 | | | | |  | | | Дмитрий Медведев и глава «Роскосмоса» Владимир Поповкин | | | | |  | | | Юрий Гагарин (слева) и Алексей Леонов на костюмированном празднике в Звёздном городке. 1965 год | | | | |  | | | На физподготовке: космонавты Павел Беляев (слева) и Алексей Леонов | | | | | С небес на землю
Алексей ЛЕОНОВ: «За то, что современная Россия ещё держится в космосе, надо благодарить Королёва»
Премьер-министр России Дмитрий Медведев провёл 14 августа правительственное совещание, посвящённое перспективам российской ракетно-космической отрасли. Глава кабинета министров распорядился усилить меры по контролю за деятельностью «Роскосмоса», в особенности – за качеством его продукции.
За последние полтора года Россия потеряла десять спутников. К тому же были произведены семь аварийных пусков.
Положение в космической отрасли в нашей стране, по мнению Дмитрия Медведева, свидетельствует о намечающемся отставании от ведущих держав. В других странах – лидерах космических технологий, среди которых США и Китай, «ничего такого не происходит», отметил глава правительства.
«Однажды к Сергею Павловичу Королёву пришёл сотрудник и показал необычный график: с датами оптимальных стартов к Луне, Марсу, Венере и другим планетам. Главный конструктор советских космических программ провёл рукой по бумаге и сказал: «Хорошо бы нам пройтись по всему этому фронту и оказаться первыми». Увы! То, на что мы вполне могли надеяться в 60-е годы прошлого столетия, когда Советский Союз на весь мир заявил о первом спутнике (1957), первом космонавте (1961) и первом человеке в открытом космосе (1965), теперь кажется несбыточной мечтой. За последний год аварии по дороге в космос у нас стали едва ли не таким же обыденным явлением, как ДТП на Земле. Почему космические взлёты сменились космическими падениями? И что помогло превратить «путешествие к звёздам» из фантастики в реальность 55 лет назад? В поисках ответа мы встретились с легендарным Алексеем Архиповичем Леоновым – он первым из людей вышел в открытый космос, навсегда войдя в Историю. Леонов руководил и подготовкой советского экипажа для высадки на Луну. И кто знает, кто был бы первым на Луне, если бы не смерть Королёва?! - пишет Елена Добрюха в сентябрьском номере «Совершенно Секретно»
Обстановка официальная, но уютная. На стенах – фотографии легендарного космонавта с Брежневым и Жуковым, дипломы Aleksey Leonov APOLLO II (за экспериментальный полёт «Союз–Аполлон» в 1975-м с американским астронавтом Томом Стаффордом), снимки космической станции.
– Алексей Архипович, ещё до моих конкретных вопросов, скажите, что на душе наболело: почему у нас сегодня такие провалы с космосом? Что раньше мы делали по-другому?
– Раньше у нас государство было другое. Я не хочу возвращаться в прошлое (нам открыли глаза, а кто-то и сам увидел, какие злоупотребления, перекосы там были), но оглядываться и перенимать хорошее – надо! А мы с первых дней с энтузиазмом Плохиша (очень хорошо Аркадий Гайдар образ написал, как будто тогда уже внука увидел) принялись громить всё достигнутое, а главным стал лозунг: «Обогащайся кто как может!». Бесконтрольно. Кровожадно.
Придётся пожертвовать старшим поколением? Ну что ж… 120 тысяч участников войны, которые своей кровью отстояли страну, до сих пор без квартир. Зачем им сегодня уже эти квартиры?! Им далеко за 80. Вы подумайте, как достойно их похоронить!.. У предыдущего американского посла в России Джона Байерли отец, сбежав из немецкого плена, воевал в Красной армии. Есть книга о том, с каким уважением относились американцы к солдату Байерли до его последних дней, как хорошо у него быт устроен. И что же мы устроили для своих воинов?! Если государству всё равно, что с людьми делается, – это не демократия. Так же, как нет демократии, если сам человек плевать хотел на свою страну. Увы, у нас хромают обе ноги. У нас нет героев. Есть до посинения выдуманные личности, есть страшная попса, которая пожирает всю культуру, а к настоящим великим – отношение плёвое, ведь чтобы их понимать, надо быть очень образованным человеком.
Партия себя уничтожила
…Это по-крупному. Теперь дальше – была коммунистическая партия. Я в неё вступил в 19 лет, юным человеком, военным студентом. Я очень верил во всё, что говорилось. Пока в 1988-м не побывал в Швейцарии и лично не сформировал образ «великого вождя», поняв, что вся эта революционная аскеза – страшно надуманные вещи. Стали обнародовать документы, связанные с деятельностью Ленина, и передо мной возник страшный образ этого человека, который для нас был святее всех святых. А отсюда – в другом свете предстала и вся партия…
Но, тем не менее, эта партия – которая сама себя уничтожила (точно так же, как сейчас идёт по пути самоубийства «Единая Россия») – делала очень много! Вообще, коммунистическая партия хороша в оппозиции – например, во Франции, в Италии. Как показывает история, в экстремальных условиях (война, кризис) коммунисты больше, чем какая-либо другая партия, выступают на защиту своего народа, своего Отечества, идут в атаку, вплоть до самопожертвования. Но заканчивается острая ситуация, и люди понимают: нет, компартия хороша вот тогда-то, а в спокойное время создавать новые условия для жизни государства, для жизни своего народа она не умеет. То есть полезнее иметь такую партию в оппозиции, которая покусывает, критикует, только не надо допускать до баррикадных вещей, как любила КПСС.
Но я сейчас не буду говорить о терроре и тому подобном. Я хочу сказать о роли партии в организации производства. У нас не было в жизни ни одного крупного события, которое не было бы озаглавлено: «решение Совета Министров и ЦК КПСС». Причём именно ЦК контролировал решения Совета Министров, ЦК – как карающий меч, и в этом была сила. Мы за короткое время после войны подняли всю промышленность, сделали в целом очень много, хотя так и не создали, например, хорошего автобуса, хорошего автомобиля, потому что относились к этому как к роскоши. А зачем людям роскошь? Не надо. Зато покорение космоса шло благодаря активному участию коммунистической партии.
Никита Хрущёв уловил момент
Никита Сергеевич Хрущёв очень тонко уловил момент. Когда Сергей Павлович Королёв, будучи лицом ответственным, могущим напрямую связываться с Хрущёвым, начал докладывать ему о дальнейших намерениях своего КБ по подготовке выхода человека в открытый космос, Никита Сергеевич так и говорил ему: «Да, ладно, хорошо! Спутник, Гагарин – знаем. Делай… Занимайся своим делом». То есть это был такой карт-бланш, и Сергей Павлович занимался своим делом, заручившись верховной поддержкой. Но все программы всё равно начинались с решения Совета Министров и ЦК партии – все, с полёта Гагарина, и, конечно, наша несостоявшаяся лунная программа…
(Здесь Леонов не может не сделать короткого «лирического отступления» на тему, которая для него очень болезненна: «Решение по исследованию Луны в 1964 году подписал лично Никита Сергеевич Хрущёв, как раз перед уходом. А в 1966-м умер Сергей Павлович. Пришёл к руководству его заместитель – В.П. Мишин, который мог быть неплохим помощником, но не мог генерировать революционные идеи. Жёсткий контроль со стороны партии попал в руки людям, которые очень осторожничали, – в результате мы не выполнили лунную программу. Хотя сейчас, оглядываясь в прошлое, вижу – да, сесть на Луну мы не могли, но могли облететь её раньше американцев на полгода! Мы же запустили предварительно 6 космических кораблей, они все облетели Луну, вернулись благополучно на Землю, с замечаниями, а человека там… увы, не было. Ладно что я потратил на это дело годы жизни, но государство-то – столько потеряло!!!»)
Дальше. Поняли – Луну проиграли. Надо продолжать заниматься исследованиями космического пространства, извлекать из этого практическую пользу: началась программа орбитальных станций. Опять – решение Совета Министров и ЦК КПСС о создании многофункциональной орбитальной станции, контроль возложить – на ВПК (Военно-промышленную комиссию).
Чтобы было понятнее: были профильные министерства, отдел по вопросам обороны в Совете Министров, но над этим всем – поставлен отдел оборонной промышленности ЦК партии. То есть все министерства подчинялись оборонному отделу ЦК, и никакое министерство не могло нарушить этот закон – система работала очень чётко. Если что-то не так, могли прийти, доложить, пожаловаться в оборонный отдел ЦК и получить ответ. Если к делу подключалась КПК – комиссия партийного контроля, – это похлеще. КПК стояла выше прокуратуры и любых других подобных органов. В этом распорядке очень много было правильного – за свою работу отвечали головой.
Что касается специально созданной Военно-промышленной Комиссии по военно-промышленным вопросам при Президиуме СМ СССР – ею руководил первый зампред Совета Министров (в мою бытность это был Леонид Васильевич Смирнов, удивительной грамотности человек). Все вопросы, связанные с космосом, решались на ВПК. И прежде чем экипажу лететь, Смирнов приглашал космонавтов к себе вместе с комиссией, и мы слушали: готовы все службы или не готовы? Но главное, что ВПК не позволяла совершать те ошибки, которые совершают в наше время. И после каждого полёта следовал самый серьёзный разбор: что удалось, что нет. Меня, чудом вернувшегося на Землю после выхода в открытый космос, допрашивали с пристрастием, и только когда я обосновал все свои действия, Королёв сказал: «А Алёша прав!» (Прим. Е.Д.: скафандр деформировало, пришлось вопреки инструкции входить в корабль головой, а не ногами вперёд, с риском для жизни из-за возможности снижения давления в скафандре и разгерметизации шлема раньше срока).
А что мы имеем сегодня? Вот параллель: есть ведущая, или, как говорят, партия власти – «Единая Россия». Я, между прочим, член ее Высшего политсовета. «ЕдРо», действительно, партия власти: она занималась властью, но не делом! Нет у них органа, который бы вёл промышленность, нет людей, которые бы помогали производству, а вот расставить нужных «товарищей», подоить это всё… тут – пожалуйста. Но «Единая Россия» и рассчиталась за своё нахлебничество, как действовала, так с ней и поступили на выборах. Это не деловая партия! Нельзя быть в стороне от самого главного и насущного. Я выступал много раз на Высшем политсовете и Генсовете, обращал внимание: и о ГЛОНАССЕ говорил, и о челноке многоразовом – мимо всё проходило, как будто это моё чудачество. (Притом что мои выступления были согласованы с руководством Федерального космического агентства). И кончилось чем? Всё завалили. А единороссов это не касается, они безответственные. Зато чтобы расставить своих людей, – для этого они, повторю, запросто сорганизуются! Сейчас стоит вопрос об академиях им. Жуковского и Гагарина – два вуза, которые готовят лётный и инженерный состав. Вдруг решение – уничтожить их. Обращались к Грызлову (первому председателю Высшего совета ЕР, тогда ещё председателю Госдумы) – никакой реакции. Обратились к Геннадию Андреевичу Зюганову. КПРФ – единственная организация, которая откликнулась, Зюганов выступил в Думе, написал прекрасную статью в «Правде».
Сейчас опять вернули комиссию – ВПК, поняли – без контроля нельзя. Но советской схемы так и не воссоздали, отдали всё на откуп корпораций, а поэтому можно ожидать всего чего угодно. Корпорации заинтересованы в своём, личном: как получить прибыль при меньших затратах. А отсюда у нас: то четыре спутника завалилось, то недозаправили, то перелили – вот к чему это всё привело.
Корень зла
Корень зла даже ещё глубже: после 90-х годов, когда прекратился всякий контроль и над космической отраслью (я буду говорить о космосе, а точно так же и авиация никому не нужна была) поставили совершенно случайных людей, которые в этом деле ничего не понимают, перестали платить зарплаты и специалисты ушли с предприятий. Сегодня – их нет. Что такое токарь, допустим, на заводе НПО «Энергия»? Это был интеллигент высшего качества! Без него ничего не было бы, он на самых «умных» станках работал. Что такое сварщик? Ведь всё на сварке! Если у сварочного аппарата стоит не специалист – это самый первый шаг к гибели объекта. Сварщик должен работать так, как будто ручеёк журчит, – любо-дорого посмотреть. А сварщиков-то никто не готовит, они-то поуходили и стали в «Лужниках» торговать. Вот первый результат – аварийность: то одно, то второе, то третье. Каждое предприятие имело у себя школы профтехобразования – тоже всё распустили, творили, не ведая, что творят. Руководителей, со времён Бориса Николаевича Ельцина, это не интересовало.
Как оптимист, верю, мы сейчас что-то сделаем по-другому. И это «по-другому» будет идти от Путина. Что бы ни придумывали – конечный итог за кулаком президента: делать вот так!.. Сейчас как никогда остро стоит вопрос о чёткой работе контролирующей Военно-промышленной комиссии, председателем её должен быть высокообразованный человек, ясно понимающий, чего он хочет.
– Вы оптимист, но не боитесь, что мы так же, как с «Единой Россией», только форму советскую примерно повторим, а содержание останется нынешним – откаты, прибыль?
– Я был доверенным лицом Владимира Владимировича Путина и в первый, и во второй раз. Сейчас он совершенно другой человек – события на Болотной площади, на Сахарова показали, что шутить с народом нельзя. И, я думаю, Владимир Владимирович это понимает. Но надо иметь хорошую команду, которая бы сформировала задачи, и задачи обернулись потом конкретными решениями на пользу страны. Чтобы в этих задачах постоянно красной нитью проходило – «зачем?».
Конечно, мы потеряли 20 лет, а в этой потере – и канувшие нравственность и совесть. Я не знаю, с кем сейчас можно сравнить Алексея Николаевича Косыгина, Леонида Васильевича Смирнова? Когда я был на комиссии ВПК, я любовался этим человеком, его интеллигентностью, высочайшей грамотностью, как он вёл разбор, готовился к каждому заседанию. И как ни пытались докладчики обойти какую-нибудь «зацепку», он слушал-слушал, а потом: «Да вы не об этом, вы мне вот о чём скажите…» Боже упаси, чтобы кто-то ставил вопрос о каких-то откатах или взятках, этого вообще не было. Я знал процентов 60 секретарей обкомов партии (это были главы областей) и поклянусь где угодно – никто из них никогда не брал взяток. Работали честно, красиво. Поганилось всё наверху: одним лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», стремлением распространять свою идеологию по всему миру мы себя к пропасти подвели. До сих пор нам должны 86 млрд долларов страны, в которые мы вкладывались.
– Америка тоже вкладывает – это же создание своих «точек опоры», сфер влияния. Вот и вы как-то рассказывали, что, готовясь к лунной программе, имели возможность не только заниматься в Московском планетарии, но и поехать изучать «живое» южное небо в Сомали.
– Да, надо было тренироваться на случай, если придётся решать вопросы коррекции корабля автономно, по звёздам. Ну а поскольку заход на посадку со второй космической скоростью происходил бы со стороны Южного Креста, то мы выезжали в Сомали и в пустыне, где на ближайшие 20–30 км нет ни одного электрического огонька, изучали звёздный небосвод. А американцы в это время проходили такую же тренировку в Чили, в пустыне Атакама.
Действительно, тогда в Сомали у нас была своя база (мы доставили туда лучший бетон, лучший металл, всё, что только можно, сделали, построили аэродром Могадишо). А как только завершили строительство, власти нам сказали: три дня срока, чтобы вы отсюда убрались. Вот чем это кончилось: «Вон! И чтобы ничего с собой не взяли, даже личные вещи». Я одному строителю со злости брякнул: заложи там мину, чтобы всё к чёртовой матери полетело. А ведь местные жители, местные руководители сразу предупреждали наших строителей: имейте в виду, как только вы закончите, вас отсюда уберут. Знали настроения своих «верхов». Так и получилось – с позором выгнали, и ещё потом оплёвывали нас. Что это за политика? Чем занимались наши дипломаты? Это ж надо было знать! И таких примеров много: с Ираном, Тунисом, Алжиром, Марокко, Египтом…
Рождение космического дела
– Давайте конкретнее поговорим о «механизмах» наших побед в космосе. Вот картинка из жизни: Королёв, как Главный конструктор, оба раза лично выбирал, кому из лётного отряда доверить корабль, со всеми кандидатами знакомился, расспрашивал, но «своего» парня видел с первого взгляда (об этом Гагарин вспоминал). Кажется, мир да любовь. А была ли на самом деле советская космическая команда? Вы про роль Хрущёва говорили, ещё раньше зелёный свет дал Сталин. То есть они – команда? Или власть была просто надсмотрщиком, контролёром, который «сковал одной цепью» учёных для решения задач? Тем более в среде самих конструкторов не всё было гладко, Королёв из-за доноса в лагерях сидел…
– Здесь нужно вспомнить, как рождалось наше космическое дело. В 30-е годы ХХ века независимо друг от друга в разных странах от идей по освоению космоса, которые наиболее серьёзно обосновал К.Э. Циолковский, начали переходить к разработкам ракетно-космической техники. Фундаментальнее всего это было поставлено в Германии, где создавали ракету «Фау» как орудие нанесения «неотвратимого удара» по Англии. Но удара не состоялось, немцы уже развязали войну с Советским Союзом. А в конце войны большую часть подземного завода по производству «Фау-2» (собранные ракеты, оборудование, специалистов, в том числе самого главного конструктора Вернера фон Брауна) вывезла к себе Америка, оккупировавшая на тот момент заданный немецкий район. Мы стали вывозить оттуда то, что осталось уже после американцев. Надо было, чтобы кто-то изучил «трофеи»…
Здесь небольшая справка. До войны у нас ракетной техникой занимались в ГИРДе (Группа изучения реактивного движения. – Е.Д.), под началом молодого Королёва. В 1933-м с подачи зампреда Реввоенсовета М.Н. Тухачевского появилось решение правительства о создании института ракетной техники (Реактивный научно-исследовательский институт, РНИИ. – Е.Д.) на базе московской ГИРД и ленинградской Газодинамической лаборатории, – тут-то и нанесли удар по Королёву, который тогда работал замначальника РНИИ. Директор института Клейменов, Лангемак и Валентин Петрович Глушко составили на него донос. В результате в 1938-м Королёву дали 10 лет каторги (за безответственную трату 120 тысяч рублей на эксперименты. – Е.Д.). Началась война, и вот здесь – интересная вещь – Сталин вызвал к себе Глушко, поручил ему созвать специалистов-ракетчиков, и Валентин Петрович, то ли чтобы искупить свою вину, то ли ещё почему, но включил в этот список Королёва, который сидел в Магадане. Он приехал в Москву, дальше работали в так называемой «шарашке», на Яузе, где предприятие Туполева...
Когда встал вопрос с немецкими «трофеями» и стали решать, кому заняться этим делом, ни авиаконструктор А.Н. Туполев, ни М.В. Хруничев, курировавший авиационную промышленность, ни тогдашний народный комиссар боеприпасов СССР Б.Л. Ванников не были готовы браться за ракетную тему. (У одних на кону стояли реальные самолёты, а не «фантазии» в виде ракет, у другого – надвигались работы по атомной бомбе. – Е.Д.) Зато боевые ракеты заинтересовали наркома вооружения Д.Ф. Устинова. Сразу после войны им был создан научно-исследовательский институт, где во главе отдела по разработке ракет дальнего действия поставили Сергея Королёва. А с ним были Борис Евсеевич Черток, Владимир Павлович Бармин – наши будущие «киты» космонавтики, как раз те, кто раньше занимался в ГИРДе, создавали знаменитую боевую ракетную установку «Катюша». С этого отдела началось легендарное КБ Сергея Павловича Королёва... Впервые в истории человечества идеи о полёте за пределы Земли смогли опереться на материальную базу – созданные в военных целях ракетную промышленность и технологии.
У себя в КБ Королёв смог объединить проектное бюро и завод, чтобы идеи не были оторваны от воплощения, создавал смежные предприятия, филиалы по всей стране – в итоге под его руководством оказались порядка 26 тысяч человек. А по большому счёту это вылилось в направление деятельности целого государства – вся страна работала на космос.
Знаете, я на Сергея Павловича иногда даже как на Христа, что ли, смотрю. Как будто он нам кем-то посланный… Королёв был выдающимся и конструктором, и организатором. Очень счастливое для советской космонавтики совпадение. Нынешнего руководителя, например, НПО «Энергия» даже рядом ставить нельзя.
Как инженер, Сергей Павлович глубоко разбирался в существе дела, понимал, какие места в работе сотрудников КБ в настоящий момент самые сложные, уязвимые, и направлял внимание на разбор именно этих трудностей. Это гигантская заслуга Королёва, что он бросил тупиковую «Фау» (в 1948-м мы проводили лётные испытания ракеты «Р1», нашей копии немецкой «Фау-2». – Е.Д.), принял решение отказаться от конструкции «Р1» и в итоге начал заниматься совершенно новой схемой трёхступенчатой ракеты «Р7». На ней был осуществлён запуск первого искусственного спутника Земли и последующие пуски. Она и до сих пор летает, очень надёжная (стучит по столу. – Е.Д.)
Королёв и КПСС
За КБ Королёва были постоянно закреплены члены ВПК, очень хорошо подготовленные. Например, Царёв Александр Иванович – начальник отдела «Космос» при ВПК, он постоянно находился на космодроме, был в курсе всего. И это был свой человек, он помогал в решении многих вопросов. Это тоже была команда.
Королёв вступил в КПСС. Несмотря на издевательства, которые он пережил на каторге (его избивали), у Сергея Павловича не было никакой злобы к руководству, к стране. И когда я его спросил: «Зачем вы это сделали?» – ответил: «Я работаю в системе, где всем руководит партия, и у меня, как беспартийного, возникает много проблем. Но в партии есть очень умные люди, и они должны помогать мне, а я им». Вот какая красивая правильная логика – «будет гораздо больше пользы, если мы будем работать в команде», а не то что: вы меня, мол, напрасно осудили и разбирайтесь теперь сами со своими ракетами. Это был… сверхчеловек по сознанию!
…После запуска первого спутника было ясно, что надо делать следующие шаги вперёд: ракета позволяла выводить груз до 5 тонн, запустили второй, третий – более тяжёлые спутники. В 1958 году приняли решение по пилотируемому пуску, а в 1959-м выработали требования, кто должен быть космонавтом, командиром космического объекта. И опять же Сергей Павлович знал этот вопрос не понаслышке. Он сам был лётчиком-испытателем, рассуждал: космический корабль – это более сложный аналог самолёта, а ближе всего к космонавту по своим характеристикам лётчик-истребитель, он один выполняет сразу обязанности и штурмана, и стрелка-радиста, и инженера. Отсюда последовало решение – набрать лётчиков-истребителей в возрасте до 30 лет, владеющих современной техникой, имеющих высшее образование, летающих во всех условиях. Вот так нас начали смотреть – перебрали порядка 3 тысяч лётчиков-истребителей, то есть практически всех, и отобрали 20 человек. Это были 1959–60 годы. 11 января 1960-го уже вышел приказ о создании Центра подготовки космонавтов, а 7 марта был приказ о сформировании первого отряда космонавтов, куда и вошла наша двадцатка. Два года нас учили: медико-биологическая подготовка, физическая, инженерные дисциплины (основы космической техники, навигация). За прошедшие полвека 12 человек из двадцати слетали в космос, и не один раз. На сегодня осталось нас только четверо: Быковский, Волынов, Горбатко и я… К Сергею Павловичу Королёву все космонавты трогательно очень относились. Вначале мы говорили: «главный», потом уже стали называть «С.П.».
– Три легендарных имени для мировой космонавтики Королёв–Гагарин–Леонов. Один придумал, как попасть в космос, два других – участники самых невероятных в истории испытаний. Расскажите о «расстановке сил» в этой троице? Вы же для Королёва, наверное, тоже были уникальными людьми?
– ...Он называл Гагарина «Юрий Алексеевич», хоть сам был старше на 28 лет. Интересно было слушать их беседу. «Юрий Алексеевич, – смотрел на него и продолжал, – а не могли бы вы вот это сделать?» А меня (ровесника Гагарина) звал Алёшей, по-другому никак. Не Алексеем Архиповичем.
Только на двух космонавтов Сергей Павлович лично писал характеристику: на Юрия Гагарина и на меня. Так сложилось, что дома у него тоже только мы двое из лётного отряда бывали. И в последний день рождения Королёва, за два дня до его смерти, были мы с Юрой и главные конструктора, 7 человек (Бармин, Ишлинский, Кузнецов, Рязанский, Исаев…). После двенадцати все стали расходиться, несколько задержался Бармин, а нас с Юрой Сергей Павлович сам оставил, и мы сидели с ним до четырёх утра. Накрыли угол стола, бутылку коньяка армянского, три звёздочки, поставили, и Сергей Павлович нам рассказывал о своей жизни... Как будто исповедь какая-то была, а через два дня он умер во время операции. Выход человека в открытый космос – это его журавлиная песня, последняя победа его программ при жизни...
Когда погиб Гагарин
– Сейчас в крупных компаниях придумывают свои гимны, форму, какие-то тренинги устраивают – так называемая корпоративная культура, чтобы сотрудники почувствовали себя одним коллективом. Всего этого, как я понимаю, не было в советской космической команде? Сплачивало само дело?
– Когда погиб Гагарин, я был назначен на его должность – замначальника Центра по лётно-космической подготовке, одновременно являлся командиром отряда, в который входила интернациональная команда. Так вот, основным нашим праздником был Новый год. И мы никаких продюсеров-аниматоров-затейников не приглашали, мы сами себя забавляли. Готовиться начинали за три-четыре месяца! Кто бы где бы ни был, а на новогодний вечер все приходили в альма-матер. В 11 вечера начинали, а в 9 утра заканчивали. Сначала – четыре тоста: начальник Центра Георгий Тимофеевич Береговой говорил за уходящий год и ставил задачу на новый, я подхватывал тост за наступающий год, потом выступали два именинника (у нас два человека отмечали день рождения 1 января) и брали слово те, кто вернулся из последнего космического полёта. А дальше – фильм, двухчасовой концерт с участием отряда, танцы. 17 новогодних вечеров таких у нас прошло. А фильмы (кстати, 17 лент на «Кодаке»!), – это я сам создал, назывались «Леоновфильм представляет: космонавты без масок, или… такой-то год». Подсъёмку делал в течение года во время работы, а главным образом снимал в новогодний вечер, ведь на празднике все раскрепощены, и ребята даже не догадывались, когда они у меня в объективе, – я снимал тремя камерами, которые расставил в разных местах зала и включал дистанционно. Например, сидит Валентина Терешкова с рюмкой, начинает: «А мы на лодочке ка-а-атались вдоль по Москве родной реке и не гребли, а целовались…» (Леонов поёт. – Е.Д.) Валентина потом говорит: «Да я это не пела». А вот ведь – кинокадр! Все хохотали. Сейчас эти фильмы хранятся в Центре космической документации, по телевизору вы такого никогда не видели.
…С новогоднего же мероприятия (27 декабря 1965 года) у меня хранится фотография, подписанная Королёвым. Я никогда ни у кого автографы не просил, а тут в заводской столовой КБ был праздник, пришли представители завода, все танцевали, Сергея Павловича тоже приглашали и вдруг стали автографы брать… И я подошёл с карточкой, которая у меня была. Сергей Павлович написал: «Дорогой Алёша, пусть светлый Млечный Путь не будет тебе пределом, а солнечный ветер всегда будет попутным. С любовью, С. Королёв». (Он тогда уже работал над новой конструкцией корабля с использованием солнечного ветра, потом Володя Сыромятников создаст такой корабль.)
– Вас тоже вовлекали в процесс создания кораблей?
– Иначе просто невозможно! Космонавты участвуют в процессе, начиная с эскизного проекта! Постоянно присутствуют на сборках корабля, на электрических испытаниях. Три месяца я как командир экипажа и бортинженер Олег Макаров (такой толковый был, к сожалению, его уже нет в живых) проводили испытания на старте лунного корабля. И уже с нашим заключением корабль «Л-5» полетел... Орбитальные станции отрабатывали полностью, с «эскиза»: каждый объект проходит свой контроль и формирование, сборку при участии космического экипажа.
– Сегодня в отборе и подготовке космонавтов что-то изменилось?
– Мы сами, ещё в советские годы, снизили требования к здоровью: в 1959–60-м очень много «зарубили» талантливейших ребят. Но послабление – сказалось на долголетии. Если из первого отряда мы все ушли «на пенсию» по возрасту, то уже второй-третий наборы уходили по здоровью.
Что касается научной подготовки, сейчас к прежнему списку добавилась электроника – все ребята блестяще работают с компьютером, а мы тогда только начинали. Помню, на лунном корабле «Л-1» стоял бортовой цифровой вычислительный комплекс БЦВК, так он коррекцию решал 4 часа, я вручную быстрее мог! Вдобавок коснёшься кабельной сети, и начинались сбои. И ещё: если мы начали учить английский только по программе «Союз–Аполлон», то сейчас язык учат с первого же дня и владеют им безупречно. В зависимости от программы экспедиции может добавляться ещё какая-то дисциплина: вот мы в своё время разработали очень хорошую науку космической геологии, чтобы по данным из космоса делать прогнозы о нефтегазовых месторождениях на Земле. Меня после даже приглашали в Институт нефти и газа им. Губкина читать лекции преподавателям на всесоюзных сборах.
После Королёва
– Когда вы услышали о смерти Сергея Павловича Королёва, у вас, по вашему признанию, внутри всё оборвалось, и вы сказали: «Всё, точка на нашем космосе, развития дальше не будет». Так и случилось?..
– Вы понимаете, может быть, мы не сделали за последующие годы революционных прорывов даже не потому, что Сергей Павлович умер, а просто при нём мы сумели «обогнать время», заложить очень много основ. Корабль «Союз», на котором мы до сих пор летаем, в 1962 году проходил как «Север». И, кстати, то, что в 1971-м при возвращении на Землю «Союза-11» погиб экипаж (должен был лететь Леонов, но за 11 часов до старта у его бортинженера В. Кубасова ошибочно заподозрили туберкулёз и команду заменили дублирующим составом. – Е.Д.), я думаю, всё равно бы неизбежно случилось, будь даже жив Сергей Павлович. Потому что в идеологию машины заложили ошибку. Просто до этого нас всё время проносило, а тут – первый длительный полёт, стечение разных обстоятельств с общим знаком минус. Смерть ребят избавила от несчастья другие экипажи. Дай бог нам ещё где-то что-то не прозевать…
Наши последние космические корабли сейчас полностью оснащены оборудованием, которое было разработано ещё для королёвского лунного «Л-1»: я имею в виду и бортовой вычислительный комплекс, и навигационную систему. Это всё вытекало одно из другого. В любом случае – и при Сергее Павловиче, и после его смерти – мы бы пришли к такому разделу, как орбитальные станции, это направление было бы реализовано. После Королёва мы же отработали «Салют-1», -2, -3, -5, -7, «Мир». А сегодня у нас МКС – вон какая красавица летает, только подумать: 400 тонн весом!
Но, конечно, того финансирования, которое было раньше, и близко нет. А самое главное – у руководства страны пока нет политической воли заниматься проблемами космоса!
– Советские космические разработки велись под грифом «секретно». Проектировщикам запрещалось брать домой любые записи – все тетради на ночь сдавали на хранение в сейфы. Имя главного конструктора народ не знал...
– …Вы не поверите: я первый раз нарисовал космический корабль «Восход» с чертежей, которые были опубликованы… в Америке! (А. Леонов известен ещё и как уникальный, первый «космический» живописец. – Е.Д.) Мы секретили всё подряд, даже то, что не нужно. Американцы наоборот: случись авария на пять копеек, тут же начинают раздувать в прессе – вот, мол, какой героизм наших астронавтов, всё преодолели. Зато у нас – сплошная идиллия: техника никогда не отказывает, всё чудесно. Нас с Беляевым в 1965-м после космического приземления в нерасчётной зоне только на третьи сутки из тайги эвакуировали, а газеты тем временем печатали, что мы отдыхаем на даче обкома партии. Какая-то глупость, зачем? Это тоже КПСС…
– Когда появилась возможность уже без секретов с американскими коллегами разговаривать, что интересного узнали о том, как организованы космические дела у них, чему позавидовали?
– Позавидовали?.. Тому, что они жили гораздо лучше, чем мы, комфортнее. Я до 1967 года в однокомнатной квартире с семьёй ютился, потом дали трёхкомнатную (первый в мире выход из корабля в открытый космос Леонов совершил в марте 1965-го. – Е.Д.). Стыдно сказать, когда для поездки в Америку отобрали лётчиков экстра-класса, мы жили там на 10 долларов в сутки: это чтобы и поесть, и ещё что-то семье в подарок купить. А когда приехала инспекция ЦК партии, им суточные – по 50 долларов выдали… Ну а если говорить о наших рабочих условиях – тренажёрная, спортивная база у нас была точно такая же, как у американцев, даже умнее – результат активного вмешательства уже самих космонавтов.
Двигатель прогресса
– Какая же главная сила двигала советскую космическую махину? Развитие науки, энтузиазм первопроходцев, страх перед военной угрозой, страх перед репрессиями за растрату народных денег, если что-то не удастся?
– Интересно, что после запуска уже первого спутника Сергей Павлович говорил: наступит время, когда на орбите искусственного спутника Земли мы будем создавать клиники, где в невесомости будут лечить людей с неполадками в сердечно-сосудистой системе. Конечно, это было одно из его заблуждений, поскольку невесомость – среди главных врагов человеческого организма (это мы узнали в процессе длительных полётов). Но характерен сам подход – Королёв думал, как сделать все эти космические исследования прикладными, полезными для человечества в целом, это было двигателем всего.
И его ракета «семёрка», которую он делал в полном согласии с командующим ракетными войсками стратегического назначения М.И. Неделиным, хоть и докладывалась наверх как ракета боевая, по сути такой не являлась. Конечно, если б, допустим, была команда Хрущёва – нанести ракетный удар по Вашингтону или Нью-Йорку, мы сто процентов уничтожили бы город. Но ракету готовят к старту два дня, и с одной ракетой мы могли сделать только один пуск. А вокруг нас такие авиационные базы с ядерным оружием, которые бы просто смели нас! Это безумие! Только чтобы говорить: да, у нас есть чем припугнуть, мы кузькину мать покажем. А на самом деле С.П. сразу создавал эту ракету как самую что ни на есть мирную, которую можно использовать для запуска экипажей. Но делалось это под военным прикрытием и, повторю, с полного согласия М.И. Неделина (два великих гражданина!).
На самом деле учёные хотели создать системы, которые бы служили на благо всех. Открыть, что такое Земля, Луна, планетарные условия. Мы и сейчас-то мало знаем, а тогда – вообще ничего. В 1965 году я встречался в Америке с фон Брауном. В течение целой недели мы (Паша Беляев, я, Браун со своей женой) завтракали, обедали, ужинали за одним столом и имели возможность говорить о том, что произошло. И Браун утверждал: Гитлер их предал, они не хотели вести мировую войну, а сам Браун, дескать, на своём месте просто создавал рабочие условия для всех специалистов по «Фау».
…Так что у нас всё было связано с желанием первооткрывателя. Я считаю, что космическое соревнование СССР и США – самое лучшее соревнование в мире, Олимпийские игры не годятся в сравнение. По результатам надо смотреть. А в результате мы имели лучшие образцы техники, двинули общечеловеческое развитие вперёд таким семимильным шагом! Тысячи лет люди мечтали побывать на Луне, а мы это сделали – вместе сделали. И никакая дипломатия в период «холодной войны» не смогла достичь того, что сделала программа «Союз–Аполлон». Когда, пролетая над США, советский полковник ВВС вдруг обратился ко всем американцам в передаче Good morning, America, а над территорией СССР Том Стаффорд сказал: «Доброе утро, Советский Союз, советский народ! Это я, Том Стаффорд, Фома Фомич, я смотрю, как вы живёте». Две страны, которые находились в опаснейшей конфронтации, вдруг нашли способ работать вместе – вот в чём заслуга учёных и вот что нас вдохновляло…
А позорные откаты – это появилось только после девяностых. В наше время давали ордена и переходящее Красное знамя Героям труда. Когда я уже сам был руководителем – первым заместителем начальника Центра подготовки космонавтов, – у меня в руках были такие деньги! Например, в 1977 году на создание тренажёрно-моделирующего комплекса (ТМК) государство выделило 1,7 миллиарда долларов. Это позволило создать систему, которая была умной и лучшей и до сих пор работает. Вот что мы сделали. Работали потому, что надо. Ну как я мог взять эти деньги куда-то? И зачем?!», - приводит слова космонавта Елена Добрюха в сентябрьском номере «Совершенно Секретно».
Елена Добрюха, «Совершенно Секретно», № 09/2012 г.
|
