|
Долгое время считалось, что руководство нацистской Германии равнодушно относилось к перспективе обретения атомной бомбы, считая такую перспективу нереальной. Сейчас уже ясно, что это не так. Помыслы вождей третьего рейха были устремлены и в эту сторону. Однако среди историков до сих пор нет единого мнения, насколько далеко ученые и инженеры, делавшие бомбу для Гитлера, продвинулись в этом направлении. О своих изысканиях, касающихся этой темы, рассказывает историк науки действительный член Российской академии естественных наук Валентин БЕЛОКОНЬ.
– Накануне войны ни Сталин, ни Гитлер не жаловали ядерную физику и физиков. Однако коммунистический вождь все-таки получил атомную бомбу в 1949-м. Нацистскому фюреру не хватило для этого времени...
– Человечеству повезло, что Гитлер не успел прийти к власти ранее 1933 года.
В середине 30-х германская физика потеряла таких “неарийцев”, как Макс Борн, Джон фон Нойманн, Ханс Бэтэ и Эдвард Теллер, не говоря об арийцах-коммунистах, среди которых явно выделялся Клаус Фукс (будущий конструктор “американской” А-бомбы). Италия потеряла нобелиста Энрико Ферми, которому “не повезло” жениться на неотразимой еврейке... Эрвин Шредингер обосновался в Ирландии. История с Эйнштейном достаточно известна, чтобы ее повторять.
И все-таки в Германии не случилось чистки среди ученых по признаку благонадежности, от чего в СССР первым из ядерщиков пострадал Д.Д. Иваненко, сосланный в концлагерь в 1934-м. Его никто не выручал, разве что спустя годы ему смог немного помочь
С.И. Вавилов... В Москву Иваненко позволили вернуться лишь к 1944 году. Лев Ландау чуть не погиб в 1939-м и был спасен только благодаря письму Нильса Бора лично Иосифу Сталину (версия о спасительном письме Капицы сильно преувеличена). Георгий Гамов исчез за кордоном в 1934-м – то ли просто сбежав, то ли будучи завербован НКВД под страхом расправы за “антимарксистскую” (вместе с Иваненко) деятельность. Кстати, нельзя с порога отбросить версию, что именно от Гамова к Сахарову попали секреты термоядерного оружия: основным автором принципов водородной бомбы был польский математик Станислав Улам – закадычный и единственный в Лос-Аламосской атомной лаборатории друг Гамова. Но это уже 50-е годы...
– Главные опасения тех, кто боялся, что атомная бомба попадет в руки Гитлера, были связаны с именами двух наиболее талантливых физиков, оставшихся в нацистской Германии, – Вернера Гейзенберга (Гайзенберга) и Карла фон Вайцзеккера, старшего брата будущего президента ФРГ...
– К началу второй мировой слава Гайзенберга была уже поистине всемирной. Нацистское руководство даже считало необходимым всячески опекать “гения высшей расы”. Когда активисты правящей Национал-социалистической партии развернули идеологическую травлю “белого еврея”, пропагандирующего теорию относительности сиониста Эйнштейна, то на них так цыкнули “сверху”, что те еле ноги унесли.
Ближайший младший коллега и друг Гайзенберга Карл фон Вайцзеккер к 1937 году (в 25 лет) сумел стать классиком астрофизики, построив теорию термоядерного горения вообще и звезд (несверхновых!) в частности, Солнца в том числе. Немедленно к нему пришла и идея водородной бомбы, которую уже предрекал, но более интуитивно, английский астрофизик Артур Эддингтон еще в начале 30-х.
Но тут над миром, точнее, над головами немногих посвященных возник призрак атомной бомбы, которая поначалу показалась осуществимой за полгода – год. Мнение Эйнштейна, Бора и Резерфорда о практической невозможности использования ядерной энергии оказалось ошибочным. Мир физиков, а затем разведчиков, военных и политиков охватила атомная истерия.
Среди немецких специалистов практическую возможность создания атомной бомбы первыми осознали разве лишь двое – уже упомянутый физик-теоретик Карл фон Вайцзеккер и не столь компетентный, но решительный военный инженер Курт Дибнер, известный разработками кумулятивных боеголовок ракет и сотрудничеством с Вернером фон Брауном.
– Наибольшая опасность – по крайней мере, если взглянуть со стороны, – пожалуй, заключалась в том, что Вайцзеккер через родственные связи был довольно близок к нацистской верхушке, не так ли?
– Он был сыном госсекретаря нацистского правительства Эрнста фон Вайцзеккера. В духе идей известного романа Герберта Уэллса “Освобожденный мир” Карл Вайцзеккер решил, что настал час ученых-атомщиков, что творцы бомбы должны перехватить власть. Он, как один из этих творцов, достигнет того, в чем не преуспел его отец, – решающего влияния на фюрера...
– О влиянии на вождей, по-видимому, мечтали многие?
– О том, что уран – супермощная взрывчатка, стало ясно уже к лету 1939-го, и многие результаты работ стали секретить. Об этом были предупреждены и вожди: Гитлер – первым, затем – Черчилль, позже – Рузвельт (через “письмо Эйнштейна”, в действительности написанное Вигнером и Теллером). Долее всех в блаженном неведении пребывал Сталин, уповавший на массовое производство “обычных вооружений”, начиная с конницы и линкоров. Пробудить его было почти некому, поскольку чистки среди научных кадров были проведены и за страх, и за совесть. Ядерщики не имели у властей авторитета, а разведка адекватно еще не среагировала на происходящее: Берия долго не доверял признакам наступления атомной эры. Лев Ландау наверняка понимал многое, но “не возникал”, пока его не позвали “на ковер” в 1944-м (из Лубянки его выпустили в апреле 1939-го). Иваненко перебивался преподаванием физики там, где позволяли чины НКВД. Я.Б. Зельдович и Ю.Б. Харитон занимались усовершенствованием сверхсекретных пороховых ракетных двигателей для снарядов легендарных “Катюш”. В качестве атомщиков их привлекли лишь в 1943 году: было приказано срочно разобраться со “шпионскими шпаргалками”, в том числе с донесениями Клауса Фукса.
– Незадолго перед войной Гейзенберг ездил в США, читал там лекции. Почему он не стал невозвращенцем, как многие его немецкие коллеги?
– Действительно, в июле 1939-го, когда Гайзенберг уже паковал чемоданы, чтобы возвращаться из США в Германию, к нему один за другим стали обращаться с различными заманчивыми предложениями крупнейшие физики-эмигранты, только что вошедшие в неафишируемый американский “атомный клуб”. Так, Энрико Ферми настоятельно советовал ему принять престижную кафедру в одном из прославленных университетов США: “Не возвращаться же вам в этот ад! Вас заставят идти на неприемлемые компромиссы, даже участвовать в разработках ужасных видов оружия”. Ферми явно рассчитывал обезглавить немецкую атомную элиту. Но Гайзенберг прекрасно понимал, что в США его вынудят делать бомбу против Германии, и прикинулся наивным – сослался на любимых учеников-неевреев, которым ничто бы не светило, если бы они переехали вместе с ним в США, да и на свою семью... Пожалуй, самую большую настойчивость проявил Эдвард Теллер, который сулил Гайзенбергу златые горы и море славы в США. И опять: “Как вы можете туда вернуться, да там ваши немцы до такого докатились! С вашей культурой, запросами...” Гайзенберг ему ответил: “Знаешь, если твой брат украл серебряную ложку, все равно он остается братом. Я не могу бросить своих коллег, особенно молодежь. Гитлер быстро проиграет войну, а после него будет та Германия, ради которой надо сохранить кадры, научную культуру...” Через несколько недель наступило 1 сентября 1939-го. А потом надежды на скорый уход Гитлера пришлось оставить на годы...
– Так все-таки делал Гейзенберг бомбу для Гитлера или нет?
– Сейчас можно ответить однозначно: его группа не разрабатывала бомбу.
– Каким образом ему удалось избежать этой повинности?
– Компромиссом с властями стала программа создания “атомной машины” – энергетической установки. Это устраивало “и тех и других”, поскольку Гитлеру докладывали о перспективах создания глобальных атомных подлодок и даже самолетов с атомными двигателями, позволяющими летать неделями, если не месяцами, без дозаправок.
Разумеется, все это были сугубо секретные работы, так что Гайзенбергу пришлось всю войну лавировать между немецким гестапо и спецслужбами Америки, уже разработавшими четкий план (Гровса – Оппенгеймера) его похищения и даже физической ликвидации в случае, если будут обнаружены явные признаки работы его группы над бомбой. В сентябре 1941-го Гайзенберг встретился с Бором перед его бегством из Копенгагена в Швецию (у Бора были основания для такого побега хотя бы потому, что мать его была еврейкой) и попытался инициировать взаимную договоренность с физиками антинацистской коалиции о неразработке бомбы. Для подтверждения своего доверия к Бору он даже сунул тому в карман схему немецкого сверхсекретного атомного котла. Он рисковал безумно, однако реакция Бора была совершенно неадекватной: Бор сделал вывод, что немцы не только понимают перспективы создания бомбы, но уже ее и делают. Оказавшись накануне 1944 года в Лос-Аламосе лицом к лицу с генералом Гровсом (американским либеральным вариантом Берии) и Оппенгеймером, Бор торжественно вынул из кармана набросок Гайзенберга: я, мол, вам достал схему немецкой атомной бомбы. Оппенгеймер взглянул и, улыбаясь, разъяснил Бору, что это не бомба, а всего-навсего реактор. “Значит, немцы собираются сбросить на Лондон реактор!” – настаивал Бор. Оппенгеймер не стал его разубеждать, так что Бор “со знанием дела” и опираясь на свой авторитет принялся убеждать американские власти поэнергичнее финансировать “Манхэттенский проект”. Дали не менее двух миллиардов долларов.
– Итак, немцы безнадежно отстали от Лос-Аламосской группы – то ли не смогли, то ли не захотели вовремя сделать атомное супероружие?
– Сегодня эту распространенную версию можно считать опровергнутой. Дело в том, что в российском президентском архиве обнаружено письмо Курчатова к Берии от 30 марта 1945 года, в котором приводится “...описание конструкции немецкой атомной бомбы, предназначенной к транспортировке на “Фау”...”. Речь могла идти только о “Фау-2” (V-2 или А-4) Вернера фон Брауна. Эта ракета несла достаточно массивную боеголовку (до 975 килограммов), ее скорость у цели превышала километр в секунду, стартовая система была мобильна, допускался даже подводный старт из контейнера, буксируемого подлодкой. Немецкие 88-метровые серийные подлодки типа “IX D” могли проплыть (в надводном положении) около 30 000 километров. Конструкция бомбы массой не более одной тонны была-таки разработана (вероятно, группой Курта Дибнера) в Германии к концу 1944-го, не без ведома Вайцзеккера и Гайзенберга. Это была имплозионная бомба, как и взорванный первым в пустыне Аламогодро американский “Толстяк”, но не из Плутония-239, а из Урана-235. Необходимое количество этого материала немцы так и не наготовили, хотя природного металлического урана у них до конца войны хватило бы, пожалуй, на сотню бомб. И не будь столь “авантюрного и кровопролитного” наступления наших войск, не предприми Гайзенберг необходимых усилий по сдерживанию “уранового проекта” нацистской Германии, Лондон, Москва и Нью-Йорк вполне могли бы быть стерты с лица земли, а красное знамя с белым кружком посередине, украшенным черной свастикой, не исключено, по сию пору реяло бы над Берлином.
После войны Вернер Гайзенберг и Карл Вайцзеккер (еще до того, как его младший брат стал президентом ФРГ) с их ближайшими коллегами сумели предотвратить еще и ядерное вооружение аденауэровской Германии. Спасибо им и за это.
|
