. Монтескье; "Свобода зависеть только от законов" -Вольтер. Всемирно признанный экономист и социолог Дж. Гэлбрейт подчеркивает, что взгляды о том, будто экономическая система осуществляет свою деятельность в интересах отдельного человека, подчинена его нуждам и желаниям, привели традиционную экономическую науку в тупик. (Экономические теории и цели общества. М., 1986. С. 28). См. также Ф. Хайек. Индивидуализм и экономический порядок. М., 2001.
.
В "равновесии двух нравственных интересов - личной свободы и общественного блага" видел сущность права русский философ В. Соловьев.
Наверное, в наиболее классическом виде эту мысль выразил Иммануил Кант: "Закон стремится поставить свободу личности в те границы, в которых она, подчиняясь общим законам, совместима со свободой каждой другой личности".
Человечество признало приоритетность защиты интересов социального партнерства и сотрудничества над различиями и противоречиями во взаимоотношениях личности, бизнеса, общества и государства и их институтов. Осознана необходимость закреплять в системе права, в законах и других источниках права оптимальное соотношение всех интересов с обязанностями и ответственностью перед субъектами сообщества и всем сообществом, иметь обязательные для исполнения правовые методы ограничения и пресечения любой опасной вседозволенности, обеспечивать эффективную роль государства в выполнении этих его функций при постоянном контроле общества за тем, как реализуются властные рычаги, - во всем этом и заключается, на наш взгляд, публичный интерес.
Если рассматривать его подлинное содержание и общечеловеческую суть, смысл, а не только всевозможные исторические, политические и социальные искажения, он никоим образом не противостоит неотъемлемым правам и интересам индивидуального человека, суверенности личности. Напротив, публичный интерес выражает ее коренные интересы. Он не может ущемлять, угнетать человека и подавлять институты свободного сообщества. Его предназначение в том, чтобы служить основой, создавать условия для действительного всестороннего самовыражения, для благосостояния каждого человека в человеческом общежитии.
Именно приоритетность интересов социального партнерства, нормального порядка, безопасности человека и человечества позволяет считать недопустимыми и ограничивать любые проявления личного, корпоративного и даже государственного эгоизма, произвола и вседозволенности, когда они направлены против прав других людей, всего общества, противоречат правопорядку в любой стране, международному праву. Важнейшее право человека - иметь для этого необходимые общественные институты и механизмы, в том числе законы, правовую систему.
Именно публичный интерес в любой его форме (индивидуального, общественного или государственного блага) служит созданию условий для свободного, безопасного существования и каждого человека, и всего сообщества.
Все это - объективно необходимые и поэтому приоритетные для каждой личности человеческие ценности. Они устанавливаются, классифицируются и кодифицируются в общеобязательных для всех законах, соблюдение и безусловное исполнение которых и гражданами и властью под их взаимным контролем гарантирует всем и каждому безопасность, необходимый общественный порядок - правопорядок. В организации такого порядка и в государстве, как единственной реальной силе, которая в состоянии его обеспечить, выражается и личная, и общечеловеческая необходимость, высшая целесообразность - социальное партнерство ##2.
##2 Сократ. "Эфтифрон": "Не потому святое свято, что его любят боги, а потому боги любят святое, что оно свято".
Когда мы говорим, что в этих целях законы ограничивают (т. е. в этом смысле правомерно определяют) сферы и границы своих и чужих прав, пределы личной свободы и пределы власти, пределы их взаимной неприкосновенности и взаимной ответственности - такие ограничения никоим образом не нарушают, не подавляют, не ущемляют и зачастую даже вообще не сужают неотъемлемых прав человека. Сужение прав происходит только тогда, когда "субъект" неправомерно распоряжается ими, вторгаясь в область чужих прав, нарушая или присваивая их. В таких случаях права должны быть возвращены, поставлены в "законные рамки", а злоупотребление правом - наказано.
Наказание и ответственность за преступление не могут быть "ущемлением" прав, так как права на преступление вообще не может быть ни у кого - ни у личности, ни у власти.
Ограничения (правомерные!) определяют условия, когда индивидуальным правом следует (должно!) поступиться ради общего блага, в котором действительно выражаются коренные интересы сообщества, среди которых - интересы стабильного правопорядка. С другой стороны, власть не вправе под предлогом публичного интереса произвольно сужать чьи-либо права или, напротив, предоставлять "избранным" какие-либо льготы.
Обращает на себя внимание позиция Ррусской православной церкви, выраженная в письме председателю президиума конвента "Будущее Европы" В. Жискар д'Эстену в связи с проектом конституционного договора Европейского Ссоюза. В письме с тревогой подчеркивается: "Все более очевидной становится опасность безраздельного диктата идеологии, ориентированной исключительно на житейское благополучие людей, на их материальное благосостояние и свободную самореализацию в мирских делах вне каких-либо нравственных ценностей".
Поэтому приоритетность подлинно публичного интереса - это важнейшее благо и право человека и человечества.
Такое понимание уже доминирует в общественном сознании ##3, закреплено в законах и конституциях современных правовых систем и в международном праве.
##3 Нобелевский лауреат 1981 г. Дон Тобин: "Смитовская система может работать только в условиях, когда существуют социальные институты, направляющие эгоистическую энергию в конструктивное русло. Без таких институтов, которые никогда не бывают совершенными и которые могут ослабляться преступностью и коррупцией, нам не избежать гоббсовской "войны всех против всех"… Предпринимательство может принять форму вымогательства с использованием угрозы насилия. Увы, кажется, именно такой тип капитализма процветает в России". (Российский экономический журнал. 2002. № 3. С. 44.) Нобелевский лауреат 2002 г. Дж. Стиглиц в статье "Новая расстановка приоритетов" отмечал: "с глобализацией приходит взаимозависимость, а в условиях взаимозависимости появляется необходимость в совместном принятии решений во всех областях, которые оказывают воздействия на всех нас". (Независимая газета. 2001. 16 октября).
Родовой в этом отношении является статья 29 Всеобщей декларации прав человека:
"Каждый человек имеет обязанности перед обществом, в котором только и возможно свободное и полное развитие его личности.
При осуществлении своих прав и свобод каждый человек должен подвергаться только таким ограничениям, какие установлены законом исключительно с целью должного признания и уважения прав и свобод других и удовлетворения справедливых требований морали, общественного порядка и общего благосостояния в демократическом обществе".
В полном соответствии с подлинно публичным интересом в п. 3 ст. 55 Конституции РФ указано, что права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным Законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, права, законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства.
Из законов физики известно, что в результате сложения всех сил образуется их итоговый параллелограмм, то есть та результирующая сила, которая становится вектором, тенденцией, определяющим фактором.
Очевидно, пора в полной мере осознать, что эффективность любой системы государственности и права, ее действительная полезность для жизнеутверждения каждого из людей и всего человечества всегда зависели и будут зависеть именно от приоритетности публичного (не путать с государственным!) интереса, от того, насколько все иные интересы - личные, корпоративные, рыночные, государственные будут соотнесены с ним и определяться им.
Применительно к проблемам уголовного процесса это означает, что любые его т. н. "демократические" устои и принципы будут способны отразить подлинно гуманистические начала только в той мере, в какой они смогут вобрать в себя и реализовать не объективно изжившее себя, а отвечающее требованиям времени идейно-социальное и правовое содержание публичного интереса.
Со времен Аристотеля признано, что "государство - это то, что сохраняет и охраняет добродетель". Государство - орган и механизм человеческого сообщества и, следовательно, гарантия прав его граждан, всего населения. Все, что противоречит такому его назначению, противопоставляет государство людям - это не сущность, а ее извращения.
Однако государство и человек считаются антиподами чуть ли не на генетическом уровне, поэтому их расставляют на противоположные полюса проблемы борьбы за свободу и субъективные права. Отражением такого ошибочного понимания является недавнее интервью генерального секретаря британской правозащитной организации "Международная амнистия" А. Кан, которая заявила: "Любое государство стремится во имя безопасности граждан нарушать права граждан" ##4.
## 4 Коммерсант. 2002. 29 октября.
Как видно из предыдущего содержания нашей статьи, "нарушать" права граждан никто, в том числе и государство, не вправе.
Любые государственные органы, в том числе следственный аппарат, способны эффективно выполнять свои функции, если их деятельность будет максимально защищать права человека, если их защита станет краеугольным камнем законодательной и правоприменительной практики, а институты и нормы права будут отражать и действенно защищать общечеловеческий интерес от мимикрирующих под него сугубо эгоистических сил. Последнее - исключительно опасно, ибо именно такие силы всегда выдавали и выдают свои узкие интересы за общенародные, национальные и даже - общечеловеческие, а фактически - часто представляют собой хищного, всепожирающего монстра.
К сожалению, беспристрастный анализ показывает, что требования приоритетности публичного интереса в новом Уголовно-процессуальном кодексе выражены непоследовательно, бессистемно и, можно сказать, лишены единого стержневого начала. Более того, целый ряд положений Кодекса о функциях участников процесса, важные механизмы и процедуры процессуального права прямо противоречат ведущим, основополагающим идеям уголовного судопроизводства - поиску и отысканию истины, укреплению нормального правопорядка.
Является ли следствие стороной обвинения
В новом УПК РФ следователь, дознаватель и прокурор названы стороной обвинения, которая осуществляет свою деятельность в целях изобличения подозреваемого и обвиняемого в совершении преступления.
Таким образом, органы и лица государства, расследующие дело, сориентированы кодексом только на обвинение. При этом свои функции "сторона обвинения" якобы выполняет на основе состязательности со "стороной защиты". На наш взгляд, все эти формулировки УПК явно дефектны и по форме, и по содержанию. Уголовное преследование - это действия, которые следователь совершает, формулируя и обосновывая свои обвинительные выводы. Но такие действия и выводы - лишь одна сторона его деятельности.
Если обстоятельства, которые полно и объективно, как и подобает, исследовал и расследовал следователь, свидетельствуют, что преступления не было или оно не доказано - выводы следователя, естественно, не могут быть обвинительными. Но и в этом случае следователь выполнил стоявшие перед ним цели и задачи. "Принять все зависящие от них меры к полному, объективному исследованию обстоятельств дела с тем, чтобы виновный был изобличен и понес справедливое наказание, а ошибочно заподозренный или обвиненный был реабилитирован" ##5 - вот назначение и публичный интерес органов расследования.
##5 См. В. М. Савицкий, А. М. Ларин. Уголовный процесс. Словарь-справочник. М., 1999. С. 152.
Лишь после того, как обнаружится, проявится и будет закреплена доказательственная основа для тех или иных выводов, следователь, в зависимости от их сути, или займет обвинительную позицию (и с этого момента будет "противостоять" иной стороне) или не найдет преступления в исследованных событиях. В последнем случае он вообще не может быть "обвинителем" и "стороной обвинения", хотя по закону считается таковым.
Ясно, что между обвинительной направленностью в действиях следователя и его служебным долгом объективно вести дело - может быть дистанция огромного размера! И дело не только в этом расстоянии, а в том, что находящаяся в этом пространстве функция защиты невиновных и неприкосновенных к преступлению от необоснованного уголовного преследования (ведь ее кто-то должен осуществлять!) по своему общественному содержанию не может быть второстепенной ни для государства и правопорядка, ни для следователя.
В нынешних формулировках УПК она принижена, что не делает чести тем, кто это допустил.
Подобный односторонний флюс, приданный следствию, совершенно не соответствует его истинному предназначению. Он не только не учитывает уроков исторического опыта, но, на наш взгляд, вольно или невольно способствует обвинительному уклону. На протяжении сотен лет такой уклон остается одной из застарелых бед уголовного процесса. Он означает, что свою главную задачу "обвинитель" видит в том, чтобы любым путем превратить того, кого он подозревает, в обвиняемого, а затем и в подсудимого. Случаи, когда обвинителю не удается этого достигнуть, выглядят чуть ли не свидетельством профессиональной несостоятельности. Способствуют этому и бытующие оценки работы следователей (дознавателей). Если, допустим, закончено 10-20 дел и ни одно из них не направлено в суд, оценка такой работы однозначно будет отрицательной, сколько бы ни доказывалось, что каждое из таких решений было вполне обоснованным!
Именно из-за этого рвение следователей в изобличении подозреваемых и обвиняемых нередко переходит все допустимые рамки, несмотря на любые предостережения закона.
Ошибочность и даже нелепость стремления превратить следственный аппарат в "обвинительную сторону" уголовного судопроизводства на практике проявляются со всей очевидностью.
Ведь сущность расследования, функция следователя состоит только в том, чтобы объективно и полностью разобраться в обстоятельствах, а не обвинять во что бы то ни стало. Взяв на себя обязанность обеспечить справедливость и обоснованность любого обвинения и способность доказать это перед правосудием, которое проверит выводы следствия, государство тем самым определяет его назначение - вначале установить истину и лишь при убедительных уликах подвергать уголовному преследованию, осуществлять его то есть обвинять. Обвинение как функция начинается, следовательно, с привлечения в качестве обвиняемого. Это - аксиома уголовного процесса ##6.
##6 См. В. М. Савицкий, A. M. Ларин. Уголовный процесс. Словарь - справочник. М., 1999. С. 85, 180
А не будет таких выводов, не будет необходимых улик - следователь вообще не будет "стороной" и не будет иметь против себя другой "стороны". Нельзя же считать, что обвинять - это государственная функция и служебные обязанности следователя, а защищать невиновного - это нечто иное. Но если следователю постоянно твердить: "Ты орган обвинения, обвиняй, обвиняй, обвиняй!" - вторая сторона - защита невиновного - для него будет как бы "остаточным принципом": когда уж совсем никак не удалось доказать вину, тогда, скрепя сердце, вынуждены "признавать" невиновность. Ясно, что такая ситуация с идейно-правовых позиций совершенно абсурдна.
Для того чтобы осмысленно расследовать, следователь должен разобраться в материалах дела. Рассмотрим в качестве примера дела, где лишение жизни являлось, как выяснится, результатом необходимой обороны. В какой же момент следователь был "стороной обвинения", если с самого начала он сознавал резонность позиции оборонявшегося? Разве следователь "состязался" с ним? Он проверял доводы, оценивал обстановку, но не обвинял, не состязался и дело, в конце концов, законно прекратил.
Не было преступления, не было уголовного преследования, не было обвинения, но с самого начала была "сторона"(!) обвинения. Очевидная нелепость!
Допустим, следователь расследует дело, по которому несколько коммерческих фирм взаимно обвиняют друг друга в преступном поведении. Дела такого рода расследуются не один месяц. Перед следователем возникает не один вопрос. Кто из них потерпевший и кто "виновный"? Кто сможет компетентно, объективно и авторитетно разъяснить следователю экономическую, финансовую и коммерческую суть происшедшего? Разве без репрезентативных заключений по этим вопросам следователь может делать обвинительные или оправдательные выводы?
Две стороны в процессе есть лишь там, где есть потерпевший (гражданин, правопорядок) и обвиняемый, конфликт между их интересами. Но у следователя свой особый - публичный! - интерес. И он может совершенно не совпадать с интересом потерпевшего и совпадать с интересами обвиняемого. Так, следователь может констатировать отсутствие доказательств обвинения или их недостаточность, хотя для потерпевшего вина подозреваемого представляется очевидной.
Потому уже только из этих соображений мы считаем, что в УПК вольно или невольно произошло извращение основных следственных функций. Чтобы выправить эту ошибку, в руководящих указаниях по вопросам следствия и дознания следует неуклонно подчеркивать, что защита невиновных от неосновательного привлечения - это такая же государственная функция и прямая служебная обязанность дознавателя, следователя, прокурора, как и обвинение.
Понятие "стороны" взято из гражданского судопроизводства, где судьба процесса определяется обратившимися непосредственно в суд участниками конфликта, конституционным принципом недопустимости вмешательства государства в частную деятельность.
Участник любого процесса может стать стороной лишь тогда, когда его позиция и выводы противоположны интересам и выводам другой стороны. А если следствие уже идет, но никакой позиции по вопросу о том, было ли вообще преступление и кто его совершал, у следователя нет. Если у него нет еще конкретных подозреваемых и обвиняемых. Какой же он обвинитель - кого и чего?
У следователя вообще нет личного интереса, характерного для "стороны".
Совершена автоавария, в которой пострадали все ее участники. Кто из них будет потерпевший, а кто обвиняемый. А если это вообще несчастный случай? Выполняя служебный долг, следователь собирает доказательства, привлекает для этого экспертов, кровно заинтересован в том, чтобы тщательно проверить доводы "пострадавших". Он не "состязается" с ними, не стремится отмахнуться и опровергнуть - а вместе с ними ставит вопросы перед теми, чье мнение практически окажется решающим - перед экспертами. Получив их компетентное заключение, он с учетом всех обстоятельств сделает выводы и становится на чью-то сторону.
По нашему мнению, органы дознания и расследования лишь по недомыслию названы "стороной обвинения".
"Выяснение, расследование обстоятельств, связанных с преступлением" - так определяет смысл понятия расследования Словарь русского языка С. И. Ожегова. Нынешняя позиция УПК, к сожалению, уводит органы следствия с их настоящего пути. Она способствует тому, чтобы в проблемных ситуациях следователи (и дознаватели) оказались в противоречии, в конфликте с истиной, что противоречит всем целям следствия и не имеет ничего общего с его сутью.
В своем нынешнем качестве стороны обвинения, следственный аппарат в общественном мнении выглядит не как механизм демократии в уголовном процессе, а пугалом, орудием устрашения, которым может манипулировать любой властный режим, монстром, перед которым каждый должен чувствовать свое бессилие. Такая позиция льет воду на мельницу вульгарных представлений о следствии - как "силовом", карательном аппарате, в котором с самого начала - с момента возбуждения уголовного дела все якобы подчинено одной цели - привлечь, арестовать, чтобы суд осудил и сурово наказал.
Следственный аппарат без истины - это молекула без ядра, это организм без собственных генов и вообще без генофонда! Цена за подобное выхолащивание сути всегда была и будет высокой! Несомненно, что следователю - этому подлинному созидателю и рудокопу истины - предназначены совершенно иные высоты и горизонты. Разработка, проверка версий, а не безудержная погоня за обвинительными уликами - вот магистральный путь и единственная цель следственных действий.
Таким образом "обвинительный" образ следствия, ошибочно навязанный ему новым УПК, оказывается не просто сомнительным, но и неверным по существу.
Все это убедительно свидетельствует, что при принятии УПК из него безответственно, ради внешне монументальных, а на поверку - схоластических построений была выброшена основополагающая суть любого общественно необходимого, справедливого расследования и правосудия вообще. А она состоит в том, что в уголовном процессе устанавливается истинное правовое значение исследованных событий. Следовало бы вспомнить, что принятые во время судебной реформы XIX века российские законы обязывали следователя производить следствие "с полным беспристрастием".
Искусственное "внедрение" состязательности в деятельность следствия
Принцип состязательности ныне всячески пытаются представить как непререкаемый абсолют, олицетворение прогресса уголовного судопроизводства, его почти единственный прочный и надежный фундамент.
Между тем, при всей его несомненной важности для судебной деятельности и отправления правосудия, нельзя его гипертрофировать, искусственно расширять и углублять сферу его действия. Нельзя насильственно "внедрять" его там, где для него не существует присущего ему правового пространства. Принцип состязательности, по нашему убеждению, совершенно неприменим на стадии предварительного расследования.
Состязательность всегда представляет собой поединок при равенстве прав, притязание на победу, одержанную по строгим правилам при компетентном и непредвзятом объективном судействе.
Если к судебному разбирательству этот принцип вполне применим и является фундаментальным основанием выявления истины, обоснованности обвинения, то к деятельности следствия (и, естественно, дознания) он не имеет никакого отношения. Ведь ныне законодатели понимают под состязательностью поединок "сторон", их столкновение "стенка на стенку" якобы при равенстве прав этих сторон.
Но деление на стороны произведено по чисто формальным, внешним, а не сущностным признакам: потерпевший, гражданский истец наравне со следователем, дознавателем и прокурором - это "сторона обвинения", а подозреваемый, обвиняемый, защитник и гражданский ответчик - "сторона защиты". Деление грубое, механическое, поэтому его нелепости буквально выпирают отовсюду.
Кому, например, не ясно, что потерпевший, который утверждает, что потерпел не от тех, кому следователи предъявляют обвинение и хотят посадить на скамью подсудимых, а совсем от других лиц, представляет интересы защиты, а не обвинения. А гражданский ответчик, доказывающий, что материальную ответственность должен нести один обвиняемый, стоит на стороне обвинения. Уже одно это явно компрометирует идею "сторон" на следствии и превращает концепцию самой такой идеи в жанр, противоположный серьезности и фундаментальности. Но пороки подобной "состязательности" гораздо глубже и опасней, ибо искажают весь смысл следственной работы.
Конечно, как и при всяком исследовании, в ходе следствия возникают несовпадения, противоречия в позициях. Но это вовсе не означает, что каждое сопоставление, прояснение позиций и представление своих соображений и доводов по поводу возникших проблем можно считать "состязанием". Есть, допустим, противоречия между потерпевшим, который утверждает о чьей-либо виновности, и следователем, который, проверив эти доводы, признал их неубедительными, не нашел преступления, а в отношении подозреваемого - оснований для привлечения к уголовной ответственности.
Нельзя же оценивать такую ситуацию как состязание между двумя "обвинителями". В ней просто нет никакой состязательности.
Небезразлично и то, что нами уже подчеркивалось: ни о каком процессуальном "состязании" не может быть и речи, пока в процессе не проявились фигуры подозреваемого или обвиняемого. С другой стороны, если следователь согласился с позицией подозреваемого - опять нет "состязания", да и следователь в этом случае остался самим собой, а не стал "стороной защиты". Говорить о состязании обвинения и защиты далеко не всегда можно даже после предъявления обвинения. Естественно, что нет и не может быть "состязания", если обвиняемый и защита с самого начала (например, при явке с повинной) или в какой-то момент следствия признают обоснованность обвинения, оказывают следователю помощь в сборе доказательств и установлении всех обстоятельств преступления.
Не будет "состязательности", если, проверяя доводы обвиняемого, следователь убеждается в их основательности, отсеивает из подозреваемых непричастных и невиновных. Характерная ситуация - последующее прекращение уголовного дела и уголовного преследования.
Любая попытка доказать в подобных случаях наличие "состязательности" будет означать одно: в ходе следствия следователь состязался с невиновным.
Факт предъявление обвинения, по большому счету, также не вытекает из "состязательности": следователь лишь выясняет позицию и доводы обвиняемого - для их проверки! Конкретные доказательства обвинения при этом или вообще не предъявляются (т. е. нет состязания доводов) или предъявляются в той мере и тогда, когда это тактически выгодно следствию.
Если к тому же учесть, что "обвинительные" выводы формируются после проверки доводов защиты и - обычно или весьма часто - лишь в конце следствия, состязательность до этого момента не может быть ни чем иным, кроме гипотетической фикции.
А кто является арбитром в "споре", во время следствия? Ведь без арбитра нет и состязания и "состязательности". Когда арбитром является суд - это естественно. Но во время следствия следователь, выходит, является и стороной и арбитром! Он сам делает все важнейшие выводы и оценки, ибо единственный из "сторон" в состязании наделен властными полномочиями, рассматривает жалобы и ходатайства. "Весовые категории" следователя и обвиняемого настолько далеки друг от друга, что следователь может лишить свободы своего соперника. Такую картину "состязания" можно увидеть только в явно искаженных зеркалах! На следствии нет и не может быть основных условий любого состязания - равенства прав его участников.
Наконец, нельзя давать следователю и адвокату равные возможности по сбору и оценке доказательств. Нельзя забывать, что у них могут быть совершенно разные интересы. У следователя это публичный интерес выяснения истины, который предполагает, презюмирует объективность и добросовестность в сборе и оценке. У адвоката - корпоративный интерес, обязанность обеспечить защиту клиента, недопустимость передачи следствию любых материалов, способствующих обвинению, если это противоречит интересам клиента.
У следователя ответственность за свои выводы перед законом. У адвокатов не может быть государственной ответственности за свою позицию, он отвечает лишь за компетентное выполнение присущих ему задач защиты.
Из всего этого следует определенный вывод. Принцип состязательности применим лишь для судебного разбирательства, при котором стороны обвинения и защиты имеют равные права в анализе и оценке представленных суду доказательств. В суде, говоря словами замечательного русского юриста - прокурора и адвоката С. А. Андреевского, "прокурор и защита между собой диаметрально расходятся, когда один не сомневается в виновности, а другой не сомневается в невинности подсудимого". Каждая сторона стремится убедить суд. Вот в суде обвинение уже, как правило, имеет свой интерес: отстаивает свои выводы, а защита или соглашается с обвинением и указывает на смягчающие обстоятельства, просит о снисхождении, или ссылается на то, что доказательства, на которых основывается обвинение - ущербны, спорны, получены незаконным путем, словом - недостаточны для вынесения обвинительного приговора. Таким образом, в суде идет борьба только за истину. Даже если обвинение суду кажется спорным, сомнительным - это тоже есть конечная истина, к которой пришел суд в результате состязания "сторон". Но искусственное "внедрение" состязательности в явно чуждую и противоречащую ее сути деятельность предварительного расследование - это крупная ошибка, просчет законодателя, чреватый явными перегибами обвинительного уклона и другими искажениями той истины, которую должен найти следователь.
Все эти очевидные перекосы вытекают, на наш взгляд, из неверных отправных позиций и представлений о том, что является главным интересом для того или иного участника процессуальной деятельности.
Ситуации гражданского судопроизводства, где каждая сторона отстаивает свои личные интересы, не имеют ничего общего с функциями следственного аппарата и его интересами в уголовном процессе.
У него нет никакого собственного интереса, кроме выполнения возложенных на него задач по установлению истины по вопросу о том, было ли преступление и кто его совершил. У него не может быть "обвинительного" интереса до тех пор, пока он не убедится, что обвинение - единственный путь для торжества истины.
Адвокат, который оказывает юридическую помощь потерпевшему или человеку, неосновательно заподозренному в преступлении, не может уже только "по определению" быть оппонентом следователя, противостоящей стороной. Напротив, чаще всего он может быть и в действительности выступает как союзник объективного следствия, которое ищет истину.
Новый Уголовно-процессуальный кодекс предлагает следователю указать в обвинительном заключении перечень доказательств, подтверждающих обвинение, и перечень доказательств, на которые ссылается сторона защиты (ст. 220 УПК РФ). Это чисто формальный, механический подход, где форма подавляет доказательственную суть фактов, сведений и информации. То, что в обвинительном заключении выдается за доказательства обвинения или защиты, может на деле иметь совершенно иной знак.
Опровергнутые защитой или не нашедшие подтверждения в суде доказательства обвинения раскрывают свое истинное содержание: они не были и не могли быть уликами и становятся важнейшими аргументами защиты!
Если, напротив, не подтвердились сведения, на которые ссылалась защита, - это обстоятельство может быть свидетельством ее несостоятельности и, следовательно, объективно способствовать обоснованности обвинения.
Обращают на себя внимание и нормы, позволяющие манипулировать доказательствами. Так, по прежнему Кодексу доказательства, полученные с нарушением закона, могли использоваться для защиты, а не для обвинения. Такое правило "асимметрии доказательств" основывалось на том, что обвиняемый не должен страдать от ошибок следователя. Новый УПК объявил подобные доказательства недопустимыми для обеих "сторон". Теперь, если следователь неправильно оформит убедительные доказательства защиты, они станут "недопустимыми" и как бы перестанут существовать.
Парадоксальные метаморфозы доказательств при нынешней "состязательности" характеризует и ситуация, когда в суде защита ходатайствует о вызове свидетеля для проверки алиби. Ходатайство по закону (!) подлежит отклонению, если оно не заявлялось в ходе следствия. Здесь право защиты в любой момент представлять доказательства по существу превращено в обязанность, а отклонение ходатайства становится как бы санкцией за ее "неисполнение". Возникновение в уголовном процессе подобных "подножек" характеризует "джентльменский уровень" состязательности, прямо противоречит принципу презумпции невиновности.
Нынешний УПК полностью игнорирует жизненно важную диалектику доказательств. Их формальный "реестр", к тому же часто лишенный, как мы видим, даже реального обвинительного или защитительного содержания, мотивировки выводов, ничего не имеет общего с доказательственной сутью, взаимосвязью фактов, сведений и обстоятельств, которые и определяют, есть ли в деле убедительные улики или они по существу отсутствуют. Такая ситуация давно и метко подмечена К. Прутковым: "Если на клетке слона прочтешь надпись "буйвол", не верь глазам своим"! Да и то, что ценность доказательств определяется их весом, а не количеством, давно известно криминалистам всего мира.
"Реестровые" подходы к доказательствам свойственны, наверное, скорее нотариальным удостоверяющим действиям, но совершенно противоречат существу следственного исследования.
Следствие, государственное обвинение и отправление правосудия
Публичный интерес по существу полностью проигнорирован в нормах, согласно которым уголовное дело или уголовное преследование прекращается, если прокурор-обвинитель в суде отказывается от обвинения. И здесь все определяет единственный довод: прокурор - "сторона" в процессе; нет "обвинителя", значит не может быть и дела. Однако такое решение лишь внешне выглядит естественным, демократичным и правомерным.
Его логику было бы невозможно оспаривать, если бы суд изучил, проверил и оценил мотивы, доводы и основания отказа от обвинения и учел бы их при вынесении приговора.
Однако ныне, по УПК, дело и уголовное расследование должны быть прекращены немедленно после отказа, без всякой проверки, даже если отказ является грубой правовой или оценочной ошибкой.
Рассмотрим гипотетическую (но вполне возможную в наших нынешних условиях) ситуацию: прокурор за взятку отказался от обвинения. Суд немедленно прекращает дело. Определение суда (даже не приговор!) является законным (!) и не может быть отменено... Так и хочется вскричать по аналогии с известным спортивным комментатором: "Такая законность нам не нужна!"
Но сущность вопроса, конечно, не сводится к его фарсовой (или трагичной?) стороне или к возникающим эмоциям.
С позицией УПК можно было бы согласиться, если бы государственный обвинитель защищал свой личный интерес: он мог им распоряжаться, как сам считает нужным. Так, как правило, и происходит в гражданском процессе, когда истец отказывается от своего иска.
Но за обвинительными выводами, которые сделали следователи, стоят интересы следствия, безопасности общества от преступных проявлений, интересы правопорядка, права людей, пострадавших от преступлений. Разве может быть в какой-либо мере разумной логика, согласно которой суду даже не следует проверять основания и мотивы, по которым представитель этих - вовсе не личных для него интересов, отказался от их обоснования и защиты!
Представим, прежде всего, положение работников следствия, которые, проявляя свои профессиональные качества - настойчивость, упорство, активность, изобретательность, наблюдательность - создавали из внешне разрозненных, мозаичных и, кажется, ничем не связанных между собой фрагментов, цельную картину преступления, решая сложные логические задачи, устанавливая причинно-следственные и иные связи фактов и явлений.
Почему тех, кто отстаивает интересы потерпевших от преступлений, интересы безопасности и правопорядка, в решающий момент, в судебном разбирательстве, ставят в положение, когда они ничего не могут предпринять для защиты публичных интересов и даже просто своего профессионального (правового!) реноме!
Бесспорно, что любой обвинитель вправе отказаться от обвинения. Но тогда нужно или заменить его тем, кто способен отстоять, обосновать публичный интерес (если для этого есть основания), или - и это самое важное - предоставить возможность суду дать оценку объективным результатам судебного разбирательства, возможность оценить состоятельность обвинения. В пользу такой позиции говорят и другие существенные особенности уголовного процесса и уголовного судопроизводства.
Государству - в лице следственного аппарата и государственного обвинителя - человеческое сообщество поручило (!) защищать интересы потерпевших от преступлений. Если, проведя расследование, государство передало дело в суд, а конкретное должностное лицо государства отказывается от обвинения, потерпевший не должен лишаться права (!) настаивать на продолжении судебного разбирательства на основе имеющихся в деле материалов и сам (или через своих представителей) поддерживать обвинение, защищая, во-первых, свое право на личную безопасность от преступных посягательств и, во-вторых, основанный на таких устоях правопорядок.
В приведенном примере один недобросовестный прокурор определяет судьбу дела! Он фактически становится над всеми другими участниками процесса, властно(!), с правом решающего голоса игнорирует их интересы и как некая высшая инстанция подчиняет суд - прекращает дальнейшие судебные процедуры, радикально пресекает для суда возможность продолжить судебное разбирательство.
Немаловажно и то, что отказ прокурора от обвинения может противоречить интересам всех других участников процесса, не только потерпевших, но и подсудимых. Для них и их адвокатов исчезают реальные и уже весьма близкие возможности вынесения судом оправдательного приговора, вместо которого они получают некое безмотивное (с позиций проверки материалов дела) "определение" суда и нежелательные перспективы заново решать оставшиеся правовые проблемы, в частности гражданско-правовые, в "тягучем" гражданском процессе, в котором уже не будет преюдициального значения выводов судебного приговора.
Нынешний УПК в этом отношении вообще не считается с позициями кого-либо.
Полностью игнорируется мнение потерпевших, если они совершенно не согласны с позицией отказавшегося от обвинения прокурора. Но если представитель государства отказался защищать права потерпевшего - это вовсе не означает, что потерпевший может быть лишен права самому доказать суду обоснованность обвинения, своего важнейшего права на судебную защиту от преступных посягательств на его статус человека и гражданина. Конституционный суд России не раз подчеркивал, что каждому равным образом гарантируется судебная защита его прав. Если потерпевший лишается даже права добиваться исправления нарушающих его права судебных решений, это означает, что суд не обеспечивает эффективное восстановление в правах, не соблюдает право каждого человека защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом.
Позиция потерпевших, поддерживающих и обосновывающих обвинение, означает, что обвинение - как процессуальная функция - не исчезает в небытие, что сторона обвинения осталась в судебном процессе.
Из позиции потерпевшего, настаивающего на обвинении, вытекает, на наш взгляд, безусловная обязанность суда выслушать его и дать законную - объективную и справедливую - оценку именно результатам судебного разбирательства. Судебная власть может сделать это только путем вынесения приговора по существу дела.
Доводы о том, что суд должен быть нелицеприятным арбитром между обвинением и защитой - чисто популистские и не выдерживают никакой критики с позиций принципов права. Да, суд должен быть независим от обвинения, он должен быть объективен. При всем при том суд - это не институт небожителей, а учрежденный человеческим сообществом государственный инструмент для осуществления правосудия, его целей и задач.
Почему его искусственно отстранили (устранили) от возможности восстановить нарушенное право? Почему потерпевшие от преступлений не получают возможность самим отстаивать свое право на уголовное преследование, на свою оценку доказательств?
Почему мнение неопытного или неквалифицированного обвинителя в иерархии правовых ценностей должно стоять несравненно выше, чем неотъемлемое право человека на личную и общественную безопасность, право человека привлечь преступника к уголовной ответственности для воздаяния за преступление? Почему суд, учрежденный для реализации этого права и интереса человека, лишается самой возможности реализовать свою функцию путем естественной для него объективной проверки и оценки представленных ему материалов? Ведь это не исполнение функции обвинения, а естественная для правосудия судебная функция - разрешения дела по существу.
У преступника нет права совершать преступление и оставаться безнаказанным. У него есть право быть выслушанным, защищаться, опровергать улики, есть возможность уйти от ответственности, если эти улики, при их разборе, окажутся недостаточными, сомнительными. Но почему у него должно быть право остаться безнаказанным при искусственно созданных условиях, когда суд, правосудие (!) вообще лишается права голоса?
Почему должен проигрывать от этого публичный, общечеловеческий, глубоко гуманный интерес. Разве употребление процессуальных норм во вред потерпевшим от преступлений, самодовлеющий формализм может считаться действительно гуманной, а, следовательно, и демократической ценностью? Конечно, нет!
Мы усматриваем в нынешних нормах УПК прямо противоположное: явное пренебрежение к публичным интересам правосудия - установлению истины и необходимости законного воздаяния за преступление. Судебные процедуры и правосудие созданы вовсе не для того, чтобы только наблюдать за соблюдением неких правил единоборства и фиксировать победу одной из сторон.
Как известно, существует гражданское, административное, уголовное и конституционное судопроизводство. В последних законодательных предложениях - проекте Кодекса административного судопроизводства - суду предлагается занимать активную позицию в конфликтах между государственными органами и гражданами, помогать им в уяснении юридических тонкостей ситуации, отстаивании законных прав. Характерно, что эти предложения разработаны Верховным Судом России! Это и есть позиция активной защиты судом публичного интереса, убедительное доказательство того, что сами суды осознают свою миссию - осуществлять правосудие в интересах человеческого сообщества и правопорядка.
Почему же в уголовном судопроизводстве эта миссия превращает проблему "преступление и наказание", в какое-то театральное представление, жанр которого ближе к фарсу?
Судебные процедуры и правосудие, повторяем, созданы вовсе не для того, чтобы "наблюдать" за соблюдением неких правил единоборства и фиксировать победу одной из сторон.
Цель уголовного судопроизводства и правосудия по уголовным делам четко выражена в нормах о приговоре. В результате судебного процесса суд, согласно статье 299 УПК, должен точно ответить на четко обозначенный законом круг вопросов:
- доказано ли, что имело место деяние, в котором обвиняется подсудимый;
- доказано ли, что это деяние совершил подсудимый;
- является ли деяние преступлением и каким именно, и виновен ли подсудимый в его совершении.
В ответах на эти вопросы содержится внутренняя логика правосудия, та истина, которую он ищет, исследуя представленные ему доказательства.
В поиске истины суд ограничен и связан определенными нормами и действует в определенных пределах. Есть, в частности, целый ряд ситуаций, в которых суд обязан делать выводы, исходя из интересов подсудимых. Для обеспечения объективности судебного решения и недопущения осуждения невиновных подсудимые имеют целый ряд преимущественных прав (favor defensionis). Они вправе не отвечать на невыгодные им вопросы, не несут ответственности за неправду, попытки увести суд от истины, направить его на ложный путь. Подсудимые не обязаны доказывать свою невиновность, тогда как обвинение должно доказывать их вину. Все сомнения толкуются в пользу обвиняемых. Недоказанная виновность - это доказанная невиновность. Презумпция невиновности, невозможность для суда даже ради истины выходить за пределы обвинения, запрещение считать доказательствами вины те сведения, которые были добыты с нарушением закона, - все эти и другие существующие правила вполне достаточно ограждают виновных от возможных необъективных и необоснованных выводов суда и как результат - от необоснованного осуждения.
Закон содержит, таким образом, вполне достаточно веских гарантий в этом отношении, и суду, следовательно, не нужны искусственные преграды на пути к установлению истины или к ее реализации в приговоре суда.
Но именно такой преградой и являются нормы о том, что суд незамедлительно прекращает уголовное дело и уголовное преследование после отказа государственного обвинителя поддержать обвинение.
Если, сопоставляя все факты и обстоятельства, доказательства обвинения и защиты, суд убедился в обоснованности обвинения и сделал такой вывод, - почему он должен отвернуться от истины или свернуть с пути, который к ней ведет, лишь из-за того, что мнение обвинителя, которое суд имеет все основания считать ошибочным и необоснованным, оказалось совершенно иным? Почему оно оказывается обязательным для суда? Из-за опасения, что при отказе обвинителя суд принимает на себя не свойственные ему функции обвинения? Но это неверно, ибо в рассмотренных случаях суд сделает свои выводы из уже исследованных им различных версий, а если эти выводы оказались обвинительными (или оправдательными), они, во всяком случае, будут безусловно соответствовать установленным судом данным и сведениям.
Сейчас же возникают совершенно парадоксальные ситуации. Вот одна из них. Потерпевший заявляет ходатайство, которое многое могло бы прояснить. Следователь, который считает доказательства и без того "достаточными", ходатайство отклоняет. Из-за того, что важное обстоятельство осталось невыясненным, прокурор отказывается от обвинения. Потерпевший "вопиет": допущена очевидная ошибка, я требовал ее устранения, сделайте это сейчас. Но - невозможно: прокурор отказался от обвинения - процесс окончен. Comedia la finita! Суд же поистине оказывается в положении Понтия Пилата: он умывает руки...
Зададимся вопросом: ради чего в УПК суд устраняется от выяснения того, что существенно для предмета доказывания? Ради чего в уголовном судопроизводстве искусственно создаются ситуации, когда показное и чиновное стоит над интересами правосудия.
Поэтому нормы о безусловном и незамедлительном прекращении уголовного дела при отказе государственного обвинителя поддержать обвинение, на наш взгляд, противоречат конституционным положениям (ст. ст. 18, 19, 45, 48) и должны быть пересмотрены и изменены. Критерий здесь один: не мнение одного из участников процесса, а объективная оценка судом доказательств, которые ему представлены. И если суд посчитает, что преступление доказано - это не "обвинительный уклон" суда, а реализация им одного из важнейших публичных интересов, реализация права человека, потерпевшего от преступления, воздать за это через органы правосудия и добиться восстановления правопорядка, нарушенных прав и возмещения причиненного преступлением вреда.
Такое решение конструктивно скажется и на деятельности органов предварительного следствия и дознания, которые ныне вообще лишены права защищать результат своего труда. Положение, когда одно лишь мнение представителя обвинения без должных оснований ставится выше результатов судебного процесса и целей правосудия, выше конституционных прав на доступ к правосудию, обесценивает всю предыдущую напряженную работу по разоблачению преступников, а сам суд лишается своих основополагающих качеств - утрачивает существо судебной власти! Ответственные функции следственного аппарата и дознания сейчас не подкреплены полномочиями и гарантиями от неумелого или злонамеренного обращения с результатами следствия и дознания, а суд, который по всей логике вещей должен быть гарантией от перекосов и злоупотреблений, низведен до роли их бесправного регистратора.
Непоследовательность в отстаивании публичных интересов отчетливо прослеживается и в целом ряде других положений УПК.
Как известно, с явной оглядкой на некоторые зарубежные образцы, Кодекс вообще отказался от возможности возвратить дело из суда на дополнительное расследование.
Что каса
|
