 | | | Писатель Дэвид Герберт Лоуренс | | | | |  | | Норман Дуглас в гимназии Карлсруэ
| | | | |  | | | Итальянский издатель и букинист Пино Ориоли | | | | |  | | | Элизабет Дэвид – знаменитая английская кулинарная писательница | | | | | Скандальная жизнь любвеобильного джентльмена Дугласа
Молодой дипломат, а в будущем знаменитый писатель сбежал из России из-за любовной интриги
«Современный английский обыватель вспомнил о почти забытом писателе Нормане Дугласе в конце 2006 года, после премьеры исторического художественного фильма «Элизабет Дэвид: жизнь в рецептах». Фильм с участием звёзд английского кино Кэтрин Маккормак, Грега Уайза и Карла Джонсона до сих пор пользуется популярностью. Эта мелодрама о жизни Элизабет Дэвид, которая, как говорится в предисловии к кинофильму, «была наиболее влиятельным британским автором книг о кулинарии в ХХ веке. Её книги познакомили страну с абсолютно новыми вкусами и ингредиентами. Именно благодаря ей мы едим то, что мы едим», - пишет Григорий Нехорошев в сентябрьском номере «Совершенно Секретно».
«В самом конце 30-х годов прошлого века, во время тайного путешествия по Средиземноморью с любимым, но женатым мужчиной, будущая звезда кулинарии познакомилась с престарелым скандально знаменитым писателем, который, по словам современника, был похож тогда «наполовину на римского императора, наполовину на римского таксиста». Если верить фильму, Элизабет Дэвид тайно влюбилась в капризного и своенравного эстета и гедониста Нормана Дугласа. Если верить её воспоминаниям, без Дугласа она бы никогда не стала тем знаменитым автором, чьи революционные пристрастия и изобретения до сих пор обсуждают кулинарные колумнисты крупнейших английских газет. И англичане бы до сих пор довольствовались овсянкой и яичницей с беконом.
По собственному признанию Элизабет Дэвид, она всегда помнила совет Дугласа, который он написал ей на фронтисписе своей книги «Старая Калабрия»: «Всегда делай, как тебе хочется, посылай к чёрту всех и отвечай за последствия».
Ну а знатоки английской литературы о Нормане Дугласе никогда не забывали. В 1999 году молодой английский писатель Роджер Уильямс выпустил роман «Обед с Элизабет Дэвид», который с успехом переиздаётся до сего дня. Но в нём совсем немного говорится об английской кулинарной писательнице. Роман посвящён судьбе старшего полицейского офицера Эрика Уолтона из Танзании. Норман Дуглас познакомился с будущим полицейским в Лондоне, когда тому было 12 лет. В 1911 году он взял его с собой в качестве помощника в путешествие по Южной Италии, сразу после которого Дуглас написал книгу «Земля Сирены: празднование жизни в Южной Италии», и потом они больше пятнадцати лет не расставались. Эта дружба породила в те времена массу скандальных слухов о Дугласе, который в 1916 году сбежал из Британского королевства, после того как ненадолго попал в тюрьму по подозрению в педофилии.
Запрещённые книжки
Осенью 1928 года английской полиции пришлось с удвоенной силой бороться за поддержание викторианской общественной нравственности. Копы обыскивали книжные магазинчики, владельцев которых заподозрили в нравственной неустойчивости ассортимента. Навещали и пристрастно допрашивали «неустойчивых в нравственном отношении» лондонских писателей, художественных критиков и журналистов.
Полиция искала, арестовывала и уничтожала две книги: «Любовник леди Чаттерлей» Дэвида Герберта Лоуренса и «Несколько лимериков» Нормана Дугласа.
С неменьшим напряжением работала и британская таможня. Особенно тщательно досматривались бандероли из Италии. Обе непристойные, с точки зрения властей, книжки были изданы во Флоренции, в маленьком частном издательстве Пино Ориоли – известного в Италии и Великобритании букиниста и ценителя изящной словесности, ближайшего друга английского писателя Нормана Дугласа.
Похожие события происходили и в США, где у Лоуренса и Дугласа было не меньше поклонников. И не меньше недоброжелателей.
Лоуренс издал частным образом полный текст своего знаменитого сейчас на весь мир романа в июне 1928 года тиражом 1000 экземпляров: из них 200 – на особого качества бумаге, собственноручно пронумерованные автором. Книга рассылалась подписчикам и не предназначалась для перепродажи.
Писатель решил издать роман «Любовник леди Чаттерлей» частным образом, после того как ему категорически отказали его британские и американские издатели. Они откровенно заявили, что боятся крупных неприятностей. Лоуренс убрал из романа большинство откровенных эротических сцен и вычеркнул нецензурные слова – не помогло, издатели всё равно испугались.
Для подготовки частного издания Лоуренс, Ориоли и Дуглас наняли наборщика, не знавшего ни слова по-английски. Поэтому уже серьёзно больному тогда Лоуренсу пришлось несколько дней с утра до вечера исправлять в гранках многочисленные опечатки.
Книга практически моментально стала скандально знаменитой и в Лондоне, и в Нью-Йорке. Для своих привилегированных клиентов её заказали элитарные книжные магазинчики. Знаменитый тогда американский журналист Герберт Дж. Селигмен назвал её на страницах утреннего выпуска газеты «Нью-Йорк Сан» великолепной и настолько «бесстрашной, что не поддаётся описанию». Из вечернего выпуска цензура заметку изъяла.
Все главные британские газеты роман буквально клеймили. «Санди Кроникл» назвала его «одним из самых грязных и омерзительных из когда либо напечатанных». А популярный еженедельник «Джон Булл» – даже «излиянием зла» и «канализационной трубой французской порнографии».
Роман был запрещён в Британии без малого 32 года. В 1960-м его массовым тиражом опубликовало издательство «Пингвин букс». Начался судебный процесс, за которым следили все британцы. Издательство выиграло право на продажу книги. За год до этого выиграли суд за право издавать «Любовника леди Чаттерлей» книжные издатели в США.
Через пять месяцев после Лоуренса, в ноябре 1928-го, его старший товарищ и первый редактор в знаменитом лондонском журнале «Инглиш ревю», писатель Норман Дуглас издал книжку «Несколько лимериков». Тиражом всего в 110 подписанных автором экземпляров. Через год Дуглас и Ориоли выпустят следующий тираж – 1000 экземпляров, которые распространялись по подписке. Легально этот сборник Дугласа будет опубликован только в 1967 году. До этого все его переиздания были пиратскими. Некоторые специалисты по английской литературе утверждают, что «Несколько лимериков» побили мировой рекорд по числу пиратских переизданий.
Лимерики для преследователей?
Отношения между Лоуренсом и Дугласом до сих пор эмоционально обсуждают английские литературоведы и филологи. Читающих по-русски это может удивить: Лоуренс давно признан гениальным писателем, классиком английской литературы, а кто такой Дуглас? До совсем недавнего времени на русский язык не было переведено ни строчки из его работ. Только восемь лет назад вышел русский перевод его романа «Южный ветер», который принёс Дугласу уже в 1917 году всемирную славу.
Тоже признанный уже классиком английской литературы писатель Грэм Грин написал однажды: «Моё поколение выросло на «Южном ветре», хотя, я полагаю, книге было от роду уже пять лет, когда мы её открыли и прочли первое предложение: «Епископа сильно донимала морская болезнь», которое, казалось, освободило нас от всего унылого недавнего прошлого». Под «моим поколением» Грин имел в виду, в первую очередь, Дэвида Герберта Лоуренса, Олдоса Хаксли, Ричарда Олдингтона и Френсиса Бретт Янга, всемирно известных теперь английских романистов. «Южный ветер» стоял на полке писателя Себастьяна Найта, героя знаменитого автобиографического романа Владимира Набокова «Истинная жизнь Себастьяна Найта» между «Странной историей доктора Джекела и мистера Хайда» Роберта Стивенсона и «Дамой с собачкой» Антона Чехова.
Лимерик – короткое английское ироническое стихотворение, строго из пяти строк: в первой говорится, откуда герой лимерика, во второй – что он сделал, в следующих – что из этого вышло. Содержание лимериков чаще всего довольно абсурдное и не всегда пристойное. Но Норман Дуглас умудрился собрать в своей книжке пятьдесят наиболее непристойных, грубых и нецензурных лимериков и прокомментировал их псевдонаучным образом.
В довольно издевательском, по мнению многих исследователей, предисловии он написал: «Нужно быть кристалльным дураком, чтобы не понимать, что следующие 50 лимериков – документ непреходящей ценности» и что «эти вещи – свидетельство психологического желания освободиться от пуританства». В специальном письме своим знакомым и потенциальным покупателям Дуглас сообщал, что книга предназначена «только для избранных ценителей непристойностей» и просил не рассказывать профанам об издании, поскольку это опасно и для автора, и для читателя.
Очень сомнительно, будто бы Дуглас мог действительно поверить в то, что сто десять покупателей книги будут хранить молчание. Тем более что большинство будущих покупателей были британцами, над которыми тогда вся Европа потешалась за их подобострастное отношение к властям и официальной морали. А многие из знакомых Дугласа, кроме этого, любили скандалы и сплетни. «Вполне себе можно предположить, что старания Дугласа были направлены на следующий акт жизненной драмы под названием «жить в опасности», – пишет исследователь Марк Холлоуэй, автор самой подробной, в пятьсот с лишним страниц, биографии писателя.
Впервые Дугласу пришлось «жить в опасности» в столице Российской империи в 1896 году, где он два года проработал в посольстве Великобритании.
Первый побег джентльмена
Чтобы попасть в те времена на дипломатическую службу Её Величества, нужно было родиться джентльменом. Джордж Норман Дуглас родился 8 декабря 1868 года в австрийском Тюрингине, в семье богатой и знатной: его отец-шотландец был родом из семейства лордов Форбс, его матерью была австрийская баронесса Ванда фон Поелльниц. Его отец увлекался альпинизмом и погиб во время одного из восхождений, когда Норману было 6 лет.
Мальчик учился сначала в аристократической частной школе английского городка Уппингхэм, основанной в 1584 году, а затем в гимназии в Карлсруэ, на юге Германии.
В гимназии, подростком пятнадцати лет, Дуглас стал изучать русский язык. Как часто случалось в его жизни, мотивы и обстоятельства этого были необычными, почти невероятными. Дуглас увлекался тогда геологией, орнитологией и рептилиями: однажды он прочитал о желтопузике – безногой ящерице из семейства веретеницевых, которую открыл в низовьях Волги и на Северном Кавказе и описал знаменитый немецко-русский естествоиспытатель, географ и путешественник Петер Симон Паллас.
В 1933 году в книге воспоминаний «Глядя назад: автобиографическая экскурсия» Дуглас написал: «Желтопузик стал главным началом всего моего русского опыта. Если бы не желтопузик, вся моя жизнь могла бы быть другой, точно была бы другой. Он находится в основе моего стремления в Россию и того, что случилось в Петербурге – любовных отношений с Хелен, которые закончились столь неудачно, – определив направление последующих событий». Он нашёл в библиотеке Карлсруэ книгу Палласа и «стал продираться» через страницы огромного тома. «Реки Терек и Сарпа»: было что-то очаровывающее в этих именах, они распаляли моё воображение. «Паллас» – тоже ударяло нотой неожиданности: не каждый мог назвать себя Палласом. Я решил, что этот путешественник, который писал в 1772 году и открыл желтопузика, обязан быть необычайного типа персоной». Русский язык ему преподавал протоиерей Александр Измайлов.
Норман Дуглас поступил на службу в Министерство иностранных дел Великобритании в 1893 году и уже через год поехал в Россию. Когда открылась вакансия, он сказал помощнику министра Эрику Баррингтону, что знает русский. Но, оказавшись в Санкт-Петербурге, понял, что с языком у него большие проблемы. Дуглас даже не смог с первого раза сдать необходимый для работы в посольстве экзамен. Он нанял двух студентов, но дело продвигалось плохо.
В это время он познакомился с одним высокопоставленным и похотливым российским чиновником. «То был полковник или генерал, Обручев, выдающийся персонаж, губернатор Закавказья или какой-то другой области в центральной Азии», – вспоминает Дуглас в книге «Глядя назад». На одном великосветском приёме подвыпивший Обручев рассказал дипломату, что в местах его службы есть традиция: платить родителям несколько лет деньги, чтобы они предоставили для любовных утех свою дочь, «как только она достигнет подходящего возраста». Кроме всех сопутствующих удовольствий, общение с юными девами помогло Обручеву хорошо выучить язык местного населения. И тогда Дуглас попросил Обручева «организовать» ему похожие «уроки» с простой русской девушкой. Хотя в то время у молодого дипломата уже начался роман с девушкой по имени Хелен. Но она была из аристократической семьи и говорила по-французски «даже в самые интимные моменты». Обручев ответил: «Постараюсь», и вскоре к Дугласу пришла девушка Анюта, сказавшая скромно, что она послана «Его превосходительством». И у молодого дипломата начался роман сразу с двумя девушками, которые, как он вспоминает, идеально дополняли друг друга и стали для него, как он высокопарно пишет, как бы «двумя эманациями одного духа счастливой самозабвенной полноты».
Об отношениях с Анютой знал только секретарь посольства Испании Кампо Алегре, а об отношениях с Хелен «только её близкая подруга, княгиня Аврора Карагеоргиевич, которая предпочитала хранить молчание, поскольку…». На этом месте строчка в мемуарах Дугласа обрывается: когда книжка вышла в 1933-м, княгиня Аврора Карагеоргиевич, жена князя Сербии Арсена Карагеоргиевича, уже умерла, но их сын Павел был влиятельным аристократом. В 1934-м он станет регентом Югославии. Но в одном из экземпляров книги «Глядя назад», подаренной близкому другу, Дуглас собственноручно дописал опущенную фразу: «У неё тоже был роман». Брак Арсена и Авроры Карагеоргиевичей распался в 1896 году, когда Дуглас спешно бежал из России. Девушка Хелен забеременела, и дипломат испугался мести её высокопоставленных родителей. Историки выяснили, что Хелен – это княгиня Елена Лопухина-Демидова.
Работая в Санкт-Петербурге, Дуглас продолжал заниматься естественными науками, в основном биологией, и опубликовал в 1896 году две статьи в английском научном журнале «Нэчурел Сайенс»: «Наука о пресмыкающихся» и «Дарвиновская гипотеза».
В России же Дуглас написал и свой первый рассказ.
Второй побег джентльмена
После побега из России Норман Дуглас в 1897 году купил себе виллу в Посиллипо, на берегу Неаполитанского залива. Через год после этого он женился на своей кузине, баронессе Луизе Фитцгиббон. Супруги наслаждались в Италии великосветской жизнью. Дуглас немного перестроил виллу, пол сделал в древнеримском стиле и попросил первой ступить на него, «для счастья», подругу семьи королеву Дании Маргариту. В браке родились два сына, Луис Арчибальд и Роберт Шолто.
В 1901 году муж и жена вместе написали и выпустили под псевдонимом «Нормикс» книгу рассказов «Непрофессиональные сказки». Но уже в 1903 году брак распался. Как пишут историки, из-за неверности жены.
Норман Дуглас купил себе дом на Капри и стал жить между этим островом и Лондоном. Он решил стать профессиональным писателем, и это у него получилось. Первую его книгу, опубликованную в 1904 году, скорее всего, можно назвать научно-популярной: «Состояние лесов на Капри».
С 1912 по 1914 год он даже работал редактором в одном из лучших литературных журналов Британии того времени – «Инглиш ревю». Он выпустил в 1916 году довольно необычную книжку «Лондонские уличные игры», посвящённую играм английских подростков, их языку и психологии. После этого Дуглас до конца жизни утверждал, что истинную мудрость можно приобрести, только беседуя с мальчишками не старше четырнадцати лет.
В конце 1916 года Дугласа арестовала лондонская полиция по подозрению в сексуальных домогательствах к молодому человеку шестнадцати лет. Писатель оказался в тюрьме, вышел под залог и сбежал в Италию. Через пару лет он так напишет о себе: «Норман Дуглас Каприйский, и Неаполитанский, и Флорентийский, был раньше английским, откуда ускользнул во время войны, чтобы избежать наказания за то, что поцеловал мальчика и дал ему несколько пирожных и шиллинг».
Многие высокопоставленные друзья тогда от Дугласа отвернулись.
Перед третьим побегом
Он долго жил во Флоренции, близко дружил с издателем и букинистом Пино Ориоли, вместе с ним путешествовал по Италии и издавал в его издательстве свои книги.
В Италии он дописывал свой главный роман «Южный ветер». Действия в нём разворачиваются на мифическом острове Непенте, в котором легко узнать Капри. На этом Непенте живут довольно своеобразные, с точки зрения обыденной морали, люди: они пытаются более-менее удобно обосноваться в мире с перемешанными христианскими и римскими (то есть языческими) моральными и этическими ценностями. В мире, который ещё хранит в себе память об Эпикуре и его последователях, обустраивавших в этих местах свою жизнь так, чтобы получать наибольшее от неё удовольствие.
Отдельные реплики из романа давно уже стали афоризмами и до сего дня бродят из одного сборника афоризмов в другой. Говорят, что идею романа «Южный ветер» подсказал Дугласу знаменитый писатель Джозеф Конрад, с которым он познакомился на Капри в 1905 году и долго дружил.
В Италии его часто навещали Грэм Грин, Ричард Олдингтон и Дэвид Герберт Лоуренс. Но со знаменитым автором «Любовника леди Чаттерлей» и «Женщины в любви» он вскоре поссорился. После того как Лоуренс описал его в романе «Жезл Аарона» капризным и довольно злобным стареющим «стилягой», одно из главных наслаждений которого – бутылка шотландского виски.
В книге воспоминаний Дугласа «Глядя назад» есть довольно большой очерк о Лоуренсе. Сознательно или бессознательно, но Дуглас фактически сравнивал Лоуренса с собой и из этого и делал выводы: «Лоуренс не был человеком богемы: он был провинциалом, с явными пуританскими наклонностями. Его охватывал ужас от воспоминаний Казановы; его бесил приятель, у которого были две любовницы, а не одна, и даже флорентийские мальчики, показывавшие дюйм голой плоти выше колена. «Мне это не нравится, мне это не нравится. Почему они не носят брюки?» Фривольности в моих высказываниях он приписывал некоторым извращённым заскокам моей природы, в то время как это было простым свидетельством моего хорошего здоровья. […] Учёные и космополиты не найдут ничего особо вдохновляющего в его романах. Лоуренс открыл лишь маленькое окошко для буржуазии. Это есть работа его жизни».
В возрасте 69 лет Дугласу ещё раз пришлось убегать. В 1937-м итальянская семья заявила в полицию о его якобы слишком пристрастном отношении к их десятилетней дочери, девочке Ренате. Дело могло опять кончиться тюрьмой. «В Италии тех времён быть англичанином было слишком отягчающим обстоятельством», напишет много лет спустя его биограф Марк Холлоуэй. Дуглас сбежал на юг Франции, а затем перебрался в Лиссабон, где тогда жил его итальянский друг, издатель Пино Ориоли. На этот раз в защиту Дугласа выступили многие известные европейские писатели.
После смерти Пино Ориоли в 1942 году Дуглас перебрался из Португалии в Лондон, где и прожил до конца Второй мировой войны.
Книги о путешествиях
До сих пор в англоязычном мире время от времени переиздаются книги Нормана Дугласа о путешествиях: «Земля Сирены: празднование жизни в Южной Италии» (1911), «Фонтаны в песке» (1912) – о Тунисе, «Старая Калабрия» (1915), «В одиночестве» (1921) – о двенадцати итальянских городах, «Вместе» (1923) – об Австрии, «А что же по поводу Европы?» (1930) – об Индии. Он сам очень ценил эти свои путевые записки. В одной из книг он так описал свой творческий метод рассказа о городах и странах: «Сдаётся, что читатель вправе рассчитывать не только на чисто внешнее путешествие, описание пейзажа и прочее, но и на внутренний, сентиментальный, если хотите, душевный вояж, разворачивающийся параллельно туристической поездке. В идеале такая книга предлагает нам тройную перспективу – знакомство с неизвестной страной, авторским взглядом на вещи и с тем неведомым, что скрыто в нас самих. Писатель должен иметь поистине бездонный ум, свою жизненную философию (не обязательно выработанную им самостоятельно, независимо от чужого мнения, хотя это всегда здорово) и ещё смелость заявить о своей позиции и предложить её на суд читателя. Писатель должен быть наивным и вместе с тем глубоко зрелым, в нём должны уживаться ребёнок и мудрец».
Возвращение на Капри
В 1945-м он решил вернуться из Лондона на Капри. Долго не мог получить визу. Добился встречи с консулом. Консул сказал: «На Капри сейчас слишком тяжело жить». «Я бы хотел там умереть», – ответил Дуглас и получил визу. Через год он написал на острове вторую книгу воспоминаний «Поздний урожай».
Вскоре он стал гражданином Капри и одной из его достопримечательностей. Поговорить с Дугласом о жизни люди приезжали со всех концов Италии.
Его предпоследняя в жизни книга, опубликованная в 1952 году, была об этом острове – «Подстрочные примечания о Капри».
А самая последняя – сборник эротических рецептов «Венера на Кухне, или Поваренная книга любви», которую он выпустил под псевдонимом «Пилаф Бей». Среди сотни кулинарных рецептов, часто довольно экзотических, есть и блюдо из желтопузика. Неизвестно, насколько мясо этой ящерицы воспаляет эротические желания, но размышления о ней, наверное, вызывали у Дугласа вполне романтические воспоминания.
Он умер 7 февраля 1952-го после долгой и изнурительной болезни, приняв большую дозу снотворного. «Уберите от меня этих чёртовых монашек!» – прохрипел писатель в последнюю минуту своей жизни».
«О Нормане Дугласе написаны три биографические книги, он стал героем трёх романов», - пишет Григорий Нехорошев в сентябрьском номере «Совершенно Секретно».
***
Мы впервые на русском языке публикуем главу из его книги воспоминаний 1933 года «Глядя назад: автобиографическая экскурсия», которая посвящена России и раскрывает интересные закулисные подробности работы английских дипломатов того времени. Эта книга воспоминаний написана в довольно необычной манере: автор хаотично перебирает накопившиеся за жизнь визитные карточки, и некоторые имена на них вызывают к жизни довольно подробные воспоминания, а некоторые – всего две-три строчки. Поэтому в книге нет названий глав в традиционном смысле слова, кусочки воспоминаний озаглавлены именами и фамилиями, напечатанными на визитках.
И так же впервые публикуем несколько его эротических рецептов.
Из книги «Глядя назад: автобиографическая экскурсия»
«Жена австрийского посла в Санкт-Петербурге. Он, граф, был удивительно красивым стариком, старейшиной дипломатического корпуса. Его преемником, пока я ещё там находился, стал принц Лихтенштейн. Графиня, особа уже не юная, была живой и очень разносторонней личностью. Не такой, вероятно, блестящей, как мадам де Монтебелло, французская посольша, которая заработала деньги на [универмаге] La Belle Jardinere или на чём-то подобном и чьи званые обеды и ланчи, на которых обильно лилось шампанское «Монтебелло», были настолько весёлыми, насколько вообще могут быть весёлыми посольские вечеринки, особенно ланчи, на которых скучного старого посла часто не было. Мадам де Монтебелло имела репутацию политически неуёмной – она время от времени говорила остроумные вещи своим забавным, хрипловатым голосом. Её седобородый и важный супруг однажды был замечен целующим обнажённое плечо одной леди: естественно, она об этом услышала, и он был несколько недель «Его превосходительство посол».
Графиня Волкенштейн была не похожа на свою французскую коллегу: она была истинной гранд-дамой немецкого происхождения; рождает ли до сих пор её страна таких людей? Идеальная хозяйка, энергичная, дружелюбная, всё замечающая. Я забыл, как я с ней сошёлся так (относительно) близко: может быть, я представил ей какое-то частное рекомендательное письмо или, возможно, потому, что Эстергази, секретарь посольства, был моим личным другом. К тому же получилось, что я жил на той же самой улице, Сергиевской, и забегал в посольство так часто, что она как-то сказала, я мог бы быть и их сотрудником. Она дружила с Козимой Вагнер и, как и вся эта компания – и сам Вагнер тому типичный пример, – погрузилась в метафизику. Но в то же самое время была готова обсуждать астрономию, или агрономию, или социологию, или скандалы. Философа Соловьёва можно было часто встретить на её вечеринках, так же как и многих литературных знаменитостей, проезжавших через столицу. Она стремилась быть в курсе европейской мысли. О ком это можно сказать в наши дни?
Там бывал Победоносцев, Обер-прокурор Священного Синода, тихое, бледное, но всесильное существо – «русский Торквемада». Чувствовалось, что этот мертвенно-бледный Призрак хочет быть в одиночестве: он заставлял себя появляться на официальных мероприятиях и приёмах, потому что знал – от него этого ожидают. На них он не долго задерживался, в отдалении, ни с кем не разговаривая. Однажды графиня Волкенштейн показала мне книгу Шопенгауэра, невыносимую «Мир как воля и представление», с многочисленными карандашными пометками на полях. Она сказала: «Можете догадаться, чьи это заметки? Это Победоносцева. Я заставила его прочесть эту книгу. Некоторые наблюдения очень умные, и по-немецки! Как бы мне хотелось хоть мельком заглянуть в душу этого человека!»
Очень и очень многим хотелось бы его отравить.
Заслышав, что почтенный Эдуард Штраус, сочинитель венских вальсов, находится в стеснённых обстоятельствах, она устроила ему возможность дать серию концертов в Санкт-Петербурге с его собственным оркестром. Он приехал, дряхлая и разукрашенная мумия, великолепно одетый, – он, должно быть, носил корсет, – седовласый, с выкрашенными до угольной черноты усами. Концерты, которыми он дирижировал в беспечном стиле, имели гигантский успех. Барабан – с его нервными пульсациями – истинная жизнь такой танцевальной музыки, биение и ритм её сердца; барабанщик Штрауса по точности музыкального темпа, изысканности манеры и стремительности вибраций был изумительным, безупречным. На одном из этих концертов старик Ауэр, солист-скрипач Императорской оперы, сидел рядом со мной и сказал: «У нас нет такого барабанщика во всей Империи. Я не слышал никого, ему подобного, в Европе или Америке. Вы слышали, как я играю в «Лебедином озере», ну и так далее. Да, я абсолютно выкладываюсь, исполняя Делиба или Чайковского, в меру своих человеческих возможностей. Но этот мужчина – не человек, он – настоящий феномен. Он не исполняет музыку, он сам – музыка».
Ауэр, не сомневаюсь, был потрясён до глубины души. А что же блестящий кордебалет? Переживали ли они похожие чувства, особенно грациозная Кшесинская, которая впоследствии занималась обучением юного Императора тому, что он давно бы уже должен был знать, и затем, когда урок любви завершился, ещё раз от него отвернулась.
Кто-то рассказал мне об особой породы пчеле, рождённой, думаю, на Кавказе. Пчела была не только морозоустойчивой, но и сказочно производительной: она просыпается на час раньше, чем обыкновенная, и засыпает на час позже. Я развлёк графиню этим рассказом.
– Я абсолютно уверена, – сказала она, – что эта ваша пчела вскоре закончит нервным срывом от переутомления. Но этот зверь должен быть интересен с экономической точки зрения. Какой интересный предмет для доклада вашему Правительству! Вы должны повидать Ермолова по этому поводу.
– Министра сельского хозяйства? (министра земледелия и государственных имуществ. – Ред.) Но я всего лишь атташе.
– Вы можете быть всего лишь крестьянином, Ермолову неважно, коль скоро вы касаетесь интересующих его вопросов. Он сам крестьянин, возвеличенный крестьянин.
Я воспользовался её советом и нашёл Ермолова очень любезным. Кавказская пчела? Почему же, конечно… Как очаровательно, что интересуетесь такими вещами! Он соберёт вместе всю доступную информацию; тем временем, не захочу ли я ознакомиться с самой пчелой и, возможно, поговорить со специальным человеком? Он может знать какие-то подробности и детали.
Пчёлы разных сортов, включая морозоустойчивых, были собраны в одном месте – в государственном учреждении на левой стороне длинной прямой дороги, которая начиналась, когда вы пересекали Неву. После поездки туда я вернулся к Ермолову, который передал мне внушительную пачку бумаг. Из них я и извлёк сведения, необходимые для маленького рапорта, который, я не сомневаюсь, до сего времени покоится в нашем Государственном архиве.
Мой опыт общения с людьми уровня Ермолова показал мне, что, если аристократия в стране не связывает себя с политикой, это очень многое говорит об этой стране. Господствующие классы в России были из буржуазии, и они достигли своих постов не с помощью протекции и влиятельности семейных связей, а по способностям собственных мозгов.
Они знали своё дело, они были нужными людьми в нужном месте: так же было и в Турции. Там был, например, принц (я забыл его имя), маленький парень с седой козлиной бородкой, который стал министром коммуникаций. Он был принц по рождению, но он был и работяга, человек, сделавший себя сам. Он зарабатывал на жизнь в Америке механиком и умел управлять паровозом, что иногда и делал.
Не сомневаюсь, они не все были такими дружелюбными, как Ермолов. У меня неоднозначные воспоминания о раздражительном, старом и тупом Чичкине, но он был не русским, он был истинным татарином. Огромное чудовище, с которым я никогда не разговаривал, хотя и видел его на одном или двух приёмах. Он имел сходство с сутулым старым хищником, инкрустированным бриллиантовыми крестами и орденами.
Князь Лобанов (скорее всего фамилия изменена. – Ред.), впоследствии премьер-министр, должен был быть очаровательной личностью, если судить по тому, что о нём рассказывали. Я был ему только представлен, но обнаружил, ни много ни мало, что он и я обладали одним общим пристрастием, которое не разделялось, несомненно, ни одним ещё человеком во всей столице: пристрастием в жаркие летние послеобеденные часы отправляться к Чёрной речке.
Несколько раз, когда я приезжал к этому месту, то находил там экипаж Его превосходительства и его самого, пристально осматривавшего сцену с феодальной благожелательностью. Там никогда не было иных наблюдателей, кроме нас, и я, конечно, осмотрительно располагал свой экипаж в отдалении от его. Объединённые некой связью страстной близости, мы, и только мы двое приезжали с восхищением любоваться толпой простых мальчиков и девочек, мужчин, женщин и маленьких детей, которые брызгались у кромки воды и валялись на траве, проказничали самым разным образом с дикими взрывами смеха, без кусочка одежды на теле, не обращая внимания на наше присутствие; спутанный клубок белых конечностей и золотых волос, вспыхивающих на солнце. Это было чарующее и странное патриархальное зрелище; оно уносило назад, к юности мира. Воспоминания о Чёрной речке, должно быть, проплывали перед моим воображением, когда в «Южном ветре» я описывал водные забавы русской колонии на пляже острова Непенте.
Я был бы рад сравнить свои наблюдения с князем Лобановым, при каком-нибудь удобном случае. Но это было абсолютно исключено, хотя позже мне пришлось исполнить грустную обязанность передать его Правительству сожаления от Правительства Британии по поводу его неожиданной отставки. Это должен был делать посол собственной персоной, но он и все его сотрудники, кроме меня, были в Финляндии. Телеграмма с инструкциями прибыла из Министерства иностранных дел, и церемонию нельзя было отложить.
Был ещё один князь, которого чуть раньше я ещё больше хотел встретить, – князь Ухтомский. Насколько я знал, он не занимал никакой официальной должности: был очень таинственным человеком, главным выразителем воззрений группы людей, которые своим бизнесом сделали пропаганду в русской и немецкой прессе идеи немедленной аннексии Индии в качестве компенсации за [британское вторжение в] Афганистан. Они так неистово запугивали, как в те дни, когда Барнаби писал свою книгу «Поездка в Хиву». Это была яростная антианглийская пропаганда в категорических выражениях: «Чего мы ждём? Почему не начнём прямо завтра?» Я очень заинтересовался этим подстрекателем Ухтомским и собрал сведения о нём и его планах, которые Ховард, мой тогдашний начальник, настоятельно попросил меня облечь в форму тайного доклада в МИД.
В те дни МИД периодически представлял на рассмотрение королеве Виктории некоторые донесения по темам, которые, как думали, могут быть интересны Старой Леди. Этот жребий пал и на мой рапорт про Ухтомского, который (как рассказал мне впоследствии друг из МИДа) вернули из Виндзора с королевскими отметками тем самым знаменитым Её фиолетовым чернильным карандашом: «Я не думаю, что господин Д. знает много о князе У.» – или что-то в этом роде.
Господин Кази тоже открыто заявлял свои антибританские цели, но он был совершенно иным – действительно обаятельная и оригинальная личность. Я продолжал поддерживать дружеские отношения с ним вплоть до его смерти в Нижнем Новгороде в 1896 г. Он вроде бы был морским конструктором, не могу точно сказать. Его теория была – крейсеры против линкоров. А где может быть превосходное место базирования флота крейсеров, готовых атаковать Британию в любой момент? На берегу Мурмана (имеется в виду Мурманский берег Кольского полуострова. – Ред.).
Это было весной 1894-го, когда он дал мне некоторые материалы – очень вежливо с его стороны, но это такая особенность русских – для маленького рапорта в МИД о побережье Мурмана как военно-морской базе. И я спросил, говорил ли кто-то раньше о стратегических возможностях этого отдалённого региона? Кази подробно останавливался на незамерзающих водах и других выгодах и уделял как только возможно немного места его недостаткам: трудностям сообщения со столицей или бесконечной полярной ночи, которая, если там будут базироваться экипажи, по моему мнению, вполне может привести к бунту. После этого я послал другой, более объёмный доклад про базу на Чёрном море (Феодосия?), но это не было такой захватывающей темой, как мурманский проект.
Мои начальники в ранний период – Ховард, Ласцеллес и Госчен – все были такими, каких только можно пожелать, за исключением того, что у Ласцеллеса была печальная, по нашему мнению, привычка посылать бесполезные длинные шифрованные телеграммы. Это были даже не телеграммы, это были почти доклады. Он приобрёл такую привычку, будучи посланником в Персии, к ужасу сотрудников МИДа, которые занимались расшифровкой. В Петербурге он мог заглянуть в канцелярию за минуту до обеда – почему не на час или два раньше? – со сладчайшей из возможных улыбок и невероятных размеров листом бумаги в руке: «Передай это в работу шифровальщику Е. И можешь быть свободен, хорошо? О, да, пообедай сначала». И я обычно думал: куда уходит мой день?..
В сущности, весь дипломатический корпус в тот данный конкретный момент был счастливой семьёй, и это долго не менялось. Нидерландское и шведское представительства были знамениты своим гостеприимством, как и германский посол, генерал фон Вердер, весёлый старый мальчик, который любил видеть вашу признательность за фуа-гра, которое, как он заявлял, специально делали для него в Страсбурге.
Марочетти, от Италии, – я думаю, он был сыном скульптора, который ваял эту статую супруга царствующей королевы на даче в Шотландии, в замке Балморал, будучи постоянно навеселе. Подобно датскому посланнику, который был в хронических любовных отношениях с женой своего шведского коллеги. Я забыл его имя, но помню до сего дня маленькую англо-индийскую историю, которую он мне однажды рассказал. Молодой младший офицер, как он говорил, убил себя тигром, и его родители в Англии, услышав об этом, озабоченные получить дорогого мальчика для похорон в своём семейном склепе, телеграфировали полковнику его полка: пожалуйста, вышлитэ бэдного Джеймса домой к нам усе траты оплатим. Через несколько месяцев, после непомерного по продолжительности времени, прибыл гигантский гроб, открывая который они ужаснулись, обнаружив мёртвого тигра. Они телеграфировали в Индию: здесь некая ошибка – тигр в гробу, не Джеймс. Полковник ответил: никакой ошибки, тигр в гробу, Джеймс в тигре».
Несколько рецептов из книги «Венера на кухне, или Поваренная книга любви», 1952 год
«Миндальный суп
Обварить кипятком (бланшировать) килограмм миндаля и растолочь в ступе с желтками шести яиц, сваренных вкрутую, пока смесь не превратится в пасту.
Смешивать их частями с литром куриного бульона и литром сливок. Смешать всё вместе и, когда всё хорошо перемешается, положить в кастрюлю и поставить на слабый огонь, всё время помешивать. Старайтесь, чтобы масса не загустела.
Подавайте горячим.
Фасолевый суп
Приготовьте фасоль в подсоленной воде с копчёной костью. Добавьте щепотку рубленой петрушки и щепотку шафрана.
Когда фасоль хорошо разварится, разотрите через решето, но оставьте несколько целых бобов, которые вы добавите в суп позже. Поставьте жидкость опять на огонь и, когда закипит, добавьте пригоршню риса и те самые несколько бобов. Когда рис будет готов, добавьте натёртого сыра пармезан.
Настоятельно рекомендуется.
Суп из угря
Возьмите большого угря, почистите и промойте три раза в воде и один раз в винном уксусе.
Положите в кастрюлю с кипящей водой вместе с двумя луковицами, подрумяненными на огне, двумя лавровыми листами, порезанной морковью, несколькими кусочками сельдерея и фенхеля. Варите около двух часов, затем протрите до жидкого состояния, пропустите всё это через сито, следя за тем, чтобы мякоть рыбы прошла сквозь сито. Поставьте на огонь, добавьте кусок сливочного масла и столовую ложку томатного соуса.
Подавайте горячим с маленькими гренками.
Крем-суп из сельдерея
Почистите сельдерей, порежьте мелкими кусочками, обварите кипятком и высушите в дуршлаге.
Затем положите в кастрюлю, добавьте кусок сливочного масла и поставьте на огонь: посыпьте щепоткой муки, смочите хорошим густым бульоном, закрепите яичными желтками, смешанными со сливками, добавьте для аромата немного мускатного ореха.
Подавайте горячим.
Суп из зайца
Возьмите лапы и голову зайца и положите в кастрюлю, наполненную четырьмя литрами воды, вместе с копчёной костью, одной большой луковицей (немного подрумяненной на огне), двумя или тремя кусочками сельдерея, одним зубцом чеснока и смесью приправ, составленной из маленькой веточки розмарина, базилика, тмина, душицы, палочки корицы, десятка гвоздик, двадцати горошин чёрного перца, щепотки шафрана.
Варите, пока мясо не распадётся на кусочки. Отделите мясо зайца от костей, кости выбросите, истолките мясо до состояния пасты. Пропустите через сито и смешайте с бульоном. Поставьте на огонь и размешивайте. Затем добавьте в кастрюлю ещё пасты, приготовленной из свежей печени зайца, истолчённой со сливками и капелькой хорошего бренди.
Не давайте закипать, но подавайте очень горячим, с гренками.
Суп-пюре из домашней птицы по-рейнски
Почистите цыплёнка, положите в кастрюлю с литром бульона морковь, лук, три или четыре гвоздики. Варите на медленном огне три часа: извлеките птицу, отделите белое мясо и растолките очень тонко. Аккуратно уберите весь жир из бульона, в котором варилась птица, затем добавьте в него толчёное мясо цыплёнка и пропустите через сито. Подогрейте вновь на огне, добавьте полторы пинты сливок, следите внимательно, чтобы не закипело, добавьте немного мускатного ореха, перца, соли, унцию сливочного масла и желтки четырёх яиц.
Классический французский рецепт».
Григорий Нехорошев, «Совершенно Секретно», № 09/2012 г.
|
