|
Нравы
Как вы себя чувствуете?
- Нормально. В соответствии с возрастом, а мне уже 56 лет и условиями, в которых я провел последние годы.
Дипломатия – профессия, где традиционно сильны «рабочие» династии. Как Вы попали в МИД?
- Сам я ленинградец, мама работала на технической должности в ВУЗе, а отец доцентом в другом техническом институте. Так что мои знакомые очень удивились, когда я решил поступать в МГИМО, где мне повезло с первого раза. Я ведь учился в очень хорошей школе – это была английская школа N1. В МГИМО я закончил факультет международных экономических отношений. Вообще-то, это была сфера Внешторга, но в то время (это был 1969 год) в МИДе не хватало людей, знающих корейский язык, а также требовались специалисты в экономике. С тех пор я трудился в МИДе, не считая некоторых перерывов: полгода в середине 70-х работал литсотрудником на радио в международной редакции - писал фельетоны, клеймил “прогнивший” сеульский режим. Еще пять лет занимался наукой и два года работал во Внешторге. Но вся моя деятельность была завязана на Корейский полуостров: диссертация – по Корее, торговля – с Кореей. Тут я оказался однолюбом.
- Вы отработали в МИДе 25 лет. Но после ареста большинство Ваших коллег в беседах с журналистами утверждали, что почти не знакомы со шпионом Моисеевым.
- Видите ли, чиновничья среда очень своеобразная. Не секрет, что МИД всегда тесно работал со спецслужбами. После того, как меня арестовали, сотрудники ФСБ провели собрание в моем департаменте, и сообщили, что, по их данным, южнокорейская разведка готовит к разработке около 30 сотрудников МИДа, и что каждый может оказаться в моем положении. После этого у моих коллег желание общаться на эту тему пропало. Я думаю, что если бы мои коллеги по МИДу вели себя иначе, то уголовное дело против меня развалилось бы.
- Любопытно, что люди, которые от Вас открестились, давали показания на следствии.
- Кроме того, экспертизу секретности документов, которые я, якобы, передал южнокорейской разведке, делал именно МИД. Проект договора, по «Рамоне» (военная база в КНДР, информацию о которой, по версии обвинения, передал Моисеев) – секретным признала именно экспертиза МИД. Хотя собственно сотрудников МИДа, кроме одного, среди экспертов не было.
Что это значит?
- МИД – это сложная организация, где работают разные люди.
То есть это были сотрудники спецслужб, которые числились в МИД?
- Ну, я бы так не говорил. Но можно сказать об этом по-другому: это были не кадровые сотрудники МИД.
На каком основании Вас уволили из МИДа сразу после ареста?
-Я не помню точной формулировки, но даже следователей ФСБ этот факт удивил. По закону, они должны были меня отстранить от должности до решения суда. Приказ о моем увольнении подписал Юрий Зубаков, замминистра, вице-адмирал, проработавший в КГБ. Этот человек пришел в МИД вместе с Примаковым. Вот вам презумпция невиновности, конституция, и просто отношение к человеку, который 25 лет проработал в МИДе не на последних ролях.
- Странно, что МИД не пытался защищать Вас, хотя бы для того, чтобы обелить свою репутацию.
- Да, ведь они меня продвигали, и всего лишь за год до ареста был Указ президента о присвоении мне дипломатического ранга Чрезвычайного и полномочного посланника. А это делается по представлению главы МИД. А министр иностранных дел Примаков на следующий же день после ареста заявил на мой счет, что «в семье не без урода». То есть отношение ко мне задал сам Примаков. Поэтому не удивительно, что мои коллеги не могли вспомнить, как меня зовут.
Тут Валентин Иванович спрашивает разрешения закурить, достает пачку «Явы», извиняясь, что сигареты у него не джентельментские: дескать, отвык от нормальных.
- А вот собрание, которое после Вашего ареста ФСБ провело в МИДе – это нормальная практика?
- Видимо. Я сам об этом узнал из выступления коллеги на суде. Но смысл проводить такое собрание был: эти же люди проводят экспертизу, они же выступают в качестве свидетелей по делу. После такой беседы ничего хорошего о Моисееве они не скажут.
- Хоть кто-то из МИДа Вас поддерживал, хотя бы неформально?
- Один человек. Он даже писал мне письма в тюрьму, но я не уверен, что нужно называть его имя.
- В СССР считалось, что все наши дипломаты или находятся под колпаком у КГБ или и являются сотрудниками КГБ. Но вроде бы в 90-х ситуация изменилась.
- Нет, это никогда не изменится. Любое государство, будь это Бурунди, США или Россия, всегда использует дипломатов в качестве прикрытия для работы спецслужб. И в этом плане у нас ничего не изменилось, по крайне мере в лучшую сторону.
- Как выглядит это сотрудничество дипломатов с органами – Вам приходилось писать отчеты в КГБ?
- Нет, отчеты писать не приходилось, в этом и не было необходимости. Еще Дзержинский сформулировал, что «ЧК – это вооруженный отряд партии». Все советские дипломаты были членами партии. Мог ли член партии, находящийся на передовом посту борьбы с идеологическим противником, не помогать передовому отряду? Выбора не было: или ты помогаешь КГБ, или ты не работаешь в МИДе. Не привлекались к этой работе только бесполезные люди.
- И такая ситуация сохранилась сегодня?
- Да, ведь никаким декретом традиции не отменить.
Роль ФСБ
Валентин Моисеев в зале суда
- Насколько мне известно, в Вашем деле зловещую роль сыграл сотрудник ФСБ, с которым вы по долгу службы сотрудничали. Попросту говоря, он подставил Вас и стал главным свидетелем обвинения.
- Да, это так и было. С этим человеком мы сотрудничали параллельно: то есть он занимался Кореей в своем ведомстве, а я в своем. И мы просто обменивались информацией, а потом он представил это совершенно иначе, и выяснилось, что его интересовали не Корея, а я в качестве перспективного шпиона. На его предположениях и догадках строилось обвинение. Хотя, кроме догадок, он не представил никаких доказательств. И все это судья принимала, поэтому я утверждаю, что суд и ФСБ действовали заодно. В последнем слове на суде я назвал этого сотрудника ФСБ лжесвидетелем, который не только меня оболгал, но и ввел в заблуждение свое руководство. И все ради своих карьеристских целей.
- И как сложилась его карьера?
- Когда я с ним познакомился, он был капитаном, и за 4 года стал подполковником и занял руководящую должность (о том, как продвигаются сотрудники ФСБ по службе благодаря «шпионским» делам я уже писала в статье «Генералы шпионских карьеров» – И.Б.).
- По роду службы Вы имели допуски к секретам?
- Конечно. Но самое интересное, что МИД представил более 200 документов с грифом «секретно» и «совсекретно», с которыми я ознакомился с 1994 по 1998 год. И ни один из этих документов не фигурирует в обвинении, то есть даже по версии следствия, я не передавал их никому.
- На Вашем месте мог оказаться другой дипломат?
- Да. Раньше, чтобы этого избежать, дипломату запрещалось встречаться один на один с иностранцами, все контакты были строго по разрешению, за них нужно было отчитываться. После перестройки этот маразм прекратили, но сейчас, насколько я знаю, к этой практике опять вернулись. И в умах осталось то же самое – раз встречается один на один, раз приглашает в гости, значит, неспроста. Например, один свидетель и представитель ФСБ заявил на суде, когда речь шла о конвертах, изъятых в моей квартире, что такие конверты нигде не продаются, и их факт нахождения дома у Моисеева – это ненормально. Мышление 37-го года. При обыске в квартире и на работе у меня изъяли 6 тыс. долларов, а рубли не забрали. По логике сотрудников ФСБ, рубли – нормальные деньги, а доллары – шпионские.
- А почему ФСБ взялась именно за Вас?
- Видимо было так, у ФСБ были какие-то данные об утечке информации из Москвы южнокорейцам. И они следили за всеми, кто связан с Кореей. Но если бы я не отдал в тот день свой доклад – взяли бы кого-нибудь другого. Ведь, например, с тем же Чо Сон У общались все кореисты. Кстати, сам Чо Сон У был официально аккредитован в ФСБ как представитель АПНБ - то есть разведчик, но ФСБ не поставило МИД об этом в известность, и все думали, что он дипломат. При этом мне в вину они поставили именно то, что я общался с разведчиком. Хотя и с разведчиками закон не запрещает общаться.
Во избежание рецедивов
- Кто Вам первым позвонил из знакомых после освобождения?
- Меня встретил друг, который приехал за мной в колонию в Торжок с моей женой и дочкой. Я с ним работал еще в Пхеньяне, он не МИДовец.
- А какой была обстановка в Лефортово?
- Тюрьма специфическая. Из 3,5 лет, которые я там провел, я только месяца три без «наседки» сидел. На зоне-то я практически не был, так что в полной мере атмосферу уголовную не прочувствовал: сначала лежал в больнице Тверского управления исполнения наказаний,а потом работал там же хлеборезом. Пайки резал.
- Вы вышли 31 декабря, это подарок администрации колонии?
- Нет, это не подарок ментов. Мой срок истекал 3 января, но, по закону, если день освобождения выпадает на выходной, то человек освобождается в последний рабочий день.
- Когда Вы отбывали срок в Торжке, не пыталась ли на Вас давить администрации? Григорий Пасько утверждает, что по отношению к нему такие попытки были.
- Нет, там все было спокойно, но они, конечно, выполняли указания ФСБ и не выпускали меня условно-досрочно. А теперь меня поставили под административный надзор вопреки закону. Зарегистрировали в местном ОВД и требуют, чтобы раз в 3 месяца я являлся в участок, где со мной будут вести беседы, «исключающие рецидив преступления». Глупость полная – нигде в мире не было рецидива по статье шпионаж. Дважды шпион не бывает, это же не карманник.
- А сейчас Вы можете общаться с гражданами Южной Кореи?
- В принципе могу, но пока нет такого желания. Если говорить о южных корейцах, то их поведение после моего ареста было странным. Пока я был тюрьме, я получал письма в мою поддержку из разных стран, даже из Новой Зеландии. Но никакой реакции из Южной Кореи – ни от правозащитников, ни от журналистов я не получил. Пресса вообще никак не отреагировала, даже перепечаток не было из наших газет. Да вот недавно была пресс-конференция с моим участием, куда пришло много иностранных корреспондентов, но ни одного южного корейца. Кстати, японцы по отношению к Пасько вели себя по-другому и активно писали о нем.
- Такое отношение связано с особенностями южнокорейского государства?
- Я думаю, они завязли в своем стремлении заработать и не изжили у себя синдром малой нации, которую вечно угнетали, поэтому ссориться с большой нацией даже по такому поводу, не решились. А вдруг это снизит экспорт или импорт, осложнит отношения. И хотя они любят ругать своих северных соседей за отсутствие свобод, а как ведут себя сами: дана команда, и ни один журналист близко не подходит! Хотя считалось, что в Южной Корее у меня много приятелей.
- А чем Вы сейчас собираетесь заниматься?
- Это самый сложный для меня вопрос, не исключаю возможность работы в коммерческой сфере, связанной с внешнеэкономической деятельностью. Но главное - я намерен добиваться своего оправдания. Я обратился в Страсбургский суд по правам человека и прошу признать, что мое право на справедливый суд было нарушено, и арестовали меня тоже незаконно.
(17.02.2003)
|
