|
«Душа чесночку не ела, вонять не будет!»
1 октября в Государственном университете управления состоялась презентация книги легендарного советского следователя Владимира Калиниченко.
Я приехала за час до начала встречи Владимира Ивановича со студентами. Двое мужчин бурно обсуждают что-то между собой. По фото в Интернете узнаю одного из них. Владимир Калиниченко сразу привлекает внимание, но прерывать беседу не хочется. Невысокого роста, убеленный сединой.
Меня встречает его жена – Валентина Алексеевна, разговорились. Удивительно, насколько быстро и легко началась беседа. Можно подумать, что мы давно знакомы и просто в очередной раз встретились. Она искренне и дружелюбно начинает рассказывать мне о том, почему мы тут собственно собрались. Быстро перешли к обсуждению разных событий в юриспруденции.
Валентина Алексеевна, как и Владимир Иванович, оба продолжают адвокатскую практику. Во время беседы к нам присоединяется Калиниченко.
Есть люди, от которых веет любовью к жизни. В каком бы возрасте они ни были. Владимиру Калиниченко 65. Он иронизирует по поводу своего возраста, рассказывает анекдоты, как бы, между прочим, вводя меня в суть происходящего. Обсудили пару-тройку тем. Посмеялись. Уже через несколько минут общения осознаю, что нахожусь во власти обаяния этого человека. Человека-легенды.
Настало время идти на встречу со студентами. Длинные коридоры университета. Студенты, преподаватели оборачиваются, останавливаются, провожают взглядом. Понимаю, что прикасаюсь к чему-то очень важному, но удивительно простому и жизненному. Интересно, как пройдет беседа? Общение со студентами, тем более современными – процесс неоднозначный. Сможет ли этот герой следствия и множества громких расследований далекой для нынешней молодежи эпохи советской власти удержать внимание публики? Ведь, как правило, первые несколько минут студенты ведут себя тихо, потому что к этому обязывает обстановка, но удержать внимание на протяжении всей встречи удается не каждому.
Два часа практически монолога… Но это монолог-диалог. Как будто быстро почувствовав настроение огромной аудитории, Владимир Калиниченко рассказывает о том, что его волнует сейчас.
«Ленин, на котором меня учили, когда-то написал письмо съезду депутатов «О «двойном» подчинении и законности», - в какой-то момент говорит Владимир Иванович. – Есть два понятия: целесообразность и законность. Первым руководствовался Сталин, вторым – Ленин». И дальше беседа выстраивается на сопоставлении этих двух понятий в современном праве. Чем руководствуется следователь? А Судья? Пересыпая фактами советского прошлого и рассказывая, за что на самом деле расстреляли Берию, как сработала целесообразность, он проводит аналогию с днем сегодняшним, четко и красочно представляя свою позицию и по делу Магницкого, и по Pussy Riot, и по постоянно меняющимся правилам игры в современном следствии и судопроизводстве, анализируя тут же статьи УК и УПК. Эмоционально, но с подтверждениями говорит о том, что чистой нелепицей сегодня можно считать тот факт, что исчез прокурорский надзор. Еще более эмоционально и с болью в сердце Калиниченко говорит: «Когда мы говорим о законе – начинается чехарда». И возмущен до глубины души тем, что сегодня практически убрали институт доследования. Насколько справедливым может быть решение суда, если работает правило «Своим – все, а остальным – закон»?
Наблюдаю за студентами. Они такие разные… Но вижу, что каждый сидит и переваривает в себе информацию. Калиниченко добрался, как мне показалось, до каждого в аудитории. Девушка, сидевшая на третьем ряду, и прикрывая сон очками, в какой-то момент проснулась и слушала в напряжении, впитывая каждое слово. По ходу беседы аудитория, то смеялась в ответ на очередной анекдот или шутку, то саркастично ухмылялась вслед за ним, когда Калиниченко описывал очередную историю со следствием и ее исход. Контакт на протяжении двух часов с аудиторией не был потерян ни на минуту. Рассказ об очередном случае из практики Калиниченко заканчивает так: «Душа чесночку не ела, вонять не будет!» Зал разразился хохотом.
Вот так старший следователь по особо важным делам при Генеральном Прокуроре СССР, а ныне практикующий адвокат презентовал свою книгу «Следствие и власть».
Еще два штриха. Пока шли в аудиторию, спрашиваю у жены, Валентины Алексеевны: «Волнуетесь за мужа?» В ответ: «Нет, нисколько, я в нем уверена, он знает, что делает». После лекции студентка задала вопрос: «Какое дело для вас было самым сложным?» Владимир Калиниченко с улыбкой, но твердо ответил: «Простых дел не бывает. Они все сложные. На самом деле самое сложное – принять решение. Правильное и единственное решение. От него будет зависеть жизнь и судьба человека!»
Документ эпохи
Это не первая книга Калиниченко. Он – автор книг «Дело о 140 миллиардах, или 7060 дней из жизни следователя», «Дела адвокатские глазами бывшего следователя», автор сценария художественного фильма «Убийство на Ждановской», участник ряда документальных фильмов и телевизионных передач ОРТ, РТР, НТВ и пр.
Новая книга автора вышла в ярославском издательстве «Академия 76». Именно в ней легенда следственной части Прокуратуры СССР ( ныне Следственного Комитета РФ) рассказывает о делах, которые доводилось «раскручивать», и о том, как строились отношения высших партийных руководителей и сотрудников правоохранительных органов в период Советской власти. Для автора соотношение целесообразности и законности в действиях людей, от которых зависит справедливое решение, остается актуальным.
Можно сыронизировать над излюбленным штампом советских критиков, часто употреблявших своеобразный слоган «эта книга - настоящий документ эпохи». Но книга Владимира Ивановича Калиниченко – это и есть «документ эпохи».
Беспристрастно, как и положено следователю, он рассказывает об уголовных делах, когда-то гремевших на весь Советский Союз.
В чем подозревал Черчилль советских следователей, как погиб Герой Советского Союза, первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Петр Машеров, чем закончились и как расследовались гремевшие на всю страну «Рыбное дело» и убийство на Ждановской, «Хлопковое дело» и дело о 140 миллиардах, которым Владимир Калиниченко заканчивает свою следовательскую практику. Каждый рассказ – не только повествование о произошедшем, но и зеркало самого Калиниченко: думающего, знающего, докапывающегося до тонкостей следствия, бесстрашного, помнящего все подробности и относящегося ко всему с позиции профессионала с высокой буквы.
Есть книги, которые читаются долго и нудно, и потом трудно вспомнить, о чем они, а есть такие, которые читаешь, как дышишь, а потом разом тебя как будто накрывает знание, желание проанализировать сегодняшний день и благодарность автору за форму и содержание. «Следствие и власть» - одна из таких книг.
«Важняк»
Именно так называли следователей по особо важным делам при Генеральном Прокуроре СССР.
«Важняком» был и Владимир Калиниченко. О размахе его расследований можно судить хотя бы по нашумевшему делу об убийстве высокопоставленного сотрудника КГБ, по которому четыре милиционера были расстреляны, более 80-ти осуждены и более 500 уволены из органов МВД («Убийство на Ждановской»).
В 70-80-х годах прошлого столетия при одном только упоминании имени Владимира Калиниченко содрогались секретари обкомов, министры и всесильные члены Политбюро, именно от его выводов зависела тогда зачастую политическая ситуация в Советском Союзе.
«Важняков» в советское время ценили не только за профессионализм, но и за то, что этих людей нельзя было заставить принять решение, в правильности которого они сомневались. Кредо Калиниченко: «Закон - священная корова». Он - мастер по решению сложнейших головоломок, человек бесстрашный и невосприимчивый к лести.
Владимир Иванович несмотря на угрозы в его адрес, стремление многих дать ему взятку, ненависть к его честности и справедливости, дослужился до генерала. Однако прокуратуру покинул.
Сегодня Калиниченко - член Адвокатской Палаты Московской области, Почетный адвокат России и Почетный адвокат Московской области, по-прежнему ведет самые резонансные дела. Неуступчивость и бескомпромиссность часто вызывают недовольство следователей, высоких чинов...
«Не может быть существенных или несущественных нарушений закона. Любое нарушение закона трактуется исключительно в пользу предполагаемого виновного лица со всеми вытекающими из этого правовыми последствиями. Тезис – преступник должен сидеть в тюрьме (при достижении цели любыми средствами) порочен по своей социальной и политической сути», считает Владимир Калиниченко.
Владимир Иванович - «важняк», он был таким, таким и остается. Он хранит множество тайн, владеет государственными секретами. Единственный вопрос, на который он не может дать ответ: почему до сих пор живой?
Глава из книги «Следствие и власть»
ГЛАВА 3
МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ И ХАРИБДОЙ
Могущественные друзья-соперники: Щелоков – Чурбанов
Одним из таких высокопоставленных чиновников был Николай Анисимович Щелоков. Он появился на всесоюзном политическом небосклоне в 1964 году.
В марте-апреле 1966 года состоялся XXII съезд КПСС. И мало кто обратил внимание, что кандидатом в члены Центрального Комитета был избран секретарь ЦК Компартии Молдавии Н. А. Щелоков. В это время (с мая 1960 года) у власти в стране уже находился Леонид Брежнев, бывший при первом секретаре ЦК КПСС Хрущеве Председателем Президиума Верховного Совета СССР, а с июня 1963 года – и одним из секретарей ЦК КПСС. Брежнев в 1950–1952 годах тоже работал в Молдавии – был там первым секретарем ЦК Компартии. В октябре 1964 года Л. И. Брежнев сместил Хрущева и стал Генеральным секретарем ЦК КПСС. Он окружил себя людьми, которых хорошо знал до этого, в их числе партийцы из Днепропетровска, где Брежнев в 1947–1950 годах был секретарем обкома КПУ, а также товарищи из других мест, где генсеку пришлось работать.
Уже через много лет мне довелось приобрести книгу начальника политуправления Московского военного округа, генерал-полковника Грушевого. Этот человек до начала Великой Отечественной войны был вторым секретарем Днепропетровского обкома партии. И в книге он подробно описывает заседание бюро обкома в ночь с 22 на 23 июня 1941 года, после нападения гитлеровцев. Первый секретарь обкома партии Задионченко в этот момент находился в Москве, а вместо него совещание вел сам Грушевой. По словам Грушевого, в совещании принимали участие отраслевой секретарь обкома Брежнев, председатель Днепропетровского горисполкома Николай Анисимович Щелоков и первый секретарь Днепропетровского горкома партии Георгий Карпович Цинев. Немногие, наверное, знают и помнят, что в годы так называемого застоя Цинев по настоянию Брежнева был назначен первым заместителем Андропова и куратором следственного отдела КГБ. А если учесть свидетельства Грушевого, то получается, что и Цинев, и Щелоков были друзьями молодости Леонида Ильича, начинавшими вместе с ним карьеру. Более того, Георгий Карпович был дальним родственником генсека. Одним из замов Андропова был тогда еще один очень близкий к Брежневу товарищ – Семен Кузьмич Цвигун. О нем, авторе книг о войне, ходили легенды. Действительно, человеком он был особенным и возглавлял военную контрразведку КГБ.
Правда, судьба его сложилась трагически: 19 января 1982 года Цвигун покончил с собой, застрелившись из пистолета водителя своей служебной автомашины. Говорили, что это произошло то ли из-за ссоры с главным идеологом партии М. А. Сусловым, то ли по вине Брежнева. Мол, последний был недоволен Цвигуном из-за того, что тот собирал компромат на его дочь Галину. Я лично никогда не верил, что такой человек, как Цвигун, интересовался похождениями дочери генсека. У него было достаточно других, более важных забот. А вот доносить Брежневу мог другой небезызвестный генерал-полковник Алидин, возглавлявший управление КГБ по Москве и Московской области. Он в любое время был вхож к генсеку и, как говорят, открывал к нему дверь левой ногой.
Все эти люди, судя по сведениям Грушевого, делали быструю карьеру за счет близкого знакомства и давней дружбы с Брежневым. Так вот, когда Щелокова избрали кандидатом в члены ЦК КПСС, никто не ожидал, что буквально через два месяца этот человек станет министром охраны общественного порядка и в последующем возглавит Министерство внутренних дел СССР, преобразованное из Министерства охраны общественного порядка. Всесильное министерство!
К 70-м годам, к приходу в Прокуратуру СССР Найденова и Рекункова, Щелоков хотя и занимал должность всего лишь министра внутренних дел, но, будучи ближайшим приятелем Брежнева, был вхож к нему – и в кабинеты, и домой – в любое время суток и мог разговаривать с Леонидом Ильичом совершенно по-иному, чем остальные люди, облеченные властью, даже члены Политбюро ЦК КПСС.
Впервые я увидел Щелокова в Запорожье, когда он приехал на похороны своего родного брата, занимавшего один из руководящих постов на крупном предприятии в городе. Хоронили его из Дома культуры титано-магниевого комбината. Мне довелось присутствовать на похоронах. Я стоял примерно в одном метре от Щелокова, который был одет в наглухо застегнутый мундир генерала армии. А рядом с ним находилась его супруга – очень красивая, необыкновенно холеная женщина, запомнившаяся мне именно своей внешностью. Через много лет я узнал, что, по пояснениям Щелокова, она застрелилась на даче после того, как в отношении мужа было возбуждено уголовное дело. Однако меня никогда не оставляли сомнения, что эта женщина могла покончить с собой, ибо, когда я ее увидел, она излучала столько жизни, что должны были быть очень веские основания, чтобы с этой жизнью расстаться. По делам, которые впоследствии были возбуждены против Щелокова, я хорошо понимал, что его супруга не была замешана в махинациях мужа и уходить ей самой из жизни не было никакого смысла. По словам Щелокова, она застрелилась из его наградного пистолета. Позволю себе усомниться в версии, которую нам преподнес всесильный министр. У меня навсегда осталось ощущение, что жена Щелокова ушла из жизни не сама.
Запомнился мне и второй приезд Щелокова в Запорожье. Он состоялся через год или два после тех событий, о которых я рассказал выше. В то время Щелоков посетил свою вотчину, где он начинал работу, – город Днепропетровск, который расположен в 90 километрах от Запорожья. И после окончания визита в Днепропетровск Щелоков направился на автомобиле в мой родной город. Встречали его на границе Запорожской и Днепропетровской областей. В состав встречающих входил начальник отдела уголовного розыска УВД города полковник Жеребко. В силу устоявшихся в те годы правил высоких гостей, приезжавших в Запорожье, везли на остров Хортицу, где старый дед-казак варил знаменитую тройную уху – из курицы и нескольких сортов рыбы. Так, как он, не готовил никто. Ухи этой я никогда не пробовал, но слышал о ней много.
Щелоков настолько был поражен гостеприимством, что на следующий день подписал представление о награждении Жеребко орденом Ленина. Многие из нас были этим безмерно поражены. Если бы Жеребко получил столь высокий орден за действительные успехи в работе, это другое дело. Но все понимали: он удостоен высшей награды страны именно за прием, оказанный Щелокову. Тогда я впервые понял, насколько влиятелен этот «меценат», который способен одним росчерком пера «выбивать» подобного рода награды.
Забегая вперед, скажу, что в 2010 году по рекомендации одного из моих бывших подзащитных со мной встретился известный журналист, который решил написать книгу о Щелокове. Мы с ним общались в течение целого дня. И я ему рассказывал все, что знаю о Николае Анисимовиче. Он слушал, не перебивая, однако по его реакции я понял, что мой рассказ он воспринимал односторонне, приведенные факты у него доверия не вызывали. Очевидно, он полагал, что я пытаюсь оговорить Щелокова, так как у меня есть личные причины относиться к этому человеку неприязненно.
Журналист ошибался: я отношусь к Щелокову абсолютно нейтрально и просто объективно оцениваю конкретные действия министра по делам, которые мне приходилось расследовать. Во всяком случае, меня поразило, что через год в серии «Жизнь замечательных людей» вышла книга о Щелокове.
Я допускал все что угодно, но только не издание подобной книги в столь знаменитой серии. Все-таки есть пределы, которые диктуются законами жанра. Я бы никогда не включил Щелокова в число «замечательных людей», которыми, как я понимаю, должны гордиться современники и потомки. Скорее своей жизнью Щелоков заслуживает такого же памятника, как памятник Хрущеву Эрнста Неизвестного, он мог бы состоять из двух частей – белой и черной, ибо жизнь его была, с одной стороны, деятельной и результативной, а с другой стороны – крайне преступной, пропитанной разнузданным злоупотреблением служебным положением.
Но, тем не менее, книга такая вышла. И, наверное, были люди, которым она понравилась. Я сам встречался со многими работниками милиции, которые испытывали огромное уважение к Щелокову и считали, что он заслуживает самых высоких наград и поощрений. В 2008 (или в 2007) году двое волгоградских журналистов, прикрепившись ко второму каналу Центрального телевидения, загорелись идеей создания фильма о Щелокове. Они встречались со мной, просматривали мои архивные материалы, на втором канале вышел документальный фильм о Щелокове, который я смотрел с особым интересом.
Помню в этом фильме интервью с начальником ОБХСС МВД СССР генерал-лейтенантом Перевозником, которому Щелоков безгранично доверял. Перевозник рассказывал, что, после того как Щелоков стал министром внутренних дел, он буквально вагонами доставлял в Москву из Молдавии продукты питания, которые в столице расфасовывались и развозились нужным людям. Зная об этом, Перевозник предостерег Щелокова, заметив, что подношения приобрели слишком широкомасштабный характер и рано или поздно кто-нибудь может о них начать говорить. Да и те люди, которых Щелоков одаривает, в конечном итоге тоже могут когда-нибудь сделать официальное заявление о его злоупотреблениях. Щелоков засмеялся и ответил Перевознику, что от этих даровых подношений еще никогда и никто не отказывался. Поэтому тот зря беспокоится. Повторяю, Николай Анисимович был близким другом Брежнева, и очень многое ему сходило с рук. Еще работая на Украине, в Запорожье, я столкнулся с массовым укрытием преступлений, которые совершали работники милиции.
Если в ходе своей повседневной следственно-оперативной деятельности мы неожиданно выходили на работников милиции – рядовых либо офицеров, которые совершали такие тяжкие преступления, как умышленное убийство или изнасилование, руководители, занимавшие более высокое положение, вплоть до начальников УВД, делали все возможное, чтобы дело не получило своего законного разрешения и работники милиции, вина которых была по делу доказана, не понесли бы уголовной ответственности. Доходило до откровенного выкручивания рук. Порой руководители органов прокуратуры, к кому я относился с огромным уважением, при раскрытии мной того или иного преступления вызывали меня на откровенный разговор и прямо предлагали отступиться от версии о виновности работников милиции, убеждали в том, что жизнь моя впереди, карьера складывается удачно, и я не должен принимать непопулярных решений, которые могут привести не просто к моему освобождению от занимаемой должности, а вообще к увольнению из органов прокуратуры. Так что с укрытием преступлений по инициативе Щелокова я сталкивался предостаточно.
От нас не скрывали – укрытие преступлений, совершенных работниками милиции, это желание всесильного министра. К чему это приводило, видно на следующем примере. В середине 70-х годов в Бердянске была убита знаменитая местная торговка подсолнечным маслом, престарелая Холодова. У нее похитили крупную сумму денег.
В течение нескольких дней мы вышли на убийцу – старшего инспектора ОБХСС Бердянского ГУВД Ткаченко, который наряду с другими работниками милиции входил в банду. Я принял решение о задержании Ткаченко. Узнав об этом, в Бердянск срочно выехали руководители УВД и прокуратуры области. На оперативных совещаниях нас пытались убедить в недостаточности доказательств, а затем со мной откровенно поговорили наедине.
Я, Малышев и Катютин настаивали на своем. Тогда нам показали, что против «лома нет приема» – отказали в даче санкции на арест. Оставалось последнее. Дело в том, что при допросе Ткаченко рассказал мне о существовании в Бердянске Украинской националистической организации, о ее структуре и членах. Давать письменные показания он категорически отказался. Тогда я подал подробный рапорт прокурору области. Испугавшийся Светличный тут же с этим рапортом помчался к первому секретарю обкома. Вместо разрешения провести расследование мне «популярно объяснили», что я должен ограничиться подачей рапорта.
Прошло много лет. У мамы на квартире проживала ее коллега, родом из Западной Украины. Однажды к ней приехал отец, учитель из Ивано-Франковской области. Он подарил маме книгу об истории украинского подполья. В этой книге я и прочитал главу о наличии такового в течение многих лет в Запорожской области. Чем закончились сегодня подобные «шалости», хорошо известно: как Ткаченко, так и остальные члены банды остались безнаказанными.
Но оценивать фигуру Щелокова однозначно, конечно, не стоит. Напомню, что Щелоков, создавая авторитет работникам милиции, а он в этом плане был человеком ярким и одаренным, преобразовал министерство. Он же, зная о расстреле рабочих в Новочеркасске по указанию Хрущева, о событиях в Темиртау, в Караганде, в Чимкенте, о возникавших в той или иной степени массовых беспорядках, убедил Брежнева в необходимости создания в системе МВД внутренних войск, оснащенных по последнему слову техники. Щелоков прекрасно понимал, что пресекать волнения внутри страны силами Министерства обороны, как это происходило во многих случаях, нецелесообразно, это может вызвать резкое недовольство на Западе. Получив добро от Брежнева, он и стал создавать очень мощные внутренние войска.
Щелоков к тому же любил меценатствовать. Начали снимать фильмы о работниках милиции, такие как «Петровка, 38», «Огарева, 6», «Следствие ведут знатоки» и многие другие, в которых достаточно обоснованно прославлялась работа милиции. И фильмы были неплохие, действительно воспитывали уважение к сотрудникам органов внутренних дел. Щелоков также добился введения новой формы для работников милиции, повышения оплаты их труда при присвоении званий. Он заказал известному советскому композитору Араму Хачатуряну «Марш работников советской милиции». На руководящие должности в МВД СССР он стал подбирать талантливых работников.
Так, я вспоминаю, что сразу после своего назначения на должность министра Щелоков поставил начальником оргинспекторского отдела очень одаренного видного ученого Сергея Михайловича Крылова, обладавшего фундаментальными правовыми знаниями, человека высочайшей личной порядочности. Через некоторое время Крылов по инициативе Щелокова возглавил вновь созданный штаб МВД СССР, разрабатывал многие планы для наведения порядка в стране. После того, как по инициативе Щелокова была создана Академия МВД СССР для подготовки руководящих кадров, Щелоков назначил Крылова начальником этой академии, присвоил ему звание генерал-лейтенанта. Так что, как видим, Щелоков был неординарным руководителем.
Но в то время в спину Щелокову неожиданно задышал новый фаворит Генерального секретаря Юрий Михайлович Чурбанов. Судьба сначала вознесла его, обычного человека, до небес, а потом жестоко ударила. Спустя многие годы, когда Чурбанов, осужденный к 12 годам лишения свободы и отбывший в местах заключения девять лет, вернулся в Москву, он остался гол как сокол. Жена его, Галина Брежнева, после ареста от него отвернулась. Со временем она попала в психбольницу и там умерла. Друзья и бывшие его соратники и собутыльники перестали Чурбанова узнавать. Единственный, кто подал ему руку помощи, – женщина, которая любила его еще до вынесения приговора. В последующем он на ней женился. Как ни странно, помог ему после освобождения небезызвестный заместитель мэра города Москвы Лужкова Михаил Ресин. Он устроил Чурбанова сначала заместителем гендиректора концерна «Росштерн», а потом и президентом этого концерна.
Но в годы своей комсомольской юности Чурбанов – молодой высокий красавец, любивший красиво одеваться, – явно выделялся среди других. Даже его прическа вызывала зависть: очень импозантная и гладкая, словно только что из рук парикмахера. А фактически он был типичным комсомольцем тех лет, делавшим сначала комсомольскую, а затем и партийную карьеру.
Судьба вывела Чурбанова, парня, безусловно, небесталанного, на работу в ЦК ВЛКСМ, где он и познакомился с сыном всесильного министра Игорем Щелоковым. Оба они были заведующими, если мне память не изменяет, разных отделов в ЦК ВЛКСМ и относились к так называемой золотой молодежи, которых описал в талантливом романе тех лет будущий редактор «Литературной газеты» Ю. Поляков.
Вернувшись из заключения и поработав в Москве, Чурбанов возлагал большие надежды на свою последующую реабилитацию. Уже в 90-е годы мы с ним оказались в одной телевизионной передаче, посвященной гибели П. М. Машерова. После передачи он попытался наладить со мной контакты, пригласил к себе, где мы с ним под рюмку водки несколько раз вместе ужинали. Бывал я и в доме у Чурбанова. И он многое рассказал мне о своей прошлой жизни, поскольку хотел, чтобы я помог ему добиться реабилитации.
Существуют разные версии знакомства Чурбанова с Галиной Брежневой. Я сообщу только ту, которую мне поведал сам Юрий Михайлович. Однажды он с друзьями пьянствовал в ресторане «Арагви». И оказался за одним столом с Галиной Брежневой. Когда их знакомили, он не обратил внимания на ее фамилию. Случилось так, что после изрядной выпивки он оказался с этой женщиной на загородной даче, где провел ночь. Утром голова разламывалась от боли, и он думал только о том, как бы принять немного на грудь для опохмелки. Но ему вместо спиртного подали чай. Поднос принесла женщина по имени Виктория Павловна. Кто она – Чурбанову было без разницы. Услышав за своей спиной покашливание и слово «здравствуйте», он обернулся и обомлел. Перед ним стоял Леонид Ильич Брежнев. К Брежневу подскочила ночная подруга Юрия Михайловича, Галина, обняла его и представила отцу: «Папа, познакомься, это мой будущий муж Юрий!» Так, по словам Чурбанова, решилась его судьба. Он оставил семью и женился на Галине Брежневой. К этому времени он покинул ЦК ВЛКСМ и работал в Политуправлении внутренних войск МВД. Ему было присвоено воинское звание майора внутренней службы. С того момента началось беспрецедентное восхождение Чурбанова к вершинам власти.
Буквально за несколько лет он, получая все новые и новые назначения, стал первым заместителем министра внутренних дел, куратором Управления кадров министерства и приобрел новые властные замашки.
Я уже упоминал, что Щелоков возлагал большие надежды на Сергея Крылова. Чурбанов, заняв кресло заместителя министра, возненавидел Крылова так, как ненавидят умных и
талантливых людей. Начались преследования Крылова, бесконечные проверки Академии МВД, придирки. И в конечном итоге в 1979 году Чурбанов через того же Щелокова добился освобождения Крылова от занимаемой должности.
Увольнение Крылова было совершенно безосновательным. Кстати, я говорил о том, что Щелоков подбирал себе на руководящие должности неординарных людей. И примерно в тот же период он назначил на должность начальника Управления уголовного розыска МВД СССР очень талантливого и видного ученого в области уголовного права и криминалистики, доктора юридических наук Игоря Ивановича Карпеца, которому присвоил звание генерал-лейтенанта. Так что, если говорить о прошлом Щелокова, то, повторяю, не замечать его бережного отношения к кадрам, умения подбирать их было бы неверно. Однако в тяжелую минуту полагаться на министра, по-видимому, не стоило. Рисковать ради кого-то своим положением он был не склонен. Во всяком случае, когда Крылов был освобожден от занимаемой должности, то попытался добиться аудиенции у Щелокова и убедить его в необоснованных придирках Чурбанова. Щелоков этой встречи избежал. Потрясенный Крылов воспринял это крайне болезненно. Он вернулся в академию, прошел в комнату отдыха и написал предсмертную записку, текст которой, когда я читал ее, потряс меня до глубины души. Это было фактическое обвинение Щелокова и Чурбанова в нечистоплотности, карьеризме и в огромной непорядочности по отношению к окружающим. Еще более потрясающей была приписка Крылова, которая звучала примерно так: «Уход из жизни и смерть является продолжением борьбы за правду». Написав записку, он здесь же, в комнате отдыха, застрелился.
Думаю, что Крылов глубоко ошибался, надеясь на торжество справедливости. Смерть его постарались замять. И, насколько мне известно, до настоящего времени судьбу Крылова никто не вспоминает.
Гибель Крылова открыла череду самоубийств в высших органах государственной власти. Как правило, на места происшествия выезжали особо доверенные работники прокуратуры или КГБ СССР. Их действия по осмотру и проверке обстоятельств смерти любого из чиновников были покрыты завесой тайны. Молчание они хранить умели, и, тем не менее, сведения о том, что принято решение об отказе в возбуждении уголовного дела, становились достоянием гласности. По какой причине так поступали, оставалось только догадываться.
Иногда удавалось завести разговор о принятом решении с его автором. Вопросы о том, что выводы о самоубийстве зачастую являются надуманными и мотивы поступков ушедших из жизни неизвестны, как правило, оставались без реагирования или заканчивались шутливыми отговорками. Во всяком случае, у меня лично ряд загадочных смертей некоторых представителей власти до сих пор вызывают серьезные подозрения.
Расскажу еще об одном трагическом происшествии, причины которого так и остались нераскрытыми. В том же 1979 году из Афганистана вернулся первый заместитель Щелокова генерал-полковник Папутин, кадровый партийный работник. Он попал в органы МВД по направлению ЦК КПСС и перед выводом наших войск был советником в Афганистане. Что произошло в тот короткий промежуток времени после его возвращения, знает, наверное, узкий круг лиц. Во всяком случае, я хорошо помню момент, когда Юлий Дмитриевич Любимов был неожиданно вызван для осмотра места происшествия в доме Папутина. Официальная версия утверждала, что Папутин покончил жизнь самоубийством. Предсмертной записки и других объяснений причин ухода из жизни он не оставил. Лежал Папутин на пороге одной из комнат, одетый в домашнюю пижаму, с пулей в голове, рядом валялся пистолет системы «Вальтер», который ему подарил Щелоков, – наградное оружие. Дело было прекращено в связи с самоубийством Папутина.
Но для меня так и осталось загадкой, как ухитрился этот человек, кончая с собой и будучи правшой, выстрелить себе в левый висок. У меня всегда было и осталось подозрение, что смерть Папутина имела иной характер. Очевидно, в силу каких-то причин кому-то его понадобилось устранить. И это было сделано. Однако эти загадочные «самоубийства» никаких последствий для Щелокова не повлекли, хотя и было о них очень много разговоров. Остался в стороне и Чурбанов.
Между тем Чурбанов вел себя развязно и бесцеремонно, как и большинство комсомольских «вожаков» того периода. Вот один из примеров, который привел мне знакомый – Евгений Малышев. В 78-м году он, будучи начальником отдела уголовного розыска в Запорожье, входил в состав руководимой мной следственно-оперативной группы, а затем получил новое назначение – стал начальником уголовного розыска в городе Ялте. Позже Женя рассказывал мне, что как раз в этот период в Крым приезжала на отдых чета Чурбановых.
Женя был очень порядочным, скромным человеком, который никогда не брал взяток и тем более не допускал злоупотреблений по службе. Поэтому принимать высокопоставленных гостей, добывать для них спиртное он мог только на свою заработную плату. Ему пришлось обслуживать чету Чурбановых, которые чрезмерно увлекались выпивкой, считали, что им все дозволено. Эти и другие факты оставили неприятный осадок в душе Малышева. Он перевелся в Запорожье, занял ту же должность и о работе в Ялте вспоминал всегда с сожалением. А я тогда впервые узнал кое-какие подробности о характере и поведении заместителя министра МВД.
Среди нас, работников прокуратуры УВД Запорожской области, уже ходили разговоры о Чурбанове, и стала популярна присказка: «Не имей сто баранов, а делай так, как Чурбанов». То есть так, как карьеру делал он. Говорили, что, когда Чурбанов приезжал в тот или иной райотдел милиции с ревизией, где начальник райоргана, готовясь к встрече, вывешивал в кабинете завалявшийся где-то портрет его тестя Брежнева, и видел, что на портрете не хватало ряда звезд, которыми был награжден его сановный тесть, то ровно столько же звезд, сколько отсутствовало на портретах Леонида Ильича, Чурбанов снимал с погон провинившегося начальника ГУВД.
Из уст в уста передавался рассказ о первом выпуске Академии МВД СССР. Чурбанов, как руководитель, отвечавший за кадры, принял первым одного из лучших выпускников академии, человека, который закончил ее с отличием и котировался на должность начальника крупнейшего территориального управления МВД, но вошел в кабинет Чурбанова несколько не по уставу. Поведение независимого умного офицера вызвало такое раздражение Чурбанова, что он взъелся на него и принял решение направить выпускника на работу в отдаленный район Крайнего Севера, а проще говоря, буквально в Тмутаракань.
В общем, легенд о Чурбанове ходило более чем достаточно. Но все знали, что награды, которые сыпались на него, равно как и звания, были результатом волеизъявления его тестя и Николая Анисимовича.
В 1980 году всесильный министр делал все возможное для укрепления правоохранительных органов. В частности, добиваясь распространения правил, существовавших в Советской армии, где офицерский состав привлекался к уголовной ответственности только с согласия министра обороны СССР, Щелоков официально вошел с предложением в ЦК КПСС, где он просил наделить Министерство внутренних дел правом привлекать к уголовной ответственности рядовой и сержантский состав лишь с согласия начальника УВД области, а офицеров – только с согласия самого министра внутренних дел. Параллельно Щелоков добивался передачи ему всего следствия и создания в системе МВД мощнейшего следственного аппарата.
Шаги Щелокова в этом направлении были настолько решительны, что тогда же в Прокуратуре СССР было проведен партийное собрание, где обсуждался демарш министра, и в ЦК КПСС ушло решение коммунистов прокуратуры центрального аппарата, в котором они протестовали против предложений, сделанных Щелоковым. Насколько мне известно, такие же собрания были проведены во всех прокуратурах областей. Мнение прокуроров было единогласно: принимать предложения Щелокова нельзя. Министр сумел добиться лишь передачи для расследования в систему органов внутренних дел преступлений, которые совершали несовершеннолетние.
Хочу заметить, что, поднимая авторитет МВД, привечая актеров, писателей, художников, Николай Анисимович никогда не забывал и себя родимого, никогда не чурался личного обогащения. И то, что он перевозил продукты питания и одаривал нужных ему людей, было мелочью по сравнению с тем, что Щелоков делал потом.
Хорошо помню, когда против него возбудили уголовное дело, расследовались эпизоды, свидетельствовавшие о том, что в системе МВД СССР были открыты специальные магазины, в которых могли отовариваться только Щелоков и члены его семьи. В этих магазинах шла реализация конфиската, который проходил через органы внутренних дел. Здесь по абсолютно бросовой цене сбывались также наручные часы, магнитофоны, авторучки и другая дефицитная оргтехника, привозимые из-за границы нашими моряками и другими лицами и арестованные как контрабанда. В общем, мне не хотелось бы останавливаться на различных злоупотреблениях Щелокова, ибо хотел бы показать, как на своем собственном опыте убедился в недозволенных методах действий министра внутренних дел и его заместителя, когда речь зашла о защите чести мундира милицейских чинов.
Убийство на Ждановской
После того как я охарактеризовал тех высокопоставленных лиц, которые пытались повлиять на результаты расследования загадочной гибели майора КГБ В. Афанасьева, остановлюсь подробнее на сути происходивших событий.
В первых числах января 1981 года мне неожиданно позвонил Найденов и сообщил, что возникла сложная ситуация, связанная с гибелью заместителя начальника секретариата КГБ майора Вячеслава Афанасьева, и мне поручается, оставив все предыдущие расследования, заняться этим. Ко мне приехали сотрудники контрразведки, которые ввели меня в курс дела. Один из руководителей 2-го главка КГБ, начальник розыскного отдела Олег Дмитриевич Запорощенко сообщил, что 27 декабря у поселка Пехорка был обнаружен без сознания майор КГБ Афанасьев. Работники милиции провели осмотр места происшествия и, выяснив, кто такой потерпевший, вызвали следователей КГБ. Прибыли сюда и оперативные работники 2-го главка контрразведки. По этому факту следственный отдел Комитета госбезопасности возбудил уголовное дело.
Через несколько дней у Председателя КГБ Ю. В. Андропова состоялось совещание, где руководитель следствия заявил, что, по мнению экспертов военного бюро судебно- медицинской экспертизы, Афанасьев погиб в результате автодорожного происшествия. Эта версия вызвала резкое возражение начальника 2-го главка генерал-полковника Григория Федоровича Григоренко. К этому времени его подчиненные, участвовавшие в расследовании, установили следующее: 26 декабря у Афанасьева был день рождения, ему исполнилось 40 лет. Он был болен воспалением легких, температурил и имел больничный, однако свою круглую дату все-таки решил отпраздновать: пригласил друзей отметить этот день на одной из конспиративных квартир в районе Красной площади. В гости приехали два офицера, которые незадолго до этого были в Афганистане, где принимали участие в штурме дворца Амина.
Жена дала Афанасьеву деньги на подарок, и он купил себе импортные туфли, продукты и спиртное. Друзья подарили ему бутылку коньяка.
Сколько они выпили, сказать трудно, но, будучи навеселе, спустились на станцию метро «Площадь Ногина» (ныне «Китай-город») и сели в поезд до «Таганской». С кольцевой
они должны были перейти на радиальные линии, чтобы попасть домой. Им надо было проехать всего одну остановку, и друзья Афанасьева так и остались стоять у двери вагона, а сам Афанасьев присел на свободное место и задремал. На «Таганской» оба офицера вышли из вагона и только тогда обнаружили, что Афанасьев остался в поезде. Решив, что он, по-видимому, собрался навестить еще знакомых, друзья двинулись по домам.
Афанасьев проспал до конечной станции – «Ждановской» (ныне «Выхино»). Когда из вагона вышли все пассажиры, два контролера, так называемые «красные шапочки», проверяли оставшихся в поезде пассажиров и увидели спящего Афанасьева. Возле него стоял портфель. Контролеры разбудили его и с помощью машиниста поезда Пудикова вывели на перрон. Афанасьев спросонья сначала не признал своего портфеля, а тем более содержимого в нем, хотя там была бутылка коньяка и оставшаяся водка. Но когда возникла конфликтная ситуация, Афанасьев предъявил свое удостоверение. Оно находилось в особом чехле, чехол крепился к внутреннему карману специальным устройством, потому что потеря удостоверения сотрудника его ранга была делом чрезвычайным, создавала огромную проблему органам Комитета госбезопасности. Афанасьев представился, пояснил, кем он является, и предложил его отпустить.
Но к этому времени «красные шапочки», которые «работали» в доле с нарядом милиции, вызвали на подмогу дежуривших там милиционеров – Телышева, Возулю и Селиванова. К ним присоединился и нештатный сотрудник милиции, механик, обслуживавший аппараты по проходу в метро, совсем молодой человек по фамилии Пиксаев. Все они были сотрудниками 5-го отделения отдела милиции по охране Метрополитена ГУВД Мосгорисполкома, обслуживавшего Ждановско Краснопресненскую линию. Эти люди, задержавшие майора, приступили к работе в 16 часов, в вечернюю смену. Некоторые из них сразу начали с употребления спиртного, которое покупали на деньги, отобранные у задержанных. Поскольку были предновогодние дни и во многих организациях сотрудникам выдавали продуктовые заказы, то у задержанных в метро отбирали и продукты – для закуски.
Нужно объективно отметить, что Телышев, Возуля и Селиванов спиртное не употребляли, а вот дежуривший в комнате милиции Лобанов, сопровождавший поезда Попов, а также старший лейтенант милиции Рассохин пили, как говорится, до одури. Людей интеллигентного вида типа Афанасьева эти сотрудники милиции условно называли «карасями». «Караси» были отличными объектами для ограбления. Кстати, ловкий Пиксаев тут же воспользовался ситуацией, вырвал из рук Афанасьева коробку с обувью и забросил ее в подсобку.
Итак, майора доставили в комнату милиции. По существующим правилам они должны были немедленно вызвать на станцию работников КГБ. Однако милиционеры потребовали у Афанасьева отдать им удостоверение. Когда тот отказался, Пиксаев нанес ему два удара по голове, а Возуля ребром ладони ударил по шее, а потом нанес удар ногой, обутой в сапог, в пах. После этого началось избиение Афанасьева. Удостоверение у него вырвали. Это сделал Пиксаев. Растерявшийся Селиванов, кстати, бывший десантник, по телефону доложил дежурному 5-го отделения Сидорову о задержании майора КГБ и получил указание немедленно отпустить Афанасьева, что и сделал.
Перед уходом протрезвевший Афанасьев не выдержал и сказал стоявшим в коридоре пьяным Попову и Лобанову, что он никогда не простит происшедшего и они понесут заслуженное наказание. К несчастью, выйдя из подвального помещения, где находилась комната милиции, он перепутал платформу прибытия с платформой убытия, повернул не туда, куда было нужно, и тем самым потерял драгоценные минуты, необходимые для того, чтобы уехать.
За это время Попов и Лобанов, переговорив между собой, смекнули, чем опасна для них угроза майора, и решили его убить. Они кинулись за Афанасьевым, догнали его и насильно затащили в комнату милиции. Попов для храбрости сбегал за спиртным, а остальные продолжали избивать задержанного. Вернувшийся Попов, видя, что Афанасьев продолжает сопротивляться, засунул поглубже в карман брюк бутылку водки, схватил майора за волосы и несколько раз ударил его головой о стенку. После этих ударов Афанасьев рухнул без памяти и в сознание уже никогда не приходил.
В этот момент Селиванов доложил Сидорову, что произошло, а тот, в свою очередь, поставил в известность об этом начальника 5-го отделения милиции майора Барышева. У Барышева был выходной, и в это время он выпивал в компании с начальником 1-го отделения. О систематических преступлениях в метро он был хорошо осведомлен и потому срочно выехал на «Ждановскую». Увидев избитого Афанасьева и понимая, что случилось, Барышев, оставив в комнате Рассохина, Лобанова и Попова как старослужащих, стал с ними обсуждать выход из ситуации. Рассохин предложил увезти Афанасьева в район реки Пехорки и одноименного поселка, где были дачи КГБ, и там его выбросить, сымитировав ограбление.
Афанасьева погрузили в автомашину «Волга», на которой приехал Барышев, и она через Люберцы двинулась к Пехорке. Неожиданно за станцией метро «Волга» съехала в кювет на глазах у сотрудников поста ДПС. На требование остановить машину Барышев дал команду на большой скорости двигаться дальше. «Волгу» стали преследовать две автомашины дивизиона ГАИ, но в районе поселка Пехорка «Волга» резко свернула влево, в сторону аэропорта Быково, а гаишники помчались прямо, в сторону Рязани. На повороте офицер поста ГАИ, получивший информацию о преследовании, попытался остановить «Волгу», но ему не подчинились.
Возле дач поселка Пехорка «Волга» свернула направо и подъехала к темным глухим воротам. Афанасьева вытащили из машины, сняли с него верхнюю одежду и забрали из карманов все содержимое, кроме блокнота. По указанию Барышева бывший выпускник медицинского училища Рассохин прощупал пульс Афанасьева и сообщил, что тот еще жив. Тогда Барышев потребовал добить майора. Рассохин, Лобанов и Попов монтировкой нанесли Афанасьеву удары по голове, затем все сели в машину и скрылись.
Так сложилось, что, несмотря на смертельные травмы, десятиградусный мороз задержал остатки жизни в теле Афанасьева.
На другой день после того, как его нашли, следственно-оперативная группа, состоящая из работников милиции, обнаружила на этом месте следы автомашины «Волга». Найдя в карманах разбросанной одежды блокнот, предположительно принадлежавший потерпевшему, милицейские товарищи позвонили по одному из указанных в нем телефонов и попали на майора Горшкова, который накануне отмечал с Афанасьевым день его рождения. Горшков и сказал, кого обнаружили у поселка Пехорка. Как уже говорилось выше, милиционеры сообщили в КГБ.
Безусловно, при проведении первоначальных следственных действий милиционеры великолепно знали номера машины, которая накануне вечером здесь проехала. Просчитать версию о возможной причастности пассажиров «Волги» к гибели Афанасьева было несложно. Однако сразу же последовала команда сверху: сделать все возможное, чтобы это преступление не было раскрыто. Именно тогда Барышев проинструктировал подчиненных, какие версии необходимо выдвинуть следствию при неблагоприятном развитии ситуации.
Все подробности убийства Афанасьева я узнал, естественно, позже. А в тот день, когда ко мне приехали работники КГБ, обратил внимание, насколько они встревожены и напряжены. Я понял их состояние, когда они прямо объявили, что дело очень сложное: противодействие расследованию идет с самых верхов. Между тем я для них – «темная лошадка»: обо мне ничего толком пока им неизвестно, а запрашивать сведения о моем прошлом из Запорожья нет времени. Действовать необходимо очень быстро и решительно.
Но чекисты не были бы сотрудниками спецслужбы, если бы поверили мне на слово. Меня взяли в активную оперативную разработку, выполняя указание Андропова. В те годы я презирал Брежнева и его окружение, многих партийных функционеров, с которыми приходилось сталкиваться. Говорил об этом с друзьями по работе, но чаще – в кругу семьи. В общем, был обыкновенным «кухонным диссидентом». Результаты оперативной разработки изложили в меморандуме и передали его Андропову. Возвращая документы, он заметил: «Оставьте его в покое, он нормальный советский парень». А ведь все могло закончиться совершенно иначе.
Чекистов больше всего волновало, хватит ли у меня мужества честно провести расследование, не дрогнув, довести дело до конца. Я быстро понял: в убийстве Афанасьева подозревают милиционеров, МВД возглавляют приближенные Брежнева – Щелоков и Чурбанов, а в КГБ против раскрытия истины тоже приятель Брежнева, заместитель Андропова Цинев. Компания еще та! Я, как говорится, очутился между Сциллой и Харибдой. Передо мною был нелегкий выбор, и я его сделал, встал на сторону закона: при участии руководства срочно создали бригаду, и я стал действовать. Делать это надо было с умом и особой осторожностью.
Изучив довольно быстро материалы и придя к выводу, что в гибели Афанасьева действительно замешаны работники милиции, мы вместе с чекистом Запорощенко и его подчиненными разработали оперативно-следственные мероприятия. Все происходило в глубокой тайне. Реализацию плана наметили на 14 января 1980 года. По согласованию с Каракозовым в этот день, рано утром, в следственной части собралась большая группа прикомандированных следователей и мои коллеги по работе. В числе посвященных во все детали операции были только Каракозов и его заместитель Шадрин.
Когда все собрались, каждому из следователей я вручил запечатанный конверт с персональным заданием. Одновременно я назвал номер машины, в которую каждый из них должен был сесть. Автомобили стояли в районе улиц Немировича-Данченко и Пушкинской. В автомашине следователей ждали работники 2-го главка, которые обеспечивали их оперативное сопровождение. Только здесь надо было вскрыть конверты и выехать по указанному там адресу. Задачей одних было задержать потенциальных подозреваемых, другие должны были сопровождать последних до места жительства или работы и там провести обыски.
Сам я вместе с Запорощенко уехал в Лефортово, где по указанию Андропова мне выделили кабинет, куда свозили всех задержанных. Задача моя облегчилась сразу, когда подозреваемые – Лобанов, Попов, Рассохин, Возуля, Телышев, Селиванов – стали категорически отрицать очевидный факт, а именно – задержание Афанасьева и доставку его в комнату милиции. Изобличить их во лжи большого труда не составляло. И они, убедившись, что их положение оказалось шатким, по заранее имеющейся между ними договоренности пошли на первое признание о превышении служебных полномочий и избиении Афанасьева, но настаивали на том, что они его отпустили. Это была первая версия.
Вторая их версия была такова: избитого Афанасьева они передали бригаде медвытрезвителя, которая его куда-то и вывезла.
Поведение подозреваемых позволило мне задержать их в тот же день. Их поместили в следственный изолятор КГБ в Лефортово. Происходило это ближе к вечеру, и часов около восьми-девяти я зашел к заместителю начальника следственного изолятора майору Лагутину для подписания соответствующих документов. В кабинете Лагутина находилось несколько человек в гражданском и полковник в форме майора внутренних войск. Они распивали спиртные напитки за накрытым столом. Лагутин предложил мне стакан водки. Незадолго до этого Запорощенко предупредил меня, что дело, которое я принял к производству, является необычным и неизвестно, с чем нам придется столкнуться. Поэтому Запорощенко просил держать его в курсе всех событий, которые будут происходить вокруг меня.
Я отказался пить водку у Лагутина, для приличия пригубил лишь граммов 10–15 сухого вина. Выйдя от Лагутина, долго колебался, говорить мне об этом Запорощенко или нет, но потом решил – сказать надо. И все ему сообщил. Запорощенко обеспокоился и решил, что домой я поеду наего служебной автомашине в сопровождении работников 2-го главка. Это избавило меня от задуманной сотрудниками милиции провокации: столкновения у дома с подставными лицами мне удалось избежать.
Утром следующего дня я, естественно, сообщил обо всем в докладной записке Найденову, Запорощенко доложил о происшедшем Григоренко, а тот – Андропову. В 12 часов Лагутина вызвали в приемную к Андропову, сорвали с него погоны и объявили, что он уволен из органов КГБ. Историю с Лагутиным крайне болезненно воспринял новый начальник следственного изолятора полковник Петренко, и в последующие годы мы стали с ним, по сути дела, смертельными врагами.
Но то, что произошло 14 января, крайне меня насторожило, к тому же я заметил, что меня не оставляет без внимания, как я предполагал, служба наружного наблюдения МВД. Я прекрасно понимал, что будут предприниматься новые попытки для моей дискредитации, и о своих подозрениях рассказал Запорощенко. Честно говоря, поначалу он мне не поверил, но, следуя со мной по Москве, убедился в том, что я говорю правду. О случившемся было доложено Андропову.
Был разработан план по нейтрализации действий сотрудников МВД. Ко мне в машину сели специалисты радиоразведки 7-го управления КГБ СССР, которые задокументировали все противозаконные действия милиции. После попытки скомпрометировать меня в Лефортово было принято решение о том, что за мной постоянно будет закреплена автомашина и всякие иные передвижения по Москве должны быть исключены. Но этого было мало: на заднем сидении «Волги» разместили специальную аппаратуру, позволявшую следить за радиоэфиром и тем, что происходит вокруг.
В Москве я проживал чуть более года и город знал плохо. Тем не менее, оперативные работники установили точки, которые мне в течение дня необходимо посетить. Одной из них был кинотеатр «Встреча» на Садовом кольце. Рядом с ним был общественный туалет, расположенный в подвале. Туда я и должен был зайти. Все шло по заранее разработанному плану, и, только закрывшись в кабинке, я услышал рядом женские голоса. Тут-то и понял, что по ошибке вместо мужского попал в женский туалет. Контрразведчики долго хохотали, разъясняя, что о моем пристрастии к женским туалетам доложат Щелокову и наши недруги будут гадать о моей сексуальной ориентации.
После выявления фактов о провокациях милиции разгневанный Андропов вызвал к себе Цинева и заместителя начальника одного из управлений 2-го главка генерал-майора Вадима Николаевича Удилова, предложил им выехать к Щелокову и проинформировать о материалах, которыми располагали чекисты.
По рассказу Удилова, он остался в приемной, к Щелокову вошел один Цинев. Через некоторое время они вышли из кабинета, и Цинев представил Удилова генералу армии Щелокову. Тогда Щелоков произнес фразу, которая звучала примерно так: «Как бы мои подчиненные не дошли вообще до убийства следователя». Поскольку речь шла обо мне, Удилов сообщил мне об этом разговоре и спросил, как я буду на него реагировать. Фраза Щелокова задела меня за живое, но я ответил, что ситуация зашла настолько далеко, что мне уже бояться нечего. Однако с этого времени, по указанию Андропова, меня, жену и дочь стали охранять сотрудники недавно созданного спецподразделения КГБ СССР «Альфа» во главе с Героем Советского Союза генералом Геннадием Николаевичем Зайцевым. Продолжалось это недолго, так как позже со мной провели специальный инструктаж и я был соответствующим образом подготовлен для оказания противодействия при возможном покушении.
Покушения, как такового, не состоялось, но были курьезы. По инструкции при выходе из лифта я, вооруженный газовым оружием, должен был задержаться в нем и убедиться в отсутствии посторонних. В один из дней, выходя из лифта, увидел курившего на лестничной площадке соседа Сергея. Не успел я поздороваться, как из второго грузового лифта выскочили трое с оружием в руках. Еще не осознав происходящее, услышал вопрос: «Владимир Иванович, все в порядке?» После моего кивка головой они уехали. Передо мной стоял бледный, как стена, Сергей. «Это моя охрана», – объяснил я. «Да что это за работа?» – едва выдавил Сергей и нервно закурил.
На первом этапе расследования я был глубоко убежден в правоте версии, предложенной мне обвиняемыми: Афанасьева вывезла бригада медвытрезвителя во главе с неким Гречко. Этого Гречко я арестовал. Только во время очной ставки между ним и Рассохиным я вдруг понял, что допустил грубейшую ошибку и Гречко к совершению преступления не причастен. Последующая работа с Рас- сохиным, Лобановым и Поповым, а затем и с остальными работниками милиции позволила мне выявить истинного организатора убийства – начальника 5-го отделения майора Барышева. Гречко из-под стражи освободили, а несколько позже и другого арестованного – Селиванова. Дело против них я прекратил.
Прошло больше месяца, я пригласил Барышева в Лефортово, допросил в качестве свидетеля. И когда он намеревался со мной распрощаться, объявил, что он подозревается в организации убийства, переодел его в одежду заключенного и ознакомил с протоколом о его задержании. В тот же день я вынес постановление об аресте Барышева.
Вместе с Каракозовым и Шадриным мы пошли к Найденову за получением санкции. Этот вечер мне запомнился надолго, потому что Виктор Васильевич всем нам троим буквально выкручивал руки, пытаясь убедить нас, что доказательств для ареста Барышева недостаточно. Нужно отдать должное и Каракозову, и Шадрину – они стояли на своем. И даже когда Найденов, обращаясь к Шадрину, называя его архангельским мужиком, говорил, что я и Каракозов – люди горячие, нетерпеливые и вспыльчивые, Шадрин настаивал на том, что Барышев должен быть арестован. Уже поздно вечером Найденов предложил всем нам троим оставить его кабинет. Выходя, я увидел, что Виктор Васильевич положил руку на телефон АТС-1. Это был телефон прямой связи с самыми высшими лицами в государстве. С кем разговаривал Найденов, не знаю, но, когда нас пригласили обратно в кабинет, цвет его лица был багровым, а сам он — крайне взволнован и нервозен. Тем не менее, я увидел, что зелеными чернилами на постановлении стояла его подпись: арест санкционировать.
Я прекрасно понимал, что Виктор Васильевич оказался между двух огней: с одной стороны – Щелоков, его окружение и стоявший за ними Брежнев, с другой стороны – Андропов, который пристально следил за происходившими событиями. Отказав в даче санкции на Барышева, Найденов подставлял бы себя под Андропова. И решение для себя он принял.
Вручая мне постановление, Найденов сказал: «Учтите, Владимир Иванович, в этом документе – моя голова». Удовлетворенный тем, что санкция на арест Барышева получена, я заметил Найденову, что прежде всего на этом постановлении стоит моя подпись и, наверное, первая голова в этом документе – тоже моя. Найденов как-то тоскливо посмотрел на меня и произнес фразу, которую я буду помнить всегда: «О вашей голове я вообще ничего не говорю».
При обысках задержанных было изъято огромное количество документов, свидетельствовавших о массовых грабежах, разбоях, изнасилованиях и даже умышленных убийствах, которые совершали не только работники метрополитена, но и работники территориальных органов. Только за 1978 год я нашел свыше 100 фактов насильственной смерти. Все эти эпизоды расследовались.
Ко всему прочему чисто следственным путем я установил, что один из арестованных, старший сержант милиции Лобанов, портрет которого долгое время красовался на Доске почета, на самом деле – хронический алкоголик, сифилитик и убийца. При допросах Лобанова я обратил внимание, что он заметно нервничает и крайне обеспокоен поведением жены. Это позволило прийти к выводу, что он пытается скрыть возможные преступления. С ним решили сыграть в игру «горячо-холодно». В конечном итоге нервы Лобанова не выдержали, и он рассказал о том, что, отпуская очередного задержанного Анцупова, пригласил его домой. По пути они закупили водку, и Лобанов увидел, что Анцупов прячет деньги в плавках. После распития спиртного Лобанов попытался ограбить Анцупова, но тот очнулся и стал оказывать сопротивление. Ударами молотка по голове Лобанов убил Анцупова и лег спать. На следующий день на похищенные деньги он набрал вина и приступил к расчленению тела собутыльника. Это заняло у него несколько дней. Одну часть трупа он бросил на улице Житной, а другую, нижнюю, часть тела решил спрятать в городе Орехово-Зуево, где жили его родители. К этому времени останки издавали зловонный трупный запах, и это привлекло внимание двух сопровождавших электричку милиционеров. Осматривать сумку Лобанова они не решились, так как он был в милицейской форме. Лобанов понял, что избежал разоблачения, и попытался с моста бросить свой груз в полынью, но он остался на льду, где его, конечно же, обнаружили. В такой ситуации разоблачить Лобанова не составляло никакого труда, но это было бы вопиющим скандалом, и страшную находку банально утопили в реке.
Работа с женой Лобанова привела к тому, что она решила рассказать правду. Лобанов, напившись в очередной раз, сообщил ей об убийстве Анцупова, и она помогала ему забелить следы крови на стенах и с помощью стирального порошка замыть диван. При исследовании этого дивана были обнаружены следы крови Анцупова и стирального порошка. Кроме того, все эти годы Лобанов хранил в комнате туфли, перчатки Анцупова и другие предметы его одежды. Безусловно, раскрытие этого убийства стало громким скандальным делом. Найденов тут же позвонил в МВД, но не Щелокову, а Чурбанову. И вот только тут я стал догадываться, что Юрий Михайлович ведет свою игру по отношению к Щелокову и откровенно интригует против министра, ибо лично Чурбанов провел коллегию ГУВД Мосгорисполкома, на которой «метал гром и молнии». И по его настоянию из органов внутренних дел столицы было уволено, как мне говорили, около 500 человек.
К окончанию расследования по делу я выделил в отдельное производство уголовные дела в отношении 80 работников милиции, подозреваемых в совершении преступлений, в том числе тяжких – убийств, изнасилований, разбойных нападений. Они за эти преступления были осуждены. А Барышеву, помимо убийства, в вину вменялись злоупотребления служебным положением, связанные с массовым укрытием преступлений. Уголовное дело об убийстве Афанасьева было направлено в суд.
В ходе расследования убийства Афанасьева всплыло еще одно дело, о котором потом долго говорили. Мы проверяли также версию об убийстве теми же работниками милиции семьи заместителя начальника шифровального отдела КГБ СССР майора Виктора Шеймова. Эта версия была предложена сотрудниками 2-го главка. Три человека – Лобанов, Попов и Рассохин – стали давать показания об убийстве ими некоей семьи. Была ли это семья Шеймовых – он, его жена и дочь – сказать трудно, но бесспорно одно: без обнаружения убитых говорить о вменении подозреваемым в вину совершения этого преступления было совершенно нелепо. Поэтому все мои действия и действия оперативных работников были направлены на розыск трупов погибших. Наши поиски никаких результатов не давали. В конечном итоге терпение Найденова иссякло, и он поручил проверку этой версии Любимову. Ситуация повторилась: ни к какому выводу Любимов не пришел. Показания о совершенном преступлении три человека продолжали давать, но наши усилия успеха не имели.
Одновременно с нами следственный отдел КГБ СССР тоже занимался уголовным делом в отношении Шеймова – по подозрению в измене родине. Основания для этого были. И по просьбе работников главка мне довелось провести несколько экспертиз, которые подтверждали, что Шеймов был завербован американцами. В 90-х годах в Соединенных Штатах в газетах появились первые интервью Шеймова о том, как он вместе с семьей сумел бежать в США. Самое примечательное, что еще до этих публикаций, в 1982 году, я по большому секрету узнал, что Шеймов предположительно покинул территорию Москвы, загримированный под второго пилота самолета посла США, а его супруга и дочь Леночка были усыплены и вывезены тем же самолетом в специальных контейнерах. Кстати, эту версию публично подтвердил в интервью по телевидению знаменитый советский разведчик Любимов.
Позже несколько работников ЦРУ, вышедших на пенсию, написали ряд книг о вербовке одного агента, работавшего в системе КГБ СССР. По их описаниям нетрудно было догадаться, что они имеют в виду Шеймова. А по их похвальным отзывам о предателе можно было предположить, что с помощью Шеймова они в свое время получили доступ к коммуникациям, которые проходили под землей в районе Кремля, что якобы дало возможность ЦРУ прослушивать телефонные разговоры первых лиц Советского Союза. Я мог бы в это поверить, если бы не знал, что еще в 1982 году Шеймов был признан изменником Родины.
В июне 1982 года состоялся приговор по делу об убийстве майора Афанасьева. Государственное обвинение поддерживал старший прокурор Управления по надзору за рассмотрением в судах уголовных дел Юрий Николаевич Белевич. Все виновные в преступлении были осуждены. А четверо исполнителей – Барышев, Лобанов, Попов и Рассохин – приговорены к высшей мере наказания – расстрелу.
На оглашение приговора были приглашены руководители Московского ГУВД. Выслушав приговор, один из них в сердцах сказал: «Да, все это, конечно, правда, но зачем же так позорить работников милиции?» Эти слова свидетельствовали об одном: привнесенный Щелоковым дух сокрытия преступлений, совершаемых милицейскими работниками, был неистребим.
Добавлю несколько деталей о том, как все происходило. Дело Барышева и других слушалось в Московском городском суде. Председательствовала одна из старейших судей знаменитая Зинаида Опарина по кличке «Червонец». Легенды гласили, что меньше «десятки» она никому из подсудимых не назначала. Тогда Мосгорсуд располагался в нынешнем здании Мещанского городского суда. В большом зале на улицу выходили огромные окна, перед которыми располагались государственный обвинитель Юрий Белевич и помощники. В торце были кресла Опариной и народных заседателей, а у стены – скамья для подсудимых. Перед ними расположились адвокаты.
К чекистам поступала информация, что со стороны Щелокова будут предприняты все возможные меры для обработки подсудимых, поэтому милицейский конвой заменили на конвой КГБ, а между подсудимыми расположились бойцы группа «Альфа».
Еще в первые дни мы узнали, что Барышев замыслил побег. Отвечая на каждый вопрос участников процесса, он беспрестанно вставал, приучая к своим движениям конвоиров. В «час икс» Барышев намеревался перепрыгнуть через адвокатов и попасть на судейский стол, что исключало ведение по нему стрельбы. Следующим прыжком он должен был вскочить на подоконник за прокурорами, затем выбить окно и по деревьям соскользнуть со второго этажа на первый. На улице его ждала машина, на которой он мог скрыться. В связи с этим конвою была разрешена система малозаметных силовых действий, причинявших кандидату в беглецы особую боль. Через пять-шесть попыток Барышев успокоился, а Опарину, Белевича и других еще долго охраняла группа «Альфа». В моем физическом устранении тогда уже никакой необходимости не было.
После процесса Белевича, меня и начальника управления, в котором работал Белевич, Роберта Германовича Тихомирова, пригласил к себе Генеральный прокурор Александр Михайлович Рекунков. Он предложил нам подготовить по результатам расследования докладную записку в ЦК КПСС. Хорошо помню, что в конце ее была фраза о том, что работники милиции за день совершали преступлений больше, чем раскрывали. По указанию Рекункова Белевич поехал к Щелокову и доложил о результатах расследования. Как мне потом рассказывал Белевич, Николай Анисимович с ним беседовал в течение двух часов и горячо убеждал Юрия Николаевича, что он неустанно борется с преступлениями, которые совершаются внутри милиции.
После визита к Щелокову Белевич направился к заведующему сектором отдела ЦК КПСС генерал-лейтенанту Альберту Иванову и отдал ему докладную записку, подписанную Рекунковым. Иванов выслушал Белевича и сказал, что докладная записка в понедельник будет размножена и ляжет в рабочую папку членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС. А это означало, что она станет предметом рассмотрения на Политбюро. Последнее, в свою очередь, значило, что, по всей вероятности, вопрос о снятии Щелокова с занимаемой должности, несмотря на позицию Брежнева, будет решен. С пятницы Иванов уходил в отпуск, но заверил Белевича, что в понедельник специально выйдет на работу и сделает все возможное, чтобы докладной записке был дан ход. Это был самый опасный момент в жизни Щелокова.
Я не помню даты, когда это происходило, знаю, что летом 1982 года. В субботу у нас был рабочий день, и моих коллег пригласили на осмотр места происшествия в один из домов в центре Москвы. Здесь был обнаружен труп Альберта Иванова. Накануне его жена уехала на дачу, и он обещал в субботу присоединиться к ней. А около 12 часов его труп обнаружили у входной двери в квартиру, он был в трусах и рубашке. Выстрел был произведен в голову, рядом валялся наградной пистолет, якобы подаренный Иванову Щелоковым. Официально было принято решение о том, что Иванов покончил жизнь самоубийством – версия, в которую я никогда не верил.
Кстати, после смерти Иванова у него в сейфе обнаружили завизированный проект указа о назначении министром внутренних дел вместо Щелокова Юрия Михайловича Чурбанова. После смерти Иванова назначение Чурбанова не состоялось, Щелоков продолжал работать в занимаемой должности вплоть до смерти Брежнева – 10 ноября 1982 года. В ближайшие несколько месяцев после прихода к власти Андропова судьба Щелокова была решена, и он понес, как и первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС Медунов, наказание: на Пленуме ЦК КПСС их исключили из партии и освободили от занимаемых должностей. Но рассказ о Медунове впереди.
А по поводу дела об убийстве на Ждановской хотел бы добавить, что в 1989 году главный редактор журнала «Юность» Андрей Дементьев согласился опубликовать в двух номерах мой документальный очерк под названием «Точка отталкивания». Так я впервые рассказал об убийстве на Ждановской. Через некоторое время мне позвонил известный советский киноактер и режиссер Суламбек Мамилов, автор художественного фильма «Ночевала тучка золотая», и предложил написать сценарий. Случилось так, что я был занят по работе, и Суламбек уговорил взять в соавторы сценариста фильма «Караул» Андрея Лощилина. Тогда мне было не до сценария, а Андрей, ненавидевший КГБ, переделал текст до неузнаваемости.
Фильм был снят и вышел на экраны под тем же названием – «Убийство на Ждановской». Фактически ничего общего с правдой о расследовании дела в фильме нет. В сценарии почти все по-иному, а самое главное, вместо ведомственных и политических интриг, характерных для советской действительности, фильм получился неким подражанием западным образцам. Я-то хотел сказать, что основная беда – это массовые сокрытия преступлений, поощряемые высшим руководством органов внутренних дел, и что это приводит к безнаказанности даже за особо тяжкие преступления. Однако сценаристов и зрителей больше увлекала внешняя сторона – факт совершения преступления. Аморальность укрытия преступлений осталась в тени. Увы, и сегодня ситуация почти не меняется.
После окончания уголовного дела об убийстве на Ждановской Каракозов наметил мне совершенно другую работу. Она была связана с расследованием сочинского, а затем и
краснодарского дела, которые фактически являлись производными от уголовного дела о Министерстве рыбного хозяйства СССР.
Ранее о «важняках» на FLB: Честные и неподкупные
|
